Винтажная фотография. Ч. 3

                Химера



         Сокровища... Жажда их обладания многих достойных людей может свести с ума, пленить алчные души и низвергнуть в ад.



         Сотрудник ОГПУ, Максим Максимыч Исаичев, пламенный борец с поповской сволочью, дурманящей народ религиозным бредом, одиноко сидел за обеденным столом в комнате небольшой коммунальной квартиры в центре областного городка. Раньше в этой комнате в той же скромной обстановке и с тем же нехитрым скарбом, что и сейчас, проживал осужденный враг народа, а ныне - лагармеец, ударным трудом успешно исправляющийся на строительстве канала Москва - Волга им. Сталина. Об успехах его перековки трудом в сознательного труженика свидетельствовала увеличенная норма пайки, которая, по мнению гэпэушника, наверняка, была не хуже пайки лагармейцев Беломорканала, описанной в многочисленных публикациях писателей, посетивших стройку в составе делегации, возглавляемой М.Горьким. От меню лагармейцев Беломорканала простому труженику на воле можно было слюной насмерть подавиться. Жирные куски осетрины в тарелках лагармейцев, напрочь отшибли тогда мозги писателям.



         Обеденное меню Максим Максимыча можно было смело назвать плодом тоски. На столе стояла бутылка самогона, гранённый стакан с остатками косорыловки, ломоть ржаного хлеба и миска квашенной капусты. Исаичев возвышался над столом в своём обычном обличии - подаренный любовницей - осведомителем, тонкий джемпер ручной вязки, заправленный в галифе, и шевровых, сшитых на заказ, сапогах. На широком брючном ремне болталась кобура с компактным пистолетом Вальтер ПП.



         Со стороны создавалось впечатление, что Исаичев очень опасен. Соседи по коммуналке так его и воспринимали, стараясь без нужды не выходить из своих комнат и вжиматься в стены, ежели тот, как чёрт из табакерки, появлялся перед ними. У них также возникало непреодолимое желание содрать с головы шапку, но каждый раз вспоминая, что головного убора на них нет, рука, как бы в воинском приветствии, застывала у виска. Удивительно то, что этим страдали и женщины, руки которых начинали нервно накручивать волосы на палец.



         С тогдашними символами власти, пистолетом и сапогами, мужчина не расставался. Разве что на ночь, когда пистолет занимал своё место под подушкой, а заботливо обмотанные в галифе сапоги - на стуле возле кровати. Такая предосторожность для сапог была мерой вынужденной, предупреждающей попытки кота Тимофея метить полюбившуюся ему обувь хозяина. Другой обуви, кроме хозяйской, Тимофей не признавал.


         В этот выходной чекист за столом был особо задумчив. Может из-за того, что отсутствовал куда-то запропастившийся постоянный сотрапезник и молчаливый собеседник, Тимофей. Может и по какой-то другой причине, но за последний час он только дважды прерывал мыслительный процесс короткими репликами.



         Первый раз: "Боже! До чего же я докатился... Вождя пролетариата продал". Эту фразу Максим Максимыч выдавил из себя, опрокидывая в глотку остатки мутной жидкости из стакана. Затем последовала пауза, во время которой пальцы зацепили из миски ароматную снедь и сопроводили её к вытянувшимся навстречу губам, беззвучно произносящими: "Ути...ути". Однако, рука остановилась на полпути и, с отвращением, плюхнула капусту в миску: в натюрморте явно недоставало шматка сала.



         Самоуничижительная реплика относилась к событию сегодняшнего утра, когда ему, страдающему от паталогической нехватки денег, пришлось продать коллеге 3-е издание собрания сочинений Владимира Ильича. Он никогда не пошёл бы на подобное нравственное преступление, если бы не алименты на двоих детей, съедающие добрую половину денежного содержания, да обязательное приобретение облигаций государственного займа, почти обнуляющих его заработок.



         Вторая реплика, произнесённая вслед за глотком жгучей жидкости из горла бутылки, - "Подстилка барская!" - относилась к вдове бывшего приказчика московского магазина Елисеева. Вина женщины перед Максим Максимычем была в том, что жила она, по его мнению, слишком беззаботно и преступно сытно, имея в личной собственности сад, огород, птиц и домашний скот. - "С графом Толстым беседы она беседовала, - процитировал своего информатора Исаичев. - Не будь этот граф в фаворе у власти... жировала бы ты у меня, сука, на казённых харчах. Надо бы её как следует прощупать... Носом чую, что-то там не так, да и сигналы поступали от верных людей из церковной среды." Он не договорил, за что конкретно женщину следовало щупать, и неожиданно, приняв коленно-локтевую позу, устремился под кровать. Извлёк из-под пружинящей проволочной сетки матраца один из двух заряженных пистолетов. Любовно погладил воронёную сталь, протёр рукавом джемпера, буркнул под нос: " Коровин. Наградной. Как у Сталина, - и, подумав, заменил его на Браунинг. - Лучше этот". Сделал это он непроизвольно и, если бы его спросили: "Зачем?", то внятно ответить бы не смог.



         За окном шумел дождь, когда Максим Максимычу приспичило прогуляться за салом на базар. Надев шляпу и плащ, чекист сунул ногу в калошу. Калоша предательски чавкнула, разнося по коридору запах кошачьей мочи. "Пристрелю гада! " - рявкнул привычную фразу боец невидимого фронта, приступая к поисковой операции отъявленного преступника.



         В противоборстве охотника и домашнего зверя победил профессиональный опыт. Шевелящийся свёрток в нательной рубашке, помещённый в авоську в руке человека в шляпе, неспешно перемещался в сторону городского рынка. На входе на рынок человек с авоськой едва не столкнулся с пожилой парой. Женщина пошатнулась и крепко ухватившись за руку спутника, тихо произнесла:

- Мне дурно... я задыхаюсь. От мужчины так кошкой несёт.

- Не дури! Это духи у него такие, - ответил мужчина.

-У меня перед глазами сумка его шевелится. Мне плохо... Я сейчас упаду.

Мужик взглянул в сторону удаляющегося силуэта с авоськой и успокоил спутницу: "Не упадёшь. Она и впрямь шевелится. Не дури!"



         Максим Максимыч, минуя торговые ряды, прошёл на техническую территорию для сортировки мусора и, оглядевшись, проник в сарайчик. Там в углу, отыскав пустой ржавый бачок, уложил на дно кота в рубашке и прикрыл крышкой. Затем извлёк из кармана плаща пистолет и не целясь выстрелил. Сверху вниз.



         Одновременно с выстрелом кот в рубашке и крышкой на голове экстренно покинул обречённый бачок, взлетел в воздух, разделился с головным обтекателем и весь в белом приземлился на кучу мусора. Котяра вокруг осматриваться не стал и, не мешкая, и не разбирая дороги, бросился наутёк. Развевающаяся на ветру материя с кошачьей головой в мгновение ока исчезла на бескрайних просторах рынка.



- Максимыч, чего разбушевался? - Голос за спиной чекиста заставил его вздрогнуть. - Пистолетик-то убери. Неровен час выстрелит. Дичью решил обзавестись? Дык, она там... в мясных рядах. А тут, крысы одни.

- Ну, одну из них вижу. Здорово, Поликарп. Кониной я интересуюсь. Появится где - шепни. - На том и разошлись.




Продолжение следует.