178 Возвращение на корабль 01 ноября 1972

Александр Сергеевич Суворов

О службе на флоте. Легендарный БПК «Свирепый».

2-е опубликование, исправленное, отредактированное и дополненное автором.

178. Возвращение на корабль. Испытания. 30 октября 1972 года.

Сводка погоды: Суворов понедельник 30 октября 1972, дневная температура: мин.: минус 1.2°C, средняя: 0.4°C тепла, макс.: 2.1°C тепла, без осадков; Калининград вторник 31 октября 1972 года, дневная температура: мин.: 7.6°C тепла, средняя: 8.5°C тепла, макс.: 10.6°C тепла, без осадков; ВМБ Балтийск среда 01 ноября 1972 года, дневная температура: мин.: 6.1°C тепла, средняя: 7.3°C тепла, макс.: 8.5°C тепла, без осадков.

В понедельник 30 октября 1972 мои друзья: Вовка Муравьёв, Зоя Конькова, Верочка Сергашова и Валерка Ермишин, всё равно, несмотря на раннее время моего отъезда из Суворова (06:35), пришли меня проводить и мы очень тепло, практически по-родственному, попрощались, погрустили, порадовались, простились. Сначала автобус заехали в Калугу, а потом прямым ходом поехал в Москву. С папой я простился рано утром, когда он собирался на работу, а мама поехала со мной, чтобы "походить по магазинам". С папой мы простились по-мужски и по-деловому, то есть спокойно, без надрыва и переживаний, а вот мама моя, почему-то нервничала, беспокоилась, переживала (не хотела меня отпускать - автор).

С ночи 29 на 30 октября 1972 года в Туле и Тульской области было -1.2°С, рано утром всего 0.4°С тепла, а в полдень – плюс 2.1°С, но без осадков. Земля за ночь немного подмёрзла, лужи покрылись тонким льдом, а поверх северных склонов уже намело немного мелкого твёрдого снега, похожего на манную крупу. Мне в моём бушлате и в форме было, мягко говоря, прохладно… Мама с удовольствием «прокатилась» со мной до Калуги, а потом до Москвы, ей приятно было посмотреть места, где она была и жила, в том числе Белорусский вокзал, с которого я должен был ехать в Калининград, и с которого она на третий день после начала Великой Отечественной войны 1941-1945 годов уехала на фронт со своим ВСП №29 (военно-санитарный поезд-госпиталь - автор). Мама очень хотела купить мне в Москве какой-нибудь памятный подарок – мужской, настоящий, дорогой…

По дороге на Белорусский вокзал мы зашли в магазин и мама купила мне браслет для часов какой-то английской фирмы из нержавеющей стали, очень похожий по конструкции на танковые гусеницы. Браслет оказался мне точно по руке (даже с запасом), очень ловко и прочно застёгивался и очень эффектно смотрелся. В будке часового мастера мне поменяли мой широкий кожаный «боксёрский» ремешок для часов на это браслет и я почувствовал себя «значимым человеком». Мама была чрезвычайно довольна своим подарком. Моя мама сама предложила мне не лететь самолётом в Калининград, а проехаться на поезде, причём на «фирменном» поезде «Янтарь» (Москва – Калининград). Поезд отправлялся с Белорусского вокзала в 17:20, ехал 20 часов 28 минут и прибывал на Калининградский железнодорожный вокзал «Южный» на следующий день 31 октября 1972 года в 13:48. Так что у меня было в запасе масса времени, чтобы добраться до ВМБ Балтийск вовремя и не спеша.

По пути мама опять мне много рассказала о той, довоенной, военной и послевоенной жизни, которая у неё была до встречи с папой, о тех «приключениях», которые происходили с ней тогда и о том, как они познакомились с моим папой, подружились, начали помогать друг другу, а потом и поженились. Этот негромкий и откровенный рассказ меня сильно взволновал и заинтересовал, хотя я многое узнал ещё от моего старшего брата Юры, но теперь, видимо, пришло «моё время»… Никогда ещё моя мама не была со мной так откровенна и открыта, как в этот мой первый отпуск на родину. Я был очень-очень ей благодарен за доверие, за правду и истину нашей семейной и родовой истории. Верю, придёт время, когда я расскажу и покажу в фотографиях моим родственникам, братьям и сёстрам, племянникам и племянницам, моему сыну Кириллу хронологию и историю рода Суворовых-Максимовых…

Будучи дома в Суворове, я по просьбе папы и мамы, взялся отвезти «гостинец» маминой подруге «по войне», с которой она вместе служила на ВСП №29. В 1945 году мамина подруга была ранена осколком бомбы и осталась в госпитале в Кёнигсберге, в котором затем продолжила службу медсестрой, познакомилась с раненым советским офицером, затем вышла за него замуж и поселилась в посёлке Янтарный Калининградской области. Моя мама проделала огромную работу-переписку с государственным военным архивом в Подольске, нашла адреса многих своих подруг и друзей «по войне», связалась с ними по почте и готовила очередную встречу сослуживцев в Москве, в Басманной больнице, то есть там, где был сформирован и отправлен на фронт военно-санитарный поезд №29.

Мой папа очень горячо и мощно поддерживал маму, гордился её трудоспособностью и настойчивостью в деле организации однополчан-фронтовиков и, по-хорошему, завидовал ей и её друзьям, потому что сам он встретиться со своими друзьями-однополчанами он не мог. Так случилось, что 31 декабря 1944 года, в тот момент, когда он и его самые близкие друзья-казаки, встречали 1945 год, шальная немецкая 500 кг бомба одинокого фашистского бомбардировщика упала точно в дом, в котором его друзья и товарищи праздновали новогодний праздник. Мой отец в этот момент вышел на воздух «до ветру» и стоял за стволом большого дерева, поэтому он остался жив, его сильно контузило взрывной волной и ударом спиной о мёрзлую землю, а дом и все, кто в нём находился, погибли…

Мама прошла вместе со мной в вагон калининградского фирменного поезда «Янтарь», познакомилась с моими попутчиками и бортпроводницей, внимательно всё осмотрела и по сигналу бригадира вышла на перрон Белорусского вокзала. Когда я в последний раз помахал маме рукой, пожилой мужчина, ехавший с нами в нашем купе, завёл разговор о мамах, которые любят, жалеют и оберегают своих сыновей. Другой мой попутчик, молодой парень, видимо, выпускник института, живо его поддержал и посетовал, что его так никто никогда не провожал. Вот так с разговорами и рассказами о житье-бытие, о службе в армии и на флоте, об учёбе в школе и в институте, о весёлых и не очень весёлых приключениях, мы и ехали по просторам нашей страны, пересекая границы областей и братских республик Советского Союза.

В нашем купейном вагоне фирменного поезда "Янтарь" было полупусто, я хорошо и спокойно спал всю ночь под одеялом, а утром 31 октября 1972 года к нам подсел ещё один парень, который ехал в Калининград в командировку на Калининградский ПССЗ «Янтарь». Ещё вечером 30 октября 1972 года мы сообща выложили на столик в нашем купе всё, что нам приготовили в дорогу наши родные и близкие: я выложил на общий стол цельную жареную курицу, колбасу и много всякой домашней снеди (всё это мне было приказано съесть в дороге, а для подарков и гостинцев на корабле в папиной корзинке и маминой сумке были приготовлены другие яства – автор). Мои попутчики обрадовались, увидев такое «пиршество» и выставили тоже на наш общий стол то, что у них было, а было у них то самое, что берут в дорогу одинокие командировочные мужики. В вагоне было пусто, никто нас не беспокоил, вели мы себя скромно и достойно, поэтому мы, конечно, выпили, причём ребята мне всё время говорили, что «мне, как военному моряку нельзя, но чуть-чуть можно и даже нужно»…

Выпивали мы, как водится, за встречу, за здоровье, за то, чтобы всё было у всех хорошо, за флот, за армию, за родителей, за нашу любимую Родину, за то, чтобы всем и каждому был только попутный ветер, а под килем только 7 футов (не больше), за жизнь и за любовь. Последний тост сопровождался «душещипательными рассказами о пережитых любовях» и уже поздно вечером, почти ночью, «на сон грядущий», я прочитал мужикам свои стихи и напел им свои песни… Утром во вторник 31 октября 1972 года мои попутчики предлагали мне «опохмелиться», но я наоборот, сделал всё, чтобы из меня напрочь выветрился весь дух вчерашней пирушки. Я даже в холодном коридоре вагона физзарядку сделал!..

Прибыв в Калининград на вокзал «Южный», я вышел из вагона, поддерживая своих попутчиков, а те упрямо несли вместо меня мои вещи – новенький пузатый чемодан средних размеров, папину самодельную корзинку со снедью и мамину большую продуктовую сумку с подарками и гостинцами для моряков. Я довёл мужиков до остановки городского трамвая и они горячо пожелали мне всяческих благ на флотской службе. На трамвае я с командированным парнем доехал почти до самых ворот нашего учебного центра 67го Отдельного дивизиона строящихся и ремонтируемых кораблей ДКБФ (кстати, на улице Суворова - автор), узнал у вахтенного офицера на КПП, где в данный момент находится БПК «Свирепый» и что он делает. Потом я сдал в каптёрку Дивизиона-Экипажа свои тяжёлые вещи, пообедал в столовой вместе с офицерами и работниками учебного центра (Дивизиона-Экипажа) и пошёл на автовокзал. Надо было выполнять обещанное и ехать в посёлок Янтарный.

В 16:12 31 октября 1972 года я уже ехал на автобусе «Икарус» в посёлок Янтарный, который находится на западном берегу Балтийского моря, где в огромном карьере промышленным способом добывается и обрабатывается древний янтарь. Янтарный – это посёлок городского типа на побережье Балтийского моря, история которого длится с 1398 года. В 1491 году это прусское селение называлось Palmenicken, а затем немцы его назвали Palmnicken или Пальмникен (по-литовски Palvininkai, по-польски Palmniki). В 1972 году это был административный центр Янтарного городского округа Калининградской области РСФСР (СССР).

В 17:30 я был уже на нужной мне улице в Янтарном, с помощью добрых людей нашёл домик на окраине посёлка, постучался в большие старинные деревянные ворота, в приоткрытую щёлочку назвал себя и цель своего приезда, а потом неожиданно попал в жаркие объятия полной женщины, которая сразу, с порога, вся в счастливых слезах, оханьях и аханьях, приняла меня как родного сына… Я разузнал всё, обо всём расспросил и всё-всё рассказал, что передавала и наказывала мне моя мама. Мамина подруга была не просто довольна, а счастлива от нашей встречи. Она тут же села писать короткое письмо моей маме с наказом передать ей, когда я приеду на корабль и напишу ей письмо. Подруга моей мамы по войне очень обрадовалась гостинцам и всё перебирала и трогала мамины вязаные вещи, клубки пряжи, письмо, фотографии, сушки, тульские пряники, записную книжку с адресами боевых товарищей и подруг. Сколько было слёз…

В 18:00 я уже стоял на остановке автобуса, мамина боевая подруга рассказывала всем, кто был рядом с нами, какая у неё замечательная боевая подруга, какой её сын, какая у них была боевая молодость на войне, а люди с гордостью и душевно рассказывали мне об их крае, об янтаре, об их жизни и работе здесь, на самом краю нашей Родины. Ровно в 19:00 появился «Икарус» и я опять с комфортом, нагруженный очередными гостинцами и подарками для меня, для «матросиков», для мамы, для папы и «для твоей любимой девушки» (конечно, это был янтарь – автор), поехал сначала в Калининград, а потом в Дивизион-Экипаж. Здесь я забрал свои вещи из каптёрки, а потом, сгибаясь «в три погибели» от тяжести подарков и вещей, снова доехал кое-как до железнодорожного вокзала "Южный", сел в дизель-поезд и отправился в Балтийск…

В городе Балтийске я шёл, обвешанный сумками, сетками, корзинкой и чемоданом так упорно, слепо и настойчиво, что встречные патрули гарнизонной комендатуры и дежурные на КПП ВМБ Балтийск только сочувственно слушали мой надрывный рапорт о том, что я, матрос Суворов, возвращаюсь на БПК «Свирепый» из отпуска. Офицеры извинялись, что не могут мне помочь донести вещи до КПП и корабля и подсказывали мне короткую дорогу тропинками по дворам, но я упрямо шёл только по улицам и по тротуарам…

Я прошёл КПП ВМБ Балтийск, из последних сил, с частыми остановками, добрался до причала, где стоял наш корабль и прибыл на БПК «Свирепый» сразу после развода службы корабельного наряда. Дежурный офицер по кораблю, дежурный мичман по низам, старший помощник командира корабля капитан-лейтенант А.А. Сальников, старшины и матросы наряда ещё не совсем разошлись по своим заведованиям, поэтому на юте, куда я самостоятельно взошёл, нагруженный вещами, а затем в столовой личного состава быстро образовалась небольшая «свалка» вокруг тех домашних яств моей мамы и её боевой подруги по войне, которые я щедро вывалил на столы.

Моряки, невзирая на погоны, должности и звания, с удовольствием угощались по «чуть-чуть» всем, что я привёз, особенно всем понравились: тульские медовые пряники; апельсины и мандарины; копчёное сало, копчёная колбаса «Сервелат» (всё заранее порезано на тонкие дольки); солёные огурчики; чёрный хлеб; сигареты «Прима» из трёх блоков, которые «распотрошили» вмиг; шоколадные и карамельные конфеты; ароматная яблочная и грушевая сушка (сушёные дольки), коробки спичек. Из-за моей щедрости и радости, что я вернулся на корабль, мои вещи никто не досматривал, поэтому глубоко в чемодане у меня была припрятана бутылка отличного армянского коньяка – это был подарок моего отца нашему командиру корабля капитану 3 ранга Е.П. Назарову за то, что он «отпустил меня в отпуск домой», за то, что «у него в экипаже корабля служит такой военный моряк, как мой сын», за то, чтобы «у нас было всё путём, попутный ветер и семь футов под килем»…

Кроме этого, в маминой сумке и в папиной самодельной корзинке с крышкой, которая жутко всем понравилась свой формой и мастерством изготовления, были отдельные «гостинцы» для моих друзей и товарищей по штурманской боевой части БЧ-1, в том числе: наборы зубных щёток и ароматной мягкой зубной пасты, кое-какие медикаменты и средства личной гигиены, лезвия для бритв, станки и наборы для бритья. Отдельно в вощёной бумаге были завёрнуты пакетики фотореактивов, фотоплёнка и пачки фотобумаги. Как я только всё это дотащил до корабля?..

Кроме всего прочего, будучи в отпуске дома, мы с родителями послали мне на корабль посылку с таким расчётом, чтобы она пришла либо в день моего возвращения на корабль, либо на день раньше. Посылка пришла, но наш корабельный почтальон её не получил, потому что корабль перед моим приездом опять выходил в море. Теперь надо было получить посылку и отпраздновать моё возвращение на родной корабль. Меня встречали шумно и радостно, с воодушевлением и сразу же потребовали рассказа о том, "как там и что на гражданке". Я пообещал обо всём рассказать после вечерней поверки "за рюмкой чая".

Вечером как-то очень быстро и естественно организовались «посиделки в ленкаюте в Суворова» и мои боевые товарищи и друзья с удовольствием угощались «вкусненьким», слушали мои рассказы о приключениях «на воле» и рассказывали мне о том, что мне повезло, потому что наш БПК "Свирепый" только что пришёл из плавания, в котором вновь проверялась работа машин и механизмов, так как "снова выявились какие-то неполадки". Наш командир отделения рулевых БЧ-1 старшина 1 статьи Александр Кузнецов завтра в среду рано утром 1 ноября 1972 года должен был «сыграть ДМБ». Он был чрезвычайно рад нашей встрече и страшно сокрушался, что ему «не достанутся гостинцы из завтрашней маминой посылки», поэтому он легко и быстро расправился с моей долей угощения, оправдываясь, что завтра я съем его долю «маминых гостинцев». Я ничуть не возражал, потому что был сыт, рад, доволен и счастлив, глядя, как Сашка Кузнецов со слезами на глазах "впитывает" в себя родительскую заботу, любовь и внимание.

31 октября 1972 года на БПК «Свирепый» был «стояночный день», командира и замполита не было на корабле и «ДМБовские годки», друзья Сашки Кузнецова, которые тоже завтра уходили «на гражданку», то есть «играли ДМБ», чувствовали себя «королями». Здесь в ленкаюте БПК "Свирепый" они были в безопасности, никого не трогали, никому не мешали и их никто не видел и не трогал, поэтому ребята «расслабились», выпили «шила» (спирт), закусили моими «домашними яствами» и теперь жадно слушали мои рассказы о пребывании на танцах, о встрече с Валей Архиповой, об общении с друзьями, о поведении современной молодёжи на танцах.

- Слушай, Саня, - спрашивал меня один из озабоченных «ДМБовских годков» и друзей Сашки Кузнецова. – А как сейчас одета молодёжь? Что сейчас носят? Что в моде?
- Очень по-разному одеты, - отвечал я ему и другим взрослым ребятам, которые так внимательно слушали каждое моё слово, что казались мне несмышлёными пацанами, а я уже как бы был опытным ловеласом. - Кто во что горазд. Кто в романтическом стиле, например, как ковбой, в джинсах и шляпе, только шляпа не ковбойская, а советская, с маленькими полями.
– Кто-то одет классически, то есть в костюме с галстуком, а многие, как «хиппи», то есть в рваных джинсах, в рубашке на голое тело и с побрякушками на шее.
- Кто-то ходит в спортивном трико, в кедах и куртке, причём сейчас самая модная спортивная одежда - фирмы «Адидас». Даже присказка такая есть: «Кто носит майку «Адидас», тому любая девка даст».
- Ещё модно ходить в одежде стиля «милитари», то есть в военной форме, в камуфляже, но эту одежду редко кто носит, потому что дорого или наоборот, больше нечего носить.
- Но больше всего одежды на молодёжи в стиле «унисекс», «хиппи» или «панк»…
- А это ещё что такое? – спросили почти хором «ДМБовские годки» и я подумал, что они в морских хлопотах совсем отстали от жизни.

- Унисекс, - сказал я, стараясь не сбиться на тон лектора, - это такой «прикид» и поведение, при котором неясно, кто перед тобой – парень или девушка, потому что оба волосатые, оба непричёсанные, оба в джинсах, оба в водолазках, в кедах или в раздолбанных ботинках со шнуровкой, и оба с тёмными очками. Я думаю, что у них и трусы одинаковые…
- Я даже одну такую пару на танцах в клубе видел, - сказал я, чтобы ещё более поразить воображение моих старших товарищей, - которые пришли в одинаковых рабочих робах, правда в новых, «ненадёванных» (действительно, это были молодые специалисты с Черепетской ГРЭС - автор)…
- Ну, а что самое «забойное» в этой моде сейчас? – спросил кто-то из нетерпеливых ребят-годков.
- «Джинса», конечно, - ответил я. – Штаны-джинсы и джинсовая крутка «джинсовка», а к ним трикотажный джемпер или «водолазка», плюс кроссовки фирмы «Адидас». Всё это считается классным «прикидом» в любом месте и в любой компании.

- Ну, а как там девки ведут себя? – спросил опять кто-то из-за моей спины. – Гуляют?
- Гуляют, - коротко ответил я и вспомнил Ирочку Бурдукову и юную девушку-соседку. – Правда, прежде всего, они ищут себе женихов, но при этом многие общаются с парнями ради своего удовольствия.
- Нравы сейчас уже совсем не такие, какими они были в 60-е годы, - сказал я ребятам. – Теперь в каждой аптеке и в каждом газетном киоске продают презервативы, теперь секс уже не является запретным делом. Молодёжь теперь рано начинает заниматься сексом, не для чего-то там настоящего, а для своего удовольствия. Даже в туалете между танцами они успевают «перепихнуться»…

Ребята жарко начали обсуждать эту тему и многие подтвердили мои слова своими впечатлениями, наблюдениями и случаями из своей жизни, из "приключений" во время увольнения на берег или в "самоволку".

- Ты «порнуху» случайно не привёз? – спросил меня один из наиболее озабоченных «ДМБовских годков». – Хотелось бы глянуть на современных «этих»…
- Я не привёз ни «порнухи», ни «венеры», - баритональным "бронзовым" тоном ответил я резко. – Мая мама работает в инфекционном отделении Суворовской городской больницы и у неё лечатся от гонреи и сифилиса столько девчонок и ребят, что она в ужасе. Я не хочу огорчать её и себя трёхминутным удовольствием, а потом годами тяжёлого и болезненного лечения, и вам, ребята, не советую. Ну их к чёрту этих «сексуалок»…
- Да не, это я так, - начал виновато отнекиваться «годок». – Это я просто так…

Ему дружно сказали, что получается в итоге, когда кто-то начинает интересоваться и делать «это» просто так и весёлая перепалка украсила и оживила наши "посиделки в ленкаюте у Суворова". Именно с этого позднего вечера и ночи с 31 октября на 01 ноября 1972 года на БПК "Свирепый" возникла сама собой новая традиция личного состава экипажа корабля - "посиделки в ленкаюте у Суворова".

Напоследок в ленкаюте остались только мы втроём: Сашка Кузнецов, Толя Телешев и я. Петя Немирский опять болел и лежал в госпитале в Калининграде, БПК «Свирепый» остался с двумя рулевыми и с уходом Александра Кузнецова нам с Толей Телешевым было бы очень непросто вдвоём справиться с тем объёмом штурманской и рулевой работой, которая была сейчас во время государственных испытаний боевых возможностей БПК "Свирепый". Мы обсудили между собой, кому из нас быть командиром отделения рулевых БЧ-1 и я честно предложил Толе Телешеву стать им, потому что, скорее всего, я совсем перейду на политслужбу по линии комсомольских дел, политучёбы и иных общекорабельных общественных мероприятий. На том и порешили...

- Однако до прихода новобранцев на корабль, - сказал я ребятам, - мне придётся нести все положенные рулевые и штурманские вахты и наряды, но это ненадолго. Я слышал, что кого-то из рулевых нам временно прикомандируют с другого корабля.
- Да, Суворов, - уже "командирским" тоном сказал мой друг и товарищ Толя Телешев. - Ты отдохнул в отпуске, ты сейчас силён, бодр и весел, так что послужи ещё немного в БЧ-1.

Ребята разошлись и я, наконец-то, мог устало разобрать свои вещи, проверить аттестат, слазить в свою тайную шхеру в ленкаюте и проверить мой «схрон». Всё оказалось в порядке, всё было на местах и никто (судя по следам и хитроумным сигнальным закладкам – автор) в ленкаюту и в библиотеку без меня не лазил. Уже почти в полночь я распределил по "тайникам-схронам" все деньги, которыми меня снабдили родители, и утром 01 ноября 1972 года раздал всем долги, рассчитался со всеми, отдал всё, что я брал у других в отпуск и даже выделил 5 рублей Сашке Кузнецову на его «ДМБовский выход» с корабля.

Прощание с Сашкой Кузнецовым и его ДМБоскими друзьями-годками, которые первыми уходили с БПК «Свирепый» перед праздником Великого октября (7 ноября 1972 года - автор) было очень трогательным, братским, мужественно-грустным и одновременно щемящим и радостным. Эти «ДМБовсеие годки» осеннего призыва 1969 года свою активную военно-морскую службу и боевые походы провели на своих боевых корабля, которые были для них родными, но и для этих ребят и БПК «Свирепый» стал родным и близким, потому что они были в составе самого первого изначального экипажа корабля, создавали его, «выращивали», «ставили на руль», учили и испытывали его в первых выходах в море, опробовали его оружие, мощь и возможности. Поэтому Сергей Берёза, Саша Кузнецов и другие «усатые ДМБовские годки» осеннего призыва 1969 года серьёзно говорили, всем нам, кто оставался на корабле: «Мы вырастили вас и передаём вам корабль, а теперь, ребята, вам предстоит подготовить его так, чтобы он на первой БС был героем».

Утром 01 ноября 1972 года, проводив друзей ДМБовских годков «на гражданку», я оформил в канцелярии корабля все свои отпускные документы, встал на котловое довольствие и узнал, что за время моего отпуска меня немного повысили в звании и теперь я «старший рулевой» БЧ-1. Теперь в моём заведовании было не только румпельное отделение (его я передам новобранцу в январе 1973 года – автор), но и всё штурманское и рулевое оборудование в ходовой рубке (репитеры магнитного и гирокомпасов, метео- и навигационное оборудование, все корабельные часы, РУ (размагничивающее устройство), рулевая колонка «Альбатрос 22-11», рабочее место рулевого и прокладочный стол вахтенного офицера и командира корабля в ходовой рубке, а также  прокладочный планшет командира соединения (адмиральское место).

Прозвенел сигнал КГС (корабельной громкоговорящей связи) и доклад о прибытии на корабль командира корабля и тут же раздался сигнал тревоги и команда: «Корабль к бою и походу приготовить!». Не успел я опомниться и занять положенное мне место в штурманской рубке, как на корабле началась привычная, но в то же время уже почти «забытая» мной суета, потому что «приготовление корабля всегда должно осуществляться в полном объёме независимо от продолжительности похода, сложности поставленных задач, фактического состояния и прогноза погоды». В процессе выполнения своих должностных обязанностей "старшего рулевого", участвуя в общем деле подготовки корабля к выходу в море, докладывая навигационные данные, сводку погоды, выкладывая карты на прокладочные столы в штурманской и ходовой рубках, отвечая на вопросы вахтенного офицера и выполняя поручения штурмана, командира БЧ-1 старшего лейтенанта Г.Ф. Печкурова, я, между делом, докладывал им о прибытии на корабль из отпуска и о "заступлении на вахту дежурного рулевого".

Также между делом я доложил о прибытии из отпуска и командиру корабля капитану 3 ранга Е.П. Назарову. Евгений Петрович выслушал мой доклад, внимательно рассмотрел меня с ног до головы и поинтересовался результатами пребывания в отпуске.

- Всё нормально, - доложил я браво и весело. – Выполнил всю программу отпуска:  родителями пробыл безвылазно трое суток; все домашние дела поделал; помог родителям, чем мог; выступил перед девятиклассниками и учителями в своей родной школе; встретился с друзьями; побывал на танцах в городском доме культуры; встретился и распрощался со своей первой школьной любовью; сочинил песню; помог маме в организации встречи однополчан и привёз вам и Дмитрию Васильевичу гостинцы от моей мамы и моего папы.
- Хорошо, - сказал тоже весело, с интересом и доброй улыбкой Евгений Петрович Назаров. – Вечером, вечером. Сейчас некогда. Вы с Телешевым остались вдвоём. Справитесь?
- Точно так, товарищ командир! – ответил я, впервые называя его не по уставу ("Товарищ капитан 3 ранга" – автор), а по негласному дружескому правилу-согласию между двумя близкими друзьями-товарищами. – Справимся, не в первый раз.

Командир БПК «Свирепый» капитан 3 ранга Е.П. Назаров редко кому позволял обращаться к нему со словами «товарищ командир», даже не всем офицерам, но в этот раз он промолчал и я понял, что «добро» мне на такое обращение к нему «дадено»… С ещё большей энергией и энтузиазмом я выполнял свои должностные обязанности и даже заслужил одобрительное хмыканье нашего штурмана, командира БЧ-1 старшего лейтенант Г.Ф. Печкурова. Теперь, разрывыаясь между ходовой рубкой, штурманской рубкой и румпельным отделением, я впервые мог полностью (в полном объёме - автор), зримо, фактически, реально и действительно увидеть и оценить уставные действия вахтенного офицера и командира корабля, всех причастных к этому боевых частей и служб, в процессе подготовки корабля к бою и походу.

Готовя корабль к бою и походу, командир БПК "Свирепый" капитан 3 ранга Е.П. Назаров выполнял следующие требования Корабельного устава :
- оценивал полученные к моменту выхода корабля сведения о фактической обстановке по маршруту перехода и в районе выполнения задач;
- уточнял принятые командирами боевых частей решения по целям и задачам выхода в море и при необходимости давал своим помощникам, старпому, вахтенному офицеру и командирам боевых частей (начальникам служб) указания;
- следил за обстановкой в районе стоянки корабля, совместно со старпомом штурманом определял порядок съёмки с якоря (швартовов) и сам производил, а потом сверял расчёты по обеспечению быстрого и безопасного выхода корабля из гавани (с рейда);
- контролировал полноту и качество приготовления корабля к решению поставленных задач и безаварийному плаванию в различных условиях обстановки;
- наблюдал за деятельностью нашего старпома капитан-лейтенанта А.А. Сальникова, к которому всё больше и больше предъявлял требований и претензий…

Непосредственно руководство окончательного приготовления корабля к выходу в море осуществлял старший помощник командира корабля капитан-лейтенант А.А. Сальников, который с ГКП (главного командного пункта) организовывал и контролировал как готовится и вводится в действие корабельное оружие, технические средства, системы и устройства корабля. Старпом непосредственно с боевых постов получал доклады о приведении боевых постов и командных пунктов корабля в боевую готовность, о приготовлении корабля к плаванию в различных условиях, о подготовке якорного и швартовного устройств, о заступлении походной вахты, о проверке приборов управления кораблём и работы главных машин ГЭУ, а также принимал итоговые доклады от командиров боевых частей и начальников служб. После этого А.А. Сальников доложил командиру корабля об окончательной готовности БПК «Свирепый» в выходу в море.

Всё перечисленное (строго по графикам и инструкциям – автор) было выполнено за рекордно короткое время, а за час до съёмки корабля по команде старпома: «Вахтенной и дежурной службам заступить по-походному!» заступила походная вахта во главе с вахтенным офицером, который уже находился на ходовом мостике. По команде старпома и под контролем уже вахтенного офицера производилась проверка средств управления главными машинами ГЭУ - проверка турбин их работой на винт (дачей пробных оборотов). Перед этим, с разрешения командира корабля, вахтенный офицер обошёл всю верхнюю палубу, на баке и на юте организовал наблюдение и поступление докладов на мостик о состоянии швартовов и якорной цепи, потом уже с ходового мостика ответил на запрос из машинного отделения постановкой стрелок репетования основного машинного телеграфа на «Товсь!» переднего и заднего хода, то есть готовность дать ход )движение) кораблю. После этого вахтенный офицер по приказанию старшего помощника командира корабля дал разрешение на пробные обороты одной из турбин постановкой рукоятки машинного телеграфа на «Товсь», предупредил наблюдателей на юте и баке о «начале проворачивания правой (и левой) машины» и начал следить по тахометру за числом оборотов винта.

Боевым кораблям у причала запрещается давать более 20 оборотов винтов в минуту. Дача пробных оборотов обеими турбинами и винтами тоже не разрешается. При получении доклада об опасном натяжении швартовов или якорной цепи, при поступательном движении корабля и при других обстоятельствах, вызывающих сомнение в безопасности проворачивания машин, дача пробных оборотов прекращается постановкой рукоятки телеграфа на «Стоп». За 15 мин до съёмки с якоря и швартовов командиры боевых частей и начальники служб доложили старшему помощнику командира корабля о готовности корабля к бою и походу, о наличии личного состава, о работающих механизмах, о поправках приборов и устройств и т. д. Содержание докладов старпом занёс в специальную карточку контроля готовности корабля к бою и походу.

За 10 мин до съёмки сл швартовов и с якоря старпом доложил командиру корабля о готовности корабля к бою и походу, о наличии личного состава, о работающих механизмах, о поправках приборов курсоуказания и другие необходимые сведения и с его разрешения подал команду дать сигнал «Аврал!» и громко скомандовал по КГС: «По местам стоять, с якоря (с бочки, со швартовов) сниматься!», предваряя её сигналом «Аврал». О готовности БПК «Свирепый» к бою и походу командир корабля капитан 3 ранга Е.П. Назаров доложил командиру соединения (ВМБ Балтийск) и с его разрешения приказал дать малый ход и вывести корабль в море. При этом командир корабля, после получения доклада командира БЧ-5 о готовности «главных машин ГЭУ к даче хода», отдал приказ: «Исполнять приказания основного машинного телеграфа. Назначенный ход (столько-то) узлов. Править по фарватеру!».

Всё это я слушал и воспринимал, стоя на рабочем месте за штурвалом рулевой колонки «Альбатрос 22-11» и с каждым словом, с каждым звуком, с каждым докладом и командой всё больше и больше проникал в суть происходящего, возвращался из вольной отпускной радости в реальную действительность военно-морской службы. Кто-то во мне ещё немного сопротивлялся, капризничал, сожалел, «тормозил», но кто-то (может быть я сам? – автор) уже вовсю пел в душе и взволнованно трепетно радовался выходу в море. Как только форштевень БПК «Свирепый» вышел за крайние ограждения волнолома ВМБ Балтийск и я первый раз ощутил ласковое прикосновение первой волны Балтийского моря, так мои руки автоматически, по моторной памяти, отреагировали на это волнение и компенсировали скачок стрелки компаса в сторону от заданного курса. Я с огромным удовлетворением, радостью и гордостью понял – я дома, я снова в море, я здесь и здесь моё место.

- А всё-таки в море на корабле-то лучше, чем дома в кратком отпуске! – неожиданно и внезапно сказал я громко вслух.
- А то! – ответил мне в тон командир корабля капитан 3 ранга Е.П. Назаров и понимающе мне улыбнулся.

Поздно вечером, после возвращения в ВМБ Балтийск, я отнёс командиру корабля в его каюту большущий лимон, тульский пряник в подарочной коробке и бутылку папиного подарочного коньяка «Армения». Подарок был принят Евгением Петровичем Назаровым с благодарностью, а когда он увидел бутылку коньяка, то с изумлением вскинул брови и спросил: «Кем являются твои папа и мама?». Я ответил, что «папа мой учитель труда и машиноведения в Суворовской Средней школе №2, а мама - старшая медсестра в инфекционном отделении Суворовской центральной больницы №1».

- Откуда у них такой коньяк? – спросил Евгений Петрович.
- Не знаю, - ответил я. – Просто моего папу и мою маму люди уважают.

Только потом, много лет спустя, я узнал, что марочный экстрактивный коньяк группы КС «Армения», бутылку которого я отдал Евгению Петровичу Назарову, выпускается с 1940 года, готовится из коньячных спиртов, выдерживаемых свыше 10 лет и выработанных из европейских сортов винограда, выращенного в Армении. Цвет этого напитка тёмно-золотистый, букет гармоничный с хорошо выраженным ванильным тоном. В состав купажа коньяка «Армения» входит родниковая вода из Катнахбюрского источника близ Еревана. Коллекционный коньяк «Армения» получают путём выдержки готового коньяка в бочках в течение 3 лет. Коньяк «Армения» удостоен 5-ти золотых, 4-х серебряных и бронзовых медалей. Содержание спирта в нём - 45% об., сахара - 0,7%.

На мой взгляд, бутылка этого коньяка была самая обыкновенная, только медалей на этикетке было много и буквы названия какие-то замысловатые, а наш командир корабля воспринял эту бутылку коньяка как драгоценность. Подобную реакцию я увидел, когда вручал замполиту капитану 3 ранга Д.В. Бородавкину гостинец от моих родителей: лимон, подарочный тульский пряник и большую банку бразильского молотого кофе, очень похожую по размерам на ту противотанковую гранату, которую в 60-е годы деревенские ребята во главе с Васькой Шофером взорвали в огне жаркого костра в лесу под деревней Дальнее Русаново…

Вот тогда это было да! – эффектно! А что такого было в этой пол-литровой бутылке армянского коньяка и в этой банке бразильского растворимого кофе, если оба - Евгений Петрович Назаров и Дмитрий Васильевич Бородавкин - горячо благодарили за гостинцы моих родителей? Странные люди – эти наши старшие отцы-командиры…

Фотоиллюстрация: 31 октября - 01 ноября 1972 года. БПК «Свирепый» пр.1135 типа «Буревестник» на месте своей стоянки у причала в ВМБ Балтийск (бортовой номер "719" в 1989-1990 годах - автор). Сюда на этот причал 31 октября 1972 года я вернулся из 10-дневного отпуска на родину, нагруженный до предела вещами и гостинцами моих родителей. А на следующий день 01 ноября 1972 года, проводив "на гражданку" ДМБовских годков осеннего призыва 1969 года, БПК "Свирепый", за рекордно короткое время образцово изготовившись к бою и походу, снова резал острым форштевнем волны седой Балтики, а за его штурвалом стоял и управлял кораблём я, старший матрос-рулевой Александр Суворов. Я вернулся из своего первого отпуска обновлённым, свободным, безмятежным и счастливым молодым человеком, не юношей, а добрым молодцем готовым к любым новым испытаниям, победам и... поражениям.