176 Я тебе дарю 28 октября 1972

Александр Сергеевич Суворов

О службе на флоте. Легендарный БПК «Свирепый».

2-е опубликование, исправленное, отредактированное и дополненное автором.

176. Я тебе дарю. Испытания. 28 октября 1972 года.

Сводка погоды: Суворов суббота 28 октября 1972, дневная температура: мин.: минус 1.5°C, средняя: 1.8°C тепла, макс.: 5.5°C тепла, без осадков. С утра наледь на лужах, холодно, сыро, слякотно, хмуро.

В субботу 28 октября 1972 года в сомнениях и мучениях я еле-еле дождался послеобеденного времени. Подозрительно тщательно выполнив все мамины домашние поручения, степенно и не торопясь, я погладил маминым старым, но удобным, утюгом форменку, гюйс, брюки (не через сырую газету, как на корабле, а через сырую марлю – автор), покушал, почистил зубы ароматной зубной пастой и собрался к друзьям на танцы в наш городской Дворец культуры (Дом культуры Черепетской ГРЭС – автор). Мама и папа с тревогой следили за моими приготовлениями, требовали, чтобы я "не позже 23:00 вернулся домой здоровым, трезвым и не обременённым никакими проблемами". Я обещал, что «буду трезв как стёклышко и здоров как бык».

С лёгким сердцем и радостным настроением я, наконец-то, вырвался из тесноты родительской опеки на простор свободы и молодости, встряхнулся, оправился, поправил на голове свою маленькую бескозырку и отправился по переулку на соседнюю улицу, чтобы прямым путём пойти домой к Вовке Муравьёву («Мурочкину»). Однако мои ноги сами собой без участия моей воли завернули не направо, а налево и привели меня мимо ворот мясокомбината на улицу Пушкина, к дому Вали Архиповой… На этот раз я не стал стесняться, решительно ткнул пальцем в кнопку дверного звонка и с неожиданным страхом услышал за дверью чьи-то торопливые шаги. Дверь открыла мама Вали Архиповой – невысокая полноватая женщина с вечно настороженным и озабоченным выражением лица. Мама Вали Архиповой, увидев меня в дверях, от неожиданности охнула, изменилась в лице (её тревога усилилась и смешалась с выражением радостного восхищения – автор), отступила назад и жестом пригласила меня войти.

- Саша! – сказала она. – Суворов. Какой ты стал видный, красивый, бравый. Последний раз я тебя видела долговязым юнцом, а теперь ты вон какой красавец!
- Валя дома? – перебил я сомнительные восторги озабоченной женщины.
- Дома! Дома! Приехала моя синичка! Иди, она будет рада тебя видеть.

Я не стал разуваться и снимать свои флотские хромовые ботинки, только тщательно протёр их в прихожей о половичок и шагнул через дверь на кухню, которая служила во многих наших домах финского проекта прихожей. В коридорчике послышались шаги, шуршание шёлкового халата и появилась маленькая, худенькая, стройненькая, с красивым личиком Валя Архипова… Сердце у меня сначала судорожно замерло, сжалось, остановилось, а через секунду судорожно и гулко забилось, начало гнать по всему телу горячие волны крови. Волнение зашкалило и я в первые мгновения встречи с Валей не мог вымолвить ни слова, как говорится: "Ни моргнуть, ни вздохнуть, ни охнуть".

Валя, как ни в чём ни бывало, ничуть не смущаясь, как будто мы и не расставались, с весёлым прищуром своих красивый выпуклых глаз, осенённых её знаменитыми длинными ресницами, радостно улыбнулась, всплеснула своими белыми красивыми тонкими ручками и так же, как её мама, воскликнула что-то на счёт того, что я "стал таким представительным, высоким, красивым и бравым моряком". После этого Валя схватила меня под руку и, не давая снять бушлат, повлекла в свою комнату. Я однажды уже был здесь во время какой-то школьной вечеринки-пирушки, но тогда это было не днём, а поздно вечером, тогда я толком ничего не мог рассмотреть, поэтому фактически для меня быть в комнате моей любимой девушки - это было откровением, вхождением в запретный волшебный мир моей реальной Феи красоты и страсти.

Девичья комната Вали Архиповой поразила меня тем, что была почти точно такой же, как и моя маленькая комната-спальня-кабинет, только здесь всё было «по девчачьи». Здесь были:
невысокий шифоньер (только трёхстворчатый) с большим вертикальным зеркалом посередине;
аккуратно заправленная кровать из никелированных блестящих полированных трубок (у нас был диван);
небольшой круглый стол, застеленный белой, недавно выглаженной, скатертью (у нас был небольшой настоящий письменный и рабочий стол школьника);
ваза с цветами посередине стола (у нас на столе вместо вазы для цветов настоящая кабинетная настольная лампа со стеклянным колпаком);
красивый зелёный абажур с бахромой над столом (у нас обычный потолочный светильник из белого цвета стеклянного шара);
очень красиво оформленные цветастые шторы и тюль на окне (у нас обычные плотные занавески и полупрозрачная тюль);
красивая с резными ножками этажерка с книгами (у нас обычная простая этажерка с фанерными полками);
небольшой столик с большим зеркалом, приставленный углом к стене, который был уставлен всякими флакончиками, баночками, коробочками, расчёскам и какими-то книжками.

Валя властно и ловко усадила меня к столу на стул с круглым сиденьем, а сама пристроилась у себя на кровати. При этом она скромно, но демонстративно запахнула полами ярко красного шёлкового китайского халатика с жёлто-зелёными драконами свои округлые коленки.

- Ну, рассказывай, - потребовала Валя. – Как ты живёшь? Как служишь? Когда приехал? Когда уезжаешь? За что получил отпуск? Кого из наших видел? Что знаешь? Рассказывай! Не тяни!
- Валя, - входя в комнату, упрекнула дочку мама. – Что же ты гостя не раздела? Начинаешь спрашивать, а сама его ничем не угостила…
- Ничего! – весело заявила Валя. – Он от Нины Васильевны пришёл. Наверняка сыт и доволен, так что ему сейчас главное поговорить, а не кушать…
- Всё равно, - сказала мама Вали Архиповой. – Так негоже. Пойди на кухню, принеси, я там всё приготовила.

Валентина сначала с гримасой недовольства, а потом весело и непринуждённо вскочила, выбежала из комнаты и вскоре они вместе с мамой накрыли быстренько на стол. Вскоре я уже без бескозырки и бушлата сидел за уютным столом в комнате моей любимой девушки, пил горячий вкусный чай, ел шоколадные конфеты, нюхал невероятно заманчивый запах девичьей комнаты и рассказывал этим двум женщинам о военно-морской службе на боевом корабле Балтийского флота. Мама и Валя Архипова почти одинаково и синхронно ахали, ойкали, делали «круглые глаза», но Валентина всё время пыталась дать понять, что она не очень-то верит моим рассказам, всё пыталась «вклиниться» и направить меня «по нужному руслу» (так она выразилась – автор). Её больше всего интересовало – как мы, молодые парни, выживаем в море и терпим отсутствие встреч и близкого общения с девушками.

- Нам просто некогда, - ответил я. – Мы к вечеру так устаём, что у нас нет сил ни на что, кроме тяжёлого зыбкого сна. Там всё время занято реальной боевой и политической подготовкой. Только в увольнениях можно с кем-то познакомиться, но это бывает очень редко.
- Ну, а ты уже с кем-то «познакомился» или всё также пока ещё мальчик? – насмешливо спросила меня Валентина, и я заметил, как от возбуждения у неё знакомо начали вздуваться и подёргиваться ноздри маленького носика.
- Ну, какой же он мальчик! – тут же обидчиво воскликнула мама Вали Архиповой. – Посмотри на него: он же настоящий воин, мужчина, защитник.
- Мама, вы ничего не понимаете! – воскликнула Валя и буквально вытолкала маму из своей комнаты. – Идите, у вас там молоко сбежало!

После этого Валентина походкой вкрадчивой кошечки подошла ко мне близко-близко, почти прикоснулась ко мне полами своего китайского драконьего халатика и пристально глядя мне в глаза колдовски спросила:

- Ну, ты как теперь? Мужчина или всё ещё мальчик?

Я сел на стуле поудобнее, раздвинул пошире ноги, а потом осторожно, но решительно и властно взял её ладонями за талию, привлёк к себе и тоже, не отрывая взгляда от её блестящих трепетных глаз, спросил: "Хочешь узнать каким я стал?". При этом я начал плотнее приближать её к себе, пока она не упёрлась своими ручками мне в плечи и не начала сопротивляться. Однако кто же устоит перед натиском моряка-балтийца? Ножки у Вали задрожали, потом подкосились, ручки тоже упруго «надломились» и она пала мне на грудь в мои крепкие, но осторожно ласковые объятия. Моё пылающее лицо «окунулось» в её пахучие волосы и я ощутил себя падающим в какой-то счастливый тёмный омут. "Фея красоты и страсти" во мне вздрогнула, судорожно, как Валентина, вздохнула, напряглась и тут же обмякла. Я ощутил жаркое, упругое, жадно трепещущее тело феи-Валентины, её твёрдые грудки, её волосы, запах шеи и так её обнял, как никогда в жизни ещё никого не обнимал. Это было объятие-проникновение, объятие-откровение, объятие-завладение, объятие-растворение...

Валя уже не сопротивлялась, а наоборот, всё плотнее и плотнее проникала в меня, вжималась, обволакивала, вклинивалась – жадно, страстно, трепетно, бурно… Какое-то время мы так обнимались, а потом одновременно, как по команде, встрепенулись, разъединились, вскочили и сделали стремительное движение в сторону её кровати, чтобы вновь обняться и продолжить начавшееся близкое стремительное проникновение друг в друга, но тут раздался пронзительный звонок, который меня практически мгновенно «отрезвил» как сигнал боевой тревоги. Звонок настолько был неожиданным и резким, что мы оба сначала опешили, а потом резко отскочили друг от друга. Я попытался сосредоточиться, взять себя в руки, оправиться, а Валя вдруг стала взъерошенной, сердитой, обиженной, злой. Она мгновенно выскочила из комнаты, и я услышал, как она гневно спрашивала маму: «Кто там ещё?!».

Мама виновато ответила, что «пришла соседка не вовремя» и что «она её тут же отправила назад». Валентина вернулась в комнату. Она с пылающим от гнева лицом хотела было вновь подойти ко мне, но я уже снова был тем самым моряком-балтийцем, который в любой ситуации контролирует всё вокруг и, прежде всего, самого себя. Момент единения был утерян и мы вновь, как прежде, были друзьями-соперниками в нашем извечном соревновании: «Кто будет сильнее? Кто возьмёт верх над другим?». Валя никогда в общении со мной или с другими людьми не поддавалась силе воли своего «визави» (того, что напротив – автор), она всегда стремилась сама вести своего партнёра по тому пути и по тому сценарию, который намечала сама. Если что-то было не так и не получалось по её хотению и по её воле, то она тут же отталкивала от себя своего собеседника, противника или даже друга, так произошло и сейчас. Валентина напряглась, посуровела, замолчала. Я понял, что время моей аудиенции закончилось.

- Ну, мне пора, - сказал я, заправил форменку, приладил на место мой ремень, расстёгнутый Валей, взял в охапку бушлат, надел набекрень на голову фуражку-бескозырку, ловким красивым движением закинул за спину ленточки бескозырки, кивнул насупившейся недовольной Валентине и направился к выходу.

- Да! – сказал я уже обычным дружеским тоном. – Мы с ребятами собрались сегодня на танцы в клуб. Пойдут Вовка Муравьёв, Зоя Конькова, кто-то ещё из наших ребят и девчонок. Пойдёшь?
- Нет! - резко ответила Валя Архипова. – Я устала с дороги. Хочу отдохнуть. А ты веселись, тебе можно, ты моряк – с печки бряк…
- Добро! – ответил я Валентине как можно добрее и молча, ничего не говоря маме Валентины, вышел из их дома.

Холодный мокрый воздух улицы показался мне спасительно чистым и свежим, он быстро выветрил из меня душный дурман девичьей комнаты пропитанный запахом духов, кремов, помады и ещё каким-то запахом, от ощущения-воспоминания которого меня снова охватила дрожь возбуждения, неги и бурного желания обладать этой маленькой, хрупкой, нежной, но в то же время очень сильной, трепещущей и упругой девушки-женщины. Не оглядываясь по сторонам, не отвлекаясь больше ни на что и ни на кого, я широко, по-морски, зашагал по тротуару улицы Пушкина, теперь меня никто и ничто не могло сбить «с понталыку», с моего верного и правильного пути.

- Вперёд, Суворов! – сказал я самому себе и ощутил, как мой верный внутренний друг и наставник Дед «Календарь» победно взглянул на мою Фею красоты и страсти, а та только загадочно и насмешливо ухмыльнулась, как это всегда делала моя первая школьная любовь Валя Архипова…

По пути к дому Вовки Муравьёва я встретил моих школьных друзей. Они шли мне навстречу, чтобы зайти к Вале Архиповой и взять её с собой на танцы. Среди них был молодой симпатичный худощавый парень в самом модном на данный момент «прикиде» и с гитарой в руках. «Мурочкин» представил нас, так я узнал, что это «жених» Вали Архиповой – Валера Ермишин. Красивый, с модной взлохмаченной причёской «а ля Битлз», в «моднючей» дублёнке, в выглаженных кримпленовых брюках, в начищенных до блеска туфлях, «при галстуке» и с видавшей виды шестиструнной гитарой, Валера действительно выглядел как «жених». Он сильно нервничал и говорил, что «мы должны поспешить, потому что он обещал привести к Валентине друзей и вместе идти на танцы уже очень давно»…

«Вот как?» - подумал я одновременно с моими внутренними друзьями-голосами и весело всех заторопил, но сначала предложил всем сфотографироваться на память. Дело было уже к вечеру, и я опасался, что «остатнего» дневного света не хватит для чёткой фотографии. Этот снимок представлен на фотоиллюстрации к данное новелле.

Сколько я себя помню, Вовка Муравьёв («Мура», «Мурочкин») был в своих любимых одеяниях: водолазный свитер грубой вязки с глухим воротом и вязаная кофта-куртка, в которой он выглядел, как богатырь в доспехах. Зоя Конькова реально блистала спокойной и мудрой женственностью, настоящей русской женской красотой. Верочка Сергашова, как всегда, была чем-то озабочена и недовольна, зябла на сыром и холодном ветру, но и в своём недовольстве она была, как всегда, очаровательна. Валера Ермишин, хотя и беспокоился, но выглядел очень уверенным, заботливым, обязательным. Я с огромным удовольствием и облегчением повстречался с друзьями, уверенно и активно сфотографировался с ними и, не говоря им, что уже был у Вали Архиповой дома, повлёк их к ней домой.

Ребята и девчонки шумной гурьбой ввалились в дом Архиповых, их также радостно, весело и азартно встречала Валя – я шёл последним, она меня не видела.

- Мура! Ты опять в своём свитере! Ты хоть что-то можешь другое надеть на танцы? Зоя, как ты за ним следишь? А тебя где черти носили? Валера, я заждалась тебя. Тебя только за смертью посылать! Веруня, привет! – поочерёдно обращалась к входящим Валя Архипова. Увидев меня в дверях, она поперхнулась и её озорной и весёлый вид сразу же сник. Мама Вали Архиповой тоже с довольным видом встречала друзей, особенно Валеру, но увидев меня, она тоже «изменилась в лице», встревожилась и испуганно оглянулась на дочь. Я сделал успокаивающие жесты и мимикой показал ей, что «всё в порядке».

- Всё нормально! – громко и весело сказал я. – Мы на минутку. Валя, собирайся, айда на танцы!

Валентина вдруг заявила, что у неё разболелась голова и ни на какие танцы она не пойдёт. Все начали её уговаривать, а сверх догадливая Зоя Конькова обернулась ко мне и начала сверлить «меня глазами», потом взяла меня под руку и шёпотом спросила: «Ты что ей сказал? Что здесь между вами было?».

Ох, ребята! Сложно с непривычки разбираться и лавировать между рифами любовных и дружеских отношений! Честно скажу: я тогда взмок от напряга, но мне было уже не волнительно, а интересно, поэтому я с Зоей Коньковой, с моим настоящим понимающим другом-подружкой, начал внимательно приглядываться ко всем перипетиям отношений в окружающем мире... Валерка Ермишин вёл себя так, как будто он в чём-то виноват. Валя Архипова вела себя так, как будто она чем-то или кем-то обижена. Вовка Муравьёв сначала немного опешил, потом попытался было, как молчаливый негласный лидер, исправить ситуацию, но быстро стушевался, потому что Валя Архипова сказала ему: «Ты, Мура, просто помолчи!». Верочка Сергашова, как всегда, капризно-недовольно высказалась за то, что «раз договорились пойти на танцы, то нечего тут комедии ломать». На эти слова Верочки Валентина ответила тоже чем-то колким и резким и пошло и поехало…

- Голова болит – это серьёзно. – сказал я как можно мягче. – Проявим товарищескую солидарность и побудем немного с Валентиной, а потом оставим их с Валерой вместе. Валера, я уверен, сумеет найти средства, чтобы развеять все боли в голове Валентины, например, споёт песню битлов под гитару или ещё что-нибудь.
- Жаль, что ты, Валюша, не сможешь с нами пойти в клуб. Во вторник я отчаливаю и возвращаюсь на службу. Так что это мой последний в этом отпуске «загул» и танцы. Вы, ребята, как хотите, а я настроен сегодня потанцевать, погулять и пошалить «на полную катушку»! Айда на танцы! Повеселимся!
- Как это ты хочешь веселиться на танцах?! – излишне нервно и с возмущением спросила Валя. – Ты же моряк! Вам нельзя!
- Морякам в отпуске всё можно! – сказала Зоя Конькова и ещё теснее прижала мой локоть к своей упругой полной груди.

Валя Архипова заметила этот жест подруги и с вызовом заявила, что она тоже в воскресенье уезжает обратно на учёбу и что у неё тоже есть повод отдохнуть и повеселиться. Через полчаса (кстати, Валя к нашему приходу уже была в «полном прикиде» для танцев – автор), мы весёлой гурьбой, пританцовывая под «цыганочку» на гитаре, шли по улице Пушкина через площадь Маяковского (сейчас это площадь Победы – автор) вверх по улице Ленина к городскому скверу, который венчал наш реально и действительно красивый Дворец культуры (ДК Черепетской ГРЭС - автор). Перед ДК среди клумб стоял большой памятник В.И. Ленину, возле которого в 1970 году мы с моим школьным другом и товарищем Славкой Юнициным стояли в почётном карауле… Портал и двор перед входом и фойе Дворца культуры уже были полны народу, мои друзья начали, как обычно, здороваться со всеми знакомыми и друзьями. Некоторых я ещё помнил и знал, но многие, особенно молодые девчонки, были мне совершенно незнакомы.

Практически все девушки в танцзале Дворца культуры были с модными в начале 70-х годов причёсками в стиле героини фильма «История любви» с Али МакГроу и Райаном О’Нилом в главных ролях, то есть с прямыми распущенными волосами с пробором по центру или со стрижкой «шэг». Эта причёска в стиле «унисекс», то есть одинаково подходящая как для девушек, так для парней в стиле «битлз» и «хиппи», появилась после появления американской актрисы Джейн Фонда в фильме «Клют». Эта причёска закрывала волосами лоб девушки, обрамляла лицо и закрывала уши подстриженными прядями, а сзади волосы прямым свободным «потоком» закрывали всю шею. (Кстати, автор стрижки «эг» - стилист Пол МакГрегор – автор). В 1972 году «писком моды» стали взбитые огромной шапкой-ореолом пружинные «кудряшки» американской актрисы Пэм Гриер (стиль «афро») или правозащитницы Анджелы Дэвис. Самые смелые и свободные девушки со смуглой кожей взбивали свои волосы в нечто подобное африканским взлохмаченным причёскам, но у нас эти причёски назывались: «Я у мамы дурочка»… Валя Архипова тоже взбила свои волосы в большой пушистый воздушный шар и выглядела очень эффектно, только взгляд у неё был всё ещё сердитый, колючий, недовольный.

Я не стал напрягать своим присутствием моих друзей и сразу же от них отошёл, потому что ко мне, как к военному моряку, было повышенное внимание. Ко мне подошёл сержант-милиционер, поинтересовался, кто я и откуда, попросил передать привет моей маме и папе. Вскоре все в танцзале уже смотрели на меня приветливо, потому что мои родители пользовались в городе уважением и почётом. Одна из совсем молоденьких девушек-девочек робко подошла ко мне и пригласила меня на танец, я с изумлением узнал в ней нашу соседскую девчонку, которая вместе со своей подругой была участницей наших уличных игр и проказ. Потом меня перехватила уже более взрослая девушка с пышной причёской и в белой полупрозрачной блузке, сквозь которую отчётливо были видны все её прекрасные формы, это оказалась Ирочка Бурдукова, с которой вместе мы были в детском саду «Радуга», прятались под столом от прививок и украдкой целовались.

Ира Бурдукова вовсю кокетничала и флиртовала со мной, при этом она не забыла познакомить меня со своим ухажёром и его друзьями, которые смотрели на меня «как бараны на новые ворота». Подвыпивший ухажёр Иры Бурдуковой всё хотел отозвать меня «в сторонку», но Ирина ловко его отваживала и тем самым ещё сильнее будоражила эту компанию молодых «кобелей» (так она их назвала – автор). Я с интересом разглядывал современную молодёжь, и мне всё увиденное очень нравилось (кроме некоторой разнузданности в движениях и в танцах – автор). В зале ребята и девчонки практически были одеты почти одинаково: многие в разномастных джинсах – от классических до «самопальных». Ребята больше были в рубашках, некоторые при галстуках, но большинство были одеты в новомодные трикотажные «водолазки». Девчонки тоже были в «водолазках», но большинство всё ещё в блузках и юбках, в платьях, только все платья и юбки были весьма короткими и настежь открывали моему взгляду колени и бёдра девчонок.

Я не скрывал своего любопытства и интереса к происходящему, охотно откликался на призывные взгляды и предложения «руки и сердца», упоённо, но достойно танцевал с девушками и девчонками. Вскоре у меня уже образовался «кружок» своих почитательниц, которые далеко не отходили от меня и ждали момента, чтобы пригласить на «белый танец». У меня уже закружилась голова от калейдоскопа лиц, ног, глаз, обнажённых плеч и разнообразных запахов, которыми пахли эти умопомрачительные девчонки, но краем глаза я всё же замечал, как «сатанеет» Валя Архипова, как всё растеряннее и недоумённее становится выражение лица её «жениха» Валерки Ермишина.

Объявили «белый танец» («дамы приглашают кавалеров»). Я уже было решил, кому из «моих девчонок» отдать предпочтение, как тут кто-то хлопнул меня по плечу и голос Валентины сказал:

- Ты со всеми танцуешь, а про меня совсем забыл!
- Нет, Валя, - сказал я, немедленно оборачиваясь, и глядя прямо ей в глаза. – Я тебя всё время помню и никогда не забываю, потому что…
- Потому что, что? – спросила меня с усмешкой Валя и потупила глаза.
- Потому что это невозможно, - ответил я и прикоснулся к её талии рукой.

Я не знаю, как это получается, как это выходит и как это замечают и видят все окружающие, но этот эффект был с нами, со мной и с Валей, не один раз – все окружающие вдруг начинают уступать нам дорогу и давать возможность войти в центр танцплощадки, а потом окружающие почему-то начали создавать вокруг нас простор для нашего необыкновенно чувственного танца… Не первый раз мы танцевали с Валей Архиповой близко располагаясь друг от друга, поэтому руки и ноги сами вспомнили все наши привычные движения и мы с Валей плавно и красиво, то с замедлением, то с ускорением, то плавно, то резко начали танцевать вальс. При этом Валентина уверенно вела танец, чутко «прислушиваясь» к моим движениям и подлаживаясь к ним. В какой-то момент времени мы настолько почувствовали танцевальное единение, что Валя, наконец-то, чуть прикрыла своими длинными ресницами глаза, слегка отклонилась-откинулась назад, доверилась моим рукам и вся отдалась ритму и мелодии вальса, легко и красиво кружилась, делала шаги, танцевальные па и обороты. Мы танцевали с ней «всласть», как когда-то во время наших школьных вечеринок, во время выпускного бала и этот танец был нашим танцевальным соитием…

Вальс закончился и «диск-жокеи» поставили записи каких-то модных западных исполнителей. Все вокруг «задёргались», затопали, задвигались в ритмах то ли рок-н-ролла, то ли твиста, то ли шейка, то ли ещё чего-то такого, что мне, как военному моряку и советскому человеку-комсомольцу и танцевать-то было стыдно. Это были не танцы а что-то похожее на сумасшедшую трясучку. Валя раскраснелась и потянула меня в круг танцующих, при этом загадочно поблёскивая глазами. Я уступил ей, но вскоре она сама почувствовала, что эти танцы нам «не климатят», то есть некомфортны. Мы отошли к нашим школьным товарищам и знакомым ребятам, которые к этому времени уже достали из своих тайников маленькие «чекушки» и тайком прикладывались к горлышкам.

Глоток живительной «огненной воды» без закуски сразу придал нам всем энергии, веселья, раскованности и лихости. Вовка Муравьёв, особенно Валера Ермишин, и примкнувшие к нам выпускники нашей Суворовской Средней школы №1 из других классов, решили показать «молодёжи», что такое «классический шейк и твисто-гей»… Мне очень хотелось тоже подвигаться, потанцевать, «вспомнить молодость», школу и наши «танцы-манцы-обжиманцы», но я «держал фасон» и марку советского моряка-балтийца, потому что я, конечно, всё мог пропить, но только не свою честь и достоинство военного моряка.

Зоя Конькова тоже танцевала и при этом чутко посматривал на меня. Она позвала Валеру Ермишина, что-то сказала ему на ушко и тот убежал к эстраде, на которой устроители танцев разместили свою аппаратуру и оглушительные динамики. Через минуту Валера вернулся и заговорщицки кивнул Зое и Валентине. Становилось всё интереснее и интереснее… Всё стало ясным, когда я услышал знакомые вступительные аккорды матросского танца «Яблочко». Все присутствующие обернулись в нашу сторону, откровенно хотели, чтобы я вышел в круг и показал, как танцуют военные моряки свой «профессиональный танец», но я стеснялся…

Ко мне подбежала Ирочка Бурдукова и потянула меня в круг, приглашая танцевать вместе с ней, но её вдруг остановила Валя Архипова и сказала громко, что «Суворову в мужском танце помощницы не нужны». Как я мог теперь отказаться? Ну, я и «дал дрозда»! Эх! Как я танцевал «Яблочко»! Лихо, мощно, размашисто, сам себе удивляясь, не замечая и не осознавая, что же я делаю в этом танце, импровизируя и придумывая какие-то новые и необычные движения, коленца и па. Это был танец-вдохновение, танец-импровизация, танец-откровение, танец-прощание, потому что после этого я уже не мог ничего иного танцевать – я уже был для всех не молодым человеком, а военным моряком, только военным моряком.

Ирина Бурдукова практически бросила своего ухажёра и не отходила от меня, восторженно делясь со мной своими впечатлениями от моего матросского танца. Молоденькие девчонки стайкой перемещались вместе со мной по залу, ловя момент, чтобы пригласить меня на «белый танец». Пацаны и ребята повзрослее начали хмуро на меня поглядывать и шептаться у меня за спиной…

- Ну, всё, - сказала мне Зоя Конькова, с тревогой глядя на то, как молоденькие девчонки «оккупировали» широкоплечего и брутального в своём свитере Вовку Муравьёва. – Ты, Суворов, покорил весь зал. Не ожидала от тебя такой прыти…
- Это ещё что! – ответил я Зое в её манере. – Видела бы ты нашу прыть во время боевой тревоги!

Между Валей Архиповой и Валерой Ермошиным тоже что-то происходило, они топтались во время быстрой и ритмичной мелодии и о чём-то напряжённо говорили.

- Тебе, Саш, лучше уйти, - сказала мне Зоя Конькова, и я с сожалением вынужден был с нею согласиться. Общее настроение любопытства к редкому гостю в наших краях – военному моряку сменилось ощущением неравноценного сравнения, при котором местные ребята теряли привлекательность, а заезжий морячок, наоборот, становился желанным, востребованным, интересным. Мне пора было «сваливать»…

Захмелевший Володька Муравьёв откровенно «кайфовал» от общения с нами, с Зоей и с молоденькими девчонками, которые «как заведённые липли к нему» (выражение Зои Коньковой – автор). Валя Архипова и её «жених» тоже о чём-то «разбирались». Ирина Бурдукова откровенно звала меня «проводить её до дома», а её ухажёр, не срываясь, с ненавистью смотрел на меня и уже приноравливался становиться в пьяную боксёрскую стойку (ему помогали сохранять равновесие трое хмурых друзей-подельников – автор). Что мне было делать? Как выйти из этой ситуации достойно, не убегая и не скрываясь от тех и этих?

Зоя, Валя и даже Вовка Муравьёв предлагали мне вместе с ними уйти из клуба, проводить меня до площади Маяковского, а потом расстаться: я бы пошёл домой, к родителям, а они - вернулись бы в клуб продолжать веселье («Заодно бы и хмель проветрился» – сказала Зоя Конькова). Я отказался… Вместо этого какой-то из моих внутренних голосов (какой именно, я не разобрал – автор) подтолкнул меня к сцене, к устроителям танцев и к микрофону диск-жокея...

- Спасибо всем за прекрасный вечер и за подарок, который вы мне устроили, - сказал я громко трезвым голосом в микрофон. – Прошу вас никого не беспокоиться по поводу и без повода, потому что через день я вернусь на свой корабль и продолжу службу на флоте, а вы живите тут весело и спокойно – вас охраняют, надёжно охраняют. Спасибо всем ещё раз. Отдельное спасибо устроителям этих танцев. Я обязательно расскажу ребятам на корабле обо всём что здесь было и не было, при этом обязательно многое придумаю, привру, чтобы было ещё более красиво и зажигательно, чем сейчас, наяву.

Мои слова были встречены овацией аплодисментов, криками, возгласами, женским визгом, как будто я один из «битлов». Диск-жокеи поставили зажигательную музыку в стиле рок-н-ролла и в зале началось что-то невообразимо буйное, горячее и сексуальное. Девчонки начали взбрыкивать ногами выше головы, кое-кто даже показывал номера акробатики, взмывая вверх растопыренными ногами к потолку, а их партнёры в приседе начали так двигать бёдрами и попой, что наиболее впечатлительные зрители и зрительницы, стоящие по стенам зала, невольно «подали голос»… В зале отчётливо запахло потом, духами, одеколоном, алкоголем, пивом, косметикой и ещё чем-то таким, что мне не очень-то понравилось, потому что Валя Архипова напрочь рассорилась со своим Валерой и я почувствовал себя виноватым.

"Уходя, уходи!" – сказал я себе сам голосом моего друга деда "Календаря" из деревни Дальнее Русаново и, не дожидаясь слов своих других внутренних голосов-друзей, собрался уходить. Наскоро попрощавшись с ребятами, с девчонками, с устроителями и с милиционером, дежурившим в клубе, успокоив и заверив ухажёра Ирины Бурдуковой, что ему нечего бояться, потому что Ирина, по своему обыкновению, просто играет с ним, поцеловав в щёчку Верочку Сергашову и Зою Конькову, обнявшись на прощание с Вовкой Муравьёвым и помахав издали растерявшимся Валере Ермишину и Вале Архиповой, я быстро взял из гардероба свой бушлат и бескозырку, и не оглядываясь назад, широко зашагал вниз по проспекту Ленина к себе домой.

Сырая вечерняя свежесть Подмосковья приятно охлаждала моё разгорячённое лицо, выветривала все запахи танцевального зала и все неясные хмельные мысли, ощущения и образы. Оставалось только что-то такое, что начало складываться в слова и мелодию песни… В 22:45 в субботу 28 октября 1972 года, уже почти в морозном воздухе и пространстве моего родного города Суворова (ночью уже было минус 1,5°С – автор), я начал сочинять-переиначивать будущую песню «Я тебе дарю». Я шёл, не оглядываясь, но во мне звучали рефреном (повторяясь - автор) такие слова:

А ты посмотришь мальчишке вслед.
Милый мой, люблю тебя навек!
Вот тогда тебе себя дарю,
Я тебе - дарю!

Я жаждал любви, стремился к ней и хотел отдать-отдаться этой любви всем своим существом, всей душой и всем телом…

А ты посмотришь мальчишке вслед.
Милый мой, люблю тебя навек!
Вот тогда тебе себя отдам,
Я тебе - отдам!

Я стремился в этот отпуск, я заслужил его только с одной целью (признаюсь честно – автор) – увидеться с ней, с моей первой школьной любовью, с Валей Архиповой…

Отпуск мне за ратную службу дан,
Дома сразу я попал на бал.
Повстречались мы опять с тобой,
А ты командуешь: «Отбой!».

Да. Так я тогда сам себе дал установку и вложил в уста моей Феи красоты и страсти, моей Вали Архиповой команду: «Отбой!», чтобы прекратить все эти мучения страстных желаний, перенаправить их на взросление и возмужание…

Тогда мужчине посмотришь вслед,
Поздно мне прошепчешь: «Люблю навек»!
Вот когда я всем тебя отдам,
Я тебя - отдам!

Я уходил домой, но на самом деле я «уходил в море», в жизнь, в мир, в пространство, в ту судьбу, которая меня ждала и звала к себе. Позади меня оставался ярко освещённый и шумно-музыкальный Дворец культуры, в котором сейчас бесновались молодые люди, совсем ещё мальчишки и девчонки. Я слышал позади себя их голоса и во мне звучал мой напевный голос…

Однако снова мне смотрят вслед
И кричат мне: «Я люблю навек»!
Щедро я вновь себя дарю,
Вам любовь - дарю!

Тут я представил себя с гитарой и в голос запел в ночную морозную тишину моего родного города Суворова:

А ты, гитара моя, не плачь,
Словно к нам пришёл уже палач.
Пусть счастья нет для нас с тобой,
Я же - твой!

Раз за разом я повторял эти строчки, чтобы лучше их запомнить и всё твердил себе, что надо, придя домой, ни с кем не общаясь и не разговаривая, тут же записать эти слова на бумагу. Это будет моя восьмая песня, сочинённая по следам несостоявшейся «первой школьной любви». Эта песня исполнялась мною редко, обычно для самого себя, пока её не услышали мои самые близкие друзья-моряки. После чего эта песня поменяла грустный мотив на весёлый, шуточный и озорной, потому что все уже (в том числе и я – автор) жаждали «новых любовей».

Фотоиллюстрация из первого тома ДМБовского альбома автора: 28 октября 1972 года. Тульская область, город Суворов, улица Пушкина. Встреча со школьными друзьями по пути в городской Дворец культуры на танцы. Слева направо: Владимир Муравьёв («Мура», «Мурочкин»), Зоя Конькова («мама Зоя»), Александр Суворов (так и остался без прозвища - автор), Вера Сергашова («Верунчик») и Валера Ермишин (друг и жених Вали Архиповой). Мы остановились посередине улицы Пушкина и идём к Вале Архиповой, чтобы все вместе пойти на танцы в клуб. Этот тот самый момент, когда впервые в моём сознании сложилась будущая песня «Я тебе дарю».