177 Прощание с любовью 29 октября 1972

Александр Сергеевич Суворов

О службе на флоте. Легендарный БПК «Свирепый».

2-е опубликование, исправленное, отредактированное и дополненное автором.

177. Прощание с любовью. Испытания. 29 октября 1972 года.

Сводка погоды: Суворов воскресенье 29 октября 1972, дневная температура: мин.: 1.1°C тепла, средняя: 2.2°C тепла, макс.: 3.5°C тепла, без осадков.

Мама и папа ждали меня на кухне. Мама тут же разогрела жареную картошечку на сале, заварила новый крепкий цветочный чай, а папа приготовился слушать мой рассказ о моих похождениях, но я, односложно отвечая на вопросы мамы и папы, быстренько и бездумно вымыл руки, сполоснул лицо холодной водой и, показывая знаками, что мне некогда, быстро прошёл в маленькую комнату, спальню-кабинет, в которой мы с Юрой (мой старший брат) попеременно коротали свои детские и школьные годы. Я всё же успел и смог записать несколько куплетов моей будущей песни, вздохнул с облегчением и вернулся к родителям. Они молча сидели напротив меня, смотрели, как я «уписываю» с жадностью жареную картошку, пью чай и с нескрываемым изумлением, удовольствием, радостью и сочувствием слушали мой рассказ о моих приключениях на танцах…

Маме особенно понравилось моё описание молодёжи и их поведение на танцах, а папе – мой рассказ о встрече с Валентиной у неё «в девичьей светёлке» (он требовал подробностей, но мама его строго осаживала - автор). Я знал, что моим родителям жутко интересно всё, что происходит со мной и вокруг меня, что надо их «насытить» шутливо-юмористической информацией, чтобы они успокоились, да и сам я тоже бы успокоился. Мама, конечно, догадалась, что моя встреча с Валей не закончилась так, как мы этого обоюдной с ней жаждали. Она знала о последствиях для наших неудовлетворённых соитием организмов, поэтому она с одобрением отнеслась к тому, что я смог усилием воли преодолеть все гормональные напряги и позывы, не поддаться «на сиюминутное удовольствие с непредсказуемыми последствиями». Я и сам это понимал, но как же мне было досадно, горько и обидно, что мой отпуск так и закончится без удовлетворения того, о чём мечтают на баке корабля все «голодные» матросы!

Своим шуточным, красочным и образным рассказом я «усыпил» моих родителей (их ребёнок был «в люле», то есть под боком, дома, в безопасности - автор), поэтому они тут же пошли в свою спальню спать, потому что послезавтра им надо было идти на работу, а мне – уезжать обратно на службу. Мой отпуск заканчивался… Мне оставалось пережить только одно, последнее приключение. Завтра в воскресенье 29 октября 1972 года, в День рождения ВЛКСМ, Валя Архипова решила уехать обратно в тот город, в котором училась в техникуме, чтобы поучаствовать в тамошних праздничных мероприятиях, так как она была комсомольской активисткой и мечтала о карьере руководителя.

В воскресенье 29 октября 1972 года в назначенное время всё той же компанией - Вовка Муравьёв, Зоя Конькова, Верочка Сергашова и Валера Ермишин - мы собрались и пошли провожать Валю Архипову на автовокзал. Всю дорогу до автовокзала Валерка пытался как-то и чем-то «загладить» свою вину, обращался к Валентине, беспокоился, заходил, то справа, то слева, пытался играть на гитаре, но Валентина была непреклонно сдержанной, деловитой, насупленной. Всю дорогу она шла в середине нашей компании и практически молчала, ни на кого не глядя. Молчал и я. Так, в состоянии некоторого напряжения, мы дошли до Суворовского автовокзала. Мы ждали автобус и вспоминали, как с этого вокзала мы всем составом 9 «А» класса в начале летних каникул 1969 года уезжали в Чекалин, чтобы затем пойти по берегу Оки в пеший поход «на природу».(Тогда было много знаковых событий и приключений, но это тема для отдельной новеллы – автор).

Валентина немного оживилась, тоже стала вспоминать смешные случаи в том классном походе, в том числе и то, как я на спине переносил через бурный дождевой поток девчонок, а её перенёс на руках… Я чувствовал, что с Валентиной что-то происходит, что-то в ней меняется, даже надламывается, что она что-то для себя решает, прислушивается к себе, сомневается и переживает о чём-то, но я ничем не мог ей помочь, потому что уже твёрдо знал – нашим судьбам суждено всё время пересекаться, но никогда не суждено слиться в одну судьбу.

В воскресенье 29 октября 1972 года с утра было всего 1.1°С и днём температура воздуха не поднималась выше 3.5°С. Валера Ермишин в своей модной «дублёнке» на искусственном «меху» совсем замёрз, а мне было жарко. Наступал миг прощания…Володя Муравьёв помалкивал, Зоя Конькова, как лучшая подруга, молча тесно прижимала к себе печально-грустную Валентину, Верочка Сергашова, как всегда, ворчала, но никуда не уходила, потому что ей было очень интересно за всем наблюдать со стороны, а Валерка Ермишин не находил себе места от беспокойства и ощущения неотвратимости того, что происходило и должно было произойти.

Подошёл автобус. Толпа пассажиров привычно начала «ломиться» в узкие двери, как будто беспокоясь, что их оставят и не возьмут внутрь. Валя сердечно простилась с Зоей, с «Мурочкиным», растерянно отдала Валере свой чемоданчик и сумку с продуктами из дома, а потом подошла ко мне.

- Ну, пока! – сказала срывающимся голосом Валя Архипова. – Служи так, как ты это умеешь, только возвращайся живым и здоровым. Ладно?
- Ладно, - просто ответил я, ставя точку в длинном перечне своих внутренних слов надежды на какое-то иное прощание и объяснение. – Учись и живи так, как ты это умеешь. И будь счастлива всегда и во всём. Как ты это умеешь...

Я протянул Вале руку для рукопожатия, но она не ответила встречным жестом, молча немного постояла, опустив голову, а потом всё-таки цепко, неуклюже и торопливо пожала мне руку, развернулась и вскочила в автобус. Я от этого движения Валентины чуть-чуть растерялся, покачнулся и ощутил сзади крепкое объятие руки «Мурочкина». Зоя Конькова держала меня под руку с другой стороны…

Место Вале Архиповой в автобусе досталось на самом заднем сиденье, поэтому в окне мы видели её красивую пушистую вязаную шапочку. Автобус прогревал двигатель, клубы сизого дыма обволакивали всю посадочную площадку. Ребята повлекли меня в сторону от этого едкого солярного дыма, но я неотрывно смотрел на пушистую в шапке голову Вали, чего-то ждал и сопротивлялся им. Автобус «рявкунл», выпустил струю сизого дыма, но тут же резко остановился «как вкопанный». Это я мысленно приказал автобусу: «Стоять!», потому что не увидел, а почувствовал, как Валя Архипова вдруг резко обернулась. Я рванулся из рук «Мурочкина» и Зои Коньковой, на глубоком вздохе устремился к дверям автобуса, а навстречу мне уже неслась по салону автобуса Валя. Она «выпала» из дверей автобуса ко мне в объятия и мы мгновенно слились в поцелуе…

Ни до, ни после я больше никогда не ощущал, не чувствовал и не воспринимал поцелуи так, как тогда, как этот наш поцелуй с Валентиной… Это был поцелуй страсти, чувства, мысли, желания или ещё чего-то иного, это был поцелуй, вмещавший в себя всё – встречу, разговор, общение, близость, страсть, желание, восторг, радость, счастье, соитие, экстаз, оргазм и снова общение, интимный разговор, обмен тайнами, обоюдное признание в любви, полное проникновение друг в друга, доверие, открытость и единение в одно гармоничное целое, которое приносит успокоение, уверенность и благость. За «один миг» времени этого поцелуя мы с Валентиной обменялись всем, что в нас к этому времени накопилось и созрело, всей нашей жаждой и желанием любить и быть любимым, быть понятым и принятым друг другом такими, какими мы есть. Одновременно этот поцелуй был прощанием, пониманием и осознанием того, что этот миг, пройдёт, пройдёт, как целая жизнь - долгая и счастливая, но очень и очень краткая, потому что у каждого из нас своя дорога, свой путь, своя судьба и в этих судьбах нам не быть вместе…

Как это понимание и осознание к нам приходит? Я не знаю. Я всю жизнь стремился к Вале Архиповой, как к своей мечте, воспринимал и воспринимаю её до сих пор, как мою волшебную "Фею красоты и страсти", недосягаемую и властно притягательную… Как и почему Валя ответила на мой порыв, я тоже не знаю, но она ответила. Наперекор себе, наперекор своему характеру, своей воле, своей избранной «стезе», своим жизненным принципам, она отзывчиво открылась мне так, как я мечтал, как было должно и нужно, но тут же захлопнулась, ограждая и защищая меня от того, что она знала лучше меня – от неё самой…

До сих пор я помню вкус и ощущение упругих, ласковых, нежных и в то же время настойчиво жадных губ Вали Архиповой, её сладкое дыхание, её запах, её жар, её трепет. Я не помню только, как мы отпрянули друг от друга, как расстались и как уехал автобус. Не помню, потому что на этот миг я потерял временно сознание и способность что-то видеть, слышать, чувствовать и понимать... Я не слышал того, что мне говорили мои друзья, не ощущал их рук и объятий, не обращал никакого внимания на беспокойство Валеры Ермишина и язвительные колкости Верочки Сергашовой. Я пытался, я заставлял себя взять в руки, но у меня ничего не получалось… Только одна мысль, холодная и трезвая, вдруг вернула меня из небытия в реальность…

«А где твой фотоаппарат, Саша? Почему ты всё это не сфотографировал?».

Не знаю, кто произнёс эти слова, кто задал мне этот вопрос, но жар стыда, обиды и горечи от упущенного, мгновенно овладел мной. Я «вскинулся» как норовистый конь,  хотел было побежать за автобусом, чтобы остановить его, но он уже обогнул площадь перед автовокзалом и, набирая скорость, уезжал всё дальше и дальше. Не знаю, каким чудом я сумел совладать с собой и разжать свои стиснутые судорогой челюсти, но мы всё же сфотографировались последний раз все вместе, потому что завтра, рано утром, в понедельник, 30 октября 1972 года, я тоже должен был уехать на службу, в Калининград, в Балтийск, на мой корабль БПК "Свирепый". Миг счастья любви, миг признания, единения и духовного соития прошёл, вернулось сознание, воля и разум, который привычно взял «бразды правления» в свои руки и повлёк меня вместе с моими друзьями обратно по своим домам, по своим делам и по своим жизням.

Валя Архипова уехала учиться и стремиться к своим целям. Володя Муравьёв и Зоя Конькова пошли по своим житейским делам. Верочка Сергашова пошла переживать увиденное и услышанное. Валера Ермишин, зябко ёжась в своей "дублёнке на рыбьем меху", побежал к себе, а я степенно, размашисто, сурово и непреклонно пошёл, цокая подковками на «хромовых ботинках», домой, к родителям.

- Всё, Сашок, - сказал я сам себе «командирским» голосом заместителя командира БПК "Свирепый" капитана 3 ранга Д.В. Бородавкина. – Дело сделано. Отпуск кончился. Пора возвращаться на корабль. Пусть живут. Не мешай им. Твои переживания – это только твои переживания. Не мучай ими других. Мучайся сам. Крест есть у каждого и каждый должен сам его нести и сам висеть на нём столько, сколько сможет...

Родителя я рассказал почти всё о прощании с Валей Архиповой и друзьями, рассказал уже без «прикрас» и «откровений». Папа был разочарован, он надеялся на повторение моего вчерашнего образного, весёлого и интересного рассказа, а мама мне не поверила и на ночь, гладя меня по голове, всё успокаивала меня и тихо говорила, что «всему своё место и время, время собирать камни и время их разбрасывать, время сеять и время собирать урожай».

- У тебя, Саша, всё ещё будет, - сказала мне вещим голосом мама, когда я уткнулся лицом в пуховую подушку. – Понимаешь? Всё. И горе, и радость, и счастье, и несчастье. Главное, чтобы ты был готов видеть, понимать и встречать это всё так, чтобы не было горько и обидно за совершённые тобой ошибки.
- Очень хорошо, что вы встретились с Валей и объяснились с ней, поняли друг друга, потому что ты и она теперь полностью свободны в выборе, в жизни, в судьбе. Ты, Саша, рулевой, ты штурман, ты ведёшь свою судьбу сам по избранному пути, и ты знаешь, как избежать опасностей на этой дороге. Вот и иди. Не мучайся и не сомневайся. Я в тебя верю и знаю, что ты меня не подведёшь.

Последнее, что я помню – это была жёсткая ладонь моего отца, который тоже погладил меня по голове. Интересно, кто сказал мне последние слова – папа или мама?.

Фотоиллюстрация из первого тома ДМБовского альбома автора: 29 октября 1972 года. Тульская область, город Суворов, автовокзал. Воскресенье. Провожаем нашу одноклассницу, мою первую настоящую школьную любовь, Валю Архипову. Слева направо: Владимир Муравьёв («Мура», «Мурочкин»), Зоя Конькова («мама Зоя»), Александр Суворов (так и остался без прозвища - автор), Вера Сергашова («Верунчик») и Валера Ермишин (друг и "жених" Вали Архиповой). Этот тот самый момент, когда я вышел из почти бессознательного состояния после прощального поцелуя с Валей Архиповой. Скорее всего, именно в этот момент я перестал быть "мальчиком" и стал "мужчиной", то есть попрощался с юностью, со школой, со своей первой настоящей школьной любовью и устремился вперёд, в молодость, в мужественную зрелость, во взрослую самостоятельную жизнь.