Любимовка

   Течением меня уносило всё дальше в море. И откуда оно тут только взялось? Вчера я заплывал так же далеко, и ничего такого не было, я спокойно доплыл обратно до берега. А сегодня, после получаса интенсивного «браса», я поднял из воды голову и увидел, что берег нисколько не приблизился, и я перешёл на «кроль». Я старался, чтобы ладони загребали как можно больше воды, и ритмично работал ногами, но все усилия оказались напрасными, когда я опять поднял голову, берег был уже далекой жёлтой полоской. Мне было шестнадцать лет, я отлично плавал и не боялся утонуть, но меня никогда раньше не уносило в море, и я не знал, что мне делать.
   Видимо, дело было в ветре, ветер сегодня был заметно сильнее, чем вчера, с верхушек волн он срывал брызги, которые иногда хлестали меня по лицу. И море сегодня было темнее, чем вчера, если смотреть с берега. Там, где прибой, оно было, как обычно при сильных волнах, грязно-коричневым, далее зелёно-синим, тоже как обычно, а вот ещё дальше и до самого горизонта было сегодня иссиня-тёмным и поэтому даже немного зловещим. Я не придал этому значения, увидев его таким с высокого глинистого обрыва над пляжем неподалеку от Севастополя. В Севастополе я жил в спортлагере и на этот пляж в Любимовке приезжал уже несколько раз. Сегодня я был один.
   Я почувствовал, что уже изрядно устал, и мне стало ясно, что так, как сейчас, я не выплыву. Я перевернулся на спину, закинул руки за голову и замер неподвижно на волнах, отдыхая, иногда я открывал глаза и видел над собой синее небо без единого облачка, и я заметил, что сегодня синевы в небе тоже было больше, чем в предыдущие дни. Потом я вспомнил про корабли на рейде, с берега я видел три корабля как раз в том направлении, куда меня уносило. И я подумал, что хорошо бы выплыть на какой-нибудь из этих кораблей, и для этого нужно плыть, чтобы скорректировать курс, по которому меня несло. Я опустил ноги в глубь воды и, когда меня подняло на вершину волны, осмотрел горизонт в противоположной от берега стороне, но он был пуст, корабли исчезли.
   «Вот чёрт, как всегда не вовремя», - подумал я и опять вытянулся на волнах, и чувствовал, как ветер уносит меня всё дальше и дальше. Я был в воде уже больше двух часов, а значит время сейчас около трёх пополудни, и до темноты не менее шести часов, и можно надеяться, что меня заметят с какого-нибудь корабля, проплывающего мимо.
   «Корабли, как ушли с рейда, так же могут и появиться, не успеешь оглянуться, да и вдоль берега ходят катера». И как бы в ответ на эти мысли я услышал стук мотора. Звук долетал по воде, и, если я поднимал голову, он исчезал, но когда я опять опускал уши в воду, его было слышно очень отчётливо. Я вертел головой в разные стороны, когда меня, в очередной раз, поднимало волной, и, наконец, увидел вдалеке катер, точно такой же, как тот, на котором я добирался до пляжа. Катер шёл в сторону Севастополя и курсом прямо на меня, он был ещё далеко, и когда его нос проваливался между волн, у обоих бортов вздымались белые пенные буруны.
   Я следил за катером, и мне показалось, что он стал поворачивать в сторону суши, но вскоре понял, что катер идёт вдоль берега, а меня продолжает уносить всё дальше от него. Я поплыл, было, наперерез, но быстро убедился, что это пустая трата сил. Вскоре катер прошёл между мной и пляжем, и никто на нём, по-видимому, не заметил, как я размахивал руками и старался как можно выше выпрыгнуть из воды, чтобы меня можно было увидеть. Когда катер проходил мимо меня, до него было метров триста, и его можно было отлично рассмотреть. Людей на палубе видно не было, наверное, всех пассажиров сильный ветер загнал в трюм, а капитан с помощником, скорее всего, смотрели в сторону берега, потому что на противоположной стороне, в пустынном море смотреть было не на что.
   Я опять улёгся на спину и стал ждать следующего катера или другого судна. Я успел разглядеть, что далёкий берег уходит влево, а это значит, что меня несёт на юго-восток, и рано или поздно я окажусь напротив бухты, в которой порт, а там гораздо больше разных кораблей, большей частью военных, и это увеличивает шансы, что меня заметят.
   И ещё я подумал, что где-то рядом, может быть, есть и другие пловцы, которых унесло так же, как и меня. С высокого обрыва я видел в море немало купальщиков, и некоторые из них заплывали довольно далеко. Эта мысль подбодрила меня. Но вскоре у меня в сознании отчётливо проявилась виденная мной с обрыва картина побережья: галечный пляж, полукругом окаймляющий бухту, с пирсом для катеров посередине - западный конец этого полукруга оканчивался выступающим далеко в море мысом, и участок берега за ним, загромождённый бетонными блоками, и далее другой пляж, песчаный, тот, на котором я и остановился, и на котором сегодня не было ни души. Так вот, когда я шёл верхом по плоскому плато, обрывающемуся к пляжу отвесной глиняной стеной, я видел, что бухта напротив пляжа с пирсом была сине-зелёной, прикрытой от ветра этим самым плато, а тёмно-синяя область моря подходила близко к берегу там, где он был уже низким, как раз в том месте, где начинался «мой» пляж. И это значило, что я был единственным идиотом, заплывшим в полосу моря, в которой ветер гонит воду от берега, и что сейчас поблизости от меня нет товарищей по несчастью. И я подумал, что этой ночью я, наверное, погибну, потому что ночи здесь очень холодные, и тёплая морская вода меня не спасёт, потому что сейчас в ней тепло из-за того, что меня нагревает солнце, а когда оно сядет, мой организм станет быстро охлаждаться, и, когда температура тела опустится до определённого предела, я просто умру от переохлаждения, сердце перестанет работать, и помешать этому я ничем не смогу. Я знал про такой конец из книг. Мне этого совсем не хотелось, и было досадно, что я так глупо вляпался. И я опять подумал, что единственным моим шансом может быть только какое-нибудь судно, с которого меня заметят и подберут.
   Я качался на волнах, лёжа на спине и раскинув руки, сберегая силы для того, чтобы можно было сигналить, когда я сначала услышу, а потом и увижу корабль. И это продолжалось очень долго, наверное, часа два, я лежал с закрытыми глазами, отплёвываясь, когда вода заливали лицо, а усталость и тупое безразличие, постепенно заполнившее сознание, всё больше примиряли меня с моим положением.
   Мне показалось, что я заснул, а потом проснулся, когда я вдруг почувствовал, что что-то изменилось вокруг меня. Я поднял голову и выпрямился, опустив ноги в глубину, и увидел, что ветер утих, а волны стали медленными и пологими, они лениво то поднимались, то опускались, и далёкий берег, освещённый лучами скатившегося к горизонту солнца, был отчётливо виден. Я лёг на живот и, плавно работая руками и ногами, «брасом» поплыл в сторону берега. И мне показалось, что берег стал понемногу приближаться, хотя до него было очень далеко. Сейчас вода не заливала глаза, и можно было плыть, не опуская голову в воду, и берег всё время был у меня на виду.
   Через полчаса я перевернулся на спину и немного полежал так, отдыхая, а потом поплыл опять. Усталость я перестал чувствовать, но загребать можно было только очень медленно, иначе, казалось, руки и ноги откажутся слушаться. Так я плыл несколько часов. А когда опустевший к вечеру берег был уже совсем близко, меня стало неудержимо клонить ко сну, глаза закрывались сами собой, и требовалось большое усилие, чтобы открыть их.
   Выбраться на берег сил совсем не было, я с трудом согнул деревянные руки в локтях, лёг на них грудью, и слабые волны таскали меня то вперёд, то назад в полосе прибоя, пока волна покрупнее не вынесла меня боком подальше на сушу, где мне, перевернувшись, удалось, наконец, выбраться на сухую гальку. Я заснул, или «отключился», но был в «отключке» совсем недолго, когда я очнулся, солнце ещё не зашло, но заметно похолодало, и меня бил озноб. Я сел на гальке, подтянул колени к подбородку и обхватил ноги руками. Я постарался напрячь всё тело, чтобы унять бьющую меня крупную дрожь. Дрожь постепенно прекратилась, и я почувствовал, как из подмышек по моим бокам стекает горячий пот.
   Минут через десять слабость стала проходить, и я ощутил прилив сил. Голова перестала кружиться, я осторожно встал и медленно побрёл в ту сторону, где оставил свою одежду. По мере того, как становилось холоднее, я чувствовал себя всё лучше, и когда нужно было по колено в воде обходить бетонные блоки, наваленные на берегу, я уже без особого труда смог это сделать.
   Я нашёл свою одежду там, где её оставил, мои наручные часы были упакованы в носок и спрятаны отдельно, я достал их и увидел, что до последнего катера был ещё час, и я вполне успевал. По дороге сюда я сорвал в совхозном саду, мимо которого проходил, четыре больших сливы, их рвали все, и сейчас съел одну из них.
   На катер я успел без приключений, и сразу же спустился в душный трюм, где было четыре широких дивана для пассажиров, мягких, затянутых коричневым кожзаменителем. Кроме меня в трюм никто больше не спустился, там немного пахло соляркой. Я примостился на одном из диванов и сразу заснул, а когда через час матрос в порту разбудил меня, я чувствовал только обычную усталость, какую чувствуешь после целого дня, проведённого на пляже.
 
1969