Блестящие крылья стрекоз

 

Доброе, удивительное мое детство, ты всегда будешь со мной как праздник сердца!  Прошли годы, но я ничего не забыла. Собственно говоря, детство никогда меня не покидало. Детство, с его фантазией, с безоговорочным доверием к окружающим, с его желанием творить добро и с родительской любовью. Сохранение детства в себе делает   человека счастливее, я думаю.

Старый дом, где прошло мое детство, всплывает иногда в моей памяти так четко, что я начинаю слышать его голоса, ощущать его запахи и чувствовать на себе его любовь. Пробуждаются образы, чувства, события счастливого прошедшего. И кажется, мой дом принимает меня в свои объятия. Вот скрипнули половицы в комнате, и кто-то тихонько проходит мимо дивана, на котором сплю я, осторожно спускается по ступенькам в прихожую. Здесь, под окном, не вспомнить, с каких времен, стоит расстроенная фисгармония. Временами с нее стирают пыль, и давно уже никто не открывал ее крышку. Но, если нажать скрипучую педаль и тронуть пожелтевшие от времени клавиши, старый инструмент сначала шумно вздохнет, а потом робко, не сразу, торжественные звуки, похожие на орган, наполнят собой маленькую прихожую.  Если бы вдруг ожил наш старый дом, сколько бы он мог рассказать!
 
Косые лучи зимнего солнца уже скользили по оконным откосам, когда папа снимал большой платок с птичьей клетки. Веселый ручной чиж будил нас своим щебетаньем, и начиналось обычное утро в нашей комнате.      
      Птиц покупали на базаре осенью. Жили у нас и зяблики, и чижи, и канарейки. Свободно летали они по комнате, садились на наши головы и вообще куда хотели, чем доставляли немало хлопот. Но радости было больше. В апреле мы выпускали птиц на волю. Так было заведено. Помню, первому зяблику мы открыли клетку прямо в нашем дворе. За зиму птичка окрепла, округлилась – так думали мы с папой. Как же мы ошибались! Наш зяблик не спешил улетать, и не успел он оглядеться и расправить крылышки, как его сцапала соседская кошка. Я плакала, а папа виновато молчал.    

В следующий раз мы увозили своих питомцев подальше от города, в поля за старым кладбищем. Через весь город ехали мы, едва размещаясь втроем на папином велосипеде. В полях были высокие травы, много деревьев, и не было кошек. Расставание с пернатыми, к которым мы привыкли, было грустным, но мы желали птицам, прежде всего, свободы. Долго следили мы за полетом птиц и потом еще не сразу возвращались домой.      

Весной, когда было еще не жарко, мы с папой выезжали на велосипеде в степь. Весну в Астрахани трудно поймать – несколько дней весеннего ветра, и вот уже лето. Грунтовые дороги только-только просохли от недавней грязи, и трястись по бесконечным кочкам было не очень приятно. Папа сворачивал на едва заметную тропинку, где ехать было комфортнее. В такие дни далеко мы не уезжали. Земля одевалась душистыми травами, а в ветвях деревьев стоял неумолчный птичий гомон. Высоко летали стрижи - значит, дождя опять не будет. Мы с братом собирали “божьих коровок”, их здесь было множество. А в воздухе над нашими головами проносились прозрачные стрекозы. Мы называли их коромысиками. Помните, как блестят на солнце крылья стрекоз? Что за удивительные создания, легкие, как призраки! И почему они послушно могут сесть на ваш поднятый палец? Вы только позовите: 
            - Мальчик, мальчик! Сядь на пальчик! 
И самая большая, самая красивая стрекоза с огромными черными глазами прилетит к вам. Но, всё это было в далеком детстве. Теперь, когда я пытаюсь повторить эксперимент, стрекозы не хотят замечать меня. Видно, у детства свои секреты.               

Иногда папа брал нас на городскую рыбалку. Мы уезжали с удочками на велосипеде на “Стрелку”. Это то место, где Волга встречается с городским каналом.  Но здесь крупная рыба почти не клевала, а мелкую - мы просто отпускали в речку. И тогда папа, заговорщицки подмигнув нам, предлагал заехать на рынок. Там у Красного моста папа покупал у рыбаков самую большую рыбину. Громадного сома мы везли, привязав к велосипедной раме, рыбий хвост почти волочился по земле. Мишу сажали на седло, папа вел велосипед, а я шагала рядом с удочками, как оруженосец. Картина была изумительная! Мама, конечно, понимала, что это совсем не наш улов, но удивлялась такой рыбине совершенно искренне. А у моего маленького брата хитро загорались глаза, и лукавая улыбка не сходила с лица. 

Наша мама умела по-особенному, очень вкусно жарить сома в помидорах.  Кот Сашка крутился тут же, ожидая, что уж его-то не забудут. Долго урчал он над рыбьим хвостом, играя с ним, словно c мышом. Сашка был аристократом.
Чуд ‘но было смотреть, как ловко он вытаскивал лапой из супа кусочки мяса и, запрокидывая мордочку, аккуратно направлял их прямо в рот. Затем брезгливо тряс лапой, стряхивая капли супа.  Когда же в миске оставалась одна жидкость, он осторожно макал в суп свою мягкую лапку и смачно ее обсасывал. Потом Сашка разваливался на широком кухонном подоконнике, жмурясь на солнышке, и уже больше ни на кого не обращал внимания.

Не помню, чтобы мой папа ходил на охоту. В детстве мне доставались только его охотничьи рассказы. Мама посмеивалась, вспоминая, как папа терял в лесу свои шапки и обычно возвращался без добычи. Но папины охотничьи рассказы о встречах с лесными обитателями были так интересны, что и через много лет, бывая уже с внуками в родном городе, я еще и еще раз слушала его сочинительства. Да, это были сочиненные им истории, добрые, порой наивные, но очень увлекательные, ведь мой папа был выдумщиком. Дети устраивались рядышком с дедом на диване и внимательно слушали. Бывало, я заставала эту тёплую компанию спящими в обнимку. Это были теплые сны. 

Но с папой на охоту я все-таки ходила однажды. Зима в Астрахани иногда бывала на удивление холодной и снежной. В один из таких зимних вечеров папа решил прокатить нас с братом на санях. Мы еще не знали, что едем на охоту. Было уже достаточно поздно, и мама долго не решалась отпустить нас на ночную прогулку. А папа уже готовил большие сани.         

Поздним вечером машин на улицах почти не было, и сани неслись по улице прямо по дороге. Светила яркая луна, хлопьями падал снег. Папа катил сани очень быстро, и вскоре мы были уже далеко от дома. Сани остановились на окраине города. Сейчас здесь построены жилые кварталы, а когда-то в чистом поле гулял один ветер. Фонарей не было, только яркая луна освещала пустырь с зарослями кустарника. Снег, подгоняемый ветром, колол лицо, и скоро мое романтическое настроение улетучилось. Но наш папа мог увидеть в самых обыденных вещах интересное и необыкновенное. Вскоре мы уже бегали между кустами и ловили зайцев, которые должны были там прятаться.  Мы с братом вывалились в снегу, падая в сугробы. Самое интересное, что, так и не увидев ни одного зайца, мой братишка верил, что все-таки они там были. А я, конечно, как старшая сестра, поддерживала его веру. Да и честно говоря, мне эта игра тоже очень нравилось.  А потом дома мама поила нас горячим чаем с малиновым вареньем.          

Вообще папа любил удивлять нас.Он и сам радовался каждому доброму дню.Папа считал самым главным, чтобы у нас было хорошее настроение, и старался всегда нас поддержать. Не всегда это у него получалось. Но страстное желание показать нам путь к радости сокрушало наше сопротивление, и плохое настроение, наконец, было сломлено толи шуткой, толи беседой по душам. 

Быть счастливым, значит, получать удовольствие от жизни. Именно так жил мой папа, а его лучистой энергии хватало на всех нас. В моем детстве было много радостных дней и много солнца. А папа научил нас с братом умываться солнцем. Он ловил солнечные лучи в свои большие ладони и потом бережно подносил их к лицу. И мы, стараясь не расплескать в своих ладошках драгоценные солнечные брызги, умывались тоже. Ощущение фантастическое!