Квант. Вся повесть

Вступление

Он вообще не умел играть в компьютерные игры. И не хотел уметь. Нарисовано гадко, сюжеты мерзкие, все ситуации взывают к жестокости и гордыне, к торжеству над кем-то или надо всеми.

Жить в реальности он тоже не умел. Умел бы в условиях честности. Ясное дело, человек может что-то пообещать и не выполнить, и всё же честность в нём сохраняется, если он старался выполнить обещание.
Ложь - это нечто другое. Это заведомо ложное слово или действие. Заведомо. Лжецы знают, что лгут, но делают невинный вид. Мастерски делают, тем самым оскорбляя и разваливая сам принцип доверия.

Квант Всемирович Ломов-Горбыль не умеет жить в обществе лжецов, и не хочет уметь. Поэтому его так и величали за спиной: лох. Называли его так, разумеется, те, кто умеет жить и развивает это мастерство.
Но куда же Кванту деваться? Натура призывает его к общению и действию. Чтобы решить эту задачу, он продал двухкомнатную квартиру и купил однокомнатную; полученную разницу Квант истратил на покупку умзора - новейшего устройства из линейки брейнписи. Чуткая машина, жуткая вещь.

Шлем на голову и вперёд, в мир прежде закрытый.
Не всё получается просто, разумеется. Квант, оказывается, не умел по-настоящему работать воображением. Картины обрывались, по краям были туманными, накладывались одна на другую, образы рассыпались квадратиками или волокнами. За первую минуту он устал и разочаровался. Но в инструкции не зря было написано. "Уважаемый пользователь! Вы с досадой обнаружите, что не умете думать чётко и последовательно. Причина в том, что вашему сознанию не хватает навыка мыслить образами. Учитесь! Умзор - не только проектор мыслей и не только дверь в иной мир; это высшая школа образного мышления".

Да, так оно и вышло на самом деле. Ему трудно давалось учение. Несколько месяцев умственного напряжения чуть не довели его до отчаяния, но однажды всё получилось. Всего несколько минут - или целых несколько минут! - он управлял своим сознанием. Он так управлял, что оно работало без непроявленных областей.
Сознание - как самолёт, оно требует уверенных действий пилота. Грубо сказать: штурвала в нашем уме нет, зато есть фонарь, издающий поток света, и есть генератор воли.

Умзор помог ему стать сильней и тут же наградил Кванта за труды, став послушным проектором его мыслей. Разумеется, Квант пока осваивал азы, но перед ним простирался бескрайний путь к мастерству. Самолёт ума обладает неограниченными возможностями, значит, именно пилоту необходимо совершенствоваться. Задача пугает и вместе с тем вдохновляет, зовёт.

Квант написал восторженное письмо производителям "Умзора-1К" в ООО УмЗаРазум: "Ура! У меня получилось! Я отчаянно благодарен вашей компании за великолепный творческий и ментальный инструмент. Искусственный ум, как о нём грезили фантасты, - бред. Но проектор мыслей благодаря вам - совершившийся факт. Господи, слава Тебе! Слава компании УмЗаРазум!"

Первый складный сюжет, отработанный в умзоре, был посвящён воспоминанию о реальном происшествии.

Глава 1. Прощальный кофе

Квант надел шлем и принялся вспоминать одну тревожную историю, где он хотел помочь другу, но чуть сам не пропал.
Начало действия: маленькое кафе у Ярославского вокзала. Квант отправлялся в командировку, его провожал Мартын - старинный товарищ. Не стоило провожать: Квант ехал всего на один-два дня и всего лишь до Вологды, но они с Мартыном ещё с утра настроились на трогательные воспоминания и то повышали, то понижали градус, поэтому Мартын вызвался проводить его до вагона. В общем, расставаться не хотелось.

Чётко: слева высится (и предполагается) здание вокзала с петушками, справа большой жилой дом и возле него стеклянные забегаловки. В одну из них они и нырнули, посмотрев на часы. До отправки поезда осталось 23 минуты. Можно ещё по стопке, по кофейку, а потом уж обняться и похлопать друг друга по спине.
Тепло, прямо жарко на сердце. Нет ничего в мире лучше дружбы.

Они взяли по 100 грамм в пластиковых стаканчиках, по чашечке унылого кофе, не важно… и встали за высокий акриловый столик. Здесь было чуть теплей, чем на стылой улице. Редкий мокрый снег падал на грязную площадь. Терпеливые лица и фигуры прохожих можно было рассматривать из прозрачного кафе, проводя мониторинг социального уныния. Люди живут силой терпения и самопринуждения. Какова цель, ради чего? Неизвестно. Зато известна причина уныния: это пороки человека, захватившие общество, как метастазы.

Им двоим, точно людям-исключениям, было тепло на душе, но по ту сторону стекла происходила совсем другая жизнь: хмурая, сырая. Ни одной улыбки нигде.
С тем большей лаской Квант посмотрел на товарища: только дружба и водка могут согревать их, настоящих друзей, в этих озябших окрестностях. И вдруг перед ним появилась улыбка, и даже две. К их столику прибились две красивые девушки; две чашечки кофе приземлились на рябой маслянистый стол.

- Здасссте, две-ушки! Давайте водочки с нами? - обрадовался нетрезвый Мартын.
Квант изучал их как бы красивые, полумёртвые лица. Улыбка тоже ненастоящая. Так улыбается отдельно взятая косметика. (Внешняя привлекательность обычно создаётся просто сексуально-кукольными пропорциями лица. Если девушка обладает такими кукольными чертами, ей очень легко обманывать окружающих.)
 
Одна девушка от водки отказалась. Другая сказала:
- Ну, если совсем чуть-чуть.
Обе переглянулись между собой в какой-то им понятной сигнальной системе, а Мартын сбегал к продавцу за стаканчиком и заодно принёс кругленький графин с водкой. "Это плохо", - подумал Квант.

Это было плохо по нескольким причинам. Во-первых, развязность Мартына говорит о его крепком опьянении. Во-вторых, церемония проводов будет нарушена. (Батюшки, до поезда осталось 11 минут!) И ещё потому, что тёплое дружеское сердце Мартына сейчас отвернулось от Кванта и обратилось к полумёртвым девицам.
Квант снова посмотрел на них пристально.
 
Женщины обладают социально-гендерным преимуществом: они вызывают к себе желание, и как следствие - заинтересованность и даже симпатию. Кажется, на этом их преимущества заканчиваются. Если женщин лишить названного преимущества, настанет конец всем их полномочиям, званиям, эпитетам. И девушки, понятное дело, не согласны терять своё преимущество; они намерены всеми способами поддерживать к себе мужской интерес (начиная с губной помады).
 
И правильно! Пускай они на мужское скотство жалуются, но это не по-настоящему, это по настроению: они ведь сами понимают, они телом и душой ощущают, что мужская похоть - единственная сила, которая удерживает социальный мир от распада. Любой город очень легко превратить в полигон одиночества или в город призраков: достаточно мужчинам перестать хотеть женщин.

- Ну, я пойду, - он обратился к Мартыну.
Кванту было нетрудно оторваться от застолья, потому что Мартын перед ними повёл себя угодливо и как-то позорно. Квант поднял саквояж с пола и отправился на выход. Увлечённый Мартын даже сообразить не успел.

После водки свет неба кажется слишком ярким для глаз, и даже свет пасмурного дня. Глянул на часы - осталось 5 минут. Идти близко, если 14-й вагон не окажется в самой голове состава. Лучше прибавить шагу.

Успел, успел. Тётенька в чёрной форме, в чёрном пальто ждала от него билет. А где билет? Кванту свойственно быстро впадать в панику… ох нет, вот он. Затем он вошёл в долгий коридор с окнами по одну сторону и каморками по другую. Везде копошились.
 
В своём купе он увидел широкий зад и больше ничего. Этот зад вскоре сел на нижнюю полку. На верхних пусто, это приятно. Пассажиры априори не любят соседей, пока не сведут знакомство, впрочем, пустота всё равно лучше.
Квант поздоровался, маленький свой чемодан положил на багажную полку и сел напротив единственного пассажира.

Огромная голова, огромные пухлые черты лица, чернявые грязные крупные кудри, хитрые глазки посреди волнистой, ухабистой плоти. Квант помыслил тогда, что этому пассажиру, если в детском театре играть людоеда, можно сделать аховую карьеру.
- Провожающие, покиньте вагон, через минуту отправляемся! - огласила проводница, идя по проходу и заглядывая в купе.

Людоед ответно посмотрел на Кванта и что-то стал прикидывать в голове. Кванту представились там, в жироподобном веществе мозга, крупные глубокие извилины, прорезанные мыслями, точно весенними ручьями, и два мозговых полушария, общей формой напоминающих задницу, в силу образного родства. В этой голове живут не мысли, а задумы. А задум - это ум зада. Людоед хорошо играет в шахматы, вероятно.

- Стив Короедов, - кивнул толстяк, продолжая въедливо разглядывать Кванта.
Он ответно представился, не понимая, зачем попутчик назвал фамилию. Должно быть, она что-то значит. Людоед угадал затруднение Кванта и напомнил:
- Ведущий политических радио-дебатов, программа "Nuts & Guts".
- Точно, - согласился Квант и вспомнил радиожурналиста, организатора политических споров.

Неприязнь к соседу вмиг выросла. Благо, Квант почти не обращался к телеку или приёмнику, иначе его неприязнь достигла бы отвращения.
- Вы чем занимаетесь? - настойчиво спросил сосед.
- Реставратор икон и старой живописи, - ответил Квант, отвернувшись в окно.
Поезд мягко тронулся - поехали фигуры, фонарные столбы, соседний путь и бетонный забор, и городские угловатые шапки зданий выше забора.
После того, как проводники проверили билеты, он взял мобильник и набрал номер Мартына. Гудки… долго… "извините, номер не отвечает". Квант опять набрал Мартына, и вот уже "номер недоступен или отключён".

Он подскочил и встал в коридоре у окна, словно отсюда можно было наискосок увидеть хотя бы ту площадь и то кафе. Однако поезд уже резво нёсся вдоль полосы отчуждения.

Потом эти виды помутились. Перед умом посыпалась некая пудра, послышались резкие шорохи… Батюшки, он забыл, что находится в шлеме умзора. Он хлопал веками, крутил головой, и лишь случайно, задрав руки, догадался стащить его с головы.
И вот его глазам явилась его комната - здравствуй, милая!

Шлем был тёплый в его руках. Понятно, значит Квант устал вспоминать этот случай с Мартыном и девицами; воля его иссякла. А в конце этого сюжета он здорово успел испугаться, не сразу поняв, как выбраться из воспоминания.
Вот так вот, если не найти выход из кошмара, можно автоматически переселиться в ад. То есть остаться там.

Глава 2. Слои памяти

Отдохнув сутки после первого сеанса, Квант решил продолжить. Он, конечно, может и так всё это вспоминать, но умзор настраивает на более дотошную, зоркую память. Он помогает собраться и погрузиться в прошлое... как в текущую среду обитания.
Квант посмотрел на серебристо-чёрный шлем с гордостью: он теперь лётчик в небе сознания. И даже чувство риска сюда вложено, потому что небо сознания не меньше природного неба и также требует от лётчика быстроты и собранности. Когда он взял в руки шлем, котёнок забился под шкаф. "Да, да, - опечалился Квант, - я тебя не возьму с собой".

Надел шлем и вспомнил точку выхода из вчерашнего сеанса.
Сосед по купе, пыхтя, выкладывал на столик пакеты с едой. Стол покрылся кусками и ломтями. Промасленную бумагу людоед не знал, куда деть, но Квант не стал ему подсказывать и вышел.
 
Есть немало персон, что вкушают и потребляют больше благ, чем создают. Стив Короедов навряд ли вообще сделал что-то нужное или праздничное на свете (а всё остальное вообще не в счёт). Таких людей ведёт по жизни расчётливый инстинкт. Он похож на амёбу, которая издали чует снедь, уют, почтение, ленивые деньги - и ползёт в ту сторону, перетекает. Он чуток и примитивен, как первобытное одноклеточное. Однако, по-своему безошибочное. Он хитёр. Если у человека нет хорошего, тёплого, доброго ума, он обязательно хитёр.
Квант от нечего делать прогулялся до конца вагона, посидел возле туалета на мусорной тумбе, постоял перед окошком и вновь продефилировал по проходу. (Видимо, такая маята есть подсознательная попытка удалиться от источника тревоги.)
Заново набрал номер Мартына - тот отключён. Телефон безмолвия, беда!

А что, сразу нельзя было разгадать ситуацию?! Две девицы подошли к ним не ради флирта-кокетства и не ради беседы. Так для чего же? Для грабежа.
Для грабежа! - осознал он в резкой форме и тут же на себя и на Мартына озлился: дураки!

Кванту повезло: его от беды уберёг поезд. А Мартын тогда целиком угодил в беду. Расчёт грабительниц оправдался: подвыпивший мужчина клюнул на женский пол.
Квант вернулся в купе, чтобы переодеться в спортивный костюм. Людоед ел и чавкал. Где-то пылают звёзды, тают ледники, волны обрушиваются на берег, а этот кушает, как бы заявляя, что ему больше нечего делать в этой бездарной вселенной. Космос, океаны, человечество - это всего лишь условия для его сытости и самодовольства. И не при чём здесь общественное устройство, экономическое право, свобода слова, торжество церкви или атеизма. В любом социуме он будет всё так же лгать, получать за ложь деньги и вкушать земную сдобу.

Людоед сам сделан из теста, распухшего на дрожжах самолюбия. Квант при этом заметил, что своё тесто Стив Короедов не моет: наверное, жалко (бережёного Бог бережёт), поэтому он такой сальный.

А уж на душу вовсе ему наплевать. Душу моют не мылом, а светом. Где же взять его ползучему Стиву? Ему кушать надо и барышами утешаться.

Если этого троглодита привести на экскурсию в рай, он там всё съест: сладкоголосых птичек, сочные плоды, ароматные бутоны цветов. Там наверняка съедобные бабочки. Рай для Короедова - это ресторан в саду. А девочки? С крыльями неудобно; сиськи лучше крыльев - привычней и приятней.
 
В ресторане ангельская прислуга, живая музыка в исполнении жителей рая. По заказу гостя они наяривают попурри: венский вальс, подмосковные вечера, без женщин жить нельзя на свете - нет! Играют и плачут, поминая чувствительное земное прошлое; у них сладкие слёзы, потому что Бог их простил. Извлёк из виноватой жизни, извинил, переселил в свой дом отдыха.

Откуда известно, что Бог их простил?! Окстись, ничего подобного! Их музыка вызывает у Кванта отвращение. Он видит пищееда за жирным райским столом, и в организме Кванта зреет рвота.

Это не рай, постигает он собственное видение: это пародия, выходной день в аду. Стив Короедов даже на краткую экскурсию в рай не попадёт, ибо рай - это не место, но состояние (восторга), а Стив не причастен к подобным состояниям. Ему доступна лишь экскурсия в ад в рамках однодневного туризма. Костюмы ангелов скоро вернутся в шкаф, мнимый рай снова станет просто адом; из вульгарных музыкантов снова появятся ворюги и простишлюхи (с музыкальным образованием).

"Не повезло с попутчиком", - подумал Квант, отряхиваясь от наваждения.
…Мобильник Мартына не отвечает. В душе Кванта поднялся страх за товарища. Гадкие фантазии заёрзали в Кванте, стали мучить его. Он вспомнил, что находится в шлеме, и стащил с головы.

Спокойно, Квант. Беда с Мартыном произошла две недели назад. Изменить ничего нельзя. Всё это в прошлом, и сегодня Мартын идёт на поправку, то есть лежит в больнице и при этом идёт на поправку.

Погоди, не глупая ли эта фраза: "изменить ничего нельзя"? Такая роскошная способность ума - память - оказывается всего лишь инвентарным журналом? Неужели?!
Мысль о возможном влиянии воспоминания на прошлое была столь великой, столь новой, что он даже не решился пока в неё вглядываться.
 
Котёнок вышел из-под шкафа и снова посмотрел ему в глаза. Квант взял тощего найдёныша на руки. Шлем бросил на тахту, словно отрубленную голову.
Оказалось, воспоминания в шлеме разительно отличаются от обыкновенных. Умзор придаёт сюжетам гипнотическую силу и выявляет в них как бы незамеченные подробности. Например, сосед по купе не так уж сильно поразил Кванта две недели назад. Ну да, неприятный, неопрятный, лукавый, жадный… но мало ли таких?
 
И тут ему пришло на ум сделать вот что: он отнёс котёнка на кухню, а сам влез головой в шлем и отправился вспоминать не само исходное событие, а вот этот сюжет, который он только что пережил в шлеме. То есть он решил вспомнить первое воспоминание. Иначе говоря, получить памятные картины второй степени.
Поначалу не мог собраться, а потом всё же оказался в поезде. Случилось потрясение. Перед ним сидит зубастое существо и страшно хрустит куриными косточками. Глаза напряжённые; пищеед хрустит, но при этом куда-то озабоченно вглядывается. Лицо у него набрякшее; челюсть движется, как на шарнирах; зубы огромные, точно клавиши.

Квант отвернулся. Поезд не просто погромыхивал, поезд о чём-то рассказывал, увлечённо, порой взахлёб, потом опять размеренно рассуждал и повествовал обо всём: "Ты слушай меня, слушай…"

Звуки не отвлекли Кванта от дурноты, и он помчался в туалет. Ах, туалет занят. Он выскочил в тамбур и здесь увидел ангела. Вовсе не был к этому готов, тем более, что его культурные представления не совпали с увиденным. Наверно, про ангелов не то рассказывали.

В тамбуре стоял человек, сделанный из радуги. Без крыльев, обнажённый и бесполый. Он, или оно… смотрело на вечереющую землю сквозь стекло - на домики, деревья, отступающие в прошлое.

Ангел грустно обернулся к вошедшему, и сердце Кванта окунули в нектар. Он захотел остановить время, потому что убоялся, что ангел исчезнет. Придвинулся к нему и уставился в разноцветное прозрачное лицо, сквозь которое можно было заметить серую стенку тамбура.

Ангельское существо ответно стало смотреть в глаза Кванта большими прозрачными зрачками, взором лаская душу ему, источая благодать - и растаяло в воздухе, оставив Кванту тонкий дивный аромат и переживание прекрасного образа. Это надо сохранить. Он снял шлем с потной головы.
 
Дышал и приходил в себя. Такого не было в действительности, то есть в том поезде, бегущим на Север две недели назад.

А что если в третий раз надеть шлем и вспомнить вот это последнее, второе воспоминание? Получится ли воспоминание третьей степени? Он попил холодной воды и нахлобучил на голову шлем умзора.

Так он снова очутился в купе перед остатками чужой трапезы. Оказывается, еда была сделана из крашеного пластика. Людоеда на месте нет. Куда подевался? Квант обратил внимание на безлюдную тишь. Только поезд один гремел. Исчезли голоса двух ребятишек из купе рядом. Не стало слышно стеснительного смеха женщины, которая слушала байки хрипатого попутчика.

Озяб Квант. Он заглянул во многие купе и никого не обнаружил. Проводники сгинули. Что делать?

Подался в сторону машинистов - в сторону причины, так сказать. После двух или трёх купейных располагались плацкартные вагоны, обычно кишащие пассажирами, но сейчас тоже пустые! Вещи, чайные стаканы, журналы, мятые одеяла на лежанках… а люди испарились.

Он побежал, уже не захлопывая за собой двери тамбуров. Вот она, предельная дверь, а за ней кабина машинистов. Открыл кабину - пусто. Сердце упало в груди.
Светятся огоньки на приборном щитке. Фара всасывает серебристую тьму. Поезд мчится с невероятной скоростью, дробь колёс сливается в звонкий шелест. На полу валяется фотокарточка. Заранее страшно… однако поднял фотку и увидел себя. Молодой задорный Квант показывает кому-то кулак.
 
От ужаса ноги его подкосились. Мятный Квант опустился в кресло машиниста. Как остановить поезд? Он что-то потрогал, но ничто не послушалось. Огоньки мигали издевательски. Воющий звук движения поднялся тоном выше. Осталось ждать, когда рельсы кончатся.

Долой этот шлем! Скинуть умзор! Освободив голову, он повалился на тахту.
Котёнок пришёл. Милый, тощий, мохнатый человечек на четырёх лапках. Примостился на груди, замурлыкал. Квант зажмурился, переживая остаточный страх.
Значит, воспоминание первой степени - это вход в общее, формальное прошлое. Второй степени - вход в личное, образное прошлое. Третьей степени - указание судьбы, предупреждение, смысловой концентрат.
 
А шлем-то оказался поучительным. Зря они все над Квантом подшучивали, дескать: фантазёр, придумщик!
Рембрандт скупал странные вещи музейного характера и немалые деньги на это угрохал. Но проиграв деньги, художник выиграл в творчестве, поскольку пробуждал своё воображению.

Такова задача искусства - пробуждать воображение. И это одна из высших на земле задач, поскольку это путь к Творцу.
Котёнок мурлыкал - не за пищу, не за отопление, а по дружбе. Квант стёр слезу усталости-кручины и призадумался.   

Глава 3. Больница

Квант купил гостинцев и поехал навестить Мартына. На еду уже нет ограничений, и самочувствие у бедняги неплохое. Только вот некоторые стороны своей биографии не может вспомнить. Его так и выпишут с дырявой памятью.

Доктора-утешители его, конечно, обрадовали, заверив, что при таком количестве проглоченного клофелина Мартын должен был очнуться биокуклой, а то и вовсе не очнуться. Но он, молодчина, очнулся и даже не совсем идиот.

- Теперь голова моя - дуршлаг, - сказал Мартын, погладив темя и шмыгнув носом по-школярски, чего за ним давно не водилось.

Пока вологодский поезд набирал скорость и увозил Кванта из Москвы, Мартын пил водку с теми девицами в привокзальной стекляшке. Пил, покуда мужское сердце не размягчилось - в отношении женщин, разумеется. В адрес мужчин Мартын стал, напротив, придирчивым и даже задиристым. То есть культурный человек в нём уснул, а пещерно-гендерный человек очнулся. И отправился Мартын-самец с новыми самками в некую новую пещеру. (Его вели гормоны, подогретые водкой, и плевать они хотели на его двойное высшее образование.)
 
…Очнулся Мартын в подъезде огромного дома. Ночь, холодно. Он лежал на кафельном полу в нижнем белье и ничего не помнил. Его трясло от холода. Руки остыли так основательно, что он едва шевелили ими.

На лестнице горел тусклый свет. Мартын кое-как поднялся на ноги. За окном редкие автомобили царапали красными огоньками широкую мягкую темноту улицы. На окне в нижних углах иней нарисовал несколько завитушек в стиле растительного орнамента. Значит, зима.

Куда идти: наверх или вниз? Вверху теплей. Зато выход внизу. Надо ли ему выходить, куда потом идти? Он вспомнил своё имя - Мартын, но фамилия не давалась. Вместо фамилии в нём гудело какое-то пятно. И тут щёлкнула дверь на ближней лестничной площадке, на пол-этажа выше. Мартын замычал и двинулся на звук. Они увидели друг друга. Женщина вызвала лифт и обернулась к нему с готовым ужасом и отвращением.

- Я болею, - виновато пробормотал Мартын.
Лифт шумно подъехал к женщине. Но она позвонила в скорую и лишь потом скрылась в кабине.

В машине скорой помощи Мартын согрелся и уснул. Амнезия, отравление клофелином, охлаждение - писали врачи в его безымянной карте.
- Куда позвонить? - они требовали от него контактов.
Мартын вспомнил знакомое имя: Квант.
- А жена у тебя есть?

Он туда-сюда поводил тяжёлыми глазами и не нашёл, что ответить.
- Как её зовут, где ты с ней живёшь? …А дети есть?
Что-то засуетилось в его внутреннем пространстве, кто-то мелко протопал - и пропал.

Мартын умолк: слишком тяжёлые вопросы. И какие-то ненужные, неинтересные, без живительного огонька. Каждый вопрос производил в нём впечатление каменной глыбы, которую он должен поднять, а сил-то нет. И зачем поднимать? Пусть эта глыба лежит, где лежала. Его глаза постоянно закрывались.
 
Однако вскоре врачам удалось установить его личность, потому что его жена приехала. То есть, ночевать он домой не явился, а утром ей позвонил Квант и сказал, что Мартын проводил его до вокзала, после чего перестал откликаться на звонки. Квант посоветовал ей обзвонить больницы (про морги умолчал).

Вот она и приехала туда, куда ранним утром привезли какого-то снулого больного.
Она даже не сильно возмутилась и не сильно удивилась: она ожидала от мужа какого-нибудь фортеля. Ожидала, потому что в последнее время они безобразно ссорились, ну и Мартын уходил из дома под любым предлогом.
 
А Квант, по-быстрому решив свою задачу, то есть получив от заказчика старую икону и аванс, метнулся на обратный поезд: Вологда-Москва. На следующий день прямо с вокзала примчался в больницу.

Жена Мартына, Валечка, посмотрела на него со злобой. Она сидела на краешке койки, созерцая бледного мужа, которого холостой и потому непутёвый Квант втянул в какое-то безобразие. Мерзость эта мужская дружба и эта холостяцкая жизнь! И что у них на умах, у этих, так называемых дружков!
Квант о девицах ей не сказал, сославшись на то, что в приключениях Мартына не участвовал.
 
- Да я не знаю, Валя, что с ним приключилось, я-то ведь уехал! - два раза подряд воскликнул он.
Она не желала ему верить, чтобы не лишиться обвиняемого, но он всё же отыскал в карманах билет Москва-Вологда с числом и часом отправки. При виде билета она ещё больше насупилась.

В дальнейшем Квант навещал друга в то время, когда Валечки там нету.
Валечка почему-то считает Кванта источником опасности для её семьи. Где-то в закромах своего тревожного ума она понимает, что Квант счастливей Мартына, и это ей служит укором. В ответ она хочет его как-то уязвить, очернить.
Меж тем Кванту известно, что Мартын собрался подать заявление на развод по причине Валечкиной измены. Неженатый Квант ведёт, напротив, аскетический образ жизни, однако носителем моральной заразы Валечка считает именно Кванта, а не себя. Как это понимать?

Делая обвинительные выпады, Валечка не стесняется ярких домыслов и эти домыслы она ставит ему в вину в качестве доводов. Он старается не обращать внимания, но Мартын, как бы в шутку, пересказывает ему очередные фантазии жены.

Мартын, конечно, всё понимает. Он давно понял, что в день свадьбы влип в тяжёлую историю, не столь страшную, как история с клофелином, но тоже страшную. Он терпел жену ради сына, но вот сын становится взрослым... и Валечка становится нервной.
Сын вот-вот шагнёт на свою дорогу, и тогда Мартын уйдёт на волю. А ведь она отдала ему лучше годы - целых 16 лет! Непонятно, почему она видит себя донором, кормильцем, а не материальным потребителем и не моральным вампиром. Не она отдала мужу свои 16 лет жизни, а у него забрала и всего Мартына приспособила жить на свой, Валечкин, лад.

Впрочем, отныне это не так уж важно. Теперь она ходит в больницу и рассказывает беспамятному супругу об их светлом семейном прошлом. Про измену и развод помалкивает. И ей важно, чтобы Квант не проболтался. Она заполняет новую память Мартына, как ей нужно, с поправками.

Кванту до её судьбоносных игрищ дела нет, ему главное, чтобы товарищ поправился, но Валечка в такую безучастную позицию не верит: её суетливо-пристрастный ум окрашивает Кванта в подозрительные краски. Она всегда его остерегалась по причине его независимости (нехороший пример для мужа), а теперь вовсю невзлюбила - за знание их семейной правды.

Зато Мартын обрёл покой. Оклемавшись, он оказался благородно-равнодушным ко всему. Квант настаивал на возбуждении дела - Мартын отмахивался. Он даже фоторобот состряпать не сможет. Ему удалось припомнить жалкие осколки события: вот он и две ароматных девушки едут в лифте, вот подходят к чёрной двери, звонят, слышны голоса, Мартына сажают за стол, тут ещё двое мужчин, они чествуют гостя, а потом он в белье лежит на холодном полу.

- Ну хоть как этих мужчин звали? - домогались полицейские.
- Не помню, - ответил Мартын.
- Заявление писать будешь?
- Нет.
- И значит не надо больше к участковому ходить! - с угрозой сказали полицейские, обратившись к надоевшему Кванту. - Вы потерпевшему никто! Даже вон супруга помалкивает! А вы шастаете, нервотрёпщики!

- Да нет же, вам просто необходимо знать, что в районе трёх вокзалов орудует банда с девицами-приманками! - оправдался Квант.
- Мы сами знаем, что нам необходимо, - огрызнулись полицейские.
 
Прошло 14 дней, Мартын держался молодцом, и вот завтра выписка. Накинув белый халат, надев бахилы, Квант поднялся на этаж терапевтического отделения, попутно кое с кем раскланиваясь. Мартын играл в шашки с молодым исхудалым до костей парнем. Доска лежала мостиком на их коленях. Квант присел рядышком - ожидать завершения партии. Чтобы не было скучно, стал следить за ходами.

Необязательные мысли спокойно появлялись в уме и развёртывались, будто свитки или киноленты, развлекая сами себя. Квант подумал, что из этого юноши, который старается обыграть Мартына, кто-то выпил все силы и кровь уполовинил: тёща или мачеха, или тесть-упырь. А юноша, похоже, нездешний - словно бы из восемнадцатого века. Подмастерьем трудится в мастерской изографа или сам уже ранний мастер… и, судя по цвету кожи, он позолотчик. Породистый, новгородский, поди, - ему бы ленту вокруг чела, чтобы чёлка на глаза не падала.

Луковицы храмов тогда золотили ртутно-золотой амальгамой, из которой на воздухе ртуть испарялась, оставляя на поверхности купола тончайшее золото. Сусального золота не было тогда, тонко раздавленного, прокатного, и потому применяли убийственную для здоровья амальгаму. Платили позолотчикам хорошо, очень хорошо, да жили они коротко, очень коротко. Но по смерти оставляли семью в небольшом достатке, ибо успевали денежку отложить. Соглашались позолотчики на раннюю горькую смерть ради малых детушек. Да и как не наплодить их, детушек, если радости в сей просторной юдоли токмо святой лик на иконе, да утреннее солнышко, да мякотная красота жёниных грудей. Как воздержаться от страсти и ласки с нею? Тогда и приманки для житья совсем не станет. Конечно бы и подумать стоило о судьбе тех, которых ночью плодим, но бабья прелесть перевешивает печальные думки… плодим.

Картину бы с него написать, подумал Квант, любуясь на узкое, грустное, глазастое лицо молодого человека. Написать образ пилигрима-странника, усталого, который изнемог без хлеба и забыл, куда шёл. Юноша смотрит в даль. Над лесом голубеет небо, и в глазах путника бледно светится толика той же застиранной милой голубизны.

Потом загляделся Квант и на профиль Мартына. Умное хитроватое лицо, он в школе такой же был, и в шашки играл, и на соперника сопел - так откуда в нём взялась жертвенная беззащитность? Привезли тогда Мартына в кальсонах, обобранного, отравленного - отчего же ум никак ему не помог?! Зачем безропотно позволил этим женщинам заманить себя в ловушку? Почему с охотою поддался им, на всё согласившись?!

И догадался Квант, что его самого этот вопрос касается. Кванта лишь поезд упас, а иначе с ним произошло бы то же самое. Только не за девушками поплёлся бы Квант, а предложил бы себя для беды или смерти.

Он поднялся с края Мартыновой койки и вышел в коридор, чтобы среди равнодушного пространства дослушать эту дикую мысль.
Квант оглянулся в прошлое. Оказывается, в нём сидела (и по сей день) готовность что-то своё уступить по чужому требованию. Отдать жизнь? Он готов. Он сейчас разгадал, что в его натуру встроена жертвенность.

Вспомнил портрет Достоевского - тоже добровольная жертва. Вспомнил портрет Ван Гога с отрезанным ухом - хоть и голландец, а совершенно русский жертвенный человек и даже отшельник, безответно полюбивший людей и деревья.
Особенно много было таких людей на Руси, потому что Русь была очарована жертвенностью Христа.

Возможно, иконы Квант реставрирует как раз потому, что святые тоже приносили себя в жертву - правда, они так поступали ради высокого, ради высшего, а Квант он так… абы для чего, не разбираясь. Оказывается, он много раз делал что-то по чужому внушению и вопреки собственным нуждам. Его натура всякий раз подставлялась под новую расплату.

Так стоя в казённом, пенициллиновом коридоре, глядя в окно на некрасивый двор, где все предметы спят, присыпанные небесным снотворным, он пришёл к удивительному выводу: он - жертва.

А каким надо быть? В палате Мартына лежит противоположный по складу человек - ухватистый, цепкий, заведующий… то есть Зиновий Палыч, заведующий продскладом. Узнав о беде Мартына, этот Зиновий засмеялся в голос, давая всем понять, что он-то, Зиновий, никогда не влипнет в подобную историю.

Зиновий не потерпевший, он - получатель. У него отобрать ничего невозможно, и обидеть его нельзя, и в дураках его оставить никому не под силу. На войну не пойдёт Зиновий, потому что при складе останется. И в транспорте у него из кармана мобильник не стащат. Сам он хищный и потому все "их повадки" наперёд знает.
Знает, как судить о жизни, не отвлекаясь на постороннее. Ни веры у него, ни сострадания, ни книги в руках, ни улыбки на устах. Зиновий не размышляет, он изрекает. Он уверен в своей правоте, поскольку мыслит всегда о простом и прибыльном. И потому Мартын стал для него предметом насмешек.

- Лучше б они у тебя крестик слямзили, обормоты! А то, вишь, крестик оставили, а кошелёк взяли! Глянь-ка, разбираются, - Зиновий скалился из своего угла в сторону Мартына.

Больничная палата - капля общества. Очень выпуклая, зримая капля, в которой граждане видны, точно под увеличительным стеклом. Даже захожий Квант именно здесь осознал, что он жертва. Открытие потрясло его, но тут не воскликнешь: эврика!
Жертвенный человек сам себе не принадлежит, он видит себя инструментом какого-то служения, а не потребителем земных благ. Роль высокая, но страшная, ибо жизнь порой похожа на казнь.
 
Глазами жертвы он с тревогой взглянул на Зиновия: тот был похож на медведя, которого надрессировали, как проживать в социуме.
Завершив партию в шашки, Мартын отправился гулять по коридору в сопровождении Кванта. Всё, он больше не хочет ничего слышать о клофелине. Он рад, что остался жив, что у него чудесный друг и преданная жена.

- Как ты будешь преподавать в институте, помнишь ли ты материал? - спросил Квант.
Мартын махнул рукой. Похоже, ему теперь просто нравится дышать и шаркать тапками по полу. Смотреть в окно, играть в шашки. Мартын потихоньку начал читать книжки - любые, какая разница.

Выйдя на улицу, Квант решил при помощи умзора вспомнить лица тех девиц, разглядеть хорошенько и зарисовать. Авось, в ОВД на Каланчёвке-47 кто-нибудь их узнает.

Глава 4. Призрак

Он предполагал сразу по возвращении домой надеть Шлем Умзора и вспомнить клофелинщиц, однако вечер пошёл по другому сценарию.

Котёнок, тапочки, вздохи… это вначале, это само собой; и подышать воздухом родной мастерской, который начинался уже на пороге. Летучий сосновый скипидар, льняное масло, олифа, чай, древесина - запахи трудовой и приветливой жизни.
Когда вошёл в комнату и стал здороваться с предметами, обегая их взором, заметил передвижку: не так торчат кисти из кувшина, не так лежат тюбики с темперой на узкой полке стеллажа.

- Что же ты учиняешь непорядок в нашей мастерской, а? - обратился к рыжему котёнку.
Тот предпочёл тактильный диалог и замурлыкал.
- Или это не ты? - задумался Квант. - Козе баян и коту темпера не в надобность. И, стало быть, кто-то здесь был и, хоть не взял ничего, но осматривал.
Шлем Умзора находится в тумбочке - да, на месте. Большой, чёрный, гладкий, страшный. Всю тумбочку занял и бликом на виске засиял, когда хозяин заглянул к нему в темницу.

Накормив кота, обиходив его туалетный лоток, он заварил кофе и сел на диван (ночью ладья сновидений, вечером топчан размышлений и пристань для встречи с котом). Отсюда машинально воззрился на мольберт (по-немецки malen - малевать; brett - доска). Быть здесь некому, - упрямо заявлял пустой мольберт. - Однако ж кто-то побывал.

Он расположил на рабочем столе доску, привезённую из Вологды. Включил настольный шарнирный светильник, осмотрел поверхность иконы - серая, скучноватая. Верхний слой краски отслоился тонкими вертикальными полосками, обнажив грунт, но эта "зебра" уже сглажена, заретушёвана долгим временем: пылью и свечной копотью.
Преподобная Марфа, мать Симеона Столпника: её маленький янтарный лик почти не померк и кротко взирал из тусклой краски, будто из тумана. Иголкой он пощупал грунтовый слой - паволоки нет: было писано по доске. Доска липовая, чуть выгнулась - дело известное, понятное.

"Кофий сегодня пила, и без всякого удовольствия", - вспомнил, что держит чашку в руке и отставил. Котёнка отложил с коленей. Достал умзор и водрузил на свою голову. Он решил поточнее вспомнить, что где должно находиться.

Не сразу показалась его комната: она будто смутилась от столь пристального внимания. Потом резко предстала взору, и Квант увидел, как вздрагивают кисти и тюбики с красками, как на подоконнике шевельнулись очки и затихли.

Значит, это он видел в некий день собственными глазами (иначе не вспомнил бы) - видел, однако не замечал, потому что разум не допускает подобного самоуправства неодушевлённых предметов. (А если однажды допустит - придётся менять всё мировоззрение.) Благо, эти события быль столь мелкие, что их легко отсеять.
Снял шлем, потоптался по комнате, потрогал кисти, затем обрисовал тонким карандашом запасные очки, что проводят время на подоконнике, а затем вновь нырнул в проектор памяти.
 
Он взялся пересмотреть сеанс воспоминания, который только что был завершён. Он это назвал "пересмотром". На сей раз ему удалось увидеть незваного гостя: это было завихрение. Воздух внутри завихрения имел другую оптическую плотность, поэтому его можно было видеть "голыми глазами".
 
Авторы мультиков угадали первую фазу появления джинна - это маленький смерч. Правда, тут нечто более ценное приоткрывается - принцип живого начала, зародыша. Живые события (включая, быть может, вселенную) начинаются как завихрения.
Когда закрученный гость зависал над кисточками, они поочерёдно приподнимались, будто вставали на цыпочки.

Квант вскоре устал наблюдать; умзор тоже устал, ибо нагрелся. Котёнок устал дугой стоять в дверном проёме.

Время девять вечера. Позвонил Мартын. После тишины умзора, звонок чуть не пронзил Кванта. Мартын сообщил, что к нему возвращается память, но сейчас это голодная память: она просит пищи - подсказок. Мартын попросил рассказать ему о своей семейной жизни, про общих знакомых, о любимых книгах.

- Поговорим об этом завтра, хорошо? Ты сможешь забрать меня из больницы? 
- Смогу, но твоя жена сама захочет это сделать, - ответил Квант, ощущая неудобство перед завтрашней беседой.
- Нет, у неё завтра посещение зубного врача.
- Ну, тогда замётано, - пообещал Квант.

Затем он пил чай, качал на тапке котёнка и слушал радио. "Наука! Медицина! Уже нет на планете человека, обходящегося без них. А что будет завтра?! Титановые сплавы - это вечные суставы!" - восторженно читал диктор на волне радио России.
"Гарантия вечности для отдельной конечности", - проворчал Квант в сторону радио.
"Мужчины, берегите предстательную железу!" - напомнило радио России, самое аптечное радио в мире, и Квант отключил диктора.

В тёмном оконном стекле светилась потолочная лампа, будто нездешнее солнце посреди нездешнего чёрного неба.

За окном ничего не видать, только слышно: там бушует буря. Гудят незримые ветки и провода, утонувшие в темноте; что-то шаткое постукивает по стене дома.
Клаксон вдали обозначил нетерпение какого-то водителя, и снова стал слышен переменный вой атмосферы, поющей о том, что она не в духе, что хочет она бушевать.

Отдохнув на кухне, Квант заново обратился к умзору, чтобы ещё раз и поплотнее рассмотреть воздушного гостя. Настроился, но не сразу поверил своим глазам. Теперь это был уже не вихрь. В тёмной комнате плавало, парило жёлтое пожилое лицо - знакомое лицо, спящее с открытыми глазами.

Месяц тому назад Квант закончил восстановление масляного портрета помещика Бессонова Арсения Марсовича. Вот кто оказался гостем комнаты. Явившись поначалу как смутное завихрение, он сам в себе уточнился - и превратился в лицо с холста.
Помнится, работа шла трудно; Квант применил всю свою старательность и, должно быть, своей въедливой работой разбудил дух помещика. Бессонов очнулся и явился к нему в гости. Но что делать гостю, имеющему слишком мало энергии? Только плавать по мастерской и воздушно трогать кисточки.
 
Работу над холстом ему заказал пра-пра-правнук помещика Бессонова, пчеловод и потомственный тульский дворянин Владимир (тоже Бессонов). Квант нашёл его телефон и сразу позвонил, чтобы спросить: как обновлённый портрет приживается в доме?
Владимир пожаловался, дескать, портрет уже дважды падал со стены: однажды верёвочка развязалась, а в другой раз гвоздик из стены выпал.

-  Беспокойный портрет - посочувствовал Квант.  - А, впрочем, Бессоновы и должны быть такими.
- Именно так, - засмеялся Владимир.
- Хочу к вам наведаться, - подхватил с настроением Квант. - Меня заинтересовал ваш предок.

- Так это очень даже замечательно, приезжайте! Приезжайте на несколько дней, по-старинному! - живо откликнулся потомок.
- На несколько не смогу: у меня котёнок; на день-два, максимум.
- Хорошо, я встречу вас в Туле, - обрадовался Владимир.

Они столковались на послезавтра, потому что завтра Кванту предстояло забрать Мартына из больницы. День этот оказался промежуточным и был прожит кое-как, пустовато.
Квант опасался обещанных расспросов Мартына, но Мартын о жене помалкивал. Наверное, сам вспомнил о ссорах с ней. Было видно, что ему не хочется домой, он был задумчивый и хмурый.

- На том свете хорошо, а не этом не очень, - сказал Мартын, когда они вышли из больничного корпуса.
Квант понял, что Мартын сравнивает текущий день с тем опытом беспамятства, когда он лежал в подъезде. (То есть, его тело там лежало, а где он был на самом деле…)

- Ты что-то видел? - спросил Квант не столько с интересом, сколько из вежливости.
- Да, - также нехотя подтвердил Мартын. - Я теперь понимаю, почему легче ничего не помнить и, вообще, думать, что "там ничего нет и не было". Потому что слов не подобрать. Сложные сны мы также вырезаем из памяти и вставляем туда черноту - ради экономии умственных сил.

- Ну да, - поддержал товарища Квант. - Так же долгий опыт внутриутробных переживаний мы заменяем беспамятством. А ведь мы там жили, в женском животе, как в подводной лодке.
- Как в лифте, - кивнул Мартын, - который девять месяцев едет из небытия на планету Земля.
 
- Ну, внутри этого лифта ни о каких месяцах неизвестно. Но мы долго там жили. Питались, порой задыхались, о чём-то бесформенном волновались и учились шевелиться, - заметил Квант.
- А потом двери лифта открылись, а двери памяти закрылись. И началась новая жизнь, - сказал Мартын.

Ветер за ночь не всю свою прыть истратил и вдруг чуть не отломил наотмашь дверку такси. Держа своё пальто за грудки, Мартын забрался в машину. Только что произнесённые слова куда-то сдуло, унесло. В машине пахло табаком, звучала песенка.

Квант понимал, что эта машина, город, мироздание не доставляют Мартыну радости. Когда он вспомнил про жену, всё опечаталось обманом. У человека легко украсть мир. Можно украсть единым словом, и вмиг освещение вселенной сменится унылым сумраком.

Мартын сидел на заднем сидении, на коленях держа сиротский узелок, непременный после больницы. Здесь тапочки, сменное бельё, недочитанная книжка, запах палаты; комочек жалкого, грустного времени.

- Я нарисую тех вокзальных девиц и отдам в полицию, - словно бы в утешение или ради справедливости сказал Квант.
- Не надо, пустое, - Мартын с тоской отмахнулся. 

Глава 5. Усадьба

В поезде Москва - Тула он провёл 3 часа 20 минут. Дремал, в полусне гадая, какова была судьба тульского помещика Бессонова Арсения Марсовича. Отчего тот потерял покой и теперь навещает мастерскую бедного реставратора? В чём прикол? - как сказали бы курители иван-да-марьи… то есть марихуаны, и прочие передовые современники.

Квант страдал обострённой любознательностью. Не любопытством, ибо его не интересовали формальные факты. Он хотел понимать суть явлений. Факты - всего лишь пузыри на кипящий воде, а вот огонь под сосудом - это сильная вещь, это причина.
Что же ныне беспокоит покойного барина? И не нужна ли ему помощь?
Встретил Кванта прямо у вагона уже знакомый ему Владимир Бессонов, потомок Арсения Марсовича, бывший инженер и ныне пчеловод. Он был ровесником Кванту - человек почти молодой, однако не чуждый барской степенности, барского панибратства и некоторого плебейского апломба.

Он ещё в их первую встречу, когда привёз Кванту потемневший образ пращура, похвастался вступлением в дворянское собрание. У него крупные губы и глубоко посаженые медвежьи глазки. Стилизованная речь с вензелями: соблаговолите выслушать совет, не погнушайтесь печёным окунем и разносольной снедью; так обратимся же к душеспасительному чревоугодию… и тому подобное.

У него под жидкими волосами сквозил гладкий астрофизический купол головы. Нижняя часть туловища была шире верхней, но это не мешало Владимиру быть подвижным. В нём сквозила энергия неженатого человека и некоторая весёлость: что ж, его не душат регламенты, и он позволяет себе дворянские шалости (с водочкой и крестьянками). А серьёзность в нём напускная: от родовитости или от веры в астрологию.

Владимир улыбался и двумя тёплыми ладонями тронул руку Кванта.
- Рад я. Воистину и поистине, то есть попросту говоря, очень рад, - он пригласительно открыл дверку машины.

Всю дорогу Владимир извинялся за ветхое состояние своей усадьбы, которую Кванту предстояло увидеть через полчаса, через 20 минут, через 15…
- Успокойтесь, Володя! Я не настроился увидеть замок с башнями. Я буду рад и землянке, если в ней тепло, - сказал он, устав от извинений.
- Не уберегли наши предки Россию, - снял с себя необходимость извиняться Владимир на въезде в усадьбу.
 
Это был старый забор-частокол и проём в заборе вместо ворот. К дому вела проезжая дорожка (некогда аллея между шпалерами какой-нибудь туи, которая вымерзла лет сто назад вместе с дворянскими обычаями этого места). По сторонам дорожки выросли непарадные деревья, разреженные ради отопления… да, отопления вот того дома, у коего прогнулся конёк в срединной части, точно хребет у старой борзой.

И открылся глазам просторный дом с центральным фронтоном и двумя флигелями, левый из которых окнами ослеп, ибо их заколотили горбылём, и крышею прохудился. Вон там дыра. Нет, не такая уж смертельная: но голуби и вороны могут в эту брешь залетать. А также снег. И дождь. И ветреная осенняя листва.

- Слева-то я не буду починять флигель: там у меня в одной комнате утеплённый омшаник, зимой пчёл держу, а в остальном и нужды нет.
Ага, и звёздный свет… если отдельной пчеле захочется в бессонную ночь выглянуть из общественного улья и поглядеть ввысь. И солнцу легко полыхнуть в эту занозную брешь - в эту ямь - лёгким и щедрым светом в полуденное летнее время, сообразил Квант, изучая местность и всю космическую обстановку.

Зато правый флигель выглядел жилым - с крашенными стенами и залатанной кровлей.
Центральная "парадная" часть обширного дома не имела провалов, но и краски на неё не хватило. Облицовочные дощечки на фасаде уложены галочками, как паркет.
Хозяин церемонным жестом пропустил гостя в покои и далее повёл направо. В центральной части был просторный холодный холл, здесь стоял рояль под чехлом и возле стены притулились два набитых чем-то мешка. Хозяин и гость вступили в покои жилого флигеля. Запах здесь был приятным, и кто-то замяукал басом за дверью, когда они снимали в прихожке верхнюю одежду.

Их встретил голый кот с испуганными или возмущёнными огромными очами. По его телу пробегали бархатные морщинки.
- Прошу любить и жаловать - мой кот Эльфик, петербургский сфинкс.
Кот сильно соскучился по хозяину за его недолгое отсутствие и задрожал от нежности и тоски. Владимир взял его на руки.
- Порода кошачья, а душа собачья, - точно заметил Владимир, глядя коту в измученные любовью глаза.

Оглядевшись в чужом доме, Квант подошёл к портрету Арсения Марсовича Бессонова. "На правом поле чуть с белилами переборщил", - подумал с неприязнью о себе. Но тут же успокоился, потому что лицом и фигурой помещик получился красивым, то есть волшебным.

Живопись не только прописала его индивидуальные черты, но заявила о чуде: вот не было такого человека на свете, а потом он появился, и его можно разглядеть, он был настоящий! Это волшебный факт! А потом он опять нырнул за кулисы, но портрет о нём остался.

Художник выражает удивление. Чудо существования данного персонажа выражено освещением и не обязательными, своевольными мелочами (например, складками на пиджаке, маленьким бликом у зрачка). Ну и конечно, выражением лица - тоже волшебным, потому что своевольным. Выражение лица докладывает нам о том, с каким чувством живёт этот человек, как переживает собственное появление на сцене жизни.
Радуется или печалится, обнадёжился или растерялся, озлобился или на всё беспечно плюнул… А есть персонажи, которые ничего не думают о своём появлении на свет, но озабочены социальными условностями: чинами, наградами, деньгами…  Такие персонажи требуют от живописца, чтобы портрет ярче показывал их общественный статус, богатство и важность. (О том, что в этой вселенной они, герои портретов, могли вообще не появиться, им некогда задуматься: они делами заняты.)

Именно таким, то есть наивным, социально-доверчивым и важным предстал на холсте помещик Бессонов. И всё же Квант прибавил ему толику обаяния, применив иконописный приём посредством нескольких слоёв лака. Теперь лицо помещика таинственно высвечивается из глубины полотна - и мерцает. Квант ещё усилил ему взор, добавив глубины в зрачок.

- Отчего портрет висит набекрень? - машинально спросил и поправил картину.
- Сие в-третьих неизвестно! - живо отозвался Владимир, ставя на овальный стол блюдо с закусками. - Я его повешу аккуратненько так... но стоит мне отвлечься или задремать - опаньки! он опять скособочился! Корпускулярная сила! Магнетизм и вибрации! Короче, хрен его знает, почему он так себя ведёт. Мне кажется, будто в эту картину мой пращур самолично поселился. И понимаешь, он глядит на меня оттуда, и я взгляд его ощущаю. Мороз по коже.

Между делом Владимир надел шлафрок - парадно-выходной барский халат (кажется, у Обломова был подобный). Квант, бегая глазами туда-сюда, попытался заметить родственное сходство между двумя помещиками, но явного не обнаружил. Приметил две колоды карт на подоконнике. Хозяин перехватил этот взгляд и сделал небрежный жест рукой.

- Дуемся в картишки по-соседски долгими вечерами. Арсений Марсович был вообще заядлый игрок. Он родился в 1879-м году, а в 1907-м он своё поместье проиграл. Да-с, в пух, - Владимир с укоризной кивнул на портрет.

Квант прикинул долевое участие правды и вымысла в этом рассказе, а Владимир поставил на стол запотевший графин из холодильника; две рюмки уже стояли на рабочих местах. Хлеб, сыр и колбаса для бутербродов, селёдка под шубой, половинки варёных яиц под майонезом и холодная картошка четвертинками.

- Я не буду, - сказал Квант относительно водки.
- Отчего же? Заночуешь тут. Я уж нынче за руль не сяду. Зима, куда торопиться.
Хозяин, ещё не выпив, перешёл на "ты". Квант боялся пить после обнаружения в себе жертвенности. Он испугался, что в пароксизме щедрости выскажет нечто сокровенное или подарит банковскую карточку (Владимир и его жилище вызывали в нём острое желание помочь).
 
Высказать сокровенное он боялся не по причине духовной скупости, а потому что можно своё сокровенное ненароком исказить. А ещё плохо получится, если собеседник ничего не поймёт в этом сокровенном. Тогда оно прозвучит напрасно, и это будет похоже на исповедь в зоопарке.

Хозяин наполнил две рюмки и поднял тост за встречу. Квант пригубил водки и вернул полную рюмку на стол.
- Ты не пьёшь, это нехорошо. Ты пей и закусывай, - наставительно произнёс хозяин и бросился поедать свою бедную снедь с необычайной скоростью.
- Как же мы находимся в проигранном поместье? - спросил Квант, глядя на голодного хозяина.

- А он его отыграл. Да-с! Прабабка мне, ребёночку, рассказывала всю эту историю. Это уже предание седой старины. Единственный раз в жизни дед Арсений сорвал крупный банк. Играли в штос. Глупая игра, но очень азартная. Арсений вообще был азартным. У него было две страсти: карты и цыганки.

Собеседники одновременно взглянули на портрет. Арсений Марсович опять висел криво, но Владимир махнул рукой. В комнате было прохладно. Квант заново осмотрел обстановку. Старинный резной буфет, обеденный стол и диван с высокой вычурной спинкой относились к эпохе портрета, остальные предметы родились в советское или рыночное время. Старинные предметы были сделаны с душой, а те, которые позже, - индустриально.

Две ребристые тепловые батареи под окнами не очень справлялись: комната большая, с высоким потолком, да и пол со щелями. Нижние половины окон залеплены инеем, замётаны снегом.
Владимир выпил очередную рюмку и закурил с барским выражением лица.
- Ты же хотел это… родословную мою записать.
- Рассказывай, - сухо ответил гость и положил на стол мобильник в режиме диктофона.

Сам же, для приличия посидев чуток перед рассказчиком, встал и отправился тихонько бродить по комнате. Владимир кое-как рассказал о трёх генералах: об отце, деде и прадеде Арсения Бессонова. Люди славные, судя по всему, но в пересказе Владимира судьбы и характеры этих героев Крымской войны (1853-56) и Русской-турецкой войны (1877-78) получились неинтересными.

Когда хозяин прервался на перекус, Квант символически чокнулся с ним и вышел второй дверью в подсобное помещение. (Его утомляют слова; его утешают обычные предметы.) Здесь он увидел чугунную печь для угля и потрогал - едва тёплая: пора затопить, иначе дом выстудится и голый Эльфик заболеет.

Осмотрел хозяйственный скарб: садовые инструменты, две бочки и бочонок, детали какого-то двигателя, санки, дрова, ящик с углём. Пол грязный, замусоренный.
Он тактично вернулся к столу. Хозяин возобновил рассказ и перешёл к Арсению Марсовичу, точнее сказать, к его пристрастиям и вредным привычкам. Служить и воевать Арсений Марсович категорически не хотел. Предание повествует о его болезненной влюблённости в цыганку по имени Роза, которая вместе с братьями пела и плясала в трактире у большой дороги.

Она крепко нажилась на Бессонове. После Розы была Полина, которая не так разухабисто трясла юбкой и звякала монистами, зато была томная, умела изображать загадочную мечтательность и почти полностью разорила барина. Влюблённое сердце помогало ему был рохлей и спиваться.

Поэтому не на сданную крестьянам землю, не на урожай уповал он, а на карточный выигрыш. Слушая всё это краем уха, Квант понял, что барин был пустейший малый.
Потом Владимир упомянул интересную историю с пожаром. Арсений Марсович уважал небывальщину. Пригласил он раз колдуна, который довёл до умственного экстаза дальнюю родственницу Бессоновых (Ефросинью Карповну). Колдун, сказывают, был похож на сириянина или на перса, на какого-то волхва - смуглый, с длинным носом, патлатый. Он умел угадывать спрятанную карту, предвидел будущее и, если очень попросить, воспламенял взглядом бумажку.

Вот он и поджёг за червонец газету. Поджёг и спешно вышел на улицу, потому что надышался табачным дымом до одурения. Пьяный помещик газету со стола смахнул, ногами затоптал и побежал провожать колдуна до его брички. Там он, сердечно прощаясь, расспрашивал о секретах магии, о верных способах угадывать карты, в десятый раз приглашал посещать его усадьбу, а когда окончательно простился, бросился в дом со всех ног, потому что в доме полыхал пожар.
- Это случилось в левом флигеле, где у меня теперь пчёлы. Пожар-то потушили, но там проживать без капитального ремонта уже нельзя, - завершил он историю с колдовским огнём.

Квант отключил диктофон.
- Дальше не надо. Двадцатый век меня не интересует. Предлагаю затопить печку, - проявил инициативу Квант. 
- Ну, может, попозже? - ответил хозяин, перемещаясь из кресла на диван.

Здесь он со вздохом улёгся, опустил веки и отбыл в неизвестные края. Кот притулился к нему под бочок. Владимир захрапел, Эльф густо замурлыкал. На столе остались тарелки, крошки и пустой графин.

Квант поправил портрет, убрал со стола. Потом затопил печь: на растопленные дрова кинул несколько совков угля, отрегулировал поддув и отряхнул руки. Пока возился с печкой, портрет круто покосился. Квант вернул ему горизонтальность и тоже подумал, что старый барин подселился в собственное изображение, так хорошо обновлённое стараниями Кванта.

Потом вышел на улицу осматривать поместье. Здесь было по-своему красиво. Ветер стих. Подмораживало. Первые звёзды появились над потемневшим миром. Где-то вдали брехали собаки. Снег скрипел под ногами. В разлапистом тёмном здании светилось одно окошко, выбирая из темноты ближние стволы ольховой промороженной рощицы.
Не зря он приехал. Ему надо разгадать, зачем к нему привязался Арсений Марсович. Если разгадает, попробует от него как-нибудь безобидно отвязаться. Но главное - понять.

С иным призраком, быть может, и подружиться не грех, только здесь не тот случай. Любитель карт и цыганок вряд ли при жизни или после смерти мог бы стать приятелем хмурого и нежного Кванта.

Глава 6. В чужом доме

Он поправил портрет. Это становится чем-то вроде тика. Проснулся Володя, никуда не глядя юркнул в нижний отсек толстого буфета, извлёк бутылку водки, перелил в графин и графин бережно поставил в холодильник.

"С церемониями пчеловод", - определил Квант, однако эти церемонии нравились ему. В любом случае они обряжали пьянку в одежды традиции, придавали ей театральность и культурно замедляли темп.

Холодильник показался гостю подозрительно пустым. А где я буду спать?! - спохватился Квант. Владимир сел за стол, закурил и принялся ждать охлаждения водки, только так можно было понять его терпеливо-отрешённое состояние.

- Где я буду спать? - спросил уже вслух.
- Вот тут, - хозяин указал на всё тот же диван.
- А ты где?
- Я пойду к подружке. Здесь недалеко, - ответил он.
- А кот?

- Могу тебе оставить… нет, лучше возьму с собой. А то будет нервничать, стонать.
- Как же ты отлучаешься из дому?
- Надолго не отлучаюсь. До Тулы, в крайнем варианте. Зачем?
- Тоже верно, - согласился задумчивый Квант. - Если душа в порядке, телу не следует суетиться.

- Вот-вот, верное слово, - поддакнул Владимир.
- Погоди, как ты понесёшь к подружке водочный графин? Переливать не надо было, - по-хозяйски заметил гость.
- Надо. Пускай в холодильнике завсегда охлаждается пузатый графин. А у Наташки водка и так есть: она продавщица в магазине.
- Понятно, - кивнул гость.

- В хлебнице краюха серого хлеба и пара конфет, кажется. В холодильнике найдёшь пару-тройку сырых яиц и кусочек масла. Не обессудь: я сейчас на мели.
- Знакомое дело, - мирно сказал Квант, встал со стула и поправил портрет.
Он впал в грустную, тягучую задумчивость. Он ждал ухода Владимира. (Надо было взять из дома валерьянку. Впрочем, нельзя: тут кот.)

Покурив и немного очнувшись, повращав глазами ради умственной зарядки, хозяин стал собираться на выход. Это длилось довольно долго. Чтобы не наблюдать за этим бестолковым процессом, Квант навестил печку, пошуровал кочергой по колосникам, подбросил угля. Подмёл около печки и швырнул мелкий мусор туда же, в топку. Поглядел, как вспыхнули пылинки-соринки. Прислушался. У него сердце шумно билось. Печка загудела.

Вернулся в комнату. Хозяин был уже в тёплой куртке. Он проверил всё ли в карманах и сунул за пазуху Эльфа. Кот оттуда высунул длинную хрящеватую морду и внимательно посмотрел на Кванта, прощаясь. Поразительно умное животное, несмотря на потусторонний облик.

- Бывай. Приду рано утром, потому как Наташке на работу идти спозаранок, - сказал и ушёл.
Дверью хлопнул, что отразилось в ушах Кванта: появился гул. Он потёр уши. Проснулись ходики. Проснулась мышь где-то за обоями или внутри стены - шорох и пробежка; всё у неё быстренько-быстренько.

Портрет съехал набекрень прямо на глазах у Кванта. Потом что-то шипело в тишине, словно точки пространства вскипали, силясь расширить комнату. А комната не поддавалась.

Лампочка над столом моргнула, но выправилась. Он впервые обратил на неё внимание. Вместо абажура - проволочный каркас и на нём женская летняя юбка с оборочкой. Если не бояться яркой лампочки, можно сколько угодно смотреть под юбку, ничего не понимая.

А может, гудит или шипит именно лампочка? Может быть, ей трудно даётся эта задача - непрерывно гореть?
Комната напрягалась, и тишина давила на голову. И дом напрягся: где-то треснуло, щёлкнуло. Наверно, мороз корёжит деревянные части старого строения.
Квант осмотрелся, угадывая, с какой стороны явится угроза. Встал ногами на диван и задёрнул занавески. Повторил те же действия на другом окне, пододвинув туда стул. Нашёл в буфете свечку и спички - положил посредине стола, чтобы не долго искать, если что. В качестве подсвечника поставил на стол пустую бутылку, пахнущую водкой.

Мобильник сунул под подушку, чтобы сразу достать. Разобрался с газовой плитой, стоящей в углу комнаты, и поставил чайник. Воду зачерпнул из бочки в подсобке. Вода вкусная, холодная - из глубокого родника. Ещё раз печку проверил - поддувало призакрыл, чтобы утишить процесс горения.
 
Вернулся в комнату и поискал книжку для почитать на ночь. Книжки стояли на одинокой полке; рядом с ними примостился кувшинчик с вечным сухим цветком. Только он загляделся на корешки, за спиной раздался резкий щелчок, точно выстрел. Квант похолодел и обернулся. На миг он увидел на стене большое страшное лицо - словно прозрачную фреску. Лицо хотело произнести слово, оно открыло рот, но не сказав ничего, исчезло.

Чайник шумел и бормотал пузырьками на своём дне. Квант взялся искать чай. Надо было занять себя. На шее у него и на затылке замёрзла кожа. Но поддаваться испугу нельзя. Его проверяют, ничего страшного. Сейчас надо заварить чаёк. Вот так. Пусть одна кружка будет заварочной, а вторая питьевой. Заварного чайника не нашёл, да как-то уже решил не углубляться в просторный буфет, чтобы лопатки не подставлять неизвестным силам. Лучше крутиться, оглядываться, шевелиться. Авось не прицелятся в затылок, вернее - в душу. То есть, они захотят попасть в точку страха, в испуганный ум, в исток воображения - и тогда человек рухнет или сойдёт с ума. Звуком захотят попасть. Или образом. Или словом - есть убийственные логосы на свете.

Он заварил чай, стараясь двигаться и комментировать свои действия в обычной своей "одинокой" манере, ибо он часто рассказывает себе о милых пустяках. Даже детская привычка может послужить щитом, бронёй. Ничем не надо гнушаться. А пуще всего надо хранить в себе ясность ума.

Если быть глупым и твёрдым - вражеское зловредное чудо расколет сознание Кванта, как орех, как стеклянный стакан. Если быть слишком доверчивым и послушным - можно сойти с ума по иной причине: сознание сольётся с чужой сущностью (сотворившей пугающее чудо).

Нет, надо видеть и не терять самостоятельности. Так управляет сознанием канатоходец, который должен видеть пропасть под собой, но не должен этой пропастью увлечься.

Он снова отвлёкся на книжки, но к той стене, где возникал образ, повернулся не спиной, а боком. "Одиссея капитана Блада", - прочитал на сером потёртом корешке. Школьная книжка, а название взрослое. Блад - это "кровь", и, возможно, звук этого слова связан с названием старинного женского занятия. А также со словом "блуд". Капитан Блуд.

Он старался занять ум пустяками, но тут в дверь комнаты постучали - громкие удары. Никакого стеснения. В этом стуке слышалось пренебрежение к правилам жизни, потому что недопустимо стучать в дверь, если никто с улицы не входил в дом! Если ничьи шаги не раздавались в коридоре за дверью. Это сознательная наглость.
По спине Кванта побежали холодные мурашки. Он скосил туда взор и заметил крючок на двери - надо закрыть. Тихо метнулся и опустил крючок в петлю.

Их разделяла только дверь. И оба, незнаемые, так стояли, не шелохнувшись, какое-то время. Кванта изнутри сотрясали удары сердца, он едва дышал. Потом дверь глухо вздрогнула, как если бы её толкнули могучим плечом. Квант отпрянул. Крючок едва не выскочил из петли.

И тогда он вернулся к полке с книгами. "Делай что хочешь", - телепатировал неизвестному. Рядом с капитаном Бладом располагались "Цветы запоздалые". Он открыл последнюю страницу: "Княжна Маруся умерла, не прожив в Южной Франции и трех дней".

Как это надоело! У героя с барышней что-то не сложилось, она умерла, он свою жизнь пересматривает и видит бессмысленность своего прошлого, ибо он проморгал свою любовь, прошляпил - ах, ах! А если бы не прошляпил, тогда его жизнь сложилась бы содержательно?! Благодаря барышне?! И это говорит мужчина?!

Авторы с ума посходили, слюнявые романтики, душещипатели галантные, лжецы. Если бы человек на правду старался смотреть, а не под юбку заглядывать, может, умней оказался бы. Над столом как раз она висит, из-под неё свет льётся. И возле книг цветок запоздалый, сухой бессмертник собирает многолетнюю пыль.
В дверь так шарахнули, что комната вздрогнула, - будто мешком с песком. Хорошо, что враг её толкает, а не тянет на себя: крючок бы не выдержал. Толкай, пихай: дверь толстая, стена ещё толще!

Далее Тургенев "Дворянское гнездо" - ну, вообще осатанели: перед смертью и почитать нечего! Квант возмутился, но успел догадаться, что находится как раз в таком гнезде.

Портрет съехал совсем набок. Час от часу не легче. "Народный календарь для сбора лекарственных растений". Ага, увлекательно. Кожа на Кванте зябла от ожидания ужаса, но Квант взял отчуждённой рукой книжку и отправился на диван. Улёгся, точно в углу фронтового окопа. Вперился в страницу. Буквы дрожали, двоились; он их останавливал и собирал воедино усилием взора.
 
"Корневище аира болотного…" - нет, не хватает храбрости читать про корневище. Лекарственные растения стали далёкими, дальше звёзд. Просто, ему совсем не до лекарств. (Если на тебя едет танк, возникнут ли мысли о лекарственных растениях?)
Лампочка плавно померкла, вежливо успев пояснить, что больше светить не будет. Квант прижался спиной к спинке дивана, книгу выпустил из руки, она шлёпнулась на пол, и настала живая тишина. Враг, должно быть, оставил дверь в покое и затеял иной подход к жертве.

О да, жертва! Зачем он сюда приехал? Так ли ему важно узнать, какие проблемы мучают покойника Бессонова?! Кто такой Бессонов, зачем он Кванту понадобился? Ни за чем. Это лишь предлог, чтобы себя подставить под удар, оказаться жертвой!
Призрак заманил его в берлогу, потрогав его кисточки в мастерской. О, какой тонкий, мастерский ход! И Квант не устоял: купил билет аж до Тулы! Не в булочную пошёл, не в баню - а в Тулу ему приспичило! Туда тебе и дорога, балбес! Тебя опять надули, как шарик, - смотри не лопни теперь от страха!

Так он отчитывал себя, навострив слух. К нему подбирались. Тишина меняла тон, воздух тёк по лицу и останавливался. Он вспомнил про фонарик в мобильном телефоне, выхватил из-под головы и включил.

Высветил перед собой лицо, белое, как мел, - то самое, что возникло на стене. И рот был также открыт ради крика или смертного вздоха. И всё это он, Бессонов, признал Квант. Знакомый разрез глаз, мешковатость… но уже не портрет, созданный художником, а гипсовый посмертный слепок. В тот век это было модно.
 
Посмертная маска смотрела на Кванта и как-то видела его. Слепок помещика переместился ближе и чуть склонился набок. (По примеру портрета.)
- Молодец, что пришёл. Я звал тебя, - раздался колодезный, глубокий голос.
- Как ты говоришь? - прошептал Квант.

- Маска молчит: маска это всего лишь витрина, личина, чтобы ты знал, где я нахожусь. А я научился шаркать по полу, как делают старики. Могу скрипеть и трещать, выть ветром, петь голосом. Я запускаю сквозняк, а потом - лавину звуков.
В комнате загрохотали раскаты грозы. Квант втянул голову в плечи, ожидая падения потолка и обломков неба.

- Тренировка. Я превращаю волевое усилие в материальное действие. Передвигаю предметы: начал с пушинок, потом бумажки, потом карандаши, потом…
Мобильник вырвался из руки, отлетел в сторону маски и направил свой яркий луч Кванту в глаза.

- Не серчай. Не имею намерения с тобой ссориться. Напротив, имею предложить содружество.
- Отдай мобильник!
- Изволь.

Телефон вернулся ему в руку - привычный, давно обласканный пальцами гладкий предмет. Кванту показалось, что маска теперь сама светится - он выключил фонарик и увидел маску Бессонова, которая стала светиться, будто луна. И ясная ночь открыла свой филиал в комнате. Проявились очертания предметов: край стола, гнутый стул, крупные складки ворсистого одеяла. Но не просто складки…
Он вгляделся в них и увидел холмистую травяную степь - широкую и далёкую - до самого чёрного горизонта. Вблизи, на склоне гребня, Квант разглядел ковыль, пион, донник, эспарцет, щавель конский… Ветер пробежал по степи и навёл на ковыль переменный лоск.
 
Изумление оцепенило Кванта. Чтобы сбросить его, он пошевелился, и тогда холмистая степь исчезла, уступив место изначальному одеялу.
Лицо висело надо стулом, на той высоте, как если бы тут сидел Бессонов.
- Что тебе нужно, усопший человек? - спросил Квант простуженным голосом.
- Потом скажу, во благовременье. Видишь, Володька убежал к зазнобушке своей. Сколь верно сложились обстоятельства, как по нотам!

Квант не мог понять из какого источника излетает голос. Похоже, не из какого: так звучит комната, служа призраку рупором. 
- Пошли, я покажу тебе свою жизнь.
- Не стоит беспокоиться, мне своей достаточно, - сказал нелюбопытный Квант.
- Ты обретёшь старинный клад!

- У меня всё есть, - сказал нежадный Квант.
- Я покажу тебе фрески. Бесподобные фрески, невиданные на Руси!
- Пойдём, - Квант отбросил одеяло и поднялся, понимая, что скоро попадёт в ловушку, но он уже согласился быть жертвой.
Разумеется, его влекло желание увидеть старинное искусство, но не только: он устал от уговоров и готов был уступить чужой необходимости.
- Оденься потеплей, - прошептал призрак.

Глава 7. Потёмки

Многие художники полюбили медово-янтарный колер для изображения кожи рук и лица и применяли его на портретах вне зависимости от модели. И на портрете Арсения Марсовича такой же колер. Но призрак, напротив, был бледен, словно штукатурка, и слегка прозрачен. (Сибирские грузди сырого посола бывают как раз такие.)

Он задумался о правильном цвете (на будущее) и стал рассматривать маску, но она исчезла. Квант вышел в прихожку и оделся, положив лучистый мобильник на пол.
"На тот свет иттить - не котомки шить", - вспомнил фразу Павла Первого, сказанную за несколько часов до гибели. (Тоже, выходит, жертвенный человек, несмотря на то, что император.) Поднял с пола фонарик и двинулся на выход, узенько рассекая темноту.

- Нет, любезный, на улицу нам не надобно. Следуй в левый флигель внутренним ходом, - голосом взялся управлять помещик.
- А ты куда пропал?

- Я здесь, но свой лик являть мне непросто, и я не могу это делать постоянно.
Квант пересёк большой звучный холл, где дыхание стало морозным, толкнул тяжёлую дверь в левый флигель и попал в прихожую, заваленную мешками и коробками - сколько же хлама образует безалаберный человек!

- Отгреби мешки в северном углу, там лаз в погреба, - раздался голос где-то рядом.
Квант посветил туда-сюда по углам.
- Где северный?
- Здесь.

Всякий предмет, любое прикосновение к вещи вызывало в нём смертную тоску. Он переложил комья тряпья из одного угла в другой и в полу обнажился квадратный щит с кольцом. Квант с большим трудом поднял его, а там открылась лестница - не деревянная, как ожидал, а каменная, вековечная.
- Пошли - подтолкнул голос.

Маленький луч утонул в залежах темноты. Луча хватало только на выявление трёх-четырёх ступеней да нешироких полос каменного пола слева и справа от лестницы. Квант остановился. Ему стало жаль себя - куда он идёт?
Помещик исчез. Вокруг слишком тихо.

- Арсений Марсович, отзовись! Ты где? - Квант постоял, прислушался и продолжил начатый путь.
Вскоре он ощутил прохладу. Воздух и тишина стали влажными, будто в гроте. Ещё несколько шагов - и ступени из-под его ног ушли под воду и скрылись там.
Всё, наверное. Он резко посветил направо, откуда раздался плеск воды. Появилась чёрная лодка с гребцом, который сидел спиной к движению и медленно взмахивал вёслами. Сутулый человек в капюшоне.

Лодка причалила к лестнице, Квант перешагнул борт и ступил в неё. Покачнулся, но удержал равновесие и сел на банку. Поднял глаза и направил фонарь в лицо перевозчику.

Это был Арсений Бессонов, несомненно он, только уже не призрак, и не маска, а труп. Лицо напудрил, чтобы скрыть трупные пятна. Веки сомкнул.
Квант поначалу не тому удивился, что за вёслами сидит покойник, а тому, что он ведёт лодку без глаз, на слух. Возчик веслом оттолкнулся от лестницы, и лодка развернулась носом во тьму.

Плеск вёсел; шорох и шелест воды, разбегающейся от корпуса лодки параболической дугой... А где потолок? Но слабый луч до перекрытий не дотянулся. Квант выключил фонарик, чтобы сберечь аккумулятор, да и всё равно здесь ничего не видать.
Вскоре мерная череда звуков стала восприниматься, как трансовая музыка. Тревога притихла в нём, словно сердце зажмурилось. Квант всматривался в сторону гребца, но никого и ничего не видел. Тьма была непроницаемой. Может, всё вообще закончилось? Он включил на миг фонарик - нет, всё существует, но своеобразно, как бы в чернилах чужого ума.

Долго звучали вёсла. От скуки воображение Кванта размещало в темноте серебристые фигурки и сказочные здания, на короткое время. Квант не настаивал на их существовании, и они пропадали.

В этой темноте вроде бы ничего нет, но любая реальность пребывает здесь в готовности родиться. Стоит напрячь воображение - и появляется некий новый мир со своим временем и устройством. И покуда усилие ума продолжается, этот новый мир существует.

Кванта пронзила догадка: он плывёт в темноте, которая была до его рождения.
Не выдержал: снова включил фонарик и посветил на Бессонова. На сей раз глаза у покойного оказались открыты и блеснули в ответ фонарику. Живой! Это было настолько неожиданно, что Квант закричал истошно, как возмущённое дитя.
 
- Куда ты меня везёшь?!
Голос, правда, не прозвучал, тем не менее Бессонов пожал плечами.
- Послушай, пусти меня к себе, - голос Бессонова ясно прозвучал над водой.
- Ты и так самочинно прижился у меня в мастерской, - ответил Квант.
- Нет, мастерская - это мелочь, я говорю о сознании.

Плеск вёсел как-то стал светиться и мерцать красноватым оттенком, будто вино.
- По какому праву? - Квант назло направил холодный луч прямо ему в глаза.
Бессонов опустил голову, его бледные губы скривились в улыбке.
- Так, без права… по-человечески.
Плеск вёсел окрасился голубым свечением.

- Я не исправиться хочу, с этим уже поздно. Я хочу побыть человеком. Просто побыть. Мой земной шанс истрачен. Пусти меня в свою душу, не отринь страждущего!
- Ты для меня чужой, - печально ответил Квант. 
- А ты пожалей! - взмолился покойник.
- Никогда! Ты - сладострастник, а это плохие люди, - Квант подвёл итог.

И повисло молчание. До него стало доходить слово "никогда", которое он невольно произнёс. Оно морозило ему душу. "Никогда" - самое безжалостное, беспощадное слово.

Вода на лопасти весла меняла оттенки в зависимости от надежд - и вот погасла. Движения вёсел прекратились. Бессонов замер, то ли погружаясь в сон, то ли погружаясь в отчаяние - в такое замкнутое, внутреннее отчаяние, когда не остаётся сил ни на какое действие; когда остаётся только исчезнуть.

На Кванта обречённо глядел склонённый капюшон, под которым находилась голова. То ли живая, то ли мёртвая, сокрушённая голова.
- Ладно, - сказал Квант, изнывая от жалости и тоски. - Я согласен.
- Ты настоящий друг, - был глухой ответ.
Помещик поднял голову. Его глаза сверкали слезами. Квант погасил свет, не в силах наблюдать слёзы усопшего человека.

И вскоре возобновился плеск вёсел. И стало светать вокруг, аккуратно, с такой нежной постепенностью, что сама эта тишайшая равномерность равнялась чуду.
Появился берег за чёрной водой. Появился шёлковый отблеск на воде. Наверху оказался тёмный небосвод с меркнущими утренними звёздами. Квант являлся куда-то в чужой век.

Обозначился храм на холме, деревня на склоне, а ниже кудрявились ракиты: там, стало быть, пруд и речка. А вон и поместье, уже известное Кванту, крытое свежим тёсом - новенький дом Бессоновых.

Когда причалили к мостку, помещик пригорюнился и долго молчал. Туман к ним приполз по воде и окутал. Тишина стояла несусветная. В тумане пропал весь Бессонов, только край рукава темнел сквозь белую мглу, да ноги в яловых коротких сапожках упирались в дощатое днище ладьи.

- Зачем приехали мы сюда? - не утерпел Квант.
- Чтобы ты кралечку мою повидал, Розу. Тогда простил бы мне все мои глупости. Понял бы, каково это жить с пылающим сердцем.
- Тебя никто не призывал жить с пылающим сердцем. Ты сам на обманный огонь прилетел, вот и не жалуйся на обгорелые крылышки. Я-то думал ты в разум вошёл, а ты обмануть меня задумал?!

- Погоди, не серчай. Там сейчас у папеньки большая игра идёт. Они всю ночь сидят. На столе золотые монеты вавилонскими башнями громоздятся, багдадскими минаретами... А ты скажешь, будто ты проезжий человек и в трактире лошадей оставил. Ты скажешь, будто пришёл к ним потому что прослышал о большой игре у генерала Марса Романовича Бессонова, дескать пришёл засвидетельствовать ему своё почтение, да заодно и в картишки перекинуться.

- Это ещё зачем? - не поверил своим ушам Квант.
- Я тебе все ходы подскажу. Мы уйму денег заграбастаем, слово даю. А как снимешь банк, так немедленно вывезу тебя обратно в двадцать первый век.
Ошалелый Квант вертел головой. Сейчас ему показалось, что Бессонов нарочно, по своей воле окутался туманом, чтобы не было видно его подлого лица, его трупной улыбки.

- Я требую, чтобы ты вернул меня в поместье! Немедленно! - голос Кванта задрожал от возмущения.
-  Погоди, душа-человек! - не унимался Бессонов и две стиснутые руки высунул из облака. - Если не умеешь в карты играть - ладно, я тебе другое скажу. Только не спеши, вдумайся. Другого шанса у нас больше не будет. Я знаю, где зарыт клад: золотой кубок и сабля с яхонтами на рукоятке.

Квант понимал, что находится внутри наваждения, в центре колдовской области, куда его обманом затащил Бессонов, которому смерть не пошла в науку. Как был негодяем, таким и остался... ему троянский конь был нужен. И он нашёл для этого Кванта, чтобы в карты поиграть.

В разрыве тумана показалась деревня Бессоновка - тихая, неподвижная.
- Я отказываюсь от своего обещания, - жёстко произнёс Квант. - Ты обманщик, и я вправе отменить данное тебе слово, которое ты выпросил у меня, разыграв раскаяние и боль.

- Клад, разлюбезный мой человек! Ты оглох? Ты забыл чудесные русские слова?! Золото, яхонты! На всю жизнь обеспечен будешь, только на полчаса меня послушайся! - затряс отдельными руками помещик.
И тогда Кванта прорвало, возмущение переполнило его. 
- Гадина ты, а не помещик!
- Согласен, - вздохнул тот.

- Мошенник ты, а не труп. Не офицерский сын, а шулер. Не юноша влюблённый, а пожилой развратник. И если обманным способом ты проникнешь в моё сознание, я буду судить и проклинать тебя.
- За что?

- За то, что жил чужим трудом и крестьян разорял, за то, что землю отцов проиграл в карты, за то, что собственную судьбу и Россию пропил. Вот и не принимает тебя земля, и небо не принимает. Никому ты не интересен, включая самого себя. Ты - клубок пороков, которые ты именуешь "страданиями". Лжец!

Кванту надоело тратить речь на мерзавца. Он склонился над бортом, ладонью зачерпнул воды и плеснул на притихшего Бессонова сквозь белую пелену. Туман рассеялся - никого. Берег стал меркнуть, и небо стало гаснуть.
- Выведи меня отсюда, - поспешно закричал Квант. - Сделай хоть одно пристойное дело!

Однако понимал, что ответа не будет. Бессонов обиделся - обиделся на него за то, что обман не удался.
А дома котёнок мечется в одиночестве. У Мартына, правда, есть второй ключ, засуетился Квант. Включил послушный аппаратик - забрезжил экран, засветились маленькие кнопки. Непослушной рукой со второй лишь попытки ему удалось набрать номер… ну?

"Извините, в данное время вы находитесь вне зоны действия сети. Перезвоните позже". Знакомый фирменный голос. Вибрации этого голоса разбежались от аппаратика радужными кольцами.

Квант. Глава 8. Колдовская вода

"Извините, в данное время вы находитесь вне зоны действия сети. Перезвоните позже". И в этот миг волшебство распалось. Квант стоял на подвальной лестнице, и только его голова торчала над полом. Он глядел во тьму флигеля с великим облегчением, словно выбрался из могилы.

Котёнок, Мартын и телефонная фраза освободили его от Бессоновских чар. Иначе, неизвестно что могло бы случиться… Квант крепко попался, и у него для погружения в чужие чары есть всё необходимое: у него развито воображение, он отзывчив и, вообще, он - жертва.

А вот если бы не было у него дорогих лиц, освободился бы он? Может быть, и нет. Известно, что некоторые люди навсегда исчезают на ровном месте.
Он вернулся в комнату, поставил чайник и послушал, как стучит его сердце. Свет горел под юбкой.

"Ясно, - сказал он себе, - призрак в моей персоне обрёл игрушку, источник энергопитания и тело для подселения. Вероятно, теперь он оставит меня в покое, потому что он проиграл".

Была ещё одна причина, которая определила проигрыш Бессонова и освобождение Кванта: он отрёкся от всех предложенных соблазнов. А ведь они тоже отрывают от реальности и не слабее колдовства. Хотя формального искажения мира не происходит, но смысловое искажение такое же страшное, если не страшней. Куда могут завести соблазны? В смерть, в один из худших её видов. А кто шаткому человеку предлагает их? Какие Бессоновы?

Он заварил чай и нашёл в хлебнице подсохшую конфету. Приготовился это всё употребить, но застыл над столом, заново переживая путешествие по колдовской воде. Вспомнил метаморфозы лица, накрытого капюшоном. То оно мёртвое, то живое, то глядящее лукавым взором из-под мёртвых глаз. Это лицо менялось под воздействием луча фонарика… нет! Под воздействием глаз Кванта. Оно разыгрывало перед Квантом заумный спектакль.

В некую минуту оно стало совсем неподвижным, будто каменным, только с малой щетиной. И цвет у него был серый, зеленоватый, сизый. И веки были опущены - так Бессонов изображал важное, многозначительное отсутствие себя. Бессонов якобы ушёл, а лицо оставил (дежурить в этом мире), и оно стало сизым небритым камнем. У него это страшно получилось. Кванту не терпелось вернуться домой и надеть Шлем Умзора, чтобы рассмотреть малые подробности видений.
 
Чай остыл, конфета в пальцах согрелась… он вспомнил деревню Бессоновку на холме, виденную полчаса назад, - она выглядела полупрозрачной и была окутана лёгкой дымкой, словно приснилась. Но ведь они подплыли к ней на лодке… значит, вода и лодка тоже были внушёнными.

Но способен ли помещик Бессонов, любитель цыганок и карточных кутежей, создавать подобные виды? Нет. Значит, он раскрыл воображение Кванта - раскрыл таким способом, что Квант увидел своё воображение как внешний объект. Со стороны.
Но это один из приёмов смерти, ибо она выворачивает душу человека наизнанку, и то, что было внутренним, становится внешним. Образы и чувства человека превращаются в животных (загробной) природы. Фауна сознания.

Портрет помещика резко покосился. Но Квант не стал реагировать на конвульсии призрака. На часах 3.15. Комната начала выстывать, но печку он тоже не будет топить. Ему здесь уже прискучило находиться. Он затосковал о доме. Бесчувственно съел конфету, глотнул чай и задумался о котёнке. Нежнейшая, ласковая любовь наполнила его сердце. (Удивительно, какими чувствами обменивается человек и собака, человек и кошка. Нет любви чище на земле.

Человека любить трудней, поскольку почти во всех людях сидит гордыня и подчас вылезает колючками. А собака любит своего хозяина-друга непротиворечиво, на основе бескорыстной симпатии. Человека и животное объединяет любовь на основе сочувствия и желания друг друга обрадовать. И здесь ещё работает удивление человека перед мохнатой душой животного. А животное удивляется тому, что душа человека не в шерсть наряжена, а в слова.) Ничего, скоро вернётся Володя и отвезёт Кванта на станцию, там он сядет на поезд и поедет домой, к своему котёнку - когтёнку.

Но пока он ещё здесь, и у него полночи впереди. Он должен кое-с-чем разобраться (в себе). Колдовское приключение что-то изменило в нём. Он коснулся жизни с незнакомой стороны.
 
Принялся шагать из угла в угол, исполненный интригующего ожидания. К нему исподволь подступала идея, некое открытие. Пока он видел эту идею как предутренний свет, как предвестие.

Во-первых, творчество и жертвенность как-то связаны. Ага, творчество не верит в смерть, поэтому творческому человеку легче быть щедрым и не боятся смерти. (Это была хорошая понятийная находка.)

А вот и сама идея пришла, открытие. Нам наврали про смерть. Это не то, о чём докладывают учёные (смакователи трупов) и наивные обыватели (созерцатели могил).
Это путешествие в правду. И должно быть связано с ожиданием лучшего (если человек честен).

Надо различать смерть и умирание. Умирание принадлежит земной жизни, это выход отсюда - через распад, боль, страх одиночества. Земной мир бесплатно не отпускает (как мафия), и потому умирание безобразно. Но прошедший через трудное прощание, переступает порог смерти и выходит к свету. Сначала - к свету правды. Затем - к свету истины - к Божественному свету.

Смерть - это граница иного бытия, которое само по себе может быть прекрасным.
Какой тут сон! На часах 4.10. Всё же решил печку затопить, а то Володя вернётся с лысым котом, а тут холодно. 

В сердце после сделанного открытия стало тесно: воздуха, и света, и какого-то волнения накачали. А почему к нему пришло открытие именно сейчас? Наверное, потому, что он оказался подготовлен - случайно, благодаря Бессонову. Колдовское переживание сломало клетку, в которой живёт птичка-сознание. И птичка обрела свободу летать.

Так творческие и волшебные переживания наделяют сознание расширенными правами.
Портрет Бессонова повис вертикально. Квант подмигнул ему и пошёл в рабочие сени печку затопить. Это был долгий процесс. Квант не торопясь освободил её от старой золы, от скопившихся там гвоздей (этот мусор ясно говорил о неряшливости хозяина). Потом дровяной костёр сложил, потом уголь разжёг на дровах. Засмотрелся на огонь - как он сквозь уголь маленькими язычками сначала выглядывал, а потом вовсю разгорелся. Огонь по-своему подтверждал открытие Кванта.

Вскоре пришёл Володя. Замшевый Эльфик посмотрел на Кванта огромными прозрачными очами.
- С добрым утром! Как ночка прошла? - Володя поправил портрет пращура на стене.
- Быстро, и спать не пришлось.
- Отчего так?
- То мысли, то мелкие хлопоты.
- У меня тоже, с Наташкой ругался. Спасибо, что печку раскочегарил.
- От скуки.
- А мне было не до скуки. Полночи ругались мы с Наташкой, полночи мирились.
- Нормальный ход, - высказался Квант, имеющий о семейной жизни самые общие представления.

- Итак, нам с тобой надо попасть на вокзал пол-девятого, а сейчас шесть часов, - задумчиво произнёс Владимир. - Что будем делать? О, телек будем смотреть, сериал идёт интересный.
- Так у тебя ж телека нет? - удивился Квант.
- Есть, - с чувством большого хитреца произнёс хозяин и открыл створки резного буфета.

В животе буфета оказался телевизор. И действительно шло кино. И это оказалось такое кино, что пару раз Кванта чуть не вывернуло наизнанку. У Володи крепкие нервы, и он просто наблюдал, как внимательный телезритель.
Вот так бывает в жизни: идут какие-то события, у них связка, свой почерк, и человек на них настраивается, и вдруг включается в этот поток посторонняя властная вещь - и всё разрушено. Телевизор нередко играет роль такой властной посторонней силы.

Вот сюжет фильма. Секта "Судного дня" закопалась в песчаный холм. Одиннадцать женщин и руководитель - харизматический, мрачный Игнат, преданный мечтатель о конце света. Они обосновались в большой пещере, а рядом сделали маленькую - для молитвы и совокуплений. Все женщины были молоды.

Каждый день Игнат призывал их к терпению и переносил конец света на следующую неделю. "Чую, близко уже, уже на пороге!"

Чтобы занять себя, они по возможности часто занимались сексом. Игнат оказался двужильным самцом. Из малой пещеры каждую ночь раздавались половые стоны… и всё бы так продолжалось, если бы одна из девушек, Раиса, не полюбила Игната всем сердцем. А когда полюбила, тогда и убила, не выдержав коллективного дележа.
Своего лидера они решили не схоронить, а съесть, чтобы с ним не расставаться. Это предложила неистовая Раиса, но остальные поддержали. Особенно понравились женщинам тушёные ягодичные части Игната. (Неужели не только любовь?! Да, они впервые от души наелись за месяц.)

И решили они так питаться в дальнейшем - то есть мужским мясом. Эти женщины давно сошли с ума, ещё когда вкапывались в песчаный холм, но сами не заметили этого. (За собой безумия почти никто не замечает.) А начался фильм с того, что возле автобусной остановки в кустарнике нашли труп мужчины с отрезанными ягодицами и гениталиями (мошонка входит в кулинарный рецепт секты "Судного дня").
 
Квант досмотрел этот шизоидный фильм просто за компанию. А впрочем, в одиночестве он тоже его досмотрел бы, ибо Кванта захватил - не умственный, не образный - а какой-то психиатрический интерес. Ради чего это придумано?

Эти одиннадцать полоумных женщин в конце фильма ещё получили себе оправдание: оказывается, каждую из них когда-то обидел мужчина, поэтому они с такой лёгкостью превратились в убийц и пожирательниц. И не судите их строго.

Сериал "След". Среди финальных титров он приметил имена сценаристов, это две женщины - и отчасти успокоился. Женщина пишет сценарий не столько душой, сколько маткой. Поэтому в женском сериале неизменно встречаются инцест, изнасилование, половое рабство и прочие базовые маточные мечты в разнообразной событийной упаковке. Также посредством сюжета сценаристки неизменно сводят с кем-то личные счёты.

Смысловое освещение комнаты изменилось. У Володи стало скучное, усталое лицо. Портрет висел горизонтально, как положено. На часах 7.20. Пора ехать.
В машине они долго молчали.

- Да, - сказал вдруг Володя, - странная всё-таки штука - жизнь!
- Только философ способен так сформулировать, - заметил Квант.
- А ты приезжай ещё, - сказал Володя тёплым голосом.
- Спасибо, вряд ли, - вздохнул Квант.

Он знал, что больше никогда сюда не приедет: просто незачем. И неохота. Пустое место.
В поезде он вспоминал не колдовское путешествие, а поганые кадры. Чьи-то кишки, оргазмические физиономии стонущих героинь, изуродованные трупы, совещание ведьм у костра.

"Женщины, да, это, конечно, успокаивает", - бормотал себе Квант, и тупо смотрел в окно, ничего там не видя.
Мысль о доме и котёнке он призывал как умственное лекарство.

Квант. Глава 9. Пропажа

А дома произошла такая встреча, такая встреча… Квант чуть не умылся слезами. Котёнок надорвался ждать его. Пищу не ел, воду не пил. Он ждал, похудел. Из глаз его излучалась тоска. И телом дрожал, когда Квант взял его на руки.
Родная комната, она же мастерская, вернула всем его чувствам тёплое умиротворение. Только икона, лежащая посреди стола, укорила: пора мол работать.

"Сделаем, сделаем", - успокоил её Квант.
И зазвенел городской телефон.
- Как ты съездил? Привет, - сказал Мартын.
- Хорошо съездил, хотя и не понятно. То есть я не понял, зачем ездил. Увидел разорённое дворянское гнездо: ветошь, мыши, призрак одного из дедушек… Где-то даже интересно.

- Да? А я с женой развожусь, - сказал Мартын.
Эта покорная боль в его голосе была знакома Кванту. Значит, Мартын полностью вернулся в себя после временной амнезии. Мартын выздоровел и счастливое беспамятство променял на здоровое несчастье.

- А что такое? Ты старое вспомнил? Или что-то новое произошло? - спросил Квант, глядя в окно.
 
Вдоль дома напротив прогуливалась молодая мама с коляской. Под крыльцом подъезда курил опухший дядька, одетый по-домашнему, в тапках. По грязному снегу бежала бездомная собака. Интересно, откуда она знает, куда ей надо? В отношении собаки этот грязноватый февральский мир одинаково не дружествен во всех направлениях. Но собака бежала с какой-то уверенностью. Что ж, ей видней, подумал Квант.
- Жалко, не могу приехать к тебе и поговорить по душам. Давление подскочило: я всё-таки ещё не полностью поправился.

- Тогда давай по телефону поговорим. Погоди, сейчас вот кофеёк налью… и поговорим, - уютным голосом ответил Квант и устроился в кухонном кресле.
Котёнок завёл на полную громкость трепетное своё мурлыкание. Квант поднёс к нему трубку, чтобы Мартын тоже услышал эту песню душевного покоя и блаженства.
 
- Тебе везёт, - признался Мартын сокрушённым голосом. - Ты неженатый, и у тебя котёнок…
- Каждый делает свой выбор, - произнёс Квант и осёкся.

Это несправедливая фраза. Чаще всего не сам человек решает, а судьба ведёт его по своему проходу между заборами обстоятельств и заводит человека в станок… в таком станке маралу режут панты. Как раз очень редко человек делает свободный и сознательный выбор в своей судьбе. И здесь главное слово "сознательный", потому что, не имея разумного понимания своей жизни, человек не может совершить свободный выбор. Для свободы нужен разум.

Квант не успел попросить прощения за нечестную фразу, ибо Мартын уже делился наболевшим. Он всё вспомнил: ночные исчезновения Валечки "потому что у подруги депрессия", мелкую упорную ложь в её лице, настороженность.

И Квант понял, о чём речь. Год назад он встретил Валечку в магазине, случайно. В её лице была измождённость. И не от физического труда, не от возраста или болезни, не от заботы о детях, но от необходимости (этого лица) следовать за нечестной душой. От необходимости выражать нечестность внутреннего мира и в то же время скрывать эту нечестность. Лицо устало от своей скверной роли и стало скверным. Он тогда едва узнал её - незнакомое, полумёртвое лицо.

- Я сказал ей, чтобы она не уповала на мою забывчивость. Я всё вспомнил. А она честно сказала мне, что ненавидит меня.
- Ты ж ещё тогда простил её.

Квант отвлекался от житейских скучных вопросов поющим котёнком.
- Простил, да, но уважение к ней потерял.
Тут Кванта что-то заело в этих рассуждениях, что-то исподволь стало раздражать его. Он увидел в позиции друга нечестность и решил это высказать, чтобы заодно и самому разобраться, в чём здесь подвох.

- Мартын, вы женаты шестнадцать или семнадцать лет. Можно ли за такой срок ни разу не изменить? Подумай перед ответом.
Тот молчал, напряжённо выбирая слова и отвергая их.
 
- Ни один человек не может хранить верность своему партнёру в течение стольких лет. Такое однообразие нам не по плечу. Мы все импульсивны, чувственны, перед Богом безответственны, самолюбивы. К тому же, внешний мир - из коммерческих и дьявольских побуждений - постоянно раздражает нашу чувственность. Мужчины идут на измену легче, потому что половая жизнь для нас почти ничего не значит. Женщина изменяет реже, зато основательней. Она не просто изменяет, она сюда целый роман домысливает, она влюбляется, потому что матка - мечтательная особа.
- А ты бы изменял? - спросил Мартын.

- Неизбежно. И даже если оставить в стороне вездесущий раздражающий соблазн, я бы не выдержал пятнадцать или двадцать лет с удовольствием ковыряться в одном и том же бабьем теле: оно для меня уподобится огороду. Первый год - праздник, а потом - супружеские обязанности. Двадцать лет исполнять супружеские обязанности я не выдержу. Я куда раньше потеряю половой интерес. Во мне угаснет мясная нежность. Тело моей жены станет привычным дополнением к моему собственному телу. И такое же отношение сложится у моей жены ко мне. Так что, на пути во дворец бракосочетаний молодожёнам следует заранее это понимать. Если мы говорим о настоящей верности, она исполняется радостно - во имя любви, а не ради морали. Сила воли не сможет исправить грустного положения вещей. Человек устаёт от всего, и от любви тоже. Могу ли я упрекнуть кого-то в этом? Не могу. Да, я изменял бы жене, и поэтому я холостой. Не люблю врать. Я чистоту люблю.

 - Понимаю. Только я всё равно ждал от неё верности, - угрюмо признался Мартын. 
- А от себя? Как ты прилип к тем девкам с Трёх вокзалов! Разве это было в рамках семейной верности?

- В рамках флирта, надеюсь.
- Не лукавь, друг мой. Если бы они были честными шлюхами, они тебя и в гостиничный номер затащили бы.
Мартын молчал. Котёнок мурлыкал.

- Жизнь - странная штука, - наконец произнёс он.
- Да уж, - поддержал Квант с уже отточенной интонацией.
- Ну ладно, она меня ненавидит: я всё-таки муж. А тебя-то за что? Загадка. Сказать ей особо нечего, кроме фантазий, но один упрёк по твоему адресу она повторяет упорно и с чувством правды. Дескать, с твоими мозгами ты должен был стать академиком, а ты ремесленник.

- А ты ей что? - поинтересовался Квант.
- Я ей говорю: не хочет он быть академиком. Она говорит: не может такого быть, просто он лентяй.
- А ты ей? - с удовольствием спросил Квант.
- Я сказал, что с её мещанскими мозгами ей не понять, почему ты не хочешь становиться академиком. Кто-то мечтает залезть на самые верхние ступени социальной лестницы, а кто-то не только не стремиться туда, но саму эту идею воспринимает с отвращением.

- А она что? - забавлялся Квант.
- Рукой махнула и назвала нас обоих никчёмными. Ладно, пока. Голова кружится. Надеюсь увидеться и поговорить в домашней обстановке.
- Конечно, увидимся. Поправляйся скорей и приезжай. 

Квант склонился над иконой. Здесь работы на неделю. Можно и скорей выполнить, но некоторые материалы должны высыхать на доске потихоньку. Преподобная Марфа… золотистое личико посреди старинного тумана - как в небесном оконце. При ней даже неловко обсуждать семейные измены. И тут левый глаз Кванта съехал в левую сторону и увидел страшное.
 
Тумбочка не плотно закрыта. Там темнела сантиметровая щель - чего не могло быть.   
С чувством беды он подкрался и резко открыл - пусто. Шлем Умзора исчез. Душа полетела с большой высоты… в пропасть. Давление подпрыгнуло, будто Квант получил под дых.

Квант. Глава 10. Начало поиска

Остатний день был самому Кванту неизвестен. У него поднялась температура. Последнее чёткое действие было такое: он взял увеличительное стекло и внимательно изучил дверной замок с внешней стороны. Царапины нет. Дверь открывали ключом. Один ключ у Кванта, один у Мартына.

Он только что беседовал с Мартыном и не услышал в его голосе никакого подвоха. Родной, товарищеский, слабый голос. Квант не решился ему перезвонить. Надо подумать.

Он ходил по квартире, что-то брал в руки, постоянно заглядывал в пустую тумбочку - и сокрушённо удивлялся. Температура поднималась. Полдесятого он уже лёг и накрылся толстым одеялом. Котёнок его не радовал, котёнок чему-то мешал. От Кванта над одеялом остались глаза и потный лоб.

Он думал, думал… он так думал, что комната стала резонировать и гудеть. В этом же состоянии тревожной, поисковой думы он перешёл в сон.
Он погляделся в ростовое зеркало и увидел себя в синей форме следователя прокуратуры. Да, тут нужен властный, профессиональный поиск. Это правильная форма, это он хорошо придумал.

Потом электричка до Тулы. Он ясно помнил те виды, которые сопровождали его на пути к Бессоновым. Сейчас он видел за окнами вагона в точности те же виды. Только не надо встречающих. Он должен появиться неожиданно. И пошёл пешком.
Ярость против тех негодяев, которые совершают преступления, наполнила его неукротимой силой. Квант двигался вдоль шоссе летучим шагом со скоростью автомобилей. И вскоре свернул на боковую дорогу в лес.

Проверил наличие пистолета - под мышкой, на месте. Пощупал служебное удостоверение - в нагрудном кармане, на месте. Боковая земляная дорога привела его к длинному бараку без названия. Он стремительно ворвался в коридор и помчался над масляными досками. Дверь приоткрыта - вот куда ему надо!

Здесь раскладывала на столе пасьянс незнакомая крупная блондинка, вся в золоте, точно директор универмага. Увидев следователя прокуратуры, она изменилась в лице и сунула карты под скатерть. Квант положил на стол служебную папку, раскрыл её, увидел чистый лист с названием "Протокол допроса №_" и начал заполнять.
 
- Имя, - востребовал строго.
- Мальвина, - смирно ответила женщина.
- Фамилия! - крикнул он, постепенно приходя в негодование.
- Хренова. 
- Род занятий?
- Фермер.
- Что за ферма?
- Питомник у меня.
- Какой питомник? Почему каждое слово из вас надо вытаскивать. Обстоятельно поясните.

- У меня питомник по разведению чертей.
- Каких чертей?! - язвительно воскликнул Квант.
- Обыкновенных, игривых.
- А ещё какие бывают? - с издёвкой спросил он.
- Ну, разные, - растерялась она. - Политические, финансовые, филармонические… их много.
- А у вас игривые?
- Да, - кротко призналась Мальвина Хренова.
- И можно взглянуть?

- Можно, - она поднялась из-за стола. - Нам туда, в лес. Это закрытая ферма.
"Хорошо, правильно, - помыслил Квант, - и мне туда, в тёмный лес". Идя по тропинке, они продолжили беседу.
- И что, это приносит доход?
- Иначе я бы этим не занималась. Это специфический, элитный бизнес. Не соболей же разводить.

- А зачем они нужны? - всё ещё не мог взять в толк…
- Для игральных автоматов: они в них поселяются. Для казино. Они поселяются в столах для рулетки, отчего те и называются "чёртово колесо".
- Да? Не знал.
- Как же! Сумма всех чисел в рулетке: 666.
- Не знал, не знал. Поучительно.
- Тихо, мы пришли, - шёпотом сказала Мальвина.

Перед ними в лесной чаще топорщился огромный выворотень, то есть корневая часть поверженного дерева, вырванная из земли. Это был сторукий монстр, а под ним виднелся тёмный лаз или земляной колодец.

- Осторожно, ступеньки очень крутые, - сказала она и ступила в это отверстие сначала одной ногой, потом второй, поэтапно.
Держась руками за корни, она медленно, осторожно ступала на какие-то там опоры и опускалась под землю. Квант ступил туда следом за ней, нащупал ногами ступени и также осторожно спустился в подземное помещение.

Здесь оказался электрический свет - неоновые лампы. Слева и справа вместо стен тянулись решётки. За решётками сидели и двигались, мельтешили и чертыхались визгливые черти, издали похожие на обезьянок, но мордочки у них были поросячьи, да ещё на ногах копытца. Нос чёрный, толстый, влажный. Шёрстка на теле короткая, жёсткая. Мастью они были гнедые, каурые, но встречались и тёмно-бурые. У некоторых на голове едва торчали рожки. Квант залюбовался на них, как в детстве любовался на картинки в сборнике народных сказок. Но здесь было ещё интересней, потому что по-настоящему, вживую.

- Если бы меня не было рядом с вами, этот свет не загорелся бы и всё здесь исчезло бы, и вы оказались бы в земляной пещере, из которой вряд ли можно найти выход, - произнесла она с гордостью, тоном директора элитной школы.
- Я думал, что это невидимые существа.

- Так и есть. Они не стесняются быть на виду только здесь, в исконном доме. На всех иных территориях они принимают любую форму и теряют всякую внешность.
- Идеальные шпионы, - сказал Квант.

- Да, поэтому я продаю их в казино, в трактиры, где играют в карты или в кости; в гостиницы и рестораны, в клубы и бары, для оживления интереса к законным и незаконным приятным услугам. Очень востребованы мои малыши в салонах гадания, на спиритических сеансах…

- А как вы их размножаете, по-человечески? - спросил он с научным интересом.
- Ну что вы, слюной! Взрослый чёрт плюёт в кастрюльку и некоторое время сидит на ней. А после того, как сформируется узнаваемый зародыш, мы переходим к процессу кормления, воспитания, обучения, - произнесла она умным перечислительным голосом.
- И как это происходит? - спросил Квант, рассматривая совсем ещё малыша, но вполне уже бойкого чертёнка, который разучивал карточные фокусы.

- Пища им не нужна, их выкармливают словами. У малыша над ухом надо произносить скверные слова и выражения - и малыш растёт, превращается в юношу... 
- Так вот, Мальвина Хренова, я пришёл сюда затем, что ваши питомцы помогли мне найти потерянный прибор. Он мне очень дорог. Это чёрный шлем с электронной начинкой - Умзор. 

- Что ж, попробуем. А что нам за это будет?
- За это я не обложу вас налогами.
- Согласна. Я дам подсказку во сне.
- Я и так сплю.

- Я знаю. Между сновидениями есть мягкие промежутки… и вы скоро увидите, где находится прибор. А знаете что, лучше проснитесь, примите таблетку от жара и засните вновь. А то красивый мужчина - и весь потный.
- Благодарю вас, - стукнул каблуками Квант.
- Прощайте.

Он снял котёнка со своей мокрой груди, поднялся и отправился на кухню за водой и таблеткой. В старину такое состояние называлось лихорадкой, лихоманкой. Его лихорадило, в голове стоял шум, но он помнил каждое слово, сказанное вульгарной и роскошной Мальвиной.

Проглотил, запил, посмотрел наружу. Ни одно окно не светилось ему навстречу. Сон, сырой ветер. В невидимом сыром небе глубоко упрятаны звёзды. Вселенная отвернулась…

На самом деле ему нравилось болеть, с детства нравилось. Как будто в ослабленном теле ярче живёт душа. Вокруг больного висит одиночество и грусть больного имеет пророческий характер.

Но сейчас его не радовала высокая температура, понятное дело. Даже котёнок не радовал, а напрасно отвлекал… ему надо уснуть.
Чтобы уснуть, надо прочитать несколько страниц. Сам процесс беготни глаз по буквам и строчкам усыпляет сознание. Он взял наугад томик Жоржа Сименона, прочитал несколько страниц и уснул. 

Глава 11. Ключ от квартиры

Уснул и услышал отдалённый выстрел. Потом лай собак. Второй выстрел. Он огляделся. Вокруг высился беломошный сосновый бор - словно храм, держащий купол неба на множестве колонн.

Реликтовый лес, он чудом сохранился, несмотря на свою великую ценность и вопреки великой жадности хозяев нашей земли. Квант покрутил головой, посмотрел вверх и вдохнул ароматный воздух.

Раздался выстрел. Он пошёл на звук. Вскоре тропа раздвоилась. Влево указывала стрелка "Курвинское болото, научный заказник, заготовка растений запрещена". Направо указывала стрелка и большой аншлаг "Бирюковское охотхозяйство 500 м. Стрельбище. Натаскивание собак. Обучение охотников. Лесная гостиница. Охотничьи туры. Катера, квадроциклы".

Охотников он сильно недолюбливал. За жестокость. Вековечный мужской инстинкт - это понятно, только не должен инстинкт превращаться в бесконечное проклятие для человека и для других живых существ. Был когда-то инстинкт поедать сердце поверженного врага - тоже длительный инстинкт, и всё же его преодолели.
Человек создал для своего питания параллельную природу, поэтому охота не имеет отношения к питанию - это спортивное убийство. Отчего они не открывают клубы спортивных палачей, например? Нашлись бы желающие. И тоже на какой-нибудь инстинкт можно было бы сослаться.
 
Только тупой, лишённый воображения и сочувствия, злой человек может стать охотником в наши дни. Только душевнобольной не увидит в глазах оленя живого страха и стремления жить. Насилие, кровь, самоутверждение через убийство - такова суть современной охоты. Какой же человек так остро нуждается в самоутверждении?
Выслеживание дичи, применение хитрости и терпения, общение с природой с глазу на глаз - это замечательная игра, в которую мастерски играют фотографы. Нет, охотникам нужна кровь.

Клофелинщицам, которые отравили Мартына, до зарезу нужны были деньги. Ну, отравили они его, ну забрали из его портфеля какую-то сумму - и что? Каким таким удовольствием или счастьем они оправдали своё преступление? Ради каких благ стоит совершать подобные поступки? Ответа нет. Преступницы молчат, потупив крашенные глаза в пол.
 
Вообще, что хорошего означают деньги в руках у сумасшедшего?
Охотники на зверя, охотницы на человека - это демоны в человечьем обличье. Злоба в их душах это не просто отсутствие добра, это самостоятельная, действенная сила. (Диалектика "присутствия через отсутствие" - ложь. Нищета не есть всего лишь отсутствие денег. Предательство не есть всего лишь отсутствие благородства. Война не есть всего лишь отсутствие мира. Безобразие не сводится к нехватке красоты, но может быть самостоятельным творческим явлением.)

Квант пошёл по стрелке охотхозяйства. Вскоре он увидел два-три дома, обшитых сайдингом, площадку для машин с двумя джипами, спутниковую тарелку… В главный дом этой охотбазы вошёл человек деловитый, и Квант поднялся на крыльцо вслед за ним.
Двери ему открывать не требовалось, потому что Квант сам был сном. И те люди, что находятся в доме, его не видят. Он погулял по трём комнатам офиса и увидел Шлем Умзора. Тот располагался на оружейном сейфе. Три человека в директорской комнате обсуждали разные вопросы, и Квант застал ту часть их беседы, когда директор показывал "прибор улучшающий память". Этот директор с квадратным лицом подошёл к умзору, наглядно повертел его в руках и сообщил двоим собеседникам, что отдал за чудо-аппарат два миллиона рублей. (Квант покупал за три.)
 
Всё было понятно: квадратный директор, наверняка, является "честным покупателем", и отнять у него Шлем невозможно.

Люди в комнате были убийцами животных - зачем таким людям Шлем Умзора? Для Кванта это был не "усилитель памяти", но воспитатель ума. Благодаря ему Квант за несколько уроков приобрёл такую дисциплину сознания, что стал способен связно рассуждать во сне. А наяву научился проводить сеансы детального воспоминания уже без прибора. Его мышление стало дисциплинированным и долгим. Мысли перестали рваться, как старые нитки. Сколько такое обучение стоит? Быть может, Шлем уже окупился, и Кванту нечего сетовать на горькую потерю.

Теперь проблема в душевном равновесии, которое Квант потерял (вместе с умзором) и которое надо восстанавливать.
Трое в комнате перешли к охотничьим рассказам, выказывая в этих рассказах жизнерадостную и весёлую кровожадность. Квант обратил внимание на медвежьи капканы, сваленные в углу. Один знакомый его знакомых попался в капкан во время сбора грибов, и это было самое великое несчастье в его жизни.

Квант проснулся и включил интернет. Да, он отыскал Бирюковское охотхозяйство, имя и фото директора - всё совпало. Игривые черти Мальвины адрес указали верно (значит, и черти нам порой помогают). Морально собравшись, он позвонил Мартыну. Было ясно, что Мартын вообще не в курсе событий. Голос морально чистый.

- Как ты себя чувствуешь? - спросил Квант.
- Неплохо. Но мне кажется, ты сам приболел. У тебя голос глухой, простыл?
- Слушай, у меня к тебе вопрос. Ты можешь проверить, где находится запасной ключ от моей квартиры?
- Могу, а что?
- Проверь.

- Ладно, ладно, я тебе перезвоню, - вдруг звонко произнёс Мартын и дал отбой.
Ясное дело, Валечка подошла близко. Через полчаса Мартын перезвонил. Говорил он, как заговорщик, и был напуган.

- Ключ на месте, но не совсем. Он у меня хранится в дачной куртке, в боковом кармане. Карманы на молнии, я их застёгиваю. Так вот, ключ лежит в кармане, и карман застёгнут, но я хранил его в левом кармане, а теперь он в правом.
- Так, Мартын, вспомни позавчерашний вечер и, желательно, ночь. Кто у тебя в доме был? 

- Вечеринка была. Валечка якобы встретила на улице своего одноклассника и пригласила к нам. Ты же знаешь, ей без гостей скучно. Пришёл некий одноклассник Борис и ещё другой одноклассник Сергей - тренер из фитнес-клуба, куда Валечка раз в неделю ходит на занятия. Они, так сказать, по дружбе пригласили и меня к своему столу.
- Ты рассказал им про умзор?

- Да, я чего-то за тебя расхвастался, а гости, они очень заинтересовались аппаратом, особенно его ценой. Стали просить меня, чтобы мы все к тебе съездили и посмотрели на чудо-прибор. Но я сказал, что ты в Тульской губернии в командировке.

Эти слова Мартын произнёс растерянно, смущённо, потому что задним числом они приобрели иное значение - постыдное.
- А кто знал про дубликат ключа? - спросил Квант.
- Валя конечно знает. Она мою одежду периодически ощупывает, у неё такой инстинкт. А что случилось-то?
- Шлем пропал.
- Не может быть!

- Я даже знаю, где он сейчас находится. В одном охотхозяйстве по Ярославскому направлению. Но кто вынес его из моего дома, этого я не знаю и спрашиваю тебя.
- Я тогда за столом догадался, что этот Борис - любовник Валечки. Они так вели себя двусмысленно. Мне стало противно, и я ушёл в спальню. Только я призвал к себе Валю и попросил этого Бориса в доме не оставлять. Я напомнил ей, что это мой дом, это жилой дом, а не случное стойло. Она в ответ наговорила мне гадостей и убежала. Пьяная уже. Где-то через час я услышал, как открылась и закрылась дверь. Они втроём ушли.
 
- Мартын, спроси у неё телефон этого Бориса. Придумай предлог. 
Работать над иконой не получалось. В голове мысли горели. Поток времени в груди ускорился. Котёнок ходил по квартире и кричал в полный голос, демонстрируя свою тоску (о потерянном светлом прошлом).

Днём позвонил Мартын и сообщил телефон Бориса.
- Представляешь, когда я попросил дать мне его телефон, она сказала, что не знает. Ну, спорить с ней бесполезно: если взялась врать, будет врать насмерть. Я подсмотрел этот номер у неё в мобилке, пока она в туалете сидела.

С тоской - о мировом негодяйстве - Квант позвонил этому Борису и потребовал рассказать, как тот украл шлем и куда его дел. Незнакомый Борис как будто взорвался.
- Что?! Какой шлем?! Ты кто такой?!

Квант понял, что попал в яблочко. Спокойным тоном он заявил, что в его комнате установлена камера слежения (блеф), поэтому отпираться бесполезно и придётся Борису идти под суд. Борис вмиг затих.
- Рассказывайте, как вы узнали о приборе, и кто дал вам ключ от моего жилья, и за сколько и кому вы его продали. 

Рассказ Бориса удивил Кванта: всегда открывается нечто новое под луной.
- У меня одноклассница есть, ну шлюха в общем. Она замужем за одним дурачком. Позавчера она пригласила меня к себе домой, она уже не стесняется, потому что разводится с мужем. Стол организовали, сели ужинать, и за ужином этот дурачок рассказал, будто его друг приобрёл очень дорогой прибор для умственного развития… умвизор, кажется.
 
- Умзор, - поправил Квант.
Определение Валечки словом "шлюха" показалось ему свежим. Квант считал её неумной и неверной женой, но шлюха - это ярко. И тут же признал, что Борис прав, просто Валечка немного одурачила Мартына. Да и Кванта заодно. Борис это слово произнёс легко, как всем известное.

- Потом этот муж отправился спать, а мы ещё посидели маленько и ушли. Валя всё толкала меня локтем… я не понимал. А когда мы простились с нашим одноклассником Сергеем, она сказала, что у неё имеется ключ от той квартиры, где лежит умный прибор. Я ещё сказал, что она дура, а она говорит, как хочешь, тогда я одна заберу, и заработаю несколько миллионов, и что никто ничего не докажет, потому что свидетелей не будет. Ну, тогда я тоже согласился… мы пьяные были, а тут несколько лимонов на кону, и ключ у неё в кармане.

- Это же статья, это воровство! - не выдержал Квант, хотя делать такие совестные восклицания бессмысленно: всякий вор и так знает, что он вор. 
- Ну и дальше что, - кисло спросил Квант, словно речь шла о чём-то интимном и постыдном.
 
- Мы на такси приехали к тому дому, поднялись на третий этаж, она отдала мне ключ, я открыл квартиру... там всего одна комната, и мы быстро нашли эту вещь. Было поздно уже, тихо, мы взяли и вышли. Мы даже обувь снимали, чтобы не оставлять следов.

- И куда ты его дел? - с нервной угрозой спросил Квант.
- У меня приятель есть, он богатый. У него турбазы там, охотничье хозяйство… Я узнал цену аппарата - три миллиона, а ему предложил за два, для скорости. И он согласился. Мы с Валентиной получили по миллиону. Но она ж хитрая, бестия: квартиру я открывал своей рукой, шлем брал из тумбочки своими руками… Теперь, получается, я один засветился на камеру?

- Один, - подтвердил Квант.
- Слушай, вернуть аппарат я не смогу. Он расплатился и больше знать ничего не захочет. Ему шлем очень понравился. Я попытаюсь у Валентины деньги забрать и тебе вернуть. Моя доля в целости, я ничего не успел потратить.
- Деньги у женщины забрать очень трудно, тем более, у шлюхи.
- Я попробую. Ты в полицию не обращайся пока, ладно? Согласен, я дурку свалял. Говорю же, пьяные были, - голос Бориса звучал горестно.

Глава 12. Звери

Она сказала, что это была шутка. Откуда она знала, что этот глупый Борис продаст аппарат за деньги! Пьяная шутка! И вообще, говорит, ты меня не любишь, и я не буду с тобой разговаривать.

- У неё где-то миллион рублей спрятан. Ты найди и отдай мне.
Квант с утра заказал домашнюю камеру видеонаблюдения и установил на верхней полке стеллажа. Когда приехал Борис отдавать миллион, камера уже работала, и Борис её увидел. Квант не стал интересоваться душевным состоянием бесчестного Бориса, даже постыдился рассматривать его лицо (что он делал всегда). Только сказал несколько слов.

- Если Валя не отдаст мне деньги, я всё равно заявлю в полицию. Так что повлияйте на неё. Мужа Валечки я тоже попросил поучаствовать, то есть найти заначку. Она наверняка их где-то дома спрятала. Вы позвоните и объясните ей обстановку. Даю времени вам до вечера.
- Хорошо, обещаю. А вы сильно-то уж не сердитесь. Бес попутал. Вернее, пьяная баба.

Квант положил миллион в тумбочку, туда же, где прежде хранился умзор. После обеда приехал Мартын и привёз девятьсот тысяч. Лица на нём не было.
- Тварь, какая же тварь! С кем я столько лет прожил, идиот! Она сто тысяч у меня из рук вырвала, говорит, не отдам, а то в окно выброшусь. Не знаю, что делать.

Квант молча забрал деньги и положил туда же, в тумбочку. Беседовать с Мартыном не хотелось. Ему вообще показалось, что их дружбе настал конец. Уж слишком далеко заходит у некоторых мужчин всепростительное, снисходительное отношение к женщинам, словно те - не люди и к ним человеческие критерии не приложимы.
 
Откуда в Мартыне такая надменная точка зрения: дескать, я - человек и к себе применяю высокие моральные требования, а жена моя - получеловек, и потому применять к ней высокие моральные требования как-то неловко. Откуда это?! (И в целом общество смотрит на женщину именно так, сверху вниз, поэтому в Законе и в массовых обычаях заложены для женщин какие-то прощалки и юридические гостинцы.)
Находись Квант на месте Мартына, он выгнал бы Валечку в этот же день. А Мартын как-то спокоен, и потому в глазах Кванта он тоже окрасился воровством.

Тот почуял неладное и смущённо откланялся. Кванту было жалко Мартына, но к жалости примешивалась брезгливость. Женщина - существо впитывающее. Этого Бориса, а может и ещё кого, она (в себе) приносит домой, укладывает к Мартыну в постель, сажает за стол - без ведома и дозволения мужа.

Недавно они беседовали о семейной измене, и оба пришли к выводу, что измену в длительном браке следует простить. И Квант простил бы свою супругу, но развёлся бы. Никаких упрёков, скандалов, уязвлений совести, моральных наставлений… просто развёлся бы.
А если бы поймал жену на воровстве - с тем большей поспешностью. Мартын терпит, это его выбор.

А что, если выкупить Шлем Умзора у того квадратного охотника? - мерцала мысль. Эх, жаль, не хватает ста тысяч. Через Мартына востребовать эту сумму с Валечки он уже не решался. Ему не хотелось их видеть и слышать. Он собрал по сусекам все свои денежки, и получилось, что ему не хватает до двух миллионов пятьдесят тысяч. Так…

Позвонил одному хорошему приятелю и попросил в долг. Ответ был положительным, тогда Квант продиктовал ему номер банковской карты и через несколько минут получил нужную сумму.
Настроение улучшилось. С котёнком наладился прежний контакт. Прощение было получено - через мурлыканье.

Он приступил к работе над иконой и обложил испорченный красочный слой вокруг лика влажными тампонами с акустической содой и льняным маслом. Пока этот слой откисает, подготовил похожий колер для замены.

И опять Шлем Умзора чёрным гладким пластиком заблестел у него в мечтах. Завтра утром решился ехать. По телефону квадратного дядьку он не уговорит, надо взять пузырь и при личной встрече всё доверительно рассказать. (Квант верил в чары живого слова, хотя знал и много неудачных примеров; но всё равно верил.) Только бы этот Егоров был на месте.

Он вновь обратился к интернету, записал телефон Егорова и сразу позвонил.
- Здрасте, Олег Петрович.
- Да.
- Вы завтра будет у себя на Бирюковской базе?
- Буду, а что?
- Разговор есть небольшой, коммерческий. Хочу подъехать, переговорить.
- Подъезжайте, я на месте.

Он сбегал в банк, обналичил пятьдесят тысяч, прибавил к основной сумме. Собрал сумку на завтра. Послушал радионовости и лёг на диван с книжкой Сименона и котом.
Волнение о завтрашнем дне мешало читать. Дорога длинною в два с половиной часа, неприятные люди, скользкая тема для разговора, зависимость от чужого каприза… Он старался не потакать волнению: ну, не получится, так ничего страшного. Обойдётся Квант. Он уже многому научился, он уже благодарен Шлему за их сотрудничество.
 
И ещё его отягощала тёмная мысль - тёмная не по духу, а по колориту - о людских поступках. Вот один человек совершает плохой поступок - и заглохнуть бы этому поступку, зачахнуть, но получается другое: мир отзывается, подхватывает, и другие люди включаются в цепочку передачи плохого поступка и передают его друг другу (с видоизменениями). То есть мир почему-то резонирует плохому поступку. Вместо того, чтобы его заглушить, как заглушает звуковую волну.

Пьяная Валечка - в перспективе развода сменившая свои путанные чувства к мужу на откровенную вражду - соблазнилась деньгами "врагов". Нечего их жалеть, надо по возможности брать. К тому же, рядом с ней находился подходящий исполнитель преступного экспромта - любовник Борис.

Так исторически и генетически сложилось: женщины мастерски используют своих мужчин для исполнения своих задумок. Мужчины играют роль послушных и решительных дураков. Женщины режиссируют. Всё сложилось удачно. Ключ в курточке. Квант в отлучке. 

И вот плохой поступок покатился по земле, как снежный ком по склону. Борис превратился из менеджера в домушника. Квант лишился дорогого технического помощника. Мартын превратился в предателя дружбы, пусть и не нарочно. Его косвенная вина уже в том, что он позволил Валечке проживать в своём доме даже после того, как она стала ему откровенным врагом. То есть Мартын проявил преступное терпение.
 
Подставлять свою жизнь под позор и опасность - это глупость или благородство?
Промежуточный результат: Квант потерял миллион рублей, потерял друга (возможно), два человека подставились под уголовную статью. В цепочку вовлечённых случайно вписался некий директор охотничьего хозяйства. К нему теперь надо ехать… - и это результат одного лишь пьяного поступка Валечки. Цепочка резонирующих следствий не завершилась.

Если какое-то следствие активно резонирует, оно усиливает бегущую по белому свету злую волну и возбуждает новых преступников. Вероятно, злой поступок вообще не имеет завершения. (Максима: "то, что имеет начало, имеет конец" - формалистическая ложь.)

Единственное условие для завершения злого действия - встреча этого зла с жертвой.
Квант зла гасится квантом жертвенности. Энергия зла поглощается жертвой - и затихает. Вероятно, люди-жертвы - исполнители высшего нравственного закона. Люди-жертвы действуют не по идее, а по нравственному позыву. (Так офицер закрывает своим телом молодого солдата, если видит катящуюся к ним гранату. Идеи здесь нет, а необходимость есть.)

Он уснул наконец под мурчание кота. Охотники… во сне Квант реставрирует старинное прекрасное полотно с мистическим сюжетом. Звери объявили войну охотникам.
Подобные сюжеты встречаются у Босха, который пронзительно видел и остро переживал несправедливость. Такой человек хочет возмездия для виноватых здесь, на земле, а не в небесах: негодование, возмущение - чувства нетерпеливые. И вот некий фантастический утконос тащит на палке охотника, пронзённого стрелой. Спокойные, мудрые зайцы поймали своего мучителя и вершат кулинарную казнь.
 
Квант видит на полотне иные сцены. Охотник попался сразу в два капкана и, захваченный за обе ноги, не может шевельнуться. Он сидит на земле, белый как мел, а медведь пытается угостить его сладкой веточкой земляники.

Белки поймали стрелка, бьющего белку в глаз, и замазывают ему глаза чёрной глиной. Лось несёт на рогах охотника, чтобы возложить его труп к ногам женщины, что стоит в свадебном наряде на лесной лужайке.
Кабаны гонят охотника на край оврага. Глухари и тетерева подняли стрелка над лесом, чтобы сбросить с высоты.

День возмездия. Интересное полотно и прописано замечательно - сказочными красками, сделанными, должно быть, из полудрагоценных камней.
Поднялся он в дурном настроении. Ехать ему никуда не хотелось. Тяжело на душе. Плохие люди отравляют этот мир до основания, до сновидений. Попил чай, простился с котом и отправился в неприятную даль.


Глава 13. Жертва

В электричке он подумал, что надо было деньги положить на карточку, так безопасней. А потом подумал, что наличные деньги обладают особым обаянием, и в их присутствии договориться с Егоровым будет проще.

Дорога оказалась длинней и сложней. Выехал он только в два часа, поскольку должен был произвести некоторые действия с иконой, ибо тут процесс имеет свою последовательность. Поэтому на Бирюковскую лесную базу он приехал в начале шестого.

Представился, поздоровался. Достал бутылку виски. Лимон, два бутерброда с ветчиной. Это всё Егорову понравилось. Но когда Квант стал излагать свою задачу, Егоров нахмурился.

- Да не буду я ничего продавать! - перебил он собеседника.  - У меня сын женится. Такой подарок ему даже не снился. И вообще, зачем я буду продавать то, что купил? Меня всё устраивает.
- Понятно. Жаль. Я случайно лишился предмета, который мне очень дорог.
- Сочувствую. Но я здесь не при чём.

Егоров смотрел на него, как на предмет неодушевлённый. Это был суровый прагматик, полагающий, что в этом мире надо быть крутым и успешным. И больше ничего. Больше ни о чём в этой жизни беспокоится не стоит. Квант увидел в его твёрдых и пустых глазах какое-то мельтешение… не сразу догадался, что это собачьи бои, о которых он постоянно думает.

Вышел из офиса и потопал по гравийной дороге к посёлку, к автобусу, который довезёт его до станции Хотьково Ярославской железной дороги. Ему в спину смотрел прицельными глазами Егоров.

- Игорёха, - позвал он высокого светлого парня с красиво-рубленым лицом киногероя. - Глянь, вон мужик от меня шагает… отчаянный, блин. У него в студенческом рюкзачке два миллиона рублей. Наличными.
Тот завёл свой джип и догнал пешехода.
- Командир, садись, подвезу. Мне тоже в посёлок.
 
Квант забрался в джип. Они обменялись несколькими слова и далее поехали молча.
Квант ощущал растущее напряжение, исходящее от водителя. Когда машина остановилась посреди лесного пути, ему стало понятно, что кино-блондин готовит нападение.
 
Водитель вышел из салона и открыл багажник. Понятно: там ружьё в чехле, как положено, и не заряженное, как положено, поэтому Квант имеет минуту времени для бегства. Он выпрыгнул из машины и побежал в правую сторону, в лес. Побежал быстро, не заботясь о впечатлении, которое производит на статного охотника.
Прошло секунд сорок, и за спиной раздался выстрел - ничего не произошло.

Преследует его охотник или целится в него с дороги, некогда было выяснять. Он без оглядки бежал в глубь леса. Слой снега был неглубоким, уже осевшим и не сильно замедлял бег. Раздался второй выстрел, и Квант получил удар по рёбрам с правой стороны.

Он сбросил рюкзак и продолжил бегство. Странно, он мог совершать движения, только они стали ассиметричными: шаг правой ноги стал короче шага левой.
Он понадеялся на то, что в него ещё раз нелегко попасть, потому что в лесу царят сумерки - ранний февральский вечер, к тому же, между ним и стрелком множество древесных стволов. И действительно, следующий выстрел его не коснулся.
 
На удачу, ровная поверхность лесного пола сменилась кривизной. Перед ним открылась ложбина. Квант спустился на дно и побежал в левую сторону. А долго бежать не получится: тут снег глубокий. Он заметил в откосе оврага тёмную дыру. Сунулся туда, а там полость - медвежья берлога. Из неё, должно быть, охотники вытащили хозяина, чтобы убить. Берлога хранила запах зверя, его шкуры.
Пойдёт ли убийца по его следам или удовлетворится рюкзаком с деньгами? Видны ли его следы в снегу при наступившей темноте?

Кружилась голова, в него забрался страх, неодолимый. Никаким уговорам и волевым установкам этот страх не подчинялся.

Квант расстегнул куртку и осторожно дотронулся до правых рёбер. Ему показалось, что в этом месте его тело стало рыхлым. Пробудилась боль. Сначала тупая, ноющая, потом всеохватная, не поддающаяся определению. Он стал задыхаться, будто лёгкие наполнялись кровью, хотя ранение, по его оценке, располагалась немного ниже.
 
В теле возник огонь. Квант невольно застонал. У него затряслись руки. Он закрыл глаза и подумал вот о чём. "Смерть это хорошо, это радость. Но она ещё далеко. Мне предстоит умирание. Надо перетерпеть - страшное слово, четыре буквы "е". Надо всё вытерпеть, чтобы дождаться освобождения".

В нём не было досады или осуждения в чей-то адрес. Было просто не до того. Он отслеживал растущую огненную боль, словно обязан был своим вниманием и терпением загонять эту боль в какие-то берега, не дать ей разлиться по всему свету.
 
И эта борьба продолжалась несколько часов. У него от холода онемели конечности, но в теле не угасал огонь. "Господи, забери меня отсюда!" - попросил он.

"Господь на сироту не обидится", - сама вспомнилась и механически повторялась в нём чья-то давнишняя фраза. Время остановилось. Он измаялся терпеть страдания, и, наконец, что-то лопнуло у него в груди, и оттуда вверх устремилась кровь.
Квант никогда не заботился о себе - беспечность жертвы - он всегда верил в хорошее и надеялся на людей, вследствие чего оказался в медвежьей берлоге с развороченным правым боком.

Но, кажется, так было и есть всегда: живые платят за равнодушных, чтобы сохранить на земле правду и придать миру человеческое лицо.

"Вот она, свобо…" - успел прошептать. Кровь заполнила горло, отменив любые высказывания.