Летние яблоки. Гл. 5

Не выспавшийся, весь измученный, утром выбрался он на крыльцо, набросив на голый торс тёплую фланелевую рубаху. Опять было тепло, припекало солнце. Постоял, глядя в небо, щуря глаза, понаблюдал за приободрившимися стрижами или ласточками. Не очень-то он разбирался в орнитологии. Потом тяжёлой разбитой походкой доковылял до туалета.
 Потихонечку он втянулся в новый день, и, хотя чувствовал себя не совсем хорошо, пошёл в сад. Деревья встретили его тихим шорохом листьев. Вадим уже по привычке облюбовал для себя яблоко, дотянулся, сорвал его и с удовольствием съел, вспоминая Ниночку.
 Что и говорить, повезло Валерке с женитьбой. Он вздохнул без зависти, без сожаления. Всё давно пережито, перечувствовано и передумано.
 Ветра почти не было, поэтому яблоки не осыпались, значит, ему нечего было здесь делать. Но что-то свербело и мешало уйти. Вадим раздвинул ветки и опять увидел незнакомку. Снова в том же кресле, только без одеяла и без куртки.
 У неё оказались короткие тёмные волосы, тонкие руки, скрещенные на груди, больше он ничего не разглядел, но и этого было достаточно. Скорее он понял, что она не молода и мысли её где-то блуждают, потому что снова она смотрела куда-то, где точно не было ничего интересного.
 За день он ещё дважды пробирался к плетню посмотреть. Она сидела, как приклеенная. Это превращалось для Вадима в некое приключение.
 Утро следующего дня выдалось жарким. Влага от земли парила, было душно.
 Вадим собрался и сходил в магазин. Домой вернулся, нагруженный пакетами с макаронами и крупой, постным и сливочным маслом, пластиковой бутылкой молока, купленной у старушки рядом с магазином, несколькими буханками душистого хлеба и отдельным мешочком с селёдками.
 Селёдки ему захотелось вдруг, потому что он увидел её, блестевшую перламутровыми спинками, плавающую в рассоле в пластиковом белом ведре.
 Вадим отварил картошки, накрошил в большую салатницу репчатого и зелёного лука, добавил туда горячей картошки и полил растительным маслом. Заморачиваться с чисткой рыбы не стал, просто порезал две селёдины на удобные куски, приготовил кружку крепкого сладкого чаю и с удовольствием пообедал.
 Потом улёгся в комнате смотреть телевизор, но его разморило на сон.
 Разбудила снова боль, которую он мужественно пережил.
 По телевизору ничего интересного не показывали, Вадим переодел рубашку, нашёл брезентовую штормовку и вышел на крыльцо с сигаретами. До вечера было ещё далеко.
 Он оглядывал двор, придумывая для себя – что он может сделать полезного сегодня. Решил осмотреть как следует сарай. Он бывал там, конечно, брал грабли, вёдра, лопату, но всё теперь валялось в беспорядке.
 Решительно распахнул дверь, вошёл внутрь. После солнечного двора здесь надо было дать время глазам, чтобы привыкли к мягкому полумраку. Пахло пылью и деревом.
 Вадим сгрёб в охапку валяющиеся садовые принадлежности, вынес всё за несколько подходов во двор, чтобы не мешались. Вдоль стен были прибиты дощатые полки, на которых тоже был навален разнообразный хлам, вперемешку с нужными вещами. Сначала с неохотой, а потом раззадорившись, Вадим принялся инспектировать полки.
 Деревянный ящик наполнялся тем, что предназначалось на выброс, остальное в нужном и понятном хозяину порядке расставлялось на полках.
 Неожиданно он осмелился даже взобраться на лестницу, правда только на одну перекладину. За работой обнаружил, что в сарае имеется электропроводка, выключатель и лампочка в круглом стеклянном колпаке. Свет горел, это порадовало его.
  Вадим увлёкся разбором полок и пропустил начало приступа. Боль рванула так, что он едва не потерял сознание, хорошо, что успел уцепиться обеими руками за лестницу и приналёг на неё всем телом.
 Теперь нельзя было впасть в забытье и полностью погрузиться в свои ощущения, иначе он свалится на землю и неизвестно чем такое падение ему грозит. Вадим тяжело дышал, скрипел зубами, потом догадался прикусить верхнюю перекладину лестницы. Пальцы рук побелели, в глаза текло со лба.
 Отпустило его значительно быстрее, чем обычно. Смирнов устало опустился на колченогий табурет, стоявший здесь же и отёр лицо рукавом рубашки. Сердце билось где-то у самого горла и саднило пальцы, содранные о неструганые брусья лестнички.
 Он равнодушно осмотрел свои раны и подумал, что пора начинать жить более активно, раз всё прошло гораздо быстрее. Оглянулся назад и привалился спиной к стенке. Дыхание понемногу восстанавливалось, в груди переставало бухать, сразу же захотелось пить.
 Из простого упрямства он сходил в дом ненадолго. Не стал греть чайник, только попил из него воды, сменил мокрую одежду и вернулся в сарай, решив, что обязательно доведёт до конца начатое. И сегодня же! К чёрту надоевшие приступы, пусть накатывают ещё, они не помешают ему жить нормальной человеческой жизнью. На всякий случай взял с собой пластиковую бутылку с водой и телогрейку. Пусть в сарае хранятся.
 Перекурив всё на том же табурете, Вадим с удовольствием оглядывал и оценивал сделанное за сегодня.
 Хлама набралось много. Деревянное можно сжечь, а ржавые железки на тачке отвезти на свалку. Тачку он тоже, очень кстати, обнаружил среди прочего в сарае. Металлическая, в рабочем состоянии, с выгнутой ручкой, она доставила ему радость. Вот на чём он теперь будет возить сгнившие яблоки. И влезет больше, и везти удобно.
 Хозяйство его стало приобретать какие-то определённые формы – и это здесь есть, и другое. Если не нужно сейчас, то сгодится позже.
 Вадим подтянул к себе косу, попробовал остриё пальцем -  тупая, достал с полки оселок и деловито принялся точить.
 Одновременно с этим занятием, он принялся вспоминать, когда же в последний раз ему доводилось косить.
 Наверное в тот свой приезд с Галкой к бабушке, когда молодая жена не хотела с ним целоваться после того, как он пил молоко. Вот для бабушкиной коровы Смирнов и накосил тогда целую поляну душистого сена. Бабушка осталась очень им довольна.
 Галка надёргала тогда из лежащей, ещё крепкой и сочной травы каких-то цветов и сплела ему и себе пёстрые разлапистые венки.
 Вадим был тогда невозможно счастлив. От этого чувства больно щемило в груди и хотелось, чтобы так оставалось всегда.
 Он смотрел, как Галя под бабушкиным руководством смётывает копёшку, а у неё ничего не получается, она сердится на себя, кусает розовые губы и чуть не плачет. Бабушка жалеет её, городская, что с неё взять, раз к крестьянскому труду не приучена.
 Бабушка была ещё сильная -  невысокая жилистая старуха в платке и тёмном платье, она ловко перехватывала охапки скошенной травы, как учила её саму когда-то мать, как будто и родилась она такой вот старой и умеющей делать любую деревенскую работу. У неё были изломанные этой работой пальцы все в синих бугорках и узелках, лохматые седые брови и добрые глаза, замутившиеся от возраста.
 - Вадик, ты письма мне пиши обязательно, я жду. Получу, а потом читаю и читаю, пока наизусть не выучу…
 Писать Вадиму было лень, да  и некогда. Иногда только вдруг накатывал стыд, тогда он усаживался и сочинял для бабушки длинное и подробное письмо. Ей всё про него хотелось знать, всё было важно и интересно.
 И Галка ей нравилась. Бабушка очень переживала, когда у них всё разладилось.
 Вадим заставил себя перестать думать о бабушке и о Гале, иначе он расклеится и вся его сегодняшняя работа встанет.
 Он нагрузил полную тачку мусора и решил отвезти его на помойку, пока не начало смеркаться.
 Вернувшись, снова до вечера возился в сарае, найдя это занятие увлекательным.


 Продолжение http://www.proza.ru/2018/04/15/640