Чигирь-Угорь. Глава 8. Сильнее смерти

Сурьяна вошла в тёмную избу. Тихо, пусто. Только перед иконами тускло светилась лампадка. Где привычная шумная теснота Никодимова жилища? Юрка и Машка спали за печкой. В углу скреблась мышка.

Очень хотелось упасть на лавку и уснуть, не раздеваясь. Но, нет. Сурьяна, преодолевая усталость, принялась за работу. Первым делом она поставила в печь кашу. Хорошо Юрка протопить догадался, потом пошла за водой, поила и кормила скотину, доила коров, свою Рыжуху и хозяйскую Милку. Потом надо было отнести раненым свежего молока, проведать их. Потом она долго рылась в хозяйских сундуках, рвала старые рубахи на длинные полосы, удобные для перевязки.

Лишь под утро Сурьяна забылась тревожным сном.

Проснулась она с первым ударом колокола, извещавшим о смене стражи. До восхода солнца оставался всего лишь час. Надо было спешить.

Сурьяна быстро умылась, переплела косу, проглотила несколько ложек каши, натянула свой огрубевший от крови кожух. Достала из подпечья меч, тятенькиной работы, пристегнула его к поясу. Вот и всё, пора прощаться.

Подойдя к печи, девушка поправила одеяло, на разметавшейся во сне Машке, тихонько тронула за плечо Юрку.

-Чего? - Заспанный Юрка протёр глаза.

-Я ухожу на войну.

-Я знаю.

-Пока не вернусь, ты за главного. Машку береги.

-Знаю.

-Если вдруг не вернусь, так навсегда главным и останешься.

Только теперь до Юрки дошло, что быть главным это не только почёт, но и тяжёлый труд, забота.

-Чего это ты не вернёшься?

-Мало нас осталось. А у Батыя огромная рать. Сомнут нас сегодня. Давно бы нас уже смяли, да проломы в стенах узкие. Потому и не могли до сих пор поганые в град войти. А сегодня… Мало нас осталось.

-Тогда я с тобой!

-А Машку на кого? Ты теперь главный, тебе нельзя.

-Ну, вот! То говорили, что я мал, а теперь – главный!

-Такова твоя судьба - из малых сразу в главные. Береги Машку. Если поганые в град войдут, хоть расшибись, а не отдавай её.

-Да, не отдавай! А как?

-Ты главный, ты и придумай.

Чтобы не продолжать этот тяжёлый спор, Сурьяна поцеловала братишку в лоб, подхватила корзину с чистым тряпьём и вышла на улицу. Утро было морозным, снег скрипучим. У бреши в городской стене, помимо стражи, стояли десятка полтора княжьих отроков с раненым гриднем во главе. Гридень был в шеломе и кольчуге, но без щита. Его правая рука, обмотанная окровавленным тряпьём, висела на перевязи. Меч же был подвешен справа, так, чтобы удобно было выхватить его левой рукой.

-Кто здесь у вас главный? – спросил гридень.

-Он, - хором ответили Ярослав и Ермолай, указывая друг на друга.

-Вот как? – усталое лицо гридня тронула усмешка.

-А почему это я главный? – недоумённо спросил Ярослав.

-А почему я? – не менее недоумённо спросил Ермолай.

-Так некому же больше! – возразил Ярослав.

-А ты на что? – не сдавался Ермолай.

-Не спорьте, я главная, - сказала Сурьяна, ставя корзину с тряпьём на снег. – А вы, дяденька, кем будете, чего вам?

-И впрямь, главная! – усмехнулся в седые усы гридень, оглядывая ладную и гордую девичью фигурку. - Вот, привёл я тебе пополнение. Принимай, красавица.

-А что так мало?

-Не вели казнить, сколько князь дал, всех привёл, никого не спрятал.

-А с князем кто остался?

-Кто надо, тот и остался. Князь тоже на стену встал, только не в твоём проломе.

-Значит, подмоги больше не будет? – нахмурилась Сурьяна.

-Только от Бога, - невесело улыбнулся гридень. – Ну, ладно. Вижу, порядка тут у вас нету. Придётся мне немного покомандовать. Не осерчаешь? Давай булаву, воеводой вашим буду.

-Булаву во рву под трупами поищи, - вздохнула Сурьяна.

-Так и знал. Всё не как у людей! Где у вас ратники?

-Вон бабы идут, и эти двое. Вся наша рать.

-Не густо!

-Не вели казнить, батюшка! Все тут. Никого не спрятала, - ехидно поклонилась Сурьяна.

-Тётя Сурьяна, - вмешались две подошедшие девицы. - Мы отвар в ближнюю избу поставили, чтобы не остывал шибко, а то морозно нынче.

-Вы что, баклагу найти не могли? – возмутилась Сурьяна. – Морозно! Налить в баклаги, да за пазухой спрятать. Вот и тёплый будет.

-И правда, тётя Сурьяна, простите, мы мигом!

Гридень между тем отошёл осмотреть место предстоящего боя.

-Здравствуй, сестрица, - сказал один из отроков.

-Миша! – воскликнула Сурьяна, заключая брата в объятия.

-Ну, как ты?

-Я то жива. Чего мне сделается? В задних рядах воюю. Ты-то как?

-Да и я здоров, - ответил Миша. Но от глаза Сурьяны не укрылись ни его опухшие веки, ни множество отметин от стрел и сабель на его червлёном щите.

-На сене что ли ночевал? – спросила Сурьяна, выбирая из воротника брата сухие соломинки.

-Нет, просто всю ночь сено перетаскивали, - ответил брат.

-В амбар? – догадалась Сурьяна.

-В амбар, - кивнул Миша, – и под закрома, и в проходы, и вокруг всё обложили. А сверху все меха из кладовых сложили. Должно хорошо полыхнуть.

-Значит, не придёт князь Георгий?

-А батя где? - спросил Миша, отводя взгляд, словно предугадывая ответ.

 – Опоздал ты, Миша, - сквозь слёзы запричитала Сурьяна. -  Пойдём, я покажу тебе батюшку с матушкой. Мы их рядом уложили.

Брат с сестрой опустились на колени у снежного холмика. Сурьяна осторожно отгребла пушистый снежок с их лиц. И долго брат с сестрой молчали, глядя на лица родителей.

-Между тем по улице начали подтягиваться раненые.

-Вам чего? – удивлённо оглянулась Сурьяна.

-Залежались мы, - ответил Харитон с перевязанной головой и глазом – вот плечи размять пришли.

-Ты же вчера ещё пластом лежал!

-То вчера было, - отвечал Харитон.

Раненые подходили к кучам сваленного оружия, рылись, выбирая, кому что по силам.

Последним приковылял Сурияр с гуслями за плечами.

Выбрав себе круглый татарский щит и саблю, он расчехлил гусли и, усевшись на завалинке, сказал:

-Позвольте мне, люди добрые, песней вас распотешить.

И не дожидаясь ответа, он заиграл «Последнюю битву Святослава».

И под звуки гуслей слёзы стали просыхать на впалых щеках, плечи людей стали расправляться, руки крепче сжимали оружие.

Потом Сурияр перешёл к двусмысленной песенке:

«Ох, отдали молоду
За седую бородУ,
А седая борода
Не пускает никуда»

Бабы то хихикали, то плевались, девушки закрывали рты рукавичками. Отроки беззаботно смеялись, позабыв о страшной усталости последних дней и близости смерти. Старый гридень тихонько усмехался в свои длинные усы и почёсывал здоровой рукой давно небритый подбородок.

Но так честному люду и не довелось узнать, чем закончилась история лукавой молодухи и старого глуповатого мужа, снова гулкий грохот барабанов во вражеском лагере возвестил о начале битвы.

-Идут! Идут!, - закричали со стены дозорные.

Музыка прервалась, и разношёрстная рязанская рать снова притаилась за валом. Только стоящие на стене Ярослав и Ермолай наблюдали сквозь бойницы, как к граду двигаются бесчисленные осадные щиты и будки стрельцов на полозьях, как из лагеря вытекает широкая река штурмовой колонны, ощетинившаяся лестницами и крючьями.

Разноязыкий рокот надвигающейся толпы становился всё громче. Лучники защёлкали тетивами. Сверху дождём посыпались стрелы, забарабанили по крышам изб и по щитам ратников, по грудам сваленных на обочины трупов.

-Лезут! - Крикнул Ярослав. - Пора!

-Ну, вперёд, детки, за мной! - сказал Гридень и первым взбежал на крепостной вал.

Следом за ним, с криком УРА! последние защитники Рязани взбежали на вал, и снова в который раз сшиблись щиты со щитами, зазвенели клинки, крики множества глоток слились в единый протяжный рёв. Начался шестой день беспощадной битвы.

Снова один за другим враги скатывались в ров, снова падали окровавленные защитники Рязани.  Всюду гремело оружие. Шёл последний день отчаянной, безнадёжной битвы.

Иногда волны атакующих откатывались, и сей же час с неба снова начинали сыпаться стрелы.  Тростниковые, с тонкими четырёхгранными жалами, с чёрным четырёхлопастным оперением. Они вонзались в снег, словно вырастали на снегу странные чёрные цветы. Тогда воины укрывались щитами, а Сурьяна пряталась под свесом крыши. Потом, как только смертоносный ливень прекращался, снова с рёвом накатывалась волна атакующих. Снова начиналась сеча.

Небольшой отряд таял, а орде не было конца. Рязанцы шатались от усталости, а ордынцы подходили свежие, полные силы. Вот уже и гридень пал на окровавленный снег, но оставшиеся без начальника отроки продолжали яростно рубиться с неприятелем.

Подняв голову после очередной перевязки, Сурьяна увидела, что нескольким ордынцам удалось взобраться на вал. Увидев это несколько ратников и ратниц попятились, как видно, полагая, что дело кончено, и противника теперь уже не удержать.

-Куда? – заорала Сурьяна, заступая бегущим путь. Она сама не узнала своего голоса, таким грозным и властным он оказался.

Несколько бегущих остановились перед ней, словно налетели на стену.

-Всё Мочи нету!  - крикнула Любавка – черноглазая девка из кожевенной слободы.

-Назад! –Сурьяна обнажила клинок.

-Сдурела! – Взвизгнула Любавка. – Сама воюй, коли храбрая!

-И повоюю! Кому жизнь не мила, айда за мной!  - С весёлой злостью крикнула Сурьяна и побежала на вал.  Она не оглядывалась назад. Ей уже не важно было, пойдут ли за нею люди, или не пойдут. Всё одно – смерть. Но люди пошли. Израненные и измождённые, они обогнали Сурьяну, и с такой яростью обрушились на врага, что  снова опрокинули его с вала.

Казалось невероятным, что жалкая горстка измученных и израненных людей смогла это совершить. Но враг снова, в который раз, отхлынул от пролома, сбивая с ног напирающую сзади толпу свежих воинов.

В краткий миг образовавшейся передышки, Сурьяна окинула взглядом поле боя Вот свисает со стены тело Ермолая со стрелой во лбу. Вот брат Миша лежит на истоптанном красном снегу. А это  лежит Любавка. Висок раздроблен булавой глаз вылез из раны и висит на стебельке.

-Рязань горит! –крикнул кто-то из уцелевших.

Сурьяна оглянулась. Густое облако чёрного дыма поднималось над городскими амбарами. Это стражи зажгли амбары. Значит, поганым удалось ворваться в град.

Но с высоты вала, она увидела и более старшную картину, как чёрные толпы врагов вливаются через проломы на другом конце города. Всё кончено! Удерживать вал уже не было смысла. Ещё чуток времени и орда ударит с тыла, даже если жиденькой цепочке защитников удастся сдержать новый натиск.

-Отходим в проулок, - скомандовала Сурьяна. И все, кто ещё мог стоять на ногах, безропотно послушались её приказа.

Оставшиеся в живых семь, или восемь человек отошли в узкий проулок и сомкнули щиты.

-Подвинься, красавица! – сказал  один из отроков, выпихивая Сурьяну из первой шеренги во вторую. _ Меня убьют, тогда и подменишь меня.

Новая толпа врагов с победными воплями взбежала на вал, и, не встретив сопротивления, перехлестнула через него.  Тут враги на несколько мгновений остановились, но только для того, чтобы подтянулись отставшие. Собравшись в достаточном числе они снова обрушились на горстку уцелевших защитников.

Отряд уцелевших защитников медленно пятился вдоль по проулку, отчаянно рубясь, но уступая натиску.
Один за другим падали наземь враги. Один за другим падали наземь рязанцы. Вот уже последние трое отроков и Ярослав составляли первую шеренгу. Они сомкнули щиты и намертво перекрыли узкий проулок. Во второй шеренге ждали своей очереди Сурьяна , Харитон и Сурияр.

Вот пал Ярослав, его место сразу же занял Сурияр, приняв на щит удар вражеского клевца, и лихо раскроив саблей лицо вражеского нукера.

В этот момент Сурьяна услышала позади надвигающийся топот множества ног. Оглянувшись, она увидела новую толпу врагов, вливающуюся в проулок с тыла.

«Вот, и мой черёд настал», - пронеслось в голове у Сурьяны. Но тут, одноглазый Харитон схватил Сурьяну, как котёнка за шкирку, другой рукой подхватил под коленки и перекинул её через забор во двор чьей-то усадьбы.

-Беги, прячься! – крикнул он.

Сурьяна, плюхнулась в сугроб.  но, возмущённая таким коварным поведением Харитона, тут же вскочила на ноги. За забором бешено звенели клинки, слышались крики и предсмертные хрипы.

Обдирая ногти, Сурьяна с трудом отодвинула тяжёлый обледеневший засов, хотела уже распахнуть створки ворот, и вдруг замерла. Шум битвы исчез. Оружие больше не звенело. Слышался только скрип снега под множеством ног и многоголосая чужеземная речь.

Спешить на помощь было уже некому. Сурьяна осталась одна. Она стояла одна-одинёшенька среди чужого незнакомого двора.

Вдруг створка ворот приоткрылась, и в проёме ворот показалось скуластое смуглое лицо, забрызганное мелкими капельками чьей-то крови. Раскосые глаза быстро обежали двор, остановились на девушке, и по лицу врага расплылась желтозубая улыбка.

Сурьяна взвизгнула и выставила перед собой меч.

Желтозубый улыбнулся ещё шире и, обернувшись сказал что-то  на незнакомом языке.

Ворота распахнулись и во двор вошли несколько ордынцев. Их было десять, или около того

 Ухватив меч обеими руками и выставив его перед собой, Сурьяна медленно пятилась в глубину двора. Но не страх, а смех разбирал вражеских нукеров. Их забавлял вид хрупкой девчушки, неумело державшей перед собой клинок. Из глаз Сурьяны текли слёзы, оставляя отмытые дорожки на перепачканном кровью лице.

Один из ордынцев выступил вперёд, знаком приказав остальным не вмешиваться. Мерзко улыбаясь, он крадущимися кошачьими шагами приблизился к девушке. Саблю он демонстративно вложил в ножны, а вместо неё взял в руки метлу, прислонённую к стене.

Этот его поступок вызвал новый взрыв хохота у толпы врагов.

«Не считаешь меня за воина?»

Стиснув зубы, Сурьяна бросилась вперёд и обрушила на врага целый град ударов, но недруг легко отвёл все удары и шлёпнул девушку метлой по заду, под хохот и улюлюканье своих товарищей.

Это был не бой, а игра кота с мышкой. И осознав это, Сурьяна шмыгнула в норку - приоткрытую дверь сеней. Но захлопнуть её перед носом противника не получилось. Ловкий враг успел подставить ногу, и дверь не затворилась.

В отчаянье девушка ткнула мечом наугад в дверную щель. Клинок вошёл во что-то мягкое. За дверью раздался крик, и враг отпрянул. Воспользовавшись этим, Сурьяна захлопнула дверь и задвинула засов. Клинок на два вершка окрасился кровью.

-Доигрался! – зло прошептала Сурьяна.

На несколько мгновений повисла тишина. Потом со двора донеслись яростные крики, и дверь вздрогнула от могучего удара. По косяку пошла трещина. «Не выдержит», - подумала Сурьяна, оглядываясь по сторонам. Дом был самым обыкновенным трёхсрубником. В середине сени, из сеней две двери: налево - в избу, направо – в хлев. У задней стены лестница наверх.

Плохо понимая, что делает, ведомая скорее чутьём, чем разумом, беглянка бросилась по лестнице в верхние сени. А внизу дверь трещала от страшных ударов.

В верхних сенях так же были две двери. Одна – в верхнюю светёлку, что располагалась над избой, вторая вела на сеновал, что располагался над хлевом. Сурьяна с трудом подавила глупое желание зарыться в сено. Всё равно найдут.

В этот момент грохот выбитой двери и топот ног возвестил, что враги ворвались в нижние сени. И Сурьяна быстро полезла по шаткой лесенке на чердак.

На чердаке было темно. Только свет маленького слухового окошка, размером с ладонь, скупо освещал закопчённые слеги и тесины кровли. Это был тупик. Дальше бежать некуда. Снизу доносились яростные крики на чужом языке, топот ног, грохот опрокидываемой утвари.

Одна мысль стучалась в висках: «Только не даться живьём». Но вот под чьим-то весом заскрипела лестница, и в люке показалась голова в островерхом аварском шеломе. Сурьяна взвизгнула от страха и рубанула по вражьей голове.

От шлема сыпанули искры. Враг с грохотом покатился вниз. Крики внизу стали ещё более злыми.

-Что злитесь? – крикнула Сурьяна. – Пропала охота смеяться?

С каким-то звериным рыком в люке показалась ещё одна голова. Сурьяна ударила, но удар прошёл вскользь по шелому. Что-то легонько ткнуло девушку в бок. Но Сурьяна, не обращая внимания на пустяки, била и била, удерживая меч обеими руками, пытаясь попасть по вражьей голове. Наконец, грохот падающего тела возвестил, что и этот враг повержен.

Снизу донеслись новые угрожающие выкрики, но желающих повторить атаку не находилось.

-Милости просим, гости дорогие! – глотая слёзы, крикнула Сурьяна. – Кому добавки?

Только теперь она заметила, что в левом боку нарастает боль. Коснувшись кожуха, Сурьяна обнаружила, что бок весь мокрый и липкий. В глазах плыло. Сурьяна стиснула зубы, чтобы не закричать, сдёрнула с головы платок и прижала его к ране левой рукой, правой по-прежнему сжимая рукоятку меча.

С каждым мигом Сурьяна всё больше слабела. Хватит ли сил отразить новое нападение? Но нападения не было. Только доносился снизу какой-то шум, голоса. Потом всё стихло. И в этой тишине раздалось слабое потрескивание. Потом затрещало сильнее, потом к нарастающему треску добавилось неровное гудение. Запахло дымом.

«Сеновал подпалили», - со странным облегчением подумала Сурьяна, опуская ставший слишком тяжёлым клинок. – «Матерь Божия услышала мои молитвы, живьём не возьмут!».

Дым начинал разъедать глаза. Пришлось лечь. Внизу дыма пока не было. «Вот и полегла Рязань», - думала Сурьяна. – «А славно я вылечила их от похоти. Один проколотый живот, две разрубленные башки, и охота развлекаться пропала. Ничего, обойдётесь».

-Что не лезете? Не хотите рисковать? Правильно. Одну-две башки я снести ещё могу…

«Полегла Рязань…» .

«Как там Юрка? Машка? Живы ли? Я-то отмучилась, а они?»

«Ради чего полегла Рязань? Ради себя? Но это нелепо. Ради себя надо было покориться».

Раньше Сурьяне казалось, что рязанцы защищают самих себя, свои семьи, очаги, а теперь выходило, что это не так. Отдать жизнь можно только за нечто более ценное, чем жизнь.

«Что же ценнее жизни? Русь? Честь? Правда? Свобода?»

Мысли Сурьяны путались, в глазах темнело, кашель мучительной болью отдавался в больном боку. Хотелось выскочить на воздух, но для этого уже не оставалось сил.

Десятник Торгул вынужден был отойти ещё на несколько шагов. Жар от пылающего дома становился всё сильнее. Упрямая уруска всё не выходила. Ничего. Пытку огнём не выдержит никто. Выйдет!

Какой позор, если кто узнает, что одна девчонка ранила трёх воинов в его десятке. Идрак ранен в живот. От таких ран не выживают. Медленная и мучительная смерть предстоит ему. Судьба ещё двоих не ясна. Раны в голову всегда очень сильно кровоточат. Но зато и заживают быстрее, чем на других частях тела.  У Тохты кровь вроде бы остановилась, у Каюма хлещет, как из барана. Скорее всего, тоже не жилец. Обидно.

Дерзкая дрянь! Пусть только выйдет! Уж мы придумаем забаву. Молить будет о смерти!

Сильный жар от горящего дома заставил его отойти ещё на несколько шагов.

«Нет. Не выйдет, - с досадой подумал Торгул. – Наверное, уже задохнулась. Жаль».  Торгул с досадой пнул тело Сурияра. Но Гусляр был уже не подвластен ему. Он шёл по лугу, заросшему синей травой и диковинными цветами, прислушиваясь к голосам дивных птиц.


ЭПИЛОГ.

-Тихо,-  шептал Юрка, нежно поглаживая сестру по щеке. – Тихо, Машенька.

Дети лежали в темноте, укутавшись в старый Никодимов тулуп. Сверху доносился скрип снега под чьими-то ногами, крики. Нет. Не родился ещё человек, который смог бы обыграть Юрку в прятки. Если только Машка не заревёт, нипочём не найдут!

В Рязани улицы были мощёны толстыми деревянными плахами. Эти плахи клали поперёк улицы на два ряда продольных брёвен, крепко прибитые на деревянные гвозди. Между землёй и плахами оставалось узкое пустое пространство. Такое узкое, что взрослому человеку нипочём не поместиться. Но Юрка не был взрослым человеком.

 Поверх плах был натоптан толстый слой снега. Этот снег надёжно защитит от жара пылающих зданий.

Нет. Не найдут. Пролом в мостовой, через который дети проникли в своё убежище, был довольно далеко – сажен пять.  Пролезть – не пролезут, увидеть – не увидят.  Не станут же ордынцы вскрывать все мостовые в городе. Разграбят град и уйдут. Только бы Машка не запищала…

Ну, а если найдут, у Юрки есть нож, и  он знает, что будет делать.

-Скази мне казьку пъо зяйку и лису! – тихонько попросила Машка.

-Слушай, Машенька, - прошептал Юрка. – Жил был зайка. А рядом жила лиса. У зайки была избушка лубяная…