И изгна вся продающия и купующия в церкви!

“И войдя Иисус в церковь, изгна вся продающия и купующия в церкви...”. И читал пастух, и возревновал пастух, и взмолился пастух, и... вошел он в исступление... небывалое... И “низошла на него рука Господня... и была крепко, крепко на нем”! И смотрел пастух, и “как бы сияние, как бы свет пламени” видел он, истинно/точно видел он славу святую/Божию! И поднял пастуха невзрачного “дух между землею и небом, и принес его в видениях Божиих” на церковную парковку, людьми/машинами переполненную. В самый главный день величайшего праздника, и прямо к самому центральному входу ворот священных/молитвенных... в самую гущу народа празднующего принес его дух!

И смотрел пастух, и слушал пастух, истинно/точно видел и слышал он все, не как всегда/не как прежде! И встревожился дух его вдруг/внезапно! И зарыдал он невидимо/неслышно, но горько/горько, праведно! Никогда не рыдал он/пастух так горько, больно и трепетно! И восскорбел он вдруг сердцем, смертельно, пламенно! И разгневался вдруг пастух кротчайший, на продающих и покупающих! Не как всегда/не как прежде, не для себя “из себя вышел” праведно! И укрепились вдруг ступни и колени его прежде сильно хромлющие/ослабевшие!

И был он “в духе”, и вошел он стремительно в церковь свою многолюдную! И “изгна вся продающия и купующия в церкви”! И торговцев и покупалей подверг он гонению строгому! Нелицепритно “изгна вся продающия и купующия”! Самые знаменитые/именитые и “продаваемые”/“покупаемые” - не избежали бича его/ревнования! И даже косынки и “покрывала” их священные/стильные/модные - развеял он по ветру, ревностно! Прямо на парковке церковной разлетались косынки/почти невидимые, как знамения грозные! И даже книжки их духовные/поучительные/драгоценные - разбросал он по земле, даже без малой жалости! И проповеди, и учения их назидательные, и “музыки” и пения/гимны их вдохновенные, и даже поэзии их высокие/всякие, диски и флэшки их уже почти гигабайтные/терабайтные – ничего не щадил он в исступлении, почти все потрощил/опрокинул он в ревности! И “изгна вся продающия и купующия в церкви”! И торговцев и покупалей подверг он гонению строгому! Нелицепритно “изгна вся продающия и купующия”! И кофий пиющих, и что-то вечно жующих, и “на селлфонах” сидющих – прямо в храме, на святом месте, дерзновенно обличил пастух исступленный! И “приступиша к Нему хромии и слепии, и исцелил их”!

И вдруг очнулся пастух, и в себя пришел... И смутился он сильно, сильно - от видения сего “странного”. И страх на него напал великий - от инкаунтера сего неожиданного/внезапного. Не законники мы/не юродивые, по благодати живем и торгуем для блага/для дела истины! И как всегда/как прежде, встал пастух, чтобы забыться/переключиться/убежать/уплыть/улететь “от лица Господня”, и от Его грозного повеления! Но погрустнело и помрачнело вдруг небо, не как всегда/не как прежде! И загремел вдруг гром, и сверкнули молнии! И как будто звезды зарыдали/упали с неба, и солнце померкло вдруг, и луна потерялась/исчезла/развеялась! И земля задрожала/запылала/заплакала! И упал пастух Божий на землю, как мертвый, и затрепетал он, как прежде, пред Господом! И возревновал он, и взмолился, не во сне уже, наяву зарыдал, поистине! И “низошла на него рука Господня... и была крепко, крепко на нем”! И как младенец бежал пастух пред Господом, до самого храма бежал, стремительно! Предупредить торговцев спешил и покупателей, чтоб дом молитвы не превращали в базар и торжище! И как всегда, как и прежде, шел сильный, сильный дождь!

© Иван Лещук