Обман зрения

      Они говорят, что я тут один. Чтобы я не выдумывал. Я хотел бы поверить, но мое зрение, мое обоняние, моя интуиция говорят мне, что это ложь. Вам знакомо такое чувство, когда вы открываете глаза в темной комнате и понимаете, что кроме вас в ней еще кто-то есть? Или только что был, потому что движение воздуха еще не застыло, запах, едва уловимый, присутствует, даже вмятина на стуле осталась, круглая, совпадающая по форме с конечностью тела. И ты боишься вздохнуть, чтобы не ничего не порушить из этих замков фата-морганы, втягиваешь воздух и короткими выдохами выбрасываешь его из себя через нос, тогда на носовой мембране оседает почти телесное ощущение чужой кожи, чужих волос — ты знаешь, как они пахнут, знаешь, какие они на вкус. Почему никто не хочет сказать тебе правду?
      — Глупости, — она обнимает тебя, прижимается губами к шее, глядя в темноту сухими глазами. — Никого тут нет, спи.
      И ты хочешь, отчаянно хочешь поверить в это, потому что кому же еще верить? Но факты, факты вещь упрямая. Тот, другой, существует, это же его любимый плед, его кресло, даже ее кожа местами несет на себе отдушку чужого запаха, например, в подмышечной впадине. Может быть, он приходит, когда все спят, и тогда она говорит ему то же, что и тебе — ты у меня один? И каждый из нас считает, что владеет этой женщиной единолично, закрывая глаза на пахучий след чужого присутствия? Она мнет в руках смешную игрушку, бросает ее в ящик стола раньше, чем ты успеваешь рассмотреть ее. Подарок? Кому? Ей или ему?
      — Поешь, пожалуйста, — тихо говорит она. — Ты не ешь ничего, так нельзя.
      Как объяснить, что есть из тарелки призрака противопоказано для пищевода, еда колом встает в горле, биссектрисой рассекая все возможные звуки на старте.
      — Прошу тебя, — она поднимает тарелку в руке и словно взвешивает ее, видит твой взгляд и вдруг бросает тарелку в корзину для мусора, тарелка разбивается о стену, ссыпается осколками в ведро с синим пакетом на завязках, и тогда ты понимаешь, что тот, кто ел из нее до тебя, больше не придет.
      И все-таки не сумасшедший.
      — Не плачь, — говорит она себе больше, чем мне. — Мы нужны друг другу. Ты хороший. Мы обязательно будем счастливы, правда?
      Я не знаю, что ей сказать.
      Я кот, которого взяли на место умершего.
      И я не умею говорить.