Испанка

         I. Парад мертвецов

   Что известно о смерти?
   Ничего.
   Мы встречаемся с ней лишь в конце своего жизненного пути.
   А мне вот "посчастливилось" столкнуться с этой ведьмой дважды.
   Я видел её в глазах тысяч живых мертвецов, бродивших в далёком сорок пятом, когда мне исполнилось восемь лет, и хотел жить.
   Впрочем, как и все остальные.
   Моим родным городом был Длинный Мыс, Нагасаки. Да, именно был, ибо от него, по сути, мало что осталось.
   Жители в тот августовский день занимались каждый своим делом: работали, учились, готовили еду, строили планы на будущее, которого не было...
   Мы с мамой и младшей сестрой Кими шли по дороге в магазин и весело разговаривали.
   Я шутливо дёрнул Кими за забавные два хвостика на голове, а она так задорно рассмеялась, после неожиданно взглянула на ясное небо и вытянула вверх руку:
   - Как красиво...
   Мы посмотрели в ту сторону, куда указывала Кими, и увидели достаточно быстро приближающийся серебристый самолёт, сверкающий в лучах солнца.
   С рокотом он пронёсся над нами и скрылся.
   - Кто это? - спросила маленькая Кими.
   - Не знаю... - озадаченно пробормотала мама, сразу почувствовав неладное, и крепче сжала её ладонь. - Идём отсюда скорее. То не наш самолёт.
   - Чей же тогда? - поинтересовался я.
   - Американский... - ответила мама.
   Мы слышали, Берлин взяли ещё весной.
   Война вроде закончилась.
   Что в таком случае делал здесь истребитель США?
   Только мы не успели сделать и шага, как раздался сильнейший взрыв - на Нагасаки пилот В-29 "Bockscar" Чарльз Суини сбросил атомную бомбу "Толстяк".
   Меня оглушил пронзительный визг перепуганной Кими.
   Мама схватила её на руки:
   - Акихиро! В убежище!
   Мы бросились в обратную сторону.
   Позади, стремительно настигая, огромная взрывная волна выбивала из окон стёкла, превращала в пыль попадавшихся на пути людей и животных, разносила в щепки здания.
   Отовсюду слышались крики ужаса и боли.
   Сказать, было страшно, - значит, солгать.
   Сердце колотилось где-то в горле, мысли мешались безумным клубком.
   - Мама! - плакала Кими. - Мама!
   Но до бомбоубежища мы не добежали всего метров двести.
   Взрывная волна разбросала нас в разные стороны.
   Сильно оглушённый, я упал на тротуар и на секунды потерял сознание, а когда открыл глаза, понял, что не могу нормально дышать.
   Голова гудела, кровь долбила в ушах.
   Воздух пропитал едкий дым.
   Всюду валялись обломки, куски чьей-то одежды, кружила пыль.
   До меня не сразу дошло, это просто испарившиеся люди.
   Я закашлялся, услышал стоны рядом и огляделся:
   - Мама! Кими!
   Сестра без сознания лежала в паре метров от меня.
   Ещё живая мама сидела возле разрушенной стены какого-то дома.
   У неё была сильно разбита голова, красивое молодое лицо заливала кровь.
   Из живота торчал край огромного осколка стекла.
   С широко распахнутыми глазами я отпрянул.
   Губы задрожали, и по щекам, смывая эту жуткую белёсую пыль, потекли слёзы.
   Но пришлось пересилить себя и подползти к матери.
   Сердце отказывалось понять, ей не выжить, и с каждым новым ударом кричало внутри меня:
   "Нет! Нет!"
   - У... ходите... - с трудом проговорила мама. - Бери Кими... и ищите отца... Спасайтесь...
   - Не смогу... - всхлипнул я. - Не покидай нас... прошу!..
   - Сможешь... - настаивала мать. - Мой сильный отважный самурай... Помнишь сказки, что я читала тебе в детстве?..
   Я сквозь рыдания кивнул.
   - ...Будь одним из древних великих воинов... как наши предки... ради меня... - прошептала мама.
   Её холодная рука скользнула по моей щеке и безжизненно упала на асфальт, из груди вырвался последний вздох, голова склонилась на левый бок.
   Изо рта потекла кровь, густая, тёмная.
   Глаза навеки закрылись.
   Я протянул трясущуюся руку и дотронулся пальцем до мёртвой матери:
   - Проснись... Проснись...
   Но ответа не было.
   На несколько секунд для меня, казалось, замерло время.
   Всё происходило словно не со мной или в неком ужасном сновидении.
   Хотелось ущипнуть себя, стряхнуть это наваждение, а я же продолжал тупо смотреть перед собой и слегка покачиваться взад-вперёд.
   Из оцепенения вывел дикий вопль.
   Я резко обернулся.
   Кими пришла в себя и увидела маму.
   Вскочив на ноги, я схватил сестру за руку и потащил прочь как можно скорее.
   - Пусти! Акихиро! - упиралась бледная от пыли погибших людей и страха Кими. - Там мама!
   - Она умерла... - глухо проговорил я.
   - Умерла?.. - Кими застыла посреди дороги столь внезапно, что я чуть не упал. - Как бабушка?
   - Да... - прошептал я. - Идём. Надо отыскать папу.
   Мы побежали дальше.
   Я надеялся, на других улицах Нагасаки дела обстояли лучше, однако разочарование и паника так славили горло, что стало трудно дышать.
   Усыпанные обломками и трупами дороги заливала кровь.
   Было много раненых, тоже спешивших куда-то в тщетной попытке спастись. Подобно муравьям, в жилище которых бросили спичку, они беспорядочно носились в клубах дыма и пыли, натыкались друг на друга, стонали, звали на помощь.
   Те, кто не мог передвигаться, покорно ждали конца.
   Я старался не смотреть по сторонам.
   К счастью, впереди показалось бомбоубежище.
   Туда мы и спустились.
   Внизу было сумрачно и прохладно, пахло чем-то неприятным.
   Но выбирать не приходилось.
   Мельком глянув на десятка два перепуганных людей, которым всё-таки удалось спастись, я повернулся к сестрёнке, схватил за плечи и выдохнул:
   - Слушай, Кими... Ты должна остаться здесь, а я - найти папу. Возможно, он ещё жив и...
   - Нет! - Кими с рыданиями обвила мою шею ручонками. - Акихиро! Не уходи...
   - Кими... - прошептал я.
   Сердце дрогнуло при мысли, что я могу потерять и отца.
   Он работал обычным часовщиком и иногда брал меня с собой в мастерскую, где мне было очень интересно.
   И так хотелось прижаться к нему и ощутить тепло и защиту, однако...
   Мы не знали тогда, он погиб, и никого из родных не осталось.
   Проклятая война отняла всё самое дорогое, вспоров души острыми когтями.
   Шрамы не зажили до сих пор.
   - Не бросай меня... - взмолилась Кими. - Акихиро...
   Ей исполнилось лишь пять лет.
   Конечно, если б я ушёл, она не справилась бы одна.
   Да и что я бы смог сделать в этой безумной неразберихе?
   Снаружи царил сущий ад!
   И, наверное, даже сбросившим на нас ядерные бомбы американцам я не пожелал бы в нём очутиться, многого тогда не понимая.
   Однако дети иначе смотрят на мир.
   Мы с Кими не были исключением, хотя я, будучи старше, всё чувствовал острее.
   К скорби и отчаянию примешивалась ненависть.
   - Нет... - успокоил я Кими. - Не брошу...
   К нам подошла женщина лет шестидесяти, впоследствии заменившая семью, воспитавшая, как родных.
   Супруг и единственный сын погибли на войне ещё в прошлом году.
   Худая, невысокого роста, она улыбнулась, желая приободрить, и погладила Кими по голове:
   - Хотите пить?
   - Да... - я облизнул пересохшие губы. - Очень.
   Сестра закивала.
   Женщина протянула нам полную воды металлическую кружку:
   - Меня зовут Ай Ямаваки.
   - Акихиро Исикава, - представился я и указал на жадно пьющую сестру. - Это Кими. Наша... наша мама...
   Голос сорвался.
   Глаза заполнились слезами.
   - Не говори, - тихо произнесла Ай-сан. - Не сейчас.
   Кими оставила мне половину кружки.
   Воду я выпил в пару глотков, утёр губы грязной ладонью, размазывая по лицу пыль, и огляделся.
   На нас никто не обращал внимания.
   Несколько человек были ранены, и им оказывали первую медицинскую помощь.
   С потолка свисали три лампочки на шнурах сантиметров десять, но свет был тусклый, какой-то жёлтый.
   По голым стенам плясали тени.
   Я перевёл взор на бледную Кими.
   Её платье на плече порвалось, хвостики растрепались, симпатичное личико и голые руки и ноги исчертили алые царапины.
   Но, самое главное, Кими жива.
   Она поймала мой взгляд и сжала ладонь, такую же холодную, как и её.
   Губы задрожали, Кими крепко обняла меня и заплакала.
   Однако слёзы быстро утомили.
   Сестрёнка погрузилась в спасительный сон.
   Ай-сан уложила её на циновку в углу, накрыла старым, не очень приятно пахнущим одеялом и вернулась ко мне.
   Мы сели на какие-то деревянные ящики у стены и несколько мгновений молчали.
   Я смотрел перед собой и видел умирающую прямо на моих глазах маму.
   Так хотелось ущипнуть себя и проснуться дома, убедиться, то был жуткий кошмар!
   Сердце до сих пор выскакивало из груди.
   Только ради Кими я не имел права раскисать.
   Пришлось до боли стиснуть зубы, чтоб тоже не разряжаться.
   Ай-сан обняла меня за плечи:
   - Надеюсь, завтра мы все сможем вернуться домой.
   - Вы видели взрыв? - я поднял на неё глаза. Женщина покачала головой. - Это было... ужасно! Он походил на огромный белый гриб!
   - Гриб? - забеспокоилась Ямаваки.
   - Что такое, Ай-сан? - спросил я.
   - Ничего... - та фальшиво улыбнулась и сжала моё плечо. - Жизнь наладится. Я верю...
   Конечно, она не стала сразу рассказывать мне о тревогах и подозрениях, ведь я был час назад осиротевшим ребёнком и нуждался в поддержке, а не в уроке химии и физики.
   К тому же изобретение ядерного оружия, впервые начатое немцами семь лет назад, в декабре 1938, было крайне засекречено.
   Думаю, даже тех, кто принимал участие в разработке, под видом автокатастроф, инфарктов и прочих несчастий убирали как лишних свидетелей.
   О них и смертоносном детище знали только в высших кругах.
   А мы... Мы так... пешки в кровавых шахматах.
   И, несомненно, нам с Кими ничего не было известно о том. Обычные дети, мы в один миг повзрослели на сотню лет.
   Ай-сан не зря волновалась, будучи очень образованной, и необычный для взрыва белый "гриб" её сразу заинтересовал. Да, она верно поступила, не открыв всю правду тогда.
   Я не стал задавать вопросы и прикорнул рядом с Кими.
   Организм нуждался в отдыхе.
   И безумно хотелось верить, стоит открыть глаза - и всё станет на свои места!
   Только мечтам не суждено было сбыться...

   Нагасаки превратился в ад на земле.
   Погибло невероятно много людей.
   В газетах потом писали, число жертв колебалось от шестидесяти до восьмидесяти тысяч человек, из них примерно четвёртая часть была мобилизованными для войны корейцами.
   Хотя точное число павших никто не считал.
   Трупы тех, кто не испарился во время взрыва, валялись на улицах среди руин.
   Тем не менее трагедии можно было избежать.
   Перед атаками ВВС США сбросили над несчастными городами листовки с предупреждением.
   Да и локаторы заметили приближение бомбардировщиков, но наши военные беспечно махнули руками, посчитав, такое малое количество вражеских самолётов отнюдь не представляет угрозы для Японии.
   Кто виноват в гибели мамы с папой? И тысяч других людей? Детей, женщин, не имевших отношения к войне, не желавших никому зла... Правительство Японии?
   Император после бомбёжек объявил о капитуляции, из-за чего в Токио едва не случился государственный переворот.
   Или всё-таки недавние враги американцы, хотя они и предупреждали о готовящемся нападении?
   Можно ли жалеть ту дюжину совершивших атаку военных?
   Большая часть из них даже не знали истинную цель полёта.
   Они везли с собой цианистый калий, чтобы принять в случае провала операции.
   От них тоже хотели избавиться.
   Вопросы, вопросы...
   Ответов нет и по сей день, спустя десятки лет после окончания войны.
   И, наверное, я уже никогда не узнаю правду.
   Впрочем, она всё равно не воскресила бы наших родителей и остальных людей.
   Абсолютно бессмысленные жертвы...
  Однако следующим утром некоторые жители как ни в чём не бывало, видимо, решив, угрозы больше нет, отправились на работу.
   Представшее их глазам зрелище поражало едва ли не до рвоты: изуродованные трупы, руины, засохшая кровь, белёсая пыль от испарившихся несчастных.
   В воздухе витал странный запах гари и озона, будто разразилась жуткая гроза, и удар молнии сжёг целый лес.
   И он долго ещё не выветривался.
   А вскоре к этому запаху добавилась омерзительная вонь горящей плоти.
   Груды мёртвых тел сжигали на пустырях и во дворах школ и детских садов.
   С каждым днём их становилось всё больше, ведь медицинскую помощь мы практически не получали.
   Рискнувшие отправиться к заводу, в полукилометре от которого рванул "Толстяк", смельчаки рассказывали вещи, заставлявшие вставать волосы на голове.
   Шеренги мертвецов на мосту стояли у перил. Да, именно стояли, словно приклеенные.
   Трупы плыли и по Накадзиме.
   Но, признаться, я не гордился, что стал одним из хибакуся, "людьми, подвергшимися воздействию взрыва".
   Часто, особенно первое время после трагедии, очень хотелось умереть, чтобы не видеть страдания, не слышать стоны и бесконечные молитвы, не вдыхать этот мёртвый воздух.
   Кажется, я ощущаю гарь до сих пор - настолько она въелась в меня тогда.
   И лишь младшая сестра спасала от отчаяния и суицида.
   Без неё я бы давно уже отправился следом за родителями.
   Даже сейчас, по прошествии стольких лет, всё помнится слишком явственно, будто произошло вчера.
   Память стала моим проклятием.
   Однако ядерный взрыв "наградил" не только жуткими воспоминаниями.
   Высокий уровень радиации способствовал возникновению разных болезней.
   Кими так и не смогла родить живого ребёнка, а я рано облысел и остался щуплым и невысоким.
   Другим повезло не больше.
   Утром после завтрака из хранившихся в бомбоубежище консервов у одного из мужчин горлом хлынула кровь - сказалось сильное облучение.
   Он умер спустя несколько часов.
   Его тело предложили вынести наружу, тем не менее кто-то возразил:
   - Если мы откроем дверь , зараза вмиг проникнет сюда и нас убьёт. А так мы хоть в относительной безопасности. Понимаете?
   Наверное, он всё-таки был прав.
   В бомбоубежище не попадала радиация.
   Впрочем, мы уже предостаточно облучились во время взрыва.
   Хватит на несколько жизней вперёд.
   С другой же стороны...
   Вряд ли кого-нибудь из нас, особенно Кими и меня, радовала мысль находиться рядом с трупом.
   Широкое лицо бедняги приобрело желтоватый оттенок, губы посинели, под глазами залегли тёмные круги.
   Я смотрел на него и думал о родителях.
   Отныне у меня была только Кими. Беззащитное существо, ещё вчера утром такое счастливое.
   Я долго потом не видел её улыбки, не слышал смеха.
   Потрясённая трагедией, она не разговаривала примерно месяц. Ни слова. Просто сидела долгими часами, смотря в одну точку перед собой.
   И сейчас было так же.
   Я оглянулся на сестру, не зная, радоваться ли её состоянию и тому, что она не реагирует на происходящее, или плакать. Тяжело вздохнув, я перевёл взор на мёртвое тело, накрываемое Ай-сан какой-то большой тряпкой.
   - Не смотри, - сказала она мне.
   - Как иначе? - с сарказмом произнёс другой мужчина. - Придётся, ведь нам отсюда никуда не деться.
   - И долго мы здесь пробудем? - раздался вопрос.
   Все сразу повернулись к предложившему не открывать двери разносчику газет по имени Фумайо Оота, мужчине лет сорока, уже почти лысого, склонного к полноте, несмотря, что приходилось много времени крутить педали велосипеда.
   Такого внимания к себе он явно не ожидал, немного помялся и, наконец, заговорил:
   - Ну... хотя бы пару дней... пока эта зараза не пройдёт.
   - Не пройдёт? - фыркнул живший на соседней с бомбоубежищем улице Нобу Ёсида. - А вы уверены, что, как выразились, зараза когда-нибудь выветрится? Если верить тем листовкам америкосов... мы передохнем скоро все, как тараканы. Сомневаетесь? Вот, глядите сами!
   И он выудил из кармана штанов мятую бумажку и потряс ею в воздухе перед носом Ёсиды.
   Я сразу узнал листовку.
   Одну из них принёс домой папа.
   Она хранится у меня как память о родителях. Её содержимое я помню наизусть до сих пор:
   
   "Прочтите внимательно, так как это может спасти вашу жизнь, родственника или друга.
   В ближайшие несколько дней все или некоторые из городов, указанных на обратной стороне, будут уничтожены американскими бомбами.
   Города содержат военные объекты и склады, заводы по производству военной продукции.
   Мы полны решимости уничтожить все средства военной клики, какие они используют, чтобы продлить бесполезную войну.
   Но, к сожалению, бомбы не имеют глаз.
   Так, в соответствии с гуманитарной политикой США, американские ВВС, не желающие причинять вреда невинным людям, в настоящее время предупреждают об эвакуации городов с тем, дабы сохранить вашу жизнь.
   Америка не борется с японским народом, а с военщиной, поработившей его.
   Мир, что принесёт Америка, освободит его от гнёта и ознаменует появление новой и лучшей Японии..."
 
   Гуманитарная политика! Для кого? Трупов?
   Бомбы уничтожили столько людей...
   - Не тычьте мне в лицо этой дрянью! - разозлился Фумайо Оота. - Я читал её уже. Спасибо, больше не хочу.
   Поднялся шум.
   Я обеспокоенно глянул на Кими, но она, по-прежнему безучастная, сидела на ящике с консервами.
   Немигающий взор был устремлён на стену.
   Что видела она? О чём думала?
   Кими никогда не говорила, вообще старалась не вспоминать о жутких годах.
   - Тише, - попыталась урезонить мужчин Ай-сан. - Здесь же дети.
   - Дети... - мрачно хмыкнул Нобу Ёсида, отходя в сторону и тоже садясь на ящик. - Вчера они стали взрослыми.
   И то правда.
   Больше не было школьника Акихиро и малышки Кими Исикава.
   Души уже принадлежали взрослым, хотя тела ещё оставались детскими.

   Так пришлось нам два дня находиться в бомбоубежище вместе с закоченевшим трупом, из-за своего цвета похожего на восковую фигуру.
   Я старался не смотреть на него, с тех пор боясь мертвецов.
   Начинался рассвет.
   Все спали, когда снаружи в дверь внезапно постучали.
   Спросонья я открыл глаза, считая, это сон.
   Но звук повторился.
   С колотящимся от волнения сердцем я подскочил к спящему разносчику газет и начал будить:
   - Оота-сан!
   - Чего тебе? - проворчал мужчина, переворачиваясь на другой бок на циновке.
   - Слышите? - воскликнул я.
   - Народ! - Оота вскочил на ноги, бросился к двери и открыл. - Вставайте!
   Все стали просыпаться, спрашивать друг у друга, что произошло, удивлённо и встревоженно озираться.
   Признаться, я опасался, мы были единственными выжившими.
   Появление людей очень обрадовало.
   Я быстро разбудил Кими и Ямаваки, которую отныне с уважением звал обаасан*:
   - Мы спасены! Кими!
   Но личико сестры не изобразило ни одну эмоцию.
   Мои ликование и надежда вмиг улетучились, оставив после себя горький осадок.
   Я напрасно ждал улыбку Кими, хоть слово, однако иллюзии развеялись.
   Кими никак не отреагировала.
   И я не знал, услышала она, поняла ли.
   Её поведение пугало и расстраивало.
   - Дай ей время прийти в себя, - Ай-сан заботливо обняла меня за плечи. - Вы оба пережили жуткую трагедию. Тем не менее ты старше и сильнее.
   - Да... - прошептал я и снова посмотрел на безвольную, будто кукла, Кими.
   На пороге бомбоубежища стояли трое мужчин.
   - Много вас тут? - раздался вопрос.
   - Восемнадцать... включая двоих детей, - ответил Фумайо Оота. - Один, к сожалению, умер.
   Он махнул рукой в сторону трупа.
   - Можно нам... выйти? - спросила обеспокоенно стоявшая рядом с нами женщина. - Мы здесь уже несколько дней.
   - Нужно найти родных и близких, - кивнул Ёсида. - Возможно, кто-то из них жив.
   Щурясь от показавшегося ослепительным после сумрака бомбоубежища солнечного света, мы вышли наружу и огляделись.
   Город не изменился с момента взрыва, лишь мёртвых тел на улицах стало меньше.
   Или мне так казалось, ибо я три дня провёл в закрытом помещении.
   Только одно сразу бросилось в глаза - небо. Серое, низкое, какое-то неживое.
   Сквозь тучи пробивался слабый свет.
   И мы долго практически не видели солнца.
   Затем я узнал, причина крылась в радиации.
   - Куда мы теперь? - я поднял глаза на Ай-сан, сдержав тяжёлый вздох.
   - Будем держаться вместе, - улыбнулась та, наклонилась и поцеловала меня в лоб. - А давайте-ка глянем, уцелел ли мой дом?
   Я без особого энтузиазма кивнул.
   - Вас проводить? - предложил Оота.
   - Да, пожалуй, если не затруднит, - согласилась Ай-сан и взяла Кими за руку. - Надеюсь, война не забрала жильё, как сына и мужа.
   Мы вчетвером зашагали по дороге.
   Я всё время смотрел себе под ноги, боясь оторвать взгляд от грязного асфальта и увидеть страшные картины.
   Да и не надо было, ведь они, эти картины, уже и без того врезались в память.
   К счастью, маленький домик Ай-сан сохранился, только крыша слегка прохудилась.
   Соседи помогли залатать дыру, и мы с Ай-сан и Кими зажили там вполне хорошо, стараясь вернуться к прежнему, что было, увы, невозможно, как бы ни хотелось обратного.
   - Добро пожаловать, - улыбнулась Ай-сан.
   Я чуть поклонился и, ведя за собой Кими, вошёл внутрь.
   Отныне это был мой дом. И не мечталось о большем, особенно в тяжёлое послевоенное время, когда мы радовались всему, что имели, и боялись спугнуть хрупкое благополучие нашей новой семьи.
   Единственное, о чём я жалею до сих пор, - мне не удалось проводить родителей в последний путь.
   Чужие люди сожгли их тела, как и тысячи других.
   - Кими, - обратился я к сестрёнке. - Мы теперь будем жить вместе с обаасан.
   Но та, как обычно, молчала.
   - Скажи хоть что-нибудь... - глубоко вздохнув, прошептал я. - Пожалуйста...
   Кими отпустила мою руку, приблизилась к окну и устремила пустой взгляд на разрушенный город.
   Я грустно смотрел ей в спину, моля высшие силы помочь дорогой сестре.
   - Пойду приготовлю вашу комнату, - Ай-сан взглянула сначала на меня, затем на Кими и скрылась.
   Я подошёл к Кими.
   Хотелось плакать, однако слёз не было.
   Скорбь выжгла душу, как "Толстяк" Нагасаки.

   Двадцать три года спустя в столичной больнице после рождения второго мёртвого ребёнка от кровотечения умерла Кими.
   Вместе с мужем, обычным работягой, она переехала в Токио в шестьдесят втором.
   Ей не было и тридцати.
   Красивая, молодая, она так мечтала создать настоящую семью, чтобы дом был полон детей, а затем и внуков.
   И так я остался совершенно один - обаасан покинула этот мир за год до Кими.
   Ядерный взрыв сказался и на ней, "наградив" заболеванием сердца.
   Выйдя из палаты, я приблизился к висевшему на стене в коридоре зеркалу, откуда смотрел маленький лысый человечек. Старик? Нет...
   Мне исполнился тридцать один год.
   Ни жены, ни детей.
   Именно прожившим целый век стариком я себя и ощущал.
   А впереди была ещё целая жизнь.
   Глаза мои остались сухими.
   Не потому, что я не жалел бедняжку Кими. В какой-то степени даже завидовал ей.
   Она, наконец, отмучилась, и душа её воссоединилась с душами наших предков и обаасан.
   Просто со дня гибели родителей я разучился плакать.
   Я подошёл к скамейке, сел и тяжело вздохнул.
   Перед мысленным взором так и стоял образ моей милой имо-то** с двумя забавными хвостиками.
   Приблизился овдовевший Кента Саносуке и устроился рядом. Он искренне любил Кими и скорбел по ней не меньше меня, никогда не обижал, за что я ему был благодарен. Житель Токио, он не испугался взять в супруги ту, которая пережила ядерную бомбёжку.
   - Всё кончено, Акихиро... - прошептал Кента. - Вчера я потерял второго ребёнка, а сегодня жену. Зачем жить дальше? Скажи...
   - Ради своих родителей, - я хотел поддержать его. За шесть лет их брака мы сдружились. -  Они у тебя есть. Ты счастливый человек, Кента.
   - Счастливый... - с горечью повторил тот. - Высшие силы наказали меня. Но что я сделал не так?.. - Он покачал головой. - Прости, Акихиро. Я эгоист... говорю о собственной боли, а ведь Кими была твоей сестрой. Ты знал её намного дольше, чем я. Знал... Так странно произносить вроде обычное слово.
   - Да... - согласился я.
   И сердце снова сжалось.
   Я поймал себя на мысли, что хочу, пусть оно остановится вообще.
   Тогда боль бы утихла.
   Тем не менее оно продолжало биться, напоминая о бренности нашего бытия.
   Я откинул голову и закрыл глаза, не прислушиваясь к окружающим звукам, не обращая внимания на пациентов и медицинский персонал.
   К действительности вернул голос Кенты:
   - Она просила передать это тебе.
   Я открыл глаза, удивлённо взглянул на него и заметил в руках фотокарточку, на которой отныне вечно молодая Кими улыбалась.
   Снимок сделали на следующий день после их свадьбы.
   Тоска и отчаяние мёртвой хваткой вцепились в душу.
   Я взял фотокарточку и медленно провёл по ней кончиками ледяных пальцев.
   - Запомни её такой, - сквозь слёзы проговорил Кента. Голос дрожал. - Несмотря ни на что, она любила жизнь. Жаль, не взаимно... - Он хлопнул меня по плечу и встал. - Надеюсь, мы останемся друзьями, Акихиро. Ты хороший человек.
   Он чуть улыбнулся и зашагал по коридору. Я провожал его печальным взглядом.

   Сегодня ровно пятьдесят лет после беды.
   В Нагасаки день памяти и траура.
   Выжившие и их потомки зажигали свечи и несли цветы к месту, куда в 11 часов 2 минуты сбросили "Толстяка".
   Среди них был и я.
   Что ни говори, а нам всё-таки повезло тогда.
   Будь погода перед атакой хорошей, взрыв случился бы в запланированной точке над холмами между промзоной и старой частью города, и погибло бы в два раза больше людей. Холмы защитили нас.
   Однако жаль, бомба не взорвалась прямо на борту "Bockscar" ещё во время полёта над Тихим океаном - кто-то перепутал провода, и датчики сработали раньше.
   Неполадку удалось устранить.
   Но, уверен, все в нашей стране были бы только рады иному повороту событий.
   Я положил цветы на землю возле других, мысленно находясь в далёком прошлом, потому не сразу услышал, как мужской голос окликнул меня:
   - Акихиро? Исикава-сан!
   Я обернулся и, к своему удивлению и радости, увидел приближающегося Кенту.
   Рядом шла симпатичная стройная девочка лет десяти.
   - Кента! - я обнял старого приятеля.
   Так вышло, мы не общались двенадцать лет.
   Саносуке уехали из Токио, и наши пути на время разошлись.
   - Моя дочь, - представил юную спутницу Кента.
   Девочка поклонилась мне.
   - Вот привёз её почтить память жертв бомбёжек... и память Кими... - вздохнул Кента. - Пусть знает историю своей родины.
   Мы втроём не спеша зашагали по тротуару сквозь толпу людей.
   Хотелось о многом поговорить, спросить, рассказать.
   Да слова уже не значили.
   И мы с Кентой чувствовали это, оба думая о Кими.
   Она в наших сердцах осталась навеки молодой и улыбающейся назло бедам.
   - Ты помнишь её... их всех? - тихо спросил Кента, грустно взглянув на меня.
   Кивнув, я прошептал:
   - Да...
   Тот парад мертвецов я буду помнить до конца жизни.

   *Обаасан - бабушка (яп.).
   ** Имо-то - младшая сестра (яп.).