Холодный сапожник. часть 2

Начало этого рассказа вы найдёте здесь:http://www.proza.ru/2018/05/10/915

Я, на одном дыхании, прочёл рассказ и сидел молча под впечатлением прочитанного и поэтому не сразу услышал слова соседки, обращённые ко мне:
- Ну вот, молодой человек, я и закончила печатать. А вы, как я вижу, закончили читать. Ну и какое у вас возникло первое впечатление?
- В некоторых местах рассказа хотелось плакать. Но рассказ ведь не закончен? Как сложились дальше судьбы этих людей?
- Ну, что же, если у вас есть желание и время поговорить с пожилым человеком, я буду рада вам рассказать эту историю дальше. Тогда приглашаю вас в нашу большую комнату, там вы, Сергей, увидите то, что мне поможет, поведать вам историю, начало которой вы только что прочитали.

Я последовал за хозяйкой квартиры.

В углу, так называемого «зала», висела православная икона, что во времена расцвета в нашей стране махрового атеизма, было вещью редкой и странной. Из мебели в комнате были лишь пианино, да два больших кресла.

Соседка, по-видимому стесняясь отсутствия мебели, произнесла:
- Молодой человек, мебель у меня... Но об этом чуть позже.

На верхней крышке пианино я увидел несколько пар махоньких, кукольных башмачков, да крохотные балетные тапочки-пуанты. Тут же стояли в деревянных рамочках четыре старые, слегка пожелтевшие от времени, фотографии. На одной был изображён пожилой сапожник и рядом с ним маленькая белокурая девочка. На трёх других, совсем юная балерина в разных танцевальных позах. Фотографии, по нижнему ранту, имели подписи: Венский государственный оперный театр 1938 год. На другой «Балет Мордкина» Нью Йорк 1940 год. На третьей «Гранд-опера»; Париж 1946 год. Увидя эти фотографии и детские пуанты у меня невольно вырвалось:
- Так это Вы? Вы, та самая девочка-балерина, а на том фото, вы ещё совсем малышка вместе с, как я понимаю, Яшенькой?
- Да, Серёженька, Вы совершенно правы. Моё полное имя Анна
Нетанья. Но, здесь, в СССР, неудобно иметь такое имя и поэтому я здесь называюсь Анна Яковлевна Березина. Березиной я стала по мужу.

Но, всё по порядку: Наша балетная труппа Львовского оперного театра выступала тогда, в 1939 году, в городах Америки. Когда же наш ангажемент закончился, труппа распалась. Часть людей, в основном это были евреи, решили не возвращаться обратно, в разорванную между Германией и СССР, Польшу. И, хотя, ни в одном документе не значилось, что я еврейка, но как же я могла бросить, к тому времени уже очень старенького, моего Яшеньку? Это была чужая для него страна с людьми говорящими на непонятном ему языке. Мне повезло тогда. Михаил Михайлович Мордкин — русский солист балета, балетмейстер, создавал в Нью-Йорке труппу и собственную балетную школу, где сам был хореографом. Мордкин отдавал предпочтение в выборе танцовщиц в свою школу русским балеринам. И, хотя, моя манера танца несколько отличалась от российской, я по вере и языку всё же была русская и это оказалось решающим, при выборе именно моей кандидатуры. Я стала получать неплохое жалование, и мы сняли с Яшенькой небольшую квартирку на Манхеттене.

Из Львова до нас доходили новости одна страшнее другой. Папочка часто писал письма домой, сёстрам, соседям, знакомым. Но ответа от них не получал. Он совсем  перестал улыбаться. Стал мало есть. Иногда просто сидел и часами молча смотрел в окно. Врачи лишь разводили руками, говоря, что это просто возраст. Но однажды, к нам пришло письмо. По штемпелю на конверте было понятно, что письмо отправлено примерно месяц назад из Вены. Письмо оказалось от нашей бывшей соседки, немки Хельги. Ей удалось вырваться из Львова, как немку её пропустили и она оказалась в Вене. Она сохранила конверт от Яшенькиного письма с нашим адресом, которое он написал ей ещё во Львов. В письме Хельга сообщала, что их родной город несколько раз переходил из рук в руки. Он был последнее время то польским, то его захватывали немцы, то русские, то опять немцы. Поляки, перед подходом немцев и русских стали хватать людей на улицах без разбора и сажать в тюрьму. Когда заняли город русские, то НКВД (это что-то вроде русской полиции, только ещё страшнее) всех находящихся в тюрьме расстреляли. Вскоре немцы захватили город полностью и начались еврейские погромы. В этом, в основном, принимали участие ОНУ (Организация украинских националистов).
Яшенька, Нетанья у меня для вас страшная новость.
Яшенька, твоя сестра Соня и её муж погибли во время погрома. Второй же твоей сестре, Фире, с её детьми и Арончиком, сыном Сони, удалось спастись. Их прятали соседи украинцы у себя в подвалах.

Это страшное сообщение убило моего доброго Яшеньку. Он совсем перестал подниматься с постели и через 2 недели его не стало.
Это горе обрушилось на меня в чужой стране. И, если бы не интенсивные каждодневные мои репетиции, выступления или занятия по много часов у балетного станка, я не знаю, как бы я пережила уход моего папочки, единственного тогда близкого в моей жизни человека.

Прошло время и я встретила в Нью-Йорке моего будущего мужа. Мишель был французом русского происхождения. Его родители выехали из Санкт-Петербурга в 1917 году. Мишель родился уже в Париже. В США он попал перед войной, как корреспондент газеты французской компартии «Юманите». Когда, в 1939 году компартия Франции ушла в подполье, и газета временно перестала выходить, Мишель стал параллельно корреспондентом рупора коммунистической партии США – газеты «Дейли Уорлд». Мой муж был коммунистом - фанатиком. Хрустальной мечтой всей его жизни, было возвращение в Россию. Этим желанием он заразил и меня, и наших двух дочек, родившихся уже во Франции, куда мы переехали, после её освобождения. Дома мы говорили только на русском. С рождением дочек мне пришлось прекратить свою танцевальную карьеру. Первое время я ещё преподавала в Париже, в балетной школе. Всё было прекрасно. У нас был в Париже свой маленький домик с садом. Мишель имел хорошо оплачиваемую работу. Этому способствовало его личное знакомство с премьер министром Франции Шарлем де Голлем.

Но всё наше благополучие исчезло в один день. Сердечный приступ стал причиной смерти моего любимого мужа.
Дом пришлось продать, и деньги от продажи дома пошли на оплату учёбы наших девочек.  Девочки выросли и получили хорошие профессии и уже работали. Саршая, Маша, преподавала музыку в школе. Младшая, Жаклин, работала стюардессой на международных линиях. Жизнь стала налаживаться. У каждой из нас были свои квартиры. Но я, с моими дочерьми, решили осуществить мечту моего покойного мужа, ставшей уже нашей мечтой, переехать в СССР. Мы подали прошение в посольство СССР, разрешить нам переехать к вам жить навсегда. Мы даже не ожидали, какую шумиху поднимет французская пресса по этому поводу. Нас чуть ли не объявили врагами Франции. Дети лишились работы. Мои рассказы, которые раньше охотно печатались и раскупались, теперь вообще перестали печатать. Пока наша просьба ходила по инстанциям в СССР, мы просто бедствовали. Последнее время мы жили только на те деньги, которые платили Машеньке за то, что она в двух богатых домах выносила мусор.

Наконец визы были получены, и мы вылетели в Ленинград.

Когда мы вышли из самолёта в ленинградском аэропорту Пулково, я сказала дочерям, что вот теперь мы наконец дома!!!

Ну, а потом началась у нас уже другая, во многом непонятная несоветскому разуму, жизнь. Ещё будучи во Франции, когда мы встречались с послом СССР, то он показывал нам ваши газеты со статями посвящёнными нашему возвращению на Родину. В основном все статьи были похожи и смысл их сводился к одному «Люди вырываются из капиталистического ада в страну справедливости и счастья.»  Посол, совершеннейше, нас заверял, что в Ленинграде нас ждёт прекрасная жизнь, обставленная современной мебелью квартира и достойная нас работа. По прибытию, нас поселили временно в гостиницу. Первые дни нас посещали корреспонденты и телевидение, интересуясь насколько мы счастливы. А мы действительно, чувствуя к себе такой интерес и заботу, в те дни были счастливы. Но продлилась такая жизнь всего неделю. А дальше, нас переселили в, выделенную нам, двенадцатиметровую комнатку, похожую на вагон поезда, в коммунальной квартире, в доме на рабочей окраине Ленинграда. В квартире, кроме нас, проживало ещё 8 семей и был, простите меня, Серёженька, за такую подробность, один туалет на всех. Мне тогда подумалось, ну, ладно мы, приехавшие из другой страны, но как же можно так жить людям, родившимся здесь. Среди обитателей той квартиры были и герои войны.

Так мы и жили. Машенька устроилась работать в детский садик. Она проводила музыкальные занятия с детьми. Жаклин взяли работать стюардессой, но только на внутренние линии страны. Возможно чего-то боялись. Я пыталась найти работу переводчика или машинистки, но это всё были временные заработки. Тогда же Машенька встретила мужчину в которого влюбилась, как у вас говорят, по уши. Они поженились. Мужчина тот оказался пропащим алкоголиком. Сколько же издевательств нам пришлось претерпеть от этого изверга. Маша, слава Богу, быстро развелась с ним. Но результатом этого брака стал мой замечательный внук, которого мы назвали, конечно же, Яшенька. И стало нас теперь в этой комнатушке уже четверо. Так прошло 4 года. Жить в таких условиях было уже невозможно. Приобрести же, как у вас говорят, кооперативную квартиру, было просто не на что. Тут я пошла на хитрость, решилась написать письмо своей парижской подруге, её дочь работала корреспондентом в газете. Я написала ей, что живу в замечательной трёхкомнатной квартире, что у меня чудесная мебель, что стены нашей квартиры украшают копии полотен моего любимого живописца. Что у меня замечательный внук и он очень талантливый музыкант. И, что дома у нас, в большой комнате стоит новенькое пианино. Моя хитрость удалась. Подруга мне ответила, что хочет приехать ко мне с дочерью корреспондентом. Дочь хочет написать статью о том, как хорошо живут советские люди. Я отнесла копию своего письма и полученный от подруги ответ в Ленинградский горком партии. Вскоре нам предоставили эту квартиру, обставленную мебелью. Но предупредили, что это лишь на время визита французов. В общем, как в сказке «Золушка», пробьёт 12 часов и всё исчезнет.

Всё так и случилось. За неделю до приезда гостей мы переселились сюда. Когда же корреспонденты уехали, приехала машина с солдатами и начали вывозить мебель. Тогда я предупредила, что приглашу иностранных корреспондентов вновь и когда обман раскроется, это будет скандал на весь мир. В общем нас оставили в покое и выдали ордер на эту квартиру и даже оставили всю ту мебель, что не успели забрать. Но это ерунда, приобретём нужное. Главное, есть стены!

Анна Яковлевна взяла в руки фотографию, на которой она ещё ребёнком вместе с отцом:
- Конечно годы поистёрли многие подробности того времени, да и черты лица моего папы во многом уже расплываются в памяти, но никак не могу забыть одного. Запаха его рук. Когда я смотрю на фото, я вновь представляю себя ребёнком, папочка Яшенька сидит вечером у моей кроватки, что-то тихо напевает и при этом гладит меня ладонью по голове. Рука его жёсткая, пахнущая кожей от башмаков и клеем.