Глава 37. Кольцо закрученной спирали

   Я встал, допив прежде ром из бокала и закусив кокосовой плотью. Выпитое, вкупе с созерцанием впереди  идущей Арсинои с волнистыми тёмными волосами креолки, несмотря на усталость погружали воображение в эпоху освоения Америки испанцами. Я обернулся на прощание к Григорию, по обыкновению своему широко развалившемуся в кресле, и церемонно поблагодарил его как следует благородному идальго за оказанное мне содействие и совместную трапезу. Он не успел сообразить как ответить соответствующим образом и только подмигнул ободряюще, дескать: " Действуй-злодействуй, дружище! Либо ты не корсар, покоритель морей?"

  - Ничего, если я постелю одну простыню на этот диван? - спросила темноволосая креолка, сверкая глазами. - Он сам по себе очень мягкий.
  - Я знаю.

  Я не раз сидел до этого в кресле из того же допотопного гарнитура, погружаясь в него чуть ли не на полметра. Эвелина Людвиговна, надо отдать ей должное, не гонялась за новомодной мебелью, несмотря на свои большие материальные возможности, отдавая предпочтение всему старинному. В этом мы были схожи с моей возможно будущей тёщей  (согласно настойчиво навязываемой мне суперидеи Григория).

   Арсиноя принесла яркую цветную простыню. Я не стал проявлять инициативу, напрашиваясь самому застелить постель, а  предпочёл наблюдать за ловкими движениями тонкостанной креолки.

   Я стоял сзади, прилипнув взглядом к её волнительно обозначившейся фигурке. В своём белом и пушистом с розовыми полосками халате, облегавшем выпуклые округлости, она вдруг напомнила известное лакомство "Рафаэлло". Наверное, такая же сладкая и тающая, подумал я, ощущая во рту сохранившийся вкус кокоса и рома. Ладонь невольно потянулась к ней.

   - А ну убери руку! - тут же раздался её весёлый голос. - И отойди на два метра!

    Она всё видела в отражённом стекле своего фотопортрета! Я испуганно отдёрнул руку, будто застигнутый воришка.

    - Не надо буквально принимать на веру все наущения моего сумасбродного брата! Он может что угодно выдать в пространство, когда выпьет.

    Видимо, увидев моё поникшее выражение лица, она хлопнула ободряюще меня ладошкой в грудь и попросила посторониться.

    - Отойди! Я принесу подушку и одеяло.
    - Вместо подушки можешь принести мне панду. Я уже с ним спал.
    - Да?! Это идея. Только его долго искать.
    - В тот раз  был на веранде.
    - Тогда он наверняка пыльный. Лучше принесу тебе обыкновенную подушку. Ты уж не сердись!

    Продолжая улыбаться, и, судя по выражению лица, думая о панде и о том, какой я придурок, она небрежно свалила на расстеленную простыню принесенные подушку и одеяло.

    - Там печка на пятёрке горит. Если станет холодно, можешь добавить. Умеешь обращаться с газом?
   
    Дом у них был газифицированный. Конечно, я всё умел - больше месяца работал в этом доме. Но всё-таки в ответ счёл нужным по привычке сдерзить:
    - Не умею. Если замёрзну, приду к тебе.
    - Спокойной ночи! К завтраку позову сама.
   Я уснул сразу. Ни о чём не думая и не переживая. Потому что очень устал...

   По установившейся привычке хозяйственного человека, которому по утрам необходимо управляться с животными, я проснулся раньше всех. Хотелось выйти на волю, но для этого следовало перейти в другую половину, где почивали брат и сестра.

   Помня запрет, я прошёл на кухню и подошёл к окну. За окном было спокойно и бело. Ветер стих. По всем понятиям пора было вернуться к себе на усадьбу и помочь Пафнутию разгребаться с наваленными сугробами. Но как это сделать? Будить молодых хозяев ради своего интереса, которые наверняка устали с дороги и спят сладким сном!

   Я топтался в нетерпении от вынужденного бездействия.

   Гнетущее настроение усугубляла похмельная жажда. Открыть чужой холодильник я стеснялся, а пить сырую воду из-под крана отвык ещё в городе. Здесь она была без хлорки, но зато находили кишечные палочки.

   Впрочем, на дворе зима... Какие там, к чёрту, кишечные палочки!

   Я наполнил холоднющей водой увиденную мной на подоконнике посудину с носиком, и, проливая на свою тельняшку, прильнул губами к её облупленному от эмали железному краю. Должно быть, эта полуторалитровая кружища использовалась для полива комнатных цветов, но шариться по шкафам я тоже не захотел, будучи человеком крайне неприхотливым и стеснительным по отношению к чужой собственности.

   Напившись, решил немного побродить по квартире. Она была мне знакома, но тогда я воспринимал всё глазами озабоченного ремонтом человека, то есть бегло и поверхностно. Сейчас же мог себе позволить фланировать расслабленно и беззаботно, с сознанием человека, обречённого ждать долгий подъём любящих поспать молодых хозяев из сословия " новых русских ", которым не свойственно так рано подниматься.

   Ничего нового, или ускользнувшего от моего пытливого взгляда раньше, я не увидел, пока не тыркнулся в последнюю дверь, которая прежде всегда была закрыта. На этот раз она манила соблазняющей приоткрытостью и, снедаемый дотошностью хронического исследователя, я позволил себе заглянуть туда. И тут же закрыл её наглухо!

   Не должно приличному человеку вторгаться в интимную область жизни другого! В этой комнате находился роскошный альков с балдахином - наверняка любимое и сокровенное место небезызвестной Эвелины!

   Однако в последний момент, до того как захлопнуть дверь, краем глаза я зацепил волнующий силуэт пианино, задрапированного бордовой материей. Томимый желанием, я долго бродил по квартире, подходил к окну, пил холодную воду из большой кружки для полива, но в конце концов не выдержал, вернулся к таинственно манящей двери и решительно вошёл в комнату.

    Поначалу мне хотелось просто полюбопытствовать, что за инструмент скрывается под тёмно-красной мантией католического иерарха. Воображение рисовало нечто соответствующее интерьеру комнаты. Что-нибудь из красного дерева и непременно немецкого производства.

   Но когда я снял чехол, под ним оказалась наша обыкновенная чёрная "Сибирь", на которой дети разучивают гаммы. Я не мог не соприкоснуться с этим напоминанием детства и, открыв крышку, пробежался по клавишам. Инструмент был почти в отличном состоянии. Только одна клавиша - чёрная, фа-диез первой октавы, немного не строила.

     Я решил, что не будет большим преступлением, если я немного помузицирую. Руки сами сначала заиграли всякую белиберду, но постепенно определились на грустный и философичный " The Long And Winding Road ", затем перешли на волшебно несозвучный своей мажорной тональностью мелодии  трагичному по содержанию тексту " A Day In the Life " и, наконец, дошли до моего гимна внутреннего употребления - " The Fool on the Hill ". В этот момент в комнату вошла удивлённая Арсиноя.

   - Сто лет никто не играл на этом инструменте и наконец он зазвучал! - воскликнула она в жизнерадостном восхищении. По всему, ожидаемая расправа за самовольное вторжение в сокровенное место, мне не грозила. Реакция Арсинои была совсем иной:

    - Почему ты перестал играть? Играй дальше!
    - А что играть?
    - То же самое.

   Глядя в окно с отдёрнутой шторой, я решил, что сейчас будет уместно исполнить " Here Comes The Sun King ". Арсиноя поначалу блаженно слушала, но постепенно лицо её стало хмуриться. Я понял причину - взгляд её сосредоточился на вызывающе блестящем медном кольце Марии, которое после безуспешных попыток снять его было отшлифовано до видимого состояния золотого.

   - Почему ты снял лейкопластырь? - холодно спросила она.
   - Так он замокрел и загрязнился!
   
   Не дав мне закончить композицию, она потянула меня за рукав:
   - Пойдём!
   - Куда?
   - На процедуру. Я сама проведу операцию.
   - Хочешь ампутировать палец?
   - Не бойся. Палец мы сохраним... Пригодится ещё. Ты, ведь, поиграешь ещё мне?
   - Сколько угодно!

   Мы прошли на кухню. Усадив меня на стул, она на другой поставила тазик с тёплой водой и велела погрузить туда руку. Затем накапала в воду какой-то жидкости и оставила меня на время.

   - Посиди немного в одиночестве.
   - Твои действия противоречат здравому смыслу, - поспешил я сказать, пока она не ушла. - Когда, например, укрепляют топор на топорище, его специально опускают в воду, чтобы набухла древесина и плотнее держался надетый на неё металл.

   Арсиноя застыла в дверях, раздумывая. А я уже жалел о сказанном - сам себя лишаю удовольствия, чтобы она повозилась с моей рукой!

   - Впрочем, то древесина, а то живая плоть! - поспешил я на попятный. - Кожа станет мягче и податливей.
   - Я тоже так думаю, - сказала она, встряхнув головой. -  Кроме того, есть у меня подозрение, что кольцо посадили на клей. Пусть размокнет...

   Взглянув на меня немного отрешённым взглядом размышляющего человека, она удалилась.

   Умная девушка! Правильно мыслит. И Мария ей под стать - тоже хитроумная! Успела намазать колечко изнутри клеем - поэтому, хоть и с напрягом, получилось протолкнуть его с невысохшей смазкой через мой утолщённый сустав, а потом клей просто схватился, соединив металл и мою кожу.

   Скорее всего, это БФ-6, размышлял я дальше. Дня три будет держать, не взирая на горячую воду при мытье рук, а потом отстанет. Такие у него особенности.

   Между тем, день вступал в свои права. Вот и запоздалый бульдозер деловито заурчал за прозрачным пластиковым окном, разгребая от снега дорогу, и Пафнутий, наверное, отчаянно пробивает себе путь через рыхлый глубокий снег, чтобы срочно добраться к подавшей  сигнал тимуровке Афиногентьевне. Апологет же сына Тимура - Егора, юный барон, конечно, дрыхнет беспечно и беззаботно, уверенный, что всё за него сделают другие люди.

   Мысленно я порывался встать и заняться делом, но будто прирос к табуретке, чувствуя на себе власть прекрасной царевны и не смея ослушаться.

   Она вернулась нескоро - с прибранными волосами, стянутыми сзади пучком, и в белом тонком халате, сразу став похожей на деловитую хорошенькую медсестру. На левой руке её была надета резиновая перчатка с пупырышками - для пущей зацепистости.

   - Ты левша?

   - А ты только заметил? - ответила она, сжав тонкими сильными пальцами голой руки моё запястье и вытаскивая его из воды. " Тоже из ястребиных!" - подумалось вдруг. - Ишь какая хватка!"

   - Все левши чрезвычайно талантливы, - сказал я, любуясь тёмной тенью её ресниц на белом фоне склонившегося ко мне лица. - Пол Маккартни - левша...

   - Я не Пол Маккартни, - отвечала она, пододвигая под себя соседний табурет и прочно усаживаясь на нём. - Но тоже умею немного играть.

   - На фортепьянах? Как дочка Туркиных? - не удержался я от глупой шутки, чувствуя, что начинаю одуревать от её близости.
   
   Она не обиделась, но и не улыбнулась.

   - На фано я ничего не достигла, наверное, потому что заставляли, но зато овладела дудуком.

   - Армянской флейтой?

   - Да.

   - Потому что не заставляли?

   - По движению души. Ну и, конечно, учитель был хороший, - я понял, кого она имеет ввиду. - Там тоже, между прочим, требуется искусность пальцев.

   - Я понимаю. Флейта - потрясающе волшебный инструмент. На ней можно сыграть всё, что угодно! - сердце моё забилось как там-там, сбиваясь с ритма: наверное, она слышит - так близко склонилась ко мне. Бум -бум - даже стало отзываться в голове!

   - И самый древний, наряду с барабанами, - добавил я, то ли радуясь, то ли смущаясь.

   Между тем, она безуспешно пыталась сдвинуть злополучное кольцо с моего бедного пальца. Было больно, но боль была приятной. Лицо её покраснело, она почти упёрлась лбом в мою голову.

   " Может её поцеловать? " - пульсирующей кровью застучала в висках дерзкая мысль. - " Даже несентиментальный Базаров не упустил такую возможность, когда Фенечка приблизилась к нему на предельно близкое расстояние!"

   Наверное, она почувствовала  возникший у меня в голове ультрарадикальный строй мысли и резко отодвинулась, чуть не плача от досады. Но руку мою продолжала держать. Мне тоже стало досадно, что я такой лопух. Прошляпил такой  момент - правильно меня ругают известные товарищи!

   - Зачем ты так мучаешься и меня мучаешь?! Чего ради?

   - Наверное, хочет раскатать кольцо тоньше и вставить тебе в ноздри, чтобы потом водить за собой как быка-производителя! - неожиданно раздался насмешливый голос циничного брата, стоявшего в дверном проёме. Возможно, он уже давно и с удовольствием наблюдал за экзекуцией.

   - Лучше бы помог! - нервно откликнулась раздражённая сестра.

   - No problem! Давайте распилю напильником. Делов-то!

   - Нет уж, - я вырвал и отобрал свою руку себе. - Зачем портить раритет?

   Затем растопырив пальцы,  обзорно помахал ладонью перед всеми, давая возможность оценить. Лично мне кольцо не мешало и даже нравилось. Была в нём какая-то грубовато-дикая стильность, соответствующая моему мироощущению лесостепного варвара.

    - Тогда... - нервно вздрагивая тонкими ноздрями и упёршись тыльной стороной мокрых рук в перетянутую талию, раздражённо заявила не на шутку рассерженная царевна. - Тогда я запру тебя в комнате и буду морить голодом, пока не похудеешь.

    В этот момент она сильно походила на свою мать - красавицу-ведьму Эвелину.

    - Я не против. Только надо будет предупредить Пафнутия, иначе он поднимет шум и меня объявят во всесоюзный розыск.

    - Союза уже нет, а значит и розыска тоже.

    - Розыск всегда есть... Вообще, ты зря волнуешься. Клей перестанет действовать через пару дней и кольцо снимется легко и просто.

    - Что-то не верится...

    В этот момент мы услышали, как подъехала машина. Я внутренне съёжился, решив, что это вернулась Эвелина, и даже отвернулся от окна, чтобы не встретиться с ней взглядом. Вместо этого жадно наблюдал за Арсиноей, как мне казалось - напоследок, следя за выражением её лица и полагая, что мне пришла пора уходить.

   - Твой чёрный человек явился! - сказала она хмуро Григорию.
   - Какой-же он чёрный? Белее его я ещё не встречал в жизни.

   Я тоже посмотрел в окно и увидел Кекса, который в дружественном приветствии махал нам рукой, пока не узнал меня. Тогда я помахал сам, очень энергично, и, должно быть, свирепо и радостно улыбаясь...

               КОНЕЦ  ПЕРВОЙ  ЧАСТИ