Глава 1. Критическая масса

Я подъехал к ресторану, припарковался и, откинувшись на сидении, задумался. Шарлин, я знал, уже внутри, ожидает разговора со мной. Но зачем? За шесть лет я слова от нее не слышал. К чему бы ей появляться именно сейчас, когда я на неделю скрылся ото всех в лесу?

Я вышел из машины и пошел к ресторану. За моей спиной последний отблеск заката тонул на западе, отбрасывая янтарные блики на мокрую парковку. Час назад короткая гроза увлажнила все вокруг и сейчас летний вечер был свежим и обновленным, а тающий свет делал его почти сюрреалистичным. Половинка луны висела над головой.

Я шел, а в голове теснились прежние образы Шарлин. Была ли она все еще красивой и энергичной? Как время изменило ее? И что я должен думать о манускрипте, который она упомянула – этом древнем артефакте, найденном в Южной Америке, о котором ей не терпелось мне рассказать?

- У меня два часа между рейсами – сказала она по телефону.
Ты можешь поужинать со мной? Тебе очень понравится то, о чем говорится в этом манускрипте – это тайна как раз для тебя.

Как раз для меня? Что она имела в виду?

Ресторан был переполнен. Несколько пар ждали, пока освободятся столики. Администратор сказала мне, что Шарлин уже здесь и направила меня к террасе над обеденным залом.

Я поднялся по ступенькам и столкнулся с людьми, окружавшими один из столов. Среди них было двое полицейских. Вдруг полицейские развернулись и побежали мимо меня вниз по ступеням. Когда разошлись и остальные, я смог увидеть того, кто казался центром их внимания – женщину, все еще сидевшую за столом… Шарлин!

Я быстро подошел к ней.

-  Шарлин, что происходит? Что-то случилось?

Она откинула голову в шутливом раздражении и поднялась, сияя своей знаменитой улыбкой. Я заметил, что ее прическа, возможно, изменилась, но лицо было точно таким, как я помнил: мелкие нежные черты, широкий рот, огромные голубые глаза.

- Ты не поверишь, – сказала она, дружески обнимая меня.
Несколько минут назад я вышла руки помыть и, пока меня не было, кто-то украл мой портфель.

- Что в нем было?

- Ничего важного, лишь несколько книг и журналов, почитать в дороге. Сумасшествие какое-то. Люди за другими столиками сказали мне, что кто-то просто подошел, взял мой портфель и вышел. Они описали его полицейским и те собираются обыскать все вокруг.

- Может, мне следует им помочь?

- Нет, нет. Забудем об этом. У меня не так много времени и я хочу поговорить с тобой.

Я кивнул и Шарлин предложила мне сесть. Подошел официант, поэтому мы быстро просмотрели меню и сделали заказ. Затем минут десять-пятнадцать мы просто болтали. Я попытался объяснить свою самоизоляцию, но Шарлин уловила расплывчатость моих мыслей. Она наклонилась и опять одарила меня этой своей улыбкой.

- Итак, что же с тобой происходит на самом деле? – спросила она.

Я смотрел ей в глаза, на то, как напряженно она вглядывалась в меня.

- Тебе нужна вся история целиком и немедленно?

- Как всегда, – сказала она.

- Ну что же, правда в том, что именно сейчас я выделил немного времени на самого себя и живу на озере. Я очень много работал и подумываю изменить направление своей жизни.

- Я помню, ты рассказывал про озеро. Но я думала, вы с сестрой должны были уже продать дом.

- Еще нет, хотя налоги на недвижимость стали проблемой. Эта земля так близко к городу, что налоги постоянно растут.

Она кивнула.

- И что ты теперь собираешься делать?

- Еще не знаю. Что-нибудь другое.

Она посмотрела на меня интригующе.

- Ты выглядишь таким же беспокойным, как все остальные.

- Похоже на то, – сказал я, - а почему ты спрашиваешь?

- Об этом есть в Манускрипте.

Повисла тишина и теперь я посмотрел ей в глаза.

- Расскажи мне об этом Манускрипте, – сказал я.

Она откинулась на стуле, как бы желая собраться с мыслями, затем опять посмотрела мне в глаза.

- Думаю, я сказала по телефону, что ушла из газеты несколько лет назад и устроилась в исследовательскую фирму, которая изучает культурные и демографические изменения для ООН. Мое последнее задание было в Перу.

Пока я была там, заканчивая некоторые исследования в Университете Лимы, я постоянно слышала о найденном старом манускрипте – только никто не мог сообщить мне никаких деталей, даже на факультетах археологии и антропологии. И когда я связалась по этому поводу с правительством, они вообще отрицали наличие какой-либо информации.

Один человек рассказал мне, что правительство на самом деле по каким-то причинам делает все, чтобы скрыть этот документ. Хотя и он не сообщил ничего конкретного.

- Ты меня знаешь, – продолжила она.
Я любопытна. Когда мое задание закончилось, я решила задержаться на пару дней, чтобы посмотреть, не смогу ли что-нибудь выяснить. Вначале каждый след, по которому я шла, оборачивался очередным тупиком, но потом, когда я обедала однажды в кафе на окраине Лимы, я заметила, что за мной наблюдает священник. Через несколько минут он подошел и признался, что слышал, как я расспрашивала о Манускрипте. Он не собирался называть свое имя, но согласился ответить на мои вопросы.

Она помедлила мгновение, все еще напряженно глядя мне в глаза.

- Он сказал, что Манускрипт датируется примерно 600 годом до рождества Христова. И в нем предсказываются огромные изменения в человеческом обществе.

- Которые должны начаться когда? – спросил я.

- В последние десятилетия двадцатого века.

- Сейчас?

- Да, сейчас.

- И какими будут эти изменения? – спросил я.

Мгновение она выглядела смущенной, потом с нажимом сказала:

- Священник рассказал мне, что это своего рода возрождение сознания, которое будет происходить очень медленно. По своей природе это процесс не религиозный, но духовный. Мы узнаем нечто новое о жизни людей на этой планете, о том, в чем смысл нашего существования, и, по его словам, это знание необратимо изменит человеческую культуру.

Она опять помолчала, потом добавила.

- Священник сказал, что Манускрипт разделен на части, или главы, и каждая посвящена определенному откровению в жизни. Манускрипт предсказывает, что в этот период времени человеческие существа начнут овладевать этими откровениями последовательно, одним откровением за другим, так как мы движемся от того, где мы находимся сейчас, к полной духовной культуре на Земле.

Я покачал головой и цинично поднял бровь.

- Ты в это действительно веришь?

- Ну, – сказала она, - я думаю…

- Посмотри вокруг, – перебил я ее, показывая на толпу, сидевшую в зале под нами.
Это реальный мир. Видишь ты там хоть какие-то изменения?

Пока я произносил эти слова, от стола у дальней стены донесся злой выкрик, который я не разобрал, но который был достаточно громким, чтобы весь зал притих. Сначала я подумал, что волнение вызвано еще одним ограблением, но потом до меня дошло, что это просто ссора. Женщина лет тридцати, стоя, с негодованием смотрела на мужчину, сидевшего напротив нее.

- Нет, – кричала она, - проблема в том, что все между нами происходит не так, как я хотела! Понимаешь? Не так!

 Она взяла себя в руки, швырнула салфетку на стол и вышла.

Шарлин и я смотрели друг на друга, шокированные тем, что этот взрыв произошел в тот самый момент, когда мы обсуждали людей, сидевших внизу. Наконец Шарлин кивнула в сторону стола, где в одиночестве продолжал сидеть мужчина и сказала:

-  Вот это и есть реальный мир, и он меняется.

- Как? – спросил я, все еще выбитый из колеи.

- Трансформация начинается с Первого Откровения и, по словам священника, это откровение всегда всплывает неосознанно, как глубочайшее чувство беспокойства и незавершенности.

- Беспокойства?

- Да.

- И что мы ищем?

- В этом-то и дело! Сначала мы ни в чем не уверены. Согласно Манускрипту, мы просто начинаем улавливать проблески другого опыта… моменты нашей жизни, которые мы ощущаем как-то иначе, более напряженно и вдохновляюще. Но мы не знаем, что это за переживание и как заставить его продлиться, но, когда оно заканчивается, мы чувствуем неудовлетворенность и беспокойство от нашей жизни, которая опять кажется такой обычной.

- Ты думаешь, что беспокойство стояло за вспышкой гнева этой женщины?

- Да. Она такая же, как все мы. Мы все в жизни ищем большей завершенности и не смиримся ни с чем, что отбрасывает нас назад. Этот неутомимый поиск и есть то, что стоит за позицией “я-на-первом-месте”, характерной для последних десятилетий и влияющей на каждого, от Уолл-стрита до уличных банд.

Она посмотрела мне прямо в глаза.

- И когда доходит до личных отношений, мы становимся такими требовательными, что делаем их практически невозможными.

Ее замечание вызвало в памяти два моих последних романа. Оба начались очень бурно и оба за год кончились ничем. Когда я опять сосредоточился на Шарлин, она терпеливо ждала.

- Что именно мы делаем с нашими любовными отношениями? – спросил я.

- Я об этом долго разговаривала со священником, – ответила она, - и он сказал, что, когда оба партнера излишне требовательны, когда каждый ждет, что другой  будет жить в его или ее мире, всегда будет рядом, чтобы заниматься именно тем, чем занимается другой, неминуемо развивается борьба двух эго.

То, что она сказала, попало в точку. Два моих последних романа действительно сползли до борьбы за власть. В обеих ситуациях мы оказались в конфликте повестки дня. Мы слишком широко шагали. У нас было слишком мало времени, чтобы скоординировать наши разные представления о том, что делать, куда идти, чем заниматься. В конце отношений то, кто из нас лидирует, кто определяет планы на день, стало неразрешимой проблемой.

- Из-за этой борьбы за главенство, – продолжила Шарлин, - как говорится в Манускрипте, нам будет очень трудно оставаться с этим человеком длительное время.

- Все это выглядит не очень-то духовно, – сказал я.

- Именно это я и сказала священнику. – ответила она.
Он посоветовал помнить, что, хотя большинство теперешних болезней общества могут быть следствием этого беспокойства и поиска, проблема эта временная и скоро закончится. В конце концов мы осознаем, чего мы на самом деле ищем и чем является этот другой, более завершенный опыт. Когда мы полностью поймем это, мы овладеем Первым Откровением.

Принесли наш ужин и на несколько минут мы прервались, пока официант наливал еще вина, а мы пробовали еду друг у друга. Когда Шарлин потянулась через стол к моей тарелке, чтобы взять кусочек семги, она сморщила нос и хихикнула. А я понял, как мне с ней легко.

- Хорошо, – сказал я.
Что это за опыт переживания, который мы ищем? Что такое Первое Откровение?

Она помедлила, как будто не знала, как начать.

- Трудно объяснить. Но священник сформулировал так. Он сказал, что Первое Откровение происходит тогда, когда мы начинаем осознавать СОВПАДЕНИЯ, случающиеся в нашей жизни.

Она склонилась ко мне.

- У тебя бывало предчувствие того, что ты хочешь делать? Того направления, в котором ты хочешь двигаться в жизни? И ты гадал, как бы это могло произойти? А затем, когда ты почти забыл об всем и сосредоточился на других вещах, ты вдруг встретил кого-то или прочел что-то, или пошел куда-то, и это привело к той самой возможности, которую ты предвидел?

- И, - продолжила она, - по словам священника, эти совпадения случаются все чаще и чаще, и когда они происходят, они поражают нас гораздо сильнее, чем могла бы удивить чистая случайность. Они воспринимаются, как нечто предопределенное, как если бы наши жизни направлялись некой необъяснимой силой. Эти переживания вызывают ответное чувство некой тайны и волнения и, как результат, мы чувствуем себя более живыми.

Священник рассказал мне, что это состояние, которое мы уловили, теперь мы пытаемся испытывать постоянно. Все больше людей каждый день убеждаются в том, что это таинственное движение реально, что оно что-то означает, и что за нашей будничной жизнью происходит что-то еще. Эта уверенность и есть Первое Откровение.

Она с ожиданием смотрела на меня, но я не сказал ничего.

- Ты не понимаешь? - спросила она.
Первое Откровение - переосмысливает исконную тайну, которая окружает наши личные жизни на этой планете. Мы переживаем эти мистические совпадения и, хотя мы еще не понимаем их, мы знаем, что они реальны. Мы вновь чувствуем, как в детстве, что есть и другая сторона жизни, которую нам еще предстоит открыть, и какие-то другие процессы происходят за сценой.

Шарлин сидела, склонившись ко мне, и жестикулировала обеими руками.

- Ты уже погрузилась во все это, да? – спросил я.

- Я помню времена, – сказала она твердо, -  когда именно ты говорил о подобных переживаниях.

Ее замечание потрясло меня. Она была права. В моей жизни был период, когда я действительно переживал такие совпадения и даже попытался психологически их понять. Но со временем мои взгляды изменились. По некоторым причинам я начал расценивать такое восприятие, как незрелое и нереалистичное, и вовсе прекратил эти совпадения даже замечать.

Я прямо взглянул на Шарлин и сказал, защищаясь.

- Возможно, в то время я читал что-нибудь из восточной философии или христианского мистицизма. И ты помнишь именно это. В любом случае, то, что ты называешь Первым Откровением, описано много раз, Шарлин. Что изменилось сейчас? Как восприятие мистических случайностей приведет к культурной трансформации?

Шарлин смотрела вниз, на поверхность стола, затем опять взглянула на меня.

- Не вводи себя в заблуждение. Безусловно это осознание переживалось и описывалось раньше. В действительности, священник подчеркивал, что первое откровение не было чем-то новым. Он сказал, что отдельные люди убеждались в этих необъяснимых совпадениях всю историю человечества, что именно это восприятие стояло за многими огромными прорывами в философии и религии. Но сейчас отличие в количестве. По словам священника, трансформация происходит именно сейчас из-за количества людей, которые в одно и то же время переживают осознание совпадений.

- Что именно он имел в виду? – спросил я.

- Он сказал мне, что количество людей, осознающих эти совпадения, начнет резко увеличиваться в шестом десятилетии двадцатого века. Он сказал, что этот рост будет продолжаться до некого момента в начале следующего века, когда мы достигнем особого уровня в количестве таких людей, - уровня, который считается критической массой.

Манускрипт предсказывает, что как только мы достигнем этой критической массы, вся культура начнет воспринимать эти случаи совпадений очень серьезно. Мы начнем массово гадать, что за таинственный процесс лежит за человеческим существованием на этой планете. И, если этот вопрос будет задан достаточным количеством людей в одно и то же время, это позволит и другим откровениям стать осознанными, - потому что, согласно Манускрипту, когда необходимое количество отдельных людей серьезно зададутся вопросом о том, что происходит в нашей жизни, мы начнем получать ответы. Другие откровения начнут проясняться… одно за другим.

Она прервалась, чтобы проглотить кусочек еды.

- И, когда мы получим другие откровения, тогда культура изменится? – спросил я.

- Так сказал мне священник, – ответила она.

Я посмотрел на нее, обдумывая саму идею критической массы, и сказал:

- Знаешь, все это звучит чересчур изощренно для Манускрипта, написанного в 600 году до рождества Христова.

- Я знаю, - ответила она.
Я сама задавала этот вопрос. Но священник уверил меня, что ученые, которые первыми переводили этот Манускрипт, были абсолютно убеждены в его аутентичности. В основном из-за того, что он был написан на арамейском, на том самом языке, на котором написан Ветхий Завет.

- Арамейский в Южной Америке? Как он там оказался в 600 году до рождества Христова?

- Священник не знал.

- Его церковь одобряет этот Манускрипт? – спросил я.

- Нет, - сказала она, - он говорил мне, что большая часть духовенства пытается жестко подавить все, что связано с Манускриптом. Вот почему он не мог назвать своего имени. Сам разговор о нем был для него очень опасен.

- Он сказал, почему большинство официальных лиц церкви боролись с Манускриптом?

- Да, потому что он бросает вызов завершенности их религии.

- Как?

- Точно не знаю. Он не слишком в это вдавался, но очевидно, что другие откровения так расширяют некоторые традиционные идеи церкви, что это тревожит церковных старейшин, которым кажется, что все отлично и так, как оно есть.

- Понятно.

- Священник действительно сказал, что он не думает, будто Манускрипт разрушает какие-либо церковные принципы. Скорее уж он проясняет, что именно подразумевается под этими церковными истинами. Он был глубоко убежден, что церковные лидеры поняли бы это, если попытались бы вновь увидеть жизнь, как тайну, а затем прошли бы через остальные откровения.

- Он рассказал тебе, сколько всего откровений?

- Нет, но он упомянул Второе Откровение. Он сказал, что в нем более правильное толкование современной истории и то, что в дальнейшем прояснит грядущую трансформацию.

- Он сообщил тебе какие-то подробности?

- Нет, у него не было времени. Он сказал, что должен идти, у него были какие-то дела. Мы договорились встретиться еще раз у него дома в тот же день, но, когда я приехала, его не было. Я прождала три часа, но он не появился. И я уехала, чтобы успеть на свой рейс домой.

- Ты имеешь в виду, что даже не смогла поговорить с ним еще раз?

- Да, не было времени. Я больше не видела его.

- И ты не получила от правительства никакого подтверждения существования Манускрипта?

- Никакого.

- Как давно это произошло?

- Около полутора месяцев назад.

Несколько минут мы ели молча. Наконец она подняла глаза и спросила:

- И что ты думаешь?

- Не знаю, – сказал я.

Часть меня по-прежнему скептически расценивала шансы человечества измениться. Но другая часть меня восторженно думала о том, что действительно существует Манускрипт, описывающий все такими словами.

- Он показал тебе копию или еще что-то? – спросил я.

- Нет, все, что у меня есть, это мои записи.

Мы опять помолчали.

- Знаешь, я думала, ты будешь в восторге от этих идей.

Я посмотрел на нее.

- Просто мне нужно какое-нибудь доказательство того, что то, о чем пишется в Манускрипте, правда.

Она опять широко улыбнулась.

- Что? – спросил я.

- Я тоже сказала ему именно это.

- Кому, священнику?

- Да.

- И что он ответил?

- Он сказал, что сам опыт является свидетельством.

- Что он этим хотел сказать?

- Он имел в виду, что наш опыт подтверждает то, о чем говорится в Манускрипте. Когда мы действительно задумываемся о том, что мы чувствуем внутри себя, как наши личные жизни проживаются в этот конкретный исторический момент, мы можем увидеть, что идеи Манускрипта имеют смысл, что они звучат правдиво.

Она помедлила.

- Для тебя это имеет смысл?

Я задумался. Имеет ли это смысл? Все ли так же не знают покоя, как я, и, если это так, то является ли это беспокойство результатом простого откровения – простой уверенности, выстроившейся за тридцать лет, уверенности в том, что жизнь на самом деле нечто большее, чем то, чем мы знаем, чем мы в состоянии прочувствовать?

- Я не уверен, - сказал я в конце концов, - думаю, мне нужно время, чтобы все это обдумать.

Я вышел в сад у ресторана и встал возле кедровой скамейки лицом к фонтану. Справа от меня виднелись пульсирующие огни аэропорта и слышался рев двигателей готового к взлету реактивного самолета.

- Какие красивые цветы, – послышался за моей спиной голос Шарлин.

 Я повернулся и увидел, как она идет ко мне по дорожке, восхищаясь рядами петуний и бегоний, обрамлявших зону отдыха. Она встала рядом, и я обнял ее одной рукой. Воспоминания затопили меня. Несколько лет назад, когда мы жили в Шарлоттсвиле, штат Вирджиния, мы постоянно проводили вечера вместе, разговаривая. Большинство наших бесед касались академических теорий и проблем психологического роста. Мы оба были очарованы этими разговорами и друг другом. Но сейчас меня поразило то, какими платоническими всегда были наши отношения.

- Не могу передать, как приятно опять увидеть тебя. – сказала она.

- Я знаю, - ответил я, - встреча с тобой всколыхнула столько воспоминаний.

- Интересно, почему мы не общались? – спросила она.

Ее вопрос опять вернул меня в прошлое. Я вспомнил тот последний раз, когда видел Шарлин. Она прощалась со мной у машины. В то время я был переполнен новыми идеями и уезжал в мой родной город, чтобы работать с детьми, подвергшимися жестокому обращению. Я думал, что знаю, как такие дети могли бы преодолеть свое постоянное напряжение, свое навязчивое поведение, которое не давало им жить. Но время шло и мой подход потерпел неудачу. Мне пришлось признать свое невежество. Как человеческие существа могли бы освободиться от своего прошлого, все еще было для меня непостижимо.

Думая об этих предыдущих шести годах сейчас, я чувствовал уверенность в том, что мой опыт стоил усилий. Но я чувствовал и потребность двигаться дальше. Но куда? О Шарлин я думал всего несколько раз с тех пор, как она помогла мне сформулировать свои идеи о детской травме, и вот она здесь, вернулась в мою жизнь, - и наш разговор так же волнует меня, как раньше.

- Думаю, я был полностью поглощен работой, – сказал я.

- Я тоже, – ответила она.
В газете одна история сменяла другую. Не было времени оглянуться по сторонам. Обо всем остальном я просто забыла.

Я сжал ее плечо.

- Знаешь, Шарлин, я совсем забыл, как хорошо нам разговаривать, какими легкими и спонтанными кажутся наши разговоры.

Ее глаза и улыбка подтвердили мои ощущения.

- Я знаю, - сказала она, - беседы с тобой дают мне так много энергии.

Я был готов ей ответить, но Шарлин уже смотрела на вход в ресторан за моей спиной. Она выглядела взволнованной и побледнела.

- В чем дело? – спросил я, обернувшись в ту же сторону.

Несколько человек, разговаривая между собой, шли к парковке, но ничего необычного. Я повернулся лицом к Шарлин. Она все еще выглядела встревоженной и смущенной.

- Что там было? – повторил я.

- За первым рядом машин – ты видел мужчину в серой рубашке?

Я опять посмотрел на парковку.  Из дверей выходила еще одна группа людей.

- Какого мужчину?

- Кажется, его уже там нет, – сказала она, всматриваясь.

Она посмотрела мне прямо в глаза.

- Когда люди за соседними столиками описывали человека, который украл мой портфель, они говорили, что у него редеющие волосы, борода, и он был в серой рубашке. Мне кажется, я только что видела его там, у машин, и он следил за нами.

Живот скрутило от волнения . Я сказал Шарлин, что сейчас вернусь, и пошел к парковке, осмотреться, опасаясь отходить слишком далеко. Никого, подходящего под описание, я не увидел.

Когда я вернулся к скамейке, Шарлин шагнула ближе ко мне и тихо сказала:

- Ты думаешь, этот человек считает, что у меня есть копия Манускрипта? И поэтому он взял мой портфель? Он пытается вернуть еe?

- Не знаю, но мы опять позвоним в полицию и расскажем, что ты видела. Думаю, им также следует проверить пассажиров твоего рейса.

Мы вошли внутрь и позвонили в полицию, и, когда они прибыли, рассказали им, что произошло. Они провели двадцать минут, проверяя все машины, затем сообщили, что больше не могут тратить свое время. Но согласились проверить всех пассажиров самолета, на борту которого будет Шарлин.

После отъезда полицейских, мы с Шарлин обнаружили, что опять стоим одни у фонтана.

- Кстати, о чем мы говорили до того, как я увидела того человека? – спросила она.

- Мы говорили о нас, – ответил я.
Шарлин, почему ты решила рассказать все это именно мне?

Она озадаченно посмотрела на меня.

- Когда я была в Перу, и священник рассказывал мне о Манускрипте, я постоянно вспоминала о тебе.

- Неужели?

- Тогда я об этом не слишком задумывалась, но позже, когда я вернулась в Вирджинию, каждый раз, думая о Манускрипте, я думала о тебе. Несколько раз я была готова позвонить, но что-то отвлекало меня. Потом я получила это задание в Майями, куда я сейчас и направляюсь, и уже сев в самолет, обнаружила, что лечу с посадкой здесь. Когда мы приземлились, я отыскала твой номер телефона. Твой автоответчик посоветовал мне звонить на озеро, но только в неотложном случае, но я решила все же позвонить.

Я посмотрел на нее, не совсем понимая, что и думать.

- Конечно, - сказал я наконец, - я рад, что ты это сделала.

Шарлин посмотрела на часы.

- Уже поздно. Мне лучше вернуться в аэропорт.

- Я отвезу тебя, – сказал я.

Мы подъехали к главному терминалу и прошли в зону вылета. Я внимательно высматривал что-нибудь необычное. Когда мы приехали, уже шла посадка и один из полицейских, которого мы уже видели, осматривал каждого пассажира. Мы подошли к нему, и он рассказал нам, что осмотрел всех, зарегистрированных на тот рейс, и ни один человек не подошел под описание вора.

Мы поблагодарили его и, когда он ушел, Шарлин повернулась ко мне и улыбнулась.

- Думаю, мне пора, - сказала она, протягивая руки, чтобы обнять.
Вот мои телефоны. Давай не теряться на этот раз.

- Слушай, я хочу, чтобы ты была очень осторожна. Если увидишь что-нибудь странное, звони в полицию, – сказал я.

- Не беспокойся обо мне, - ответила она, - со мной все будет хорошо.

Мгновение мы пристально смотрели друг другу в глаза.

- Что ты собираешься делать с Манускриптом? – спросил я.

- Не знаю. Думаю, ждать информации о нем в новостях.

- А если все умалчивается?

Она еще раз выдала свою одну из своих широких улыбок.

- Я так и знала, - сказала она, - ты на крючке. Я же говорила, что тебе это понравится. А вот что ты собираешься делать?

Я пожал плечами.

- Посмотрю, может смогу побольше узнать о нем.

- Хорошо. Если получится, дай мне знать.

Мы попрощались, и она ушла. Я смотрел, как она обернулась и помахала рукой, а затем скрылась в коридоре выхода на посадку. Я пошел к машине и поехал назад на озеро, остановился только чтобы заправиться.

Дома я сразу вышел на веранду и сел в одну из качалок. Вечер перекликался стрекотом сверчков и пением древесных лягушек, а вдалеке кричала козодой. На западе луна тонула в озере, и мерцающая дорожка тянулась ко мне по поверхности воды.

Вечер оказался очень интересным, хотя я все еще скептически воспринимал идею культурной трансформации. Как многие люди, я был захвачен и общественным идеализмом шестидесятых и семидесятых, и даже духовными поисками восьмидесятых. Но трудно было судить, что происходило вокруг на самом деле. Какая новая информация могла бы изменить весь человеческий мир? Все это звучало слишком идеалистично. В конце концов, люди уже так долго живут на этой планете. С чего бы нам обрести откровение нашего существования именно сейчас, так поздно? Я еще немного посмотрел на воду, выключил свет и пошел в спальню читать.

На следующее утро я резко проснулся под впечатлением увиденного сна. Минуту или две я разглядывал потолок спальни, пытаясь вспомнить сон целиком. Я пробирался через лес в поисках чего-то. Лес был большим и исключительно красивым.

В своих поисках я оказывался в различных ситуациях, когда чувствовал себя совершенно потерянным, неспособным решить, что делать дальше. Невероятно, но в каждый из таких моментов буквально ниоткуда появлялся человек, словно для того, чтобы прояснить мне, куда нужно двигаться. Я так и не понял, что было объектом моих поисков, но сон оставил чувство невероятного подъема и уверенности в себе.

Я сел и увидел солнечный луч, протянувшийся из окна через всю комнату. Он мерцал крошечными пылинками. Я подошел к окну и раздвинул шторы. День был сияющим: голубое небо, яркое солнце. Ровный бриз мягко раскачивал деревья. Озеро должно быть сверкающим в это время дня, а ветер казаться холодным для мокрой кожи пловца.

Я вышел из дома и сразу нырнул. Выплыв на поверхность, я поплыл на середину озера и перевернулся на спину, чтобы посмотреть на знакомые горы. Озеро покоилось в глубокой долине, где сходились три горных хребта, великолепное место, которое еще в юности нашел мой дед.

Теперь уже сто лет прошло с того дня, когда он впервые прошел эти хребты, юный исследователь, гений, выросший в мире, который был все еще диким, с кугуарами и кабанами, и индейцами племени Ручья, жившими в примитивных хижинах на северном хребте. В тот день он поклялся, что однажды он поселится в этой великолепной долине с огромными старыми деревьями и семью родниками, и в конце концов он это сделал, чтобы позже построить дом на озере и совершать бесчисленные прогулки со своим внуком. Я никогда полностью не понимал его восхищения этой долиной, но всегда пытался сохранить эту землю, даже когда цивилизация приблизилась, а потом и окружила ее.

С середины озера я мог видеть скалу, выступающую на седловине северного хребта. Накануне, в традициях своего деда, я забрался на ее вершину в попытке отыскать покой в открывающейся панораме, и в запахах, и в том, как ветер клонит вершины деревьев. И когда я там уселся, осматривая озеро и плотную листву долины внизу, я почувствовал, что постепенно мне становится лучше, словно энергия и перспектива растворяли какие-то препоны моего разума. Через несколько часов я уже разговаривал с Шарлин и услышал о Манускрипте.

Я поплыл обратно и вытянулся на деревянном пирсе перед домом. Я знал, что все это было слишком, чтобы поверить. Я скрывался здесь в горах, чувствуя себя совершенно разочарованным свой жизнью, когда из далекого далека объявляется Шарлин и объясняет мне причину моего беспокойства – цитируя какую-то старую рукопись, обещающую раскрыть тайну человеческого существования.

И все же я знал также, что приезд Шарлин был именно таким совпадением, о которых говорилось в Манускрипте, таким, которое кажется слишком невероятным, чтобы быть просто случайным событием. Мог ли этот древний документ быть правдивым? Неужели мы медленно наращиваем, несмотря на наше отрицание и цинизм, критическую массу людей, осознающих эти совпадения? Готовы ли люди сейчас понять это явление и тем самым понять смысл самой жизни?

И каким будет это новое понимание, гадал я? Расскажут ли об этом остальные откровения Манускрипта, как говорил священник?

Я стоял перед решением. Из-за этого Манускрипта я чувствовал, что в моей жизни открылось новое направление, новый объект интереса. Вопрос был в том, что делать сейчас? Я мог остаться здесь или мог найти способ продолжить исследование. Мысль об опасности пришла мне на ум. Кто украл портфель Шарлин? Был ли это некто, работающий на сокрытие Манускрипта? Как мог я знать?

Я долго думал о возможном риске, но в конце концов оптимизм победил. Я буду осторожным и стану продвигаться вперед медленно. Я вошел в дом и позвонил в туристическое агентство с самым большим объявлением в каталоге. Агент, с которым я говорил, подтвердил, что они действительно могут организовать поездку в Перу. И у них, совершенно случайно, есть отмененный тур, которым я могу воспользоваться, - рейс с уже подтвержденным бронированием отеля в Лиме. Я могу купить весь тур со скидкой, сказал он, … если смогу выехать через три часа.

Три часа?