Аппендицит, бабушка и все мы

 Дело было давно-предавно, когда ещё не рухнул Советский Союз. Точнее, он уже практически разрушился, только мы ещё об этом не знали. Не знали и жили себе, как обычные люди - учились, работали, рожали детей. Все рожали и я родила. А что же - замужняя уже дама была восемнадцати полных лет и даже с половиной.
 Не успев насладиться началом материнства, загремела я на больничную койку. Терпеть не могу это слово "койка", потому что у меня оно связано напрямую только с больницей.
 Сначала мы подумали, что я просто отравилась. И день-то был такой домашний, уютный - 9-е марта, суббота. Дома в обед скромно помянули давно уже умершего деда. Мы с ним в этой жизни встретиться и познакомиться не успели. После роддома первый месяц я жила у родителей. И детёныш мой со мной. А муж дома, с моей же бабушкой. Бабушек у меня тогда было две, а дедушек ни одного.
 К вечеру что-то я расклеиваться начала. Принялись гадать от чего мне так нехорошо. Обед свежий, всё только то, что можно молодой кормящей мамаше. Сошлись на том, что во всём повинен гранатовый сок. Вот были времена - можно было пить соки, не опасаясь, что у ребёнка начнутся высыпания или расстройства.
 Время шло, а улучшений не было. Даже наоборот - температура, тошнота и прочие неприятности усилились. И что-то как засвербило у меня в мозгу - аппендицит проклятущий настиг не вовремя. Хотя когда оно бывает вовремя-то?
 Скорую вызвали после последнего двенадцатичасового кормления. Медики тут же меня и сцапали! Серёга в эту ночь остался с нами, потому что с вечера уже было ясно, что я заболела. Попрощавшись с младенцем, родителями и бабушкой, загрузились мы в так называемую карету и помчались по ночным пустым улицам.В больнице было холодно, пусто и как-то гулко. Полутёмные жёлтые лампочки тоскливо освещали приёмный покой. Меня щупали и мяли, пытали вопросами, а в душе было тоскливо и печально. Долго ждали, когда придёт заспанная лаборантка, возьмёт анализы, куда-то с ними уйдёт, потом принесёт результат. В общем, Серёгу отправили домой, а я осталась до утра в больнице. Мрачная палата-пенал, я и бабулька, которая полночи рассказывала мне чудодейственный рецепт свечей от геморроя, которым она лечит своего дедульку. У меня на животе грелка со льдом, а я боюсь застудиться. Утром заглянул доктор и я обречённо сказала, что надо резать: "Я его чувствовать начала, аппендицит этот.."
 Врач быстро отправил меня в операционную. Позвольте! А где сверкающие стеклом и хромом аппараты? Где приборы? Я этих фильмов про операции насмотрелась тыщи и тыщи! Я прекрасно знаю, как должна выглядеть операционная, тем более, что собиралась сама учиться на операционную медицинскую сестру!
 Никаких приборов, ничего хищно поблескивающего. Один канделябр многоглазый и стол. Та же каталка, только без колёс. Мать вашу, трусы не сниму! Как я отстаивала свой единственный предмет одежды трикотажный, до пупка, в бордовых горошках на который покушались и сестра и доктора, что в конце концов они уступили "недавно родившей женщине", как я себя гордо именовала, и принялись окрашивать мой живот тампоном, щедро смоченным в йоде. Потом меня от докторов отделили. Руки закатали в простынь, ноги привязали, на грудь установили ширму.
 Брякали какие-то железки, но что уколы в живот будут такими болезненными, я не ожидала. Хорошо, руки связаны. И жаль, что не было кляпа.
 Когда вконец выбившись из сил, я заткнулась, чтобы передохнуть (ставьте правильное ударение на ваше усмотрение), младший из хирургов удивлённо высунулся из-за ширмы. Может правда решил, что я того-с, перекинулась.Но нет. Жива курилка! А уж как мне в этой операционной с заиндевевшими стёклами окон было жарко, не передать словами. Пот струился с меня всей и наверное натёк лужицами по всей каталке. По операционной между тем сновали разные люди. Туда-сюда, туда-сюда! Никакого покоя. И внимания-то никто на меня никакого не обращает. А руки связаны. И жарко!
 Заловила я одну девицу. То ли санитарка, то ли сестра, но явно свой тут человек. В одной ручке тетрадочка, в другой семечки. Говорю - помашите на меня. Спасибо, не отказала. Стоит обмахивает мою красную физиономию тетрадочкой и хрум-к, хрум-к, семечки грызёт и кожурки обратно в тот же карман стряхивает. Операционная, мать иху ети!А как же стерильность? И я бы тоже так делала?
 Чёрт, что же так больно-то, как будто этот аппендикс к желудку прирос или прямо к сердцу, собака такая. Тут откуда-то из-за ширмы другая медичка высовывается, позвольте, были же два мужика? Нет, вон они оба, склонились над скважиной в моём пузе, над трусами в бордовых горошках и копаются. А медичка мне и говорит: "Смотри-ка!" и какую-то тряпицу мне протягивает на длинном пинцете. В глазах поплыло - уж не трусы ли мои срезали ироды с ножиками в руках? Взгляд сфокусировала и от сердца отлегло даже. Не тряпочка, а сопля какая-то мотается перед расплывающимся взглядом моим. А горошки где же бордовые? Батюшки, говорю, что это? Да это как раз аппендицит мой! Жуть какой красивый! Розовенький, как пяточка младенца, маленький, гладенький. Чего же тебе, красавчик, не хватало, чего ты воспаляться-то задумал?! Унесли мою бывшую деталь на утилизацию. Лучше бы и меня унесли куда-нибудь. Оказывается, муки мои только начинались! В мой пузень безжалостно втыкали и вытыкали тупую и наверное ржавую иголку, кожа сопротивлялась, скрипела, я повизгивала. Уж чем они там обезболивали, анальгином что ли, не знаю, но конца и края страданиям не было. Нет. Всё стандартно. 40 минут. Как 40 минут? Я думала, что целый год прошёл!
 Выезжаю вся такая измученная из операционной, а в коридоре родители. Порадовало, что у мамы заплаканные глаза, хоть кто-то меня жалеет. Мама семенит рядом с каталкой. В палате, уже другой, а не в пенале, меня перекладывают на кровать. Совершенно дурацкая кровать с продавленной панцирной сеткой, висящей чуть ли не до полу. Мама рядом. Я вяло пытаюсь ей отвечать, но усталость связывает язык и закрывает глаза. Волнуюсь за ребёнка, я же кормящая мать! Мама уходит обиженная, потому что настойчиво попросила её уйти, я хочу спать! Я даже не дожидаюсь, пока за ней закроется белая палатная дверь и проваливаюсь в оздоровительный сон. Сплю.
 Хрррясть! Я вскакиваю на постели, как ракета, как только не навернулись со своей убогой лежанки. Рядом перепуганная бабулька. Маленькая беленькая и глаза, как блюдца. В руках тряпка, которую она только что разорвала лёгким движением у меня над головой. Я же в больнице. И у меня теперь швы! Мама! Они же могут полопаться! Падаю обратно, под торопливые извинения маленькой старушки. В палате переполох. Всё начинает болеть и трещать у меня внутри, мне страшно, я едва не рыдаю, чем ещё больше пугаю старушку.
 Швы на месте, я живая. Снова пришли родители. Отцу неудобно входить в женскую палату и он остался в коридоре. Мама принесла мне какую-то еду. Оказывается, утром они приходили меня забирать. Прошу её почистить мне лимон. Весь. Он прямо так и просит, чтобы я его съела. Жёлтый до золотого, лежит на тумбочке и дразнится. Удивлённая мама просьбу выполняет. Я съедаю лимон на виду у всей палаты. Какая же вкуснятина! Почему-то все морщатся и мама тоже. Потом она уходит поговорить с врачом.
 Разрешают приносить на кормление ребёнка. Два раза в сутки. Остальное буду сцеживать и отдавать домой в банке. Мама успокаивает меня, что всё прекрасно. Серёга будет ночевать с Олей, а днём с ней моя бабушка. Она опытный боец, никому и в голову не пришло спросить - а она-то согласна? Да бабушке тоже невдомёк было, что можно отказаться, пусть кто-то берёт отпуск и занимается с младенцем. Нет. Бабушка абсолютно запросто и спокойно остаётся на целый день одна с правнучкой. Ни памперсов, ни радионянь ещё не было в помине. Подгузники из марли, масло на водяной бане, молоко из бутылки. В доме в это время было много кормящих мам и все, узнав о ситуации, сцеживали часть своего молока и приносили к нам домой для Ольги.
 А вечером ко мне пытался подобраться интерн с шприцем.
 - Что это?! спросила я с ужасом.
 - Пенициллин! - бодро ответил юноша.
 - А мне можно? Я кормящая мать!
 Интерн посмотрел по сторонам, младенца не обнаружил и снова попытался подступиться со своим шприцем, но я проявила несвойственное упорство и он пошёл ябедничать врачу. Врач уколы отменил. Пенициллин деткам вреден. Так я и знала, ни на минуту нельзя расслабиться!
 Десять дней в больнице. Каждый день в обеденное время коридор полон народу. Развлечений здесь мало, а сейчас как раз Серёга в свой обед привозит мою бабушку. Очень маленького роста, в шапке горшочком, в накинутом на плечи белом халате, бабушка Тома важно несёт по коридору Ольгу, завёрнутую в коричневое шерстяное одеяло. Она такая неприступная сейчас, строгая с этим огромным кульком. Кормимся на моей кровати. Детёныш мой прекрасно обходится без меня. Ночью иногда Сергей уезжает домой, а она спит всю ночь одна и бабушка ходит её проверяет.
 Меня выписывают. В коридоре лежит толстенная книга отзывов. И мне надо вставить свои пять копеек. Боже, чего я только там не понаписала. И куча благодарностей хирургам, вернувшим мать грудному ребёнку, и нянькам нашим двум алкоголичкам Веркам, прекрасным, кстати сказать, санитаркам,и прочему персоналу, вплоть до поваров больницы. Вот дурилка-то, можно подумать и правда с того света вернули!
 Но всё равно приятно вспомнить!