Сбрендил старый!

Сбрендил старый!

Я работала в больнице в Тель-Авиве, а жила в другом городе, в сорока километрах от места работы. Медсёстры-соседки тоже мотались каждый день из дома на работу и обратно. Чтобы сократить расходы на дорогу, мы решили ездить вместе на одной машине. Водили по очереди – в обязанности «дежурной» входило: вывести машину со стоянки, подогнать её к месту встречи и терпеливо ждать, пока замученные коллеги выползут из своих отделений и, предвкушая долгожданный отдых за время пути, загрузятся в салон.
В тот день дежурным шофёром выпало работать мне, а местом встречи назначили скверик перед детским корпусом больницы.
Сидя за рулем в ожидании попутчиц, я рассеянно поглядывала на одетых в больничные пижамки детишек, играющих под присмотром родных среди ярких цветочных клумб и невысоких кустов, затейливо подстриженных в виде разных животных. Над центральной клумбой красовалась скульптура – Маленький принц, стоящий на голубой, усеянной крохотными вулканчиками планете. Принц опирался на золотую шпагу и задумчиво глядел на копошащуюся вокруг разновозрастную детвору. По белому фасаду детского корпуса аж до десятого этажа шустро ползли вверх пёстрые пластиковые крокодилы – устремлённые в небо, они явно намеревались взлететь!
Июньское израильское солнце даже в четыре часа дня – это не шутка, и я, начиная поджариваться в стоящей на солнцепеке машине, нетерпеливо огляделась, высматривая запропастившихся куда-то спутниц.
Моё внимание неожиданно привлёк высокий пожилой мужчина в длинной арабской рубашке-галабии и белой вязаной шапочке. Белоснежная окладистая борода на смуглом умиротворённом лице и неторопливость движений придавали ему солидный и отречённый от всего мирского вид. Он наклонился над ребёнком трёх-четырёх лет, неподвижно сидевшим в детском инвалидном кресле, протянул коричневую, мозолистую, будто вырезанную из дерева руку и заботливо поправил ребёнку съехавшую на бок пёструю панамку. Этот простой, естественный жест выражал такую нежность, какую не всегда встретишь и у матери. Ребёнок был одет в больничную белую пижамку с яркими весёлыми узорами, под маленькой шапочкой не было видно волос, просто гладкая головка, которую, конечно, припекало безжалостное солнце. Малыш никак не отреагировал на движение старика, будто в коляске сидел манекен.
Первое, что бросилось в глаза, – смуглое лунообразное лицо крохи с лубочным румянцем. Не понять – мальчик или девочка. Плоское и абсолютно круглое, как расплющенный мяч, как поджаренный блин, только что снятый со сковородки, оно выдавало у ребенка синдром Кушинга – состояние, часто развивающееся при долгом применении больших доз стероидных гормонов.
Видимо, малыш серьёзно болен, промелькнуло в голове. Вытягивают с того света на стероидах. Как же иначе!
Потом я обратила внимание на то, что ножки ребёнка болтаются в воздухе, ступни не достают до подножек коляски.
Ему же неудобно сидеть! Раздражение, вызванное задержкой коллег, усталостью и пыльной жарой, нарастало. Санитары-идиоты не могли подогнать подножки по высоте?! Чёрт, жарит-то как! Что ж они на солнце гуляют?! Вот мерзкая больница, тент не натянули над детской площадкой! Рассердившись окончательно, я в сердцах закрыла окна и врубила кондиционер на полную катушку. Из пластиковой решетки рванула леденящая струя воздуха, и спасительная прохлада немного охладила пылающее лицо. Но беспокойство не проходило. Почему? Что-то исподволь мешало, как камешек в ботинке.
И тут, снова вглядевшись в ребёнка, я увидела, что ступней-то нет!
Мне стало холодно на жгучем солнцепеке.
Упитанное тельце в весёленькой пижамке переходило в полные бедра, те плавно переливались в согнутые колени, под которыми свешивались голени. Они заканчивались культями, закутанными в опрятно подвернутые носочки. Обе ножки. И левая, и правая. И панамку он сам не мог поправить, потому что и кистей рук не было вовсе – только локти, прикрытые подвязанными, чтобы не болтались, рукавами плотной рубашки.
Нет обеих ног и обеих рук у ребенка трёх-четырёх лет!
Я окоченела за рулем. Что это?! Жертва террора? Несчастный случай? Врожденное уродство? Порок развития?
Детская площадка, сверкающее солнце и радужные цветы перестали существовать. Разноцветные крокодилы остановили полёт в небо.
Несколько мгновений я тупо смотрела на старика, хлопочущего над маленьким инвалидом, и пыталась осмыслить ситуацию. Потом заметила рядышком обычную детскую коляску, в которой сидела большая пластмассовая кукла размером с настоящего ребёнка.
Вот хорошо! Малышу хоть есть с чем поиграть. Обалденная кукла, и какая большая!.. Хотя... кукла-то больше его самого и, наверно, тяжеловата... Да и держать-то нечем...
Пластиковое лицо куклы ничего не выражало, не было даже улыбки, которую обычно делают на таких восковых личиках, оно было абсолютно гладкое и без бровей. Только тёмные глаза, вставленные в прорези, смотрели удивительно живо, по-человечески.
Искусно как сделана, вот молодцы мастера, постарались для малышат! Но надо было кукле хоть ямочки на щеках обозначить, что ли, а то совсем уж манекен...
Внезапно глаза куклы сами собой повернулись в пластиковых глазницах и уставились на меня. В упор. Не мигая.
Холод пробрал меня до костей! Как в фильме ужасов! Уразумела, что они – живые. Настоящие детские глаза на замершем лице пластикового манекена!
– Господи, что это! – не удержавшись, воскликнула я, не в силах оторвать взгляда от жуткой троицы: безмятежного старика-араба, обрубка ребёнка и воскового манекена с живыми глазами.
– Эй, ты чего? – откликнулись попутчицы с заднего сиденья. Они, оказывается, уже устроились в машине и даже пристегнулись, пока я потрясённо рассматривала этот неописуемый кошмар. – А, ты смотришь на нашего... – И они назвали арабское имя, ничего мне не сказавшее. – Вишь, дед погулять с ним вышел. Ничего, скоро бабка примчится, задаст старому на орехи. Давай уж, трогай, домой пора! Мы готовы.
Не в силах толком сосредоточиться на вождении, я автоматически нажала педаль газа. Машина выбралась из вавилонского столпотворения Тель-Авива и привычно помчалась по скоростной магистрали домой, оставляя за собой рабочий день. Дома – домашние заботы, быт, дети, свои хлопоты и проблемы, а от того, что видела на работе, надо немедленно отрешиться, иначе не сможешь вести нормальную собственную жизнь.
Надо, просто необходимо – забыть.
Попросту вычеркнуть из памяти.
Но проклятая сюрреалистичная картина мирного больничного скверика с обрубками детей стояла перед глазами, и я, притворившись спокойной, беспечно спросила коллег:
– Так что с ребёнком?
– Объясни ей, – сонно послышалось с заднего сиденья.
Сидевшая рядом дремлющая медсестра с трудом разлепила усталые глаза, но терпеливо всё растолковала.
Мальчишка не наш, из Газы. Родился с какой-то врождённой болезнью кишечника, какой – никто толком так и не разобрался. Может, профессор, который лечит его, и знает, но нам не докладывает... Что-то генетическое, с персонала и этих знаний довольно!
К семи месяцам бедняжка исхудал так, что был похож на скелет.
– Освенцим отдыхает, – вздохнула медсестра, навидавшаяся всякого. – Да вдобавок и лежачий, так как из-за постоянного недоедания он не развивался ни умственно, ни физически.
По каналам гуманитарной помощи малютка вместе с матерью был вывезен из палестинской Газы, где ему ничем не могли или не хотели помочь, и привезён к нам, в реанимацию прямой наводкой. Доходяге сразу же прописали внутривенное питание и лечение кишечника, посадили на гормоны и стимуляторы, словом, бросили на него всю мощь современной продвинутой медицины. И это сработало! Младенец ожил настолько, что стал открывать глаза и подавать признаки жизни, и даже немного прибавил в весе, но – сорвался. Начался ДВС.
Последние слова медсестра, запнувшись, произнесла почти шёпотом, потому что это был смертный приговор. Синдром диссеминированного внутрисосудистого свертывания крови. Никто не знает причин, вызывающих необратимый и катастрофический, как ядерный взрыв, процесс. Почему-то кровь сама начинает сворачиваться в сосудах, образуя тромбы и вызывая некроз периферических тканей. Этот кошмар начинается обычно с кончиков пальцев рук и ног, и стремительно, за считанные дни, как пожар, продвигается все выше и выше по конечностям, пока не приводит к гибели больного. Единственное, что может спасти пациента, – ампутация поражённой ткани, чтобы процесс не пошёл дальше. Так годовалому ребёнку удалили стопы ног, а потом и кисти рук. В безумной надежде успеть спасти его, а уж потом сделать протезы... И действительно, пожар затих, мальчик начал прибавлять в весе, стал развиваться физически и умственно, с ним работали психологи и физиотерапевты.
Мать жила в больнице вместе со своим выздоравливающим сыном, а отец оставался в Газе с остальными восемью детьми. Через некоторое время терпение отца лопнуло – как это жена бросила на него всю семью, всех сыновей, и прохлаждается с одним-единственным?! Да ещё не где-нибудь поблизости, а за границей – в еврейском Тель-Авиве?! И отец вернул её домой, и вдобавок тут же наградил еще одним ребёнком. Девочка родилась с тем же заболеванием, что и её брат, но тут уж от лечения отец отказался – хватит! Кому нужна еще одна уродка в семье, в которой и так есть ребенок-инвалид? Эта не выживет – сделаем другого, получше, делов-то, и нечего огород городить! Так что малышка мирно померла дома, а матери запретили навещать трехлетнего сына, которому отрезали руки и ноги проклятые евреи! Отдавали – был с руками и ногами! Это они уродуют наших детей, оккупанты проклятущие! Пускай там с ним и возятся, а нет – пусть помирает! Все равно проку от него не будет!
Единственным, кого тронула судьба малыша, был его дед. Он уехал из Газы и поселился неподалеку от детского отделения, чтобы круглосуточно ухаживать за внуком. Бабка не могла отпустить мужа без присмотра, поэтому она тоже переселилась в гостиницу при больнице. Но нюхом почуяла – что-то тут не то! Уж слишком много времени он торчит в нечестивой больнице среди образованных медсестёр, которые бесстыдно шастают с голыми шеями и непокрытыми волосами! На открытые лица она давно махнула рукой, чего ждать от неверных! А может, он просто хочет убежать от неё, а? На старости лет-то, охальник! Поэтому ревнивая бабка частенько врывается на отделение и устраивает скандалы, насильно уводя мужа домой. Ужо ему, старому!
А теперь дед взялся помогать ещё и обгоревшей девчонке. Кому такая нужна?! Хлопочет, будто она родная! Совсем с ума спятил старый! На всё воля Аллаха, зачем помогать?!
Мать и пятеро братьев и сестёр девочки ночевали в доме с неисправной электросетью. От короткого замыкания древней проводки все сгорели заживо, и только одна малышка, успевшая выскочить за дверь, с тяжелейшими ожогами была доставлена в больницу. Там, в ожоговом центре, ей пересадили почти всю кожу, зашили глаза и рот, чтобы восстановить лицо, и добились-таки своего – спасли смертельно обгоревшего ребёнка! У неё тоже ампутировали сгоревшую кисть, но малышка идет на поправку. Врачи уже открыли уцелевшие глаза, и, хоть лицо прикрыто специальной маской, она сама ест через приоткрытый рот. И протез руки смастерили, скоро будут учить пользоваться им.
Но, помилуй, Аллах, – зачем?! Зачем спасали её, вот что никакой нормальный человек понять не может! Вернуться ей все равно некуда – отцу не нужна девчонка-инвалид. Лишний рот, и замуж никто не возьмёт! Сейчас всё тот же сердобольный дед пытается подыскать ей приёмную семью из дальних родственников... И чего ненормальный сунулся не в своё дело?! Кому она нужна – такая, без руки и вся в шрамах?.. Этак на всех беспризорных и брошенных Аллахом и сил не наберёшься! Спятил старый, совсем сдурел!..
– Хотя он пробивной, своего добьётся... – Пожилая медсестра с трудом подавила судорожный зевок и поправила ремень безопасности, чтобы не давил на обширную грудь. Она отработала весь день после ночного дежурства, но мужественно занимала меня рассказом, чтобы я сама не задремала за рулем. – Он молодец, через Красный Полумесяц действует. Вот скоро еще одного такого же генетического из Газы доставят, уж и перевозку заказали... Да, девочки? Когда планируют? – Ответом ей было молчание.
Народ безмолвствовал. Может, по новой переживал случившиеся трагедии, а может, задумался над бессмертным «Мы в ответе за тех, кого приручили!» Вспомнился задумчивый Маленький принц в больничном скверике...
Недоумевая, я покосилась в зеркальце на заднее сиденье. Все три моих попутчицы, навалившись одна другой на плечи, крепко спали. Философствовать некогда! До дому ехать еще минут сорок – надо отдохнуть перед домашней нелёгкой вахтой.