Двойники. Глава 7

VII. Суд

                7.1.

Ночью Министерство выглядело совсем жутко. Гигантская каменная глыба. Ни огонька, не светилось даже окно сторожа. Может, там никого нет?
Ян поправил шляпу и прикоснулся к двери. Она легко открылась.
В вестибюле, поскрипывая, вращался турникет. Ян осторожно пробежал мимо и зашёл в лифт.
Скоро он попал в длинный коридор с редкими лампами, и одна из них горела над нужной ему дверью.
 
                7.2.

  Это был зал суда. Огромный и тёмный, освещалась лишь пустая сцена и небольшой участок рядом с входом. Ян присел на свободный стул, посмотрел вокруг и обнаружил многих своих знакомых: Бориса, Эрнста, старичка из отдела кадров, выпавшего из двери чиновника и других. К сожалению, места в отдалении и люди на них были почти не видны.
Чья-то лысая голова в сумраке поразительно напоминала искусственный череп заместителя начальника отдела регистрации, хотя здравый смысл указывал на невозможность этого.
Однако Адама Ян пока не заметил.
Неожиданно на сцену вышел невысокий человек в судейской мантии, в руках он держал свёрнутый лист бумаги. Ян понял, что это клерк-слесарь, который когда-то менял у него номер на двери. Теперь он судья. Его так сильно повысили? А может, наоборот, разжаловали?
Пока Ян удивлялся, тот не торопясь развернул документ и торжественно прочитал:
– Исходя из вышеизложенного, руководствуясь законом, традициями, формальной логикой, инструкцией по делопроизводству 2025/61261 и пожеланиями сотрудников Министерства, суд, являясь судом очень высокого уровня, постановил назначить сотруднику отдела статистики по имени Ян, тому самому, которого не разбудил проводник, ведущему себя странно и непоследовательно, небольшой штраф, а также перевести его из кабинета с необычно высоким потолком на другую работу, более лёгкую, связанную с хранением документов в неосвещённой комнате за узким тёмным окном, сквозь которое ничего не видно, при этом, руководствуясь принципами гуманизма и человеколюбия, помочь ему исправиться и лучше выполнять новые служебные обязанности, в первую очередь сделать так, чтобы его ничего не отвлекало. Приговор подлежит исполнению незамедлительно. Копий не снимать.
   
Клерк скатал лист обратно в трубочку.

Ян увидел, что все повернулись и смотрят на него. Он оцепенел, потом медленно встал и кинулся к выходу. В зале раздались возмущённые возгласы, люди вскочили со своих мест и бросились следом.

                7.3.

Ян изо всех сил бежал по коридору, слыша за спиной рёв толпы. Скоро он очутился в тупике, путь преграждала стена с маленьким окошком. В ужасе Ян открыл первую попавшуюся дверь и заскочил в пустой кабинет, в котором не было ничего, кроме огромного шкафа. Ян прыгнул в него, мельком успев заметить нарисованный сбоку номер, кажется, сто один.

                7.4.

Через несколько секунд толпа влетела за ним в кабинет. Кто-то сказал «он здесь», после чего в шкаф тихонько постучали. Ян молчал. Почти парализованный страхом, он залез в угол и схватился за дверцу.
– Наверное, у него приступ мизантропии, – воскликнул кто-то, и в ответ захохотали.
– Или ему просто захотелось уединения!
Снаружи снова засмеялись, а потом с глухим стуком по полу что-то покатилось, вызвав ещё один взрыв хохота. Ян догадался, что это упала искусственная голова начальника из отдела регистрации. От смеха она соскочила с плеч, и теперь её подняли и прикрепляют обратно. Почему нет? Ведь манекен был в зале суда. Логично предположить, что здесь собрались все, кого он видел в Министерстве.
Неужели все, разочарованно прошептал Ян. И чьё присутствие удивительнее – Министра, манекена, головы из суфлёрской тумбочки или ещё кого-то?

Будто для подтверждения своих мыслей он услышал клерка, сидевшего за ненастоящей дверью. Сейчас его речь звучала звонко и счастливо.

– И полиция тоже здесь, – сказал Владислав, – охраняет закон. Если считаете, что ваши права нарушены, то после исполнения приговора можете подать заявление или жалобу. 
Опять раздался смех.
– Любопытно узнать, что он там представляет, – послышался ехидный голос предводителя отдела проверок.
– Он не может вообразить происходящего, – ответил Борис, – поскольку сильно ограничен здравым смыслом, а мы находимся далеко за его пределами.
– Что нам теперь делать, – сказал Эрнст. – То есть, понятно, что, но надо придумать способ реализации постановления суда. Он не должен оказаться чересчур кровавым, потому что тогда мы две недели будем плохо спать и мысленно возвращаться к событиям, ошибочно считая воспоминания муками совести, а то и сомнениями в правильности поступка.
– Две недели?! – ахнула толпа.
– Согласно инструкции, – пожал плечами Эрнст. – Как и все добропорядочные люди, мы боимся скорее не убийств, а крови, криков, фотографий в газетах. Без них, конечно, всё хорошо. Психология, если кто не знает, точнейшая из наук.
– Да, жестокость не подходит, – разочарованно воскликнул кто-то. – Две недели неприятных снов – явный перебор! Необходимо изобрести нечто гуманное, разумеется, только с виду.

Затем прозвучал другой голос. Знакомый, но кому он принадлежал, Ян понять не смог.
– Извините, а не можем ли мы поступить с ним как с занявшим последнее место на конкурсе самодеятельности? Не пропадать же добру! А за окошко бросим его удостоверение, они достаточно похожи.
– К сожалению, нет, – ответил кто-то. – Нам, законопослушным гражданам, надо держаться изменчивых границ правового поля. Этот человек совершил много ужасного, но в самодеятельности не участвовал. Интересно, жалеет ли он, что был так чужд романтики и поэзии. Ведь успех не главное, обществу нужны не только победители.
 
– Не волнуйтесь, впереди ещё немало конкурсов, голодными мы не останемся, – ободряюще добавил голос.

– Нет, вы не правы! Этому есть серьёзные юридические аргументы. Мы не погрешим против истины, если будем считать самодеятельностью всю работу Министерства, в которой он оказался аутсайдером. Неужели она не напоминает жуткий цирк? Разве мы не похожи друг на друга, как размалёванные комические актеры? Разве у власти не близкие к руководству ничтожества? Настоящих имён у нас, кстати, нет, и это тоже прекрасно! Если кто-то под хохот зрителей упадёт с канатов, его место сразу займёт другой, такой же, и значит, с точки зрения постороннего наблюдателя мы бессмертны. Несомненно, это не мешает нам гордится собой и Министерством, и даже напротив, очень тому способствует. Если есть надежда, то она в клерках второго класса!  Лишь иногда, во сне, мы видим свои роли иначе, и приходится успокаивать себя. Чтобы не выступать на конкурсе, говорим мы, хватит и желания, но где его взять? В нас его не вложили! Что с этим делать? Какой с нас спрос? Зато нам дали другие желания, в частности те, обоснование которым мы сейчас и подыскиваем. Возражать им бесполезно, потому что все решения принимаются где-то глубоко в подсознании, куда нам запрещён доступ, и услышав из-за двери строгий голос, остаётся лишь развести руками и спешить исполнять то, что велено. А потом мы просыпаемся, идём на работу, разговариваем с людьми, и наяву сомнения быстро исчезают, ведь они появляются только от одиночества, а во сне мы одиноки и беззащитны перед собой.  Но человек в шкафу покинул общество! Можем ли мы его простить? Нет, ни за что! Мы любим того, кто управляет нами, наказывает нас, отправляет на расстрел или хотя бы в тюрьму, но не тех, кто в стороне. Как хороша была бы жизнь без них! Нет, с конкурса уйти ему не позволим. В крайнем случае, проведём ещё один прямо здесь. Нас много, мы настроены творчески, а слой цивилизации тонок. Пусть каждый выразительно прочитает по стихотворению, и если от этого он не сойдёт с ума и не вылезет, я последовательно съем свою шляпу. 
Прозвучали аплодисменты.   
– Точно! – сказал кто-то. – Как мы сразу не догадались! Но, полагаю, читать стихи не стоит, останемся гуманистами. И всё-таки, как приступить к реализации решения суда и подведению итогов конкурса? Жаль, что нет такого механизма для исполнения приговора, который можно включать из тихого отдалённого кабинета, ведь тогда мы эмоционально не свяжем поворот рубильника и его последствия. И не думаю, что этот человек обидится на нас! Он должен понимать, что мы не душегубы, а обыкновенные приспособленцы, которым нужно кормить свои семьи. Ну и себя, конечно, тоже. Разве мы не люди? 

И тут заговорил кто-то ещё.

– Я предлагаю использовать канцелярские ножницы. Все к ним привыкли, они выглядят безобидно, а значит и безобидно то, что ими делаешь. Мы разрезаем бумагу каждый день, и ничего, никаких особых переживаний.
А чтобы ему не было страшно, совершим это с любовью и состраданием. Наши лица будут добры и улыбчивы, как экзотические деревянные маски.
– Замечательная идея!
Раздался смех, жуткие вопли, по шкафу застучали, кто-то потянул за дверцу, и она медленно приоткрылась, хотя Ян вцепился в неё что было сил. Он попробовал ухватиться получше, задел доску с тыльной стороны шкафа, и та свалилась, обнажив отверстие в стене. Оттуда потянуло затхлым холодным воздухом, и Ян без раздумий кинулся в темноту.
Согнувшись, он пробежал несколько метров по тоннелю, затем упал в невидимую дыру, покатился по наклонному полу и ударился о тонкую деревянную перегородку. От удара она проломилась, и он очутился в другом шкафу, таком же пыльном и заброшенном.
Ян распахнул дверцу и понял, что попал в свой кабинет, в тот самый пустой шкаф, вылез и зажёг лампу. В коридоре было тихо, наверное, никто пока не догадывался, где он.

И вдруг входная дверь заскрипела. Ян содрогнулся, но в комнату заскочил Адам и приложил палец к губам.

– Не шумите, – прошептал он. – Вас потеряли.
– Предатель, – сказал Ян. – Вы привели меня в ловушку.
– Я не мог такого предположить! – воскликнул Адам. – Думал, всё будет гораздо мягче и кое в чём вас наконец-то убедит. Откуда мне знать, что суд пройдёт в кабинете, избежавшем инвентаризации? 

Потом разочарованно вздохнул.

– Я забыл, что все суды проходят только там. Надо срочно менять отдел, я отупел от такой работы.

Он что-то нащупал в боковом кармане сюртука, достал и недоумённо поднёс к глазам. Канцелярские ножницы. Адам выругался и швырнул их на пол.

– Ненадолго поддался общему возбуждению, – сказал он и, извиняясь, развёл руками. – Толпе трудно сопротивляться. Меня можно понять!
Затем с минуту молчал.
– Но сейчас-то вам всё ясно? – после паузы спросил Адам.
– Нет, – упрямо ответил Ян.

– Неужели остались сомнения в том, что может произойти абсолютно всё, и на это не нужно обращать внимание? Если б вы так сделали, ничего бы не случилось. Но теперь пора думать, как избежать немедленного исполнения решения суда. Считаю, необходимо подать апелляцию, затянуть время, а там будет видно. Ничто так не успокаивает обезумевшую толпу, как грамотно написанная апелляция. Ритуальный каннибализм следует обжаловать установленным порядком. В приговоре наверняка есть процессуальные нарушения, и у нас хорошие шансы. И ещё, мой совет, говорите с ними спокойным голосом и ни в коем случае не бегите, это пробуждает в них инстинкты. Они сейчас крайне взвинчены, часто в таком состоянии из-за любой мелочи кидаются на кого-нибудь из своих и начинают бить, и тогда надо к ним присоединиться, демонстрируя, что вы такой же тихий обыватель. Чтобы мирно договориться, нужно поступать как-то так. А насилием ничего не добьёшься! Главное, не смотрите на них свысока, они могут забыть всё и в сущности если и бывают незлобны, то только из-за короткой памяти, но такое точно запомнят. Будьте снисходительны к ним! Они, конечно, вас ненавидят, но ведь делают это по закону! Подобное поведение обыкновенно в стае обезьян, хотя есть и важные отличия. Здесь, например, не одна переадресованная агрессия. Высшая форма дисциплины – даже не наброситься на кого-то по велению начальника, а искренне его возненавидеть. К тому же, как вы понимаете, агрессии без обвинения не бывает, почему бы не попытаться оправдать себя, для чего и нужен суд. Если сильно ненавидеть кого-то, то сложно допустить, что он не относится к тебе также, и тогда твоя собственная ненависть выглядит как самозащита. И да, совсем забыл, они так себя ведут, потому что обмануты. Кем? По всей видимости, друг другом. По очереди. Они люди хорошие, но доверчивые. Так бывает! Согласитесь, поверить в то, что каннибализм – норма, очень легко. Нет, не все этим довольны. Некоторые интеллектуалы не приветствуют поедание себе подобных. Их опасения, надо признать, не беспочвенны. Но что они предлагают взамен? Да ничего! Конструктивной программы пока не видно. Лишь огульная критика. Нигилизм! Мизантропия! Дешёвый пиар! Многие из них осознали просчёты и пошли на диалог. На праздничный фуршет то есть. Прячась в шкафу, слышали интеллигентное улюлюканье? Это они.
   
Адам замолчал. Повисла тишина. Ни звука. Показалось, что где-то капает вода, но потом им стало ясно, что это иллюзия.   
   
– Вы чувствуете усталость, – сказал Адам. – Бесконечную. Невыразимую. И хотите, чтобы всё поскорее закончилось.
– Нет, – возразил Ян. – Я устал, но не настолько.
– Я лучше знаю, – махнул рукой Адам, – в глубине души вы давно всматриваетесь в темноту и подыскиваете себе в ней место. Вы ведь не ушли и приняли почти все правила игры, не так ли? Да, что-то еще осталось, но тонка даже самая прочная ткань, и рвется она внезапно. Смиритесь и откройте тому, что стучится изнутри. Зачем терять нервы попусту! Убегать от кошмара надо в его сторону. Почему? Потому что все так делают.
И опять наступила тишина.
– А сколько будет два плюс два, – неожиданно спросил Ян.

Адам вздрогнул.
– Вы неисправимы, – тихо проговорил он. – Но мне не стоит винить себя, я сделал всё, чтобы вас спасти.

Он расстегнул воротник, сел на стул и закрыл глаза.

И вдруг улыбнулся и медленно посмотрел на Яна.
 
– Пойдёмте со мной.
– Куда?
– Не спорьте, надо спешить.

                7.5.

Они подошли к низкой незаметной двери под лестницей. Ян не мог вспомнить, проходил ли мимо неё раньше. Где-то наверху раздавался топот и гул голосов, вероятно, толпа в поисках бегала по этажам.

– Что там, – спросил Ян.
– Сейчас узнаете, – ответил Адам. – Ведите себя уважительно, хотя это и не имеет значения. Только дикари считают, что его можно оскорбить.
Они открыли дверь и оказались в крохотном и низком помещении без окон, которое и кабинетом-то нельзя было назвать. Вдоль стен стояли шкафы и полки с бумагами, а справа у входа, загораживая почти всё пространство, до потолка возвышались перевязанные верёвками пачки старых документов.
Ян шагнул вперёд и увидел Его.   
За столом сидел одетый в выцветший потёртый сюртук и нарукавники человек. А может, кто-то другой.
Он был очень маленький, тщедушный, с белой кожей, будто никогда не видевшей солнца, и огромной головой на тонкой шее. Он одновременно напоминал и ребёнка, и древнего старика. Не замечая гостей, склонив голову и приоткрыв рот, он старательно переписывал крошечной рукой какой-то документ. Рядом стояла поломанная печатная машинка, неслышно трепетал огонёк в лампе. 
Ян заворожено смотрел на него. Существо за столом казалось странной квинтэссенцией всего, что он видел в Министерстве, настолько естественно оно выглядело за обветшалым столом, среди забытых временем бумаг. Люди были лишь его неудачными подобиями, жалкими подражателями, неуютно обитающими в тёмных углах Министерства. Оно походило на гомункула, который зародился здесь, словно в стеклянной реторте. Плоть от плоти окружающих бумаг, ящиков и полок.
 
А может, всё совсем иначе, подумал Ян. Или немного иначе. Кто знает. Не спрашивать же об этом?

Существо подняло голову и улыбнулось.

– Спрашивай! – произнесло оно дребезжащим голосом.

Ян содрогнулся, но нашёл в себе силы.
– Не хочу.
– Значит, ты всё понял? 
– Нет, – ответил Ян.
– Зачем же ты сюда пришёл?
– Меня привел Адам, – сказал Ян и оглянулся на него.
Однако тот странно замер за его спиной и стоял, не шевелясь и даже не моргая, словно манекен или восковая кукла. Наверное, уже целую вечность рассматривал бессмысленным взором шкаф с прозрачной дверцей.

Существо рассмеялось.

– Взгляни повнимательней. Кого он мог привести?!
– Меня, – сумел ответить Ян.
 
Существо скрестило на груди руки.

– Ну, хорошо. Тогда спросим у него.

После этих слов Адам ожил, зашевелился, поправил воротник и заговорил. Тихо и нерешительно. 
– Я прошу оставить его на прежнем месте работы.
– Ты уверен в этом? – сказало существо. – А если на новой должности он лучше проявит себя и обретёт долгожданное счастье?

– Может, есть какой-нибудь другой способ, – взмолился Адам. – Я очень прошу. Министерство милостиво!

– А ты хочешь остаться? – спросило существо Яна.

– Не знаю, – сказал он, вдруг ощутив безразличие к тому, что будет дальше. Единственное, что тлело в нём словно маленький уголёк в потухшем костре, так это упрямство, странное, ни на чём не основанное и уже бессмысленное, последний осколок прошлой самоуверенности и желания отстаивать свою правоту.

– Сколько будет два плюс два, – произнёс Ян.
– Это сложный вопрос, – помедлив, ответило существо. – Быстро не объяснишь. Хочешь, я расскажу одну историю? 
– Нет, – сказал Ян. – Не хочу. Я их достаточно слышал.
– Ну, хорошо. Пусть она останется нерассказанной, призрачной и растворится в пространстве. А значит, ей ничто не помешает соединиться с чем угодно, с любым мимолётным взглядом, забытым днём и стать ими. В ней всё, что ты видел, слышал, о чём думал или боялся думать. Поэтому ты знаешь эту историю. Когда ты приехал, то был готов ко многому. Почему же не сделать ещё один шаг? Последний! Ты хочешь найти Адама? Не лги себе. Ты ищешь своё счастье и ничего больше. Откуда взялись манекены, люди в лифте, и прочее? Да, они – подделка. Имитация жизни. Неудачная попытка существования. Заполненная графа в квартальном отчёте. Но ты, согласись, не против неё, твой упрёк лишь в том, что она грубая и некачественная. И поэтому довольствуйся такой. Как исчез кто-то? Не успел спрятаться в шкафу. Многие на самом деле не успели спрятаться в шкафу! Как затем появился? Выбрался из шкафа, когда все ушли. И пока там сидел, многое переосмыслил, что и повлияло на внешность. По-моему, неплохое объяснение. Достаточно рациональное. Всё, как ты любишь. Что странного в приходе голодной и озлобленной толпы? С судебным постановлением, разумеется! Она хочет тебя съесть по закону! Разве это не привычное явление, не часть традиций? Сам виноват, в конце концов! Нечего болтать! Не надо спрашивать, сомневаться, думать, и тогда будет больше шансов на то, что тебя не найдут. А если всё-таки явятся за тобой – смирись, признай свою непонятную вину и право общества на истину, ведь общества, обладающие узаконенным правом на истину, неизбежно пожирают и себя. Да, именно так. Чёрный зверь в берлоге гложет свои кости. Уже столько веков, но никак не насытится. Сколько будет два плюс два, или, по-другому, дважды два? Ты знаешь ответ. Тебе говорили его и Борис, и ремонтники, и человек на шкафу. Он звучал в каждой встрече, в любом предмете и слове, даже сказанном о другом. Я лишь повторю его. Два плюс два равно неважно сколько. Неважно – великое слово. Главное. Только в нём ответы на все вопросы. Другие истины – шары в ящике фокусника. Вот подлинная разгадка детектива. Что там находится? Неважно. Что случилось с ним? Неважно. Прав ли я? Неважно! Почему это происходит? Тоже неважно! Видишь, как просто! И с каждым повтором ты услышишь, как поворачивается ключ в замке ведущей к счастью таинственной двери, и почувствуешь, как спадают оковы сомнений. Министерство – огромный механизм. Вечный. Даже если его сломать, он не изменится. И он не безумен, поскольку сам решает, что есть помешательство. Нет ничего, кроме Министерства, потому что иное – тоже Министерство. Неважно, кто ты в нём. Все его части – лишь его части, но именно они принимают решения, пусть и не слишком понимая, что перед ними и с чем они молчаливо соглашаются. А кто же ещё, ведь любой механизм состоит из своих частей! Другого там ничего нет! А целое всегда похоже на свои части.

Существо улыбнулось и продолжило.
 
– Ценности призрачны. Имена – иллюзия. Внешность – маска, которая исчезнет, если присмотреться. Люди – расходный материал для великих или эгоистичных целей. Идеи достаточно похожи на карикатуры, чтобы заявить об их полном сходстве и заменить одно другим. Кстати, таинственная дверь, о которой я говорил, конечно не откроется, но и это неважно! Слышишь шум? Это бегут по коридору люди, твои друзья, те, кого ты видел в Министерстве, с кем разговаривал или только догадывался об их существовании. Они ищут тебя. Ты нужен им. Однако ты их надменно отвергаешь, хотя на самом деле они выше тебя, ибо они счастливы, а ты – нет. Но все тебя давно простили и желают поделиться великой радостью. Министерство – рай, совершенство, утопия, поскольку лучше думать так, а попытки что-то изменить сделают всё ещё хуже. Да, этот рай жалок, но ведь любой рай жалок! Многие хотят родиться, но вместо этого гибнут окончательно. И нужно заботиться не только о себе. Куда бы ни качнулся маятник истории, влево или вправо, он неизбежно идёт до края, до хаоса и крови. Затем его отбрасывает назад, но лишь для того, чтобы всё повторилось с другой стороны. Не правильней ли ему остановиться? Поэтому иди и не бойся. Лучший способ спастись от толпы – стать её частью. Невозможно долго балансировать на краю, ты сам это понял. Не волнуйся, у тебя получится! Надо только верить в себя. Иди же. Сделай шаг. А у меня ещё много недописанных документов.

Ян хотел что-то сказать, даже возразить, но в костре погас тот крохотный уголёк и наступила темнота.
Всё стало неважно. А может, всегда и было. Как легко пришла ночь! 
Ян кивнул.   

                7.6.

Он вышел в коридор и увидел людей. Адама, Бориса, Эрнста, и остальных. Ян никому не удивился. Они заметили Яна и подбежали, но лишь для того, чтобы дружески хлопнуть его по плечу и поздравить с тем, что он стал одним из них. 
Ян ощутил, что его робко и осторожно наполняет радость.
Его окружали улыбки, но теперь он не боялся их, и тоже потихоньку улыбнулся.
К нему подошла девушка, та самая, которую он когда-то встретил в архиве и потом не смог найти. По её лицу Ян понял, что у них всё будет хорошо, и тогда страх и сомнения окончательно исчезли. Поиски завершились, он словно очнулся от странного сна и стал по-настоящему счастлив.