Не видала горя - полюби меня 6

               
                НЕ ВИДАЛА ГОРЯ - ПОЛЮБИ МЕНЯ

               
                Часть 6

               
                П р е д а т е л ь с т в о



                Меня вдруг вызвали опять,
                А сердце стукнуло в груди.
                И, видно, силилось сказать:
                «Сегодня к ним ты не ходи!»
                Но что с ним, как его дела?
                Хотелось поскорей узнать
                И к десяти часам пришла
                К парадной двери номер пять.
                И состоялся разговор.
                О чем? – не помню уж теперь,
                Лишь помню умное лицо.
                А сердце все стучит «Не верь!»
                Вы все твердили: «Он сказал,
                Что это я «то» принесла,
                И заявленье написал
                ( Потом прочла – в нем нет числа).
                Я не хотела в это верить,
                А мне твердили вновь и вновь.
                И вот меня уговорили
                Сходить к нему ( вот ведь любовь).
                Теперь я здесь – «по доброй воле».
                И Вы, полковник дорогой,
                Хотели быстро, без запинок
                Закончить дело: с плеч долой!»
                А тут у вас не получилось:
                Я замолчала. И порой
                Я ненавидела и злилась,
                И издевалась над собой!
                И надо Вам сказать: «Спасибо!»
                За труд, терпенье и за ум!
                За жалобы я извинилась,
                Но голова болит от дум.
                Огрехи следствия- я знаю,
                Причиной были «моих дел».
                Ну что ж, за все платить придется,
                Таков уж видно мой удел!
                Не знаю, сколько мне придется
                Прожить одной – вновь без Него,
                Но сердце щиплет, сердце бьется,
                Что жив он будет все равно!
                И если б Вы смогли поверить,
                Что нет мне жизни без Него,
                Смогли бы суд тогда заверить,
                Что жить Он должен – вот и все!
                И Вы смогли бы убедиться,
                Что лучше нас семьи ведь нет!
                Так дайте же семье родиться,
                И проживем мы жизнь без бед!!
                Нас испытанья научили,
                И будем жить мы для себя.
                Он даст Вам слово (а я знаю),
                Что будет он беречь меня.
                Я верю, все ведь так и будет,
                (Скорей бы возвратиться вновь!)
                Я думаю: Спасет нас чудо
                И наша верная любовь!
                Здоровья, Счастья Вам желаю,
                И что хотите: все для Вас!
                И пусть сие мое «творенье»
                Напоминает Вам о нас!!

               
   03.12.1991

               
   Письмо Натальи Воронцовой
               
   Полковнику КГБ
               
   В.Г.Георгиеву,

   Книга "Честь имею".



                I

      Любовь, любовь... Берш думал. Какая любовь? А что ты знаешь, Начальник, о настоящей любви?

    Нет,    е ё   он точно не любил, в прямом понимании этого слова. Нравилась  о н а  ему как женщина? То же, вряд ли. Но прикипеть к ней за последние месяцы он прикипел, это точно.

    Был рад каждой встрече, чувствовал её любовь, заботу, тревогу за него. Ему это нравилось. Если б знал её на свободе, когда гулял, может, и соединил бы свою судьбу с этой женщиной. А что? С лица воды не пить, и никогда бы не узнала она, что не нравится ему. Он не дал бы ей повода так думать, он умеет быть двуличным, если надо.

    И вот сейчас над судьбой этой женщины, ради него совершившей должностное преступление, ради него перечеркнувшей свою жизнь, нависла роковая опасность.

    Нет, вреда причинить он ей, конечно, не хотел, потому тянул и тянул с тем проклятым признанием, не хотел выдавать её ни за что.
 
    Но Горин настаивал, давил каждый день. И вот в начале августа он сказал уставшему от бесконечных допросов Бершу, что, наконец, они собрали все   необходимые улики против Веринец, доказывающие, что именно она пронесла ему в следственный изолятор "Кресты" огнестрельное оружие, что на днях будет получена санкция на её арест, и теперь на её судьбе можно поставить жирный крест.

    Полковник явно блефовал и играл на чувствах подследственного. Он не прогадал, и подобная тактика принесла свои плоды: Берш принял слова Горина за чистую монету. Он поднял на полковника полные тревоги и тоски глаза и тихо спросил:

       - Что я могу сделать, чтоб как-то помочь ей?

    Не передать словами, сколько стоило полковнику сил сдержать свои прорывающиеся эмоции. Ну, наконец-то!

    Он лишь выждал время, а затем спокойно сказал:
 
       - Дать признательные показания.

    Берш устало опустил голову.

       - И убедить Веринец в необходимости сделать явку с повинной, - продолжал Горин. - Это лучшее, чем можно как-то облегчить её положение. Потом, протекция нашего ведомства на суде тоже смягчит её обвинение. Даю слово.

    Берш поднял на него глаза.

       - Давайте бумагу, - тяжело вздохнул он.

    Полковник предоставил ему все принадлежности, чтобы начать излагать свои мысли на бумаге. Берш начал писать. Долго обдумывал каждое предложение. Затем вдруг резко скомкал лист и стал рвать его зубами.

       - Ничего я не буду писать, - пробурчал он.
 
    Горин молча наблюдал за ним. Берш забарабанил по столу пальцами свободной правой руки, проступившие желваки на его скулах заходили ходуном.

       - Хорошо, - выдохнул полковник. - Возвращайтесь к себе. Даю вам срок ровно сутки. Всё обдумайте как следует, а завтра я жду вас снова здесь.


    И Берш принял тяжелое для себя, но единственно правильное в этой ситуации решение. Он прикидывал всю ночь и так и эдак, но всё сводилось к одному: ему необходимо было встретиться с Веринец.  Но не для того, что бы уговорить её на явку с повинной. Нет. Он, напротив, хотел убедить её ни в чём не признаваться. Ни в чём!

    На следующий день Берш снова был доставлен в кабинет полковника.

    Он быстро написал показания и протянул бумагу полковнику.

       - Но послушайте, Альберт Эдуардович, здесь же нет ни вашей подписи, ни даты, - Горин досадно оторвал от бумаги глаза. - Кто же поверит, что это написали вы?

       - А я всё это добавлю только в том случае, если Веринец сама явится к вам с повинной, - Берш гордо вскинул подбородок и смерил полковника взглядом. - А теперь устройте нам встречу, с глазу на глаз, и я попробую разговорить её.

    Горин пообещал, что встреча будет, как только сможет уговорить Веринец явиться сюда на рандеву с уголовником.

                II

     Уговаривать её долго не пришлось. По всему было видно, как она хотела этой встречи. Горин тогда смешно сказал ей, как Берш за эти месяцы проел ему всю плешь.

    Он хочет дать признательные показания. Какие именно? Вопросы рождались и рождались в её голове, на которые она не находила ответов. Зыбкая надежда на хоть какое-то прояснение всей этой ситуации после встречи с Бершем трепетала в её сердце. Но мозг, холодный мозг, подсказывал ей, что всё далеко не  так просто, что надо быть осторожной, просчитывать каждый шаг. Ах мозг, где ж ты был тогда, в апреле, когда она дважды приносила ему тот чёртов пистолет!
 
     И вот в назначенный день, в понедельник 19 августа 1991 года, Надежда Веринец рано встала с постели, приняла холодный душ, села завтракать. На душе было и смутно, и неспокойно. Она сегодня увидит Его. Она не видела Его три месяца. Три!

    На кухне работал репродуктор, голос диктора говорил о каком-то заявлении Советского руководства относительно здоровья М.С.Горбачёва, о его невозможности исполнять обязанности Президента СССР, о чрезвычайном положении в стране, о сложной обстановке, о кризисе... "Над нашей Великой Родиной нависла смертельная опасность. Начатая по инициативе М.С.Горбачёва политика реформ в силу ряда причин зашла в тупик..." Надежда слушала монотонный голос диктора, а перед глазами стояла вся та ситуация, в которой оказалась она с мая 1991 года. Тупик. И для неё теперь тоже свой тупик.

    Ровно к десяти часам утра, как условились с полковником, она подошла к двери его кабинета. Секунду-две помедлила, затем уверенно постучала в дверь.

    Горин был в своём обыденном, не выражавшим ни гнева, ни радости, настроении. "Очень хитрый, сложный тип, - думала Надежда, разглядывая его. - Сам себе на уме. Вот таких и подбирают на службу в КГБ".

    Полковник не стал предлагать ей ни чаю, ни кофе, а сразу перешёл к делу.

       - Пройдёмте, Надежда Алексеевна, здесь по коридору.

    Они  вышли. В самом конце длинного коридора, у двери предпоследнего кабинета стояли два охранника, вооружённые автоматами АК-74. У Надежды сжалось сердце: там, за той дверью  -  Он.  Ей вдруг стало страшно, она представила его таким, каким видела  е г о  в последний раз: до жути измученного, изуродованного побоями, безобразного, полуживого... Внезапно ей захотелось убежать, она остановилась и закрыла лицо ладонями.

    Горин, увидев это, не на шутку забеспокоился:

       - Что с вами, Надежда Алексеевна, вам плохо?

    Веринец оторвала руки от лица и проследовала за полковником дальше.
 
    Автоматчики молча расступились, пропуская Горина вперёд с его спутницей.

    Он открыл дверь, вошёл первый, затем пригласил Надежду.

    С порога она увидела  е г о. Он сидел за столом, был без наручников, весь прямой, в светлом брючном костюме, его волосы высоко были зачёсаны назад, открывая чистый красивый лоб, лицо - как всегда, было гладко выбрито, глаза шаловливо искрились, игривая улыбка не сходила с чувственных губ. Он был рад ей, всем сердцем рад видеть её, это чувствовалось и не скрывалось.

    Горин обратился к Бершу:

       - Вы просили о личной встрече с Надеждой Алексеевной?

       - Просил, - спокойно ответил Берш, не сводя взгляда с Веринец.

    Тогда полковник обратился к Надежде:

       - А вы, Надежда Алексеевна, согласны поговорить с Альбертом Эдуардовичем наедине?

    Она чуть помедлила и закивала головой:

       - Да, я согласна.

    Горин едва заметно улыбнулся и сказал:

       - Хорошо. Наше ведомство пошло вам на уступки и разрешило организовать для вас эту встречу.

    Он уже направился к выходу и на пороге оглянулся:

       - У вас будет ровно час.

    Дверь за ним закрылась.


                III


       Комната была небольшая и не имела ни одного окна. У стены стоял широкий письменный стол, на столе телефон, а за столом, напротив друг друга, сидели о н и.  Сидели молча.

    Он не сводил с неё восторженных глаз: как переменилась она, какой милой и привлекательной стала! Красиво в причёске уложены волосы, мягкие черты лица, нежная кожа, детский румянец... Как он раньше не замечал, что она по-своему тоже красива! А как одета: лёгкое летнее платье, чуть углубленное декольте, тонкая талия перетянута широким поясом. А какой свежестью она пахнет! Он знал этот запах, это был запах свободы.

    Берш, улыбаясь и не веря своим глазам, сделал ей жест рукой и очень тихо, почти шёпотом сказал:

        - Иди ко мне...

    Она встала и села на стул рядом с ним. Он снова сделал ей жест рукой, что бы она ближе придвинулась к нему.

        - Нас могут прослушивать, - почти на ухо сказал ей Берш. Её волосы от близкого соприкосновения защекотали ему лицо. Он не выдержал, схватил её руки и начал осыпать их поцелуями.

    Надежда не могла оторвать своих рук, гладила его волосы, его лицо. Боже, его лицо! От прежней гладкой кожи не осталось и следа, не было ни одного живого места, всё лицо его покрывали швы и шрамы, но от этого оно не стало безобразным: никто бы не смог заставить эти лучистые глаза перестать светиться, эту улыбку - перестать сиять.

    Он усадил её к себе на колени, ощутил удовольствие от какой-то  девичьей легкости её тела,  и начал страстно целовать. Почти теряя голову, она пыталась оторваться от него, кивая на дверь.

       - Я залепил замочную скважину, никто не увидит, - шептал он, сжимая её в объятиях. Впервые они встретились вот так, без железной решётки, без наручников.

    Опьянённый ею, не в силах оторваться, Берш распалённо шептал ей на ухо все нежные слова на свете, а она прижимала к себе его голову и клялась - ни за что не бросать его, слёзы катились с её нежных щёк и мочили ему лицо, он покрывал поцелуями её глаза и просил, как ребёнка, не плакать. Достал из кармана платок и принялся вытирать ей лицо, глаза, нос.

    Успокоившись, она пересела на соседний стул. Берш в изнеможении скатился на корточки и упёрся спиной в стену. Вынул сигарету и закурил.

       - Втянул я тебя в это дерьмо, - едва слышно произнёс он и опустил голову.

    Он курил и смотрел на её ноги: тоненькие, стройные, в маленьких туфельках.  И сама она вся такая маленькая, слабая, беззащитная...

    Он вдруг встал на колени и принялся целовать её ноги, осыпал поцелуями и просил прощения, она гладила его голову и уговаривала подняться.

    Так, незаметно и пролетел отведённый им час. Полковник не заставил себя ждать и, по истечении отведённого времени, постучался в дверь, а затем и вошёл.

       - Час миновал, - сказал он.

    Но Берш вдруг вскочил из-за стола и стал просить Горина дать им ещё один час. На что Горин, немного подумав, согласился.

    Вновь они остались вдвоём. Берш держал её за руки и тихо просил, уговаривал ни в чём не признаваться, мало того, убеждал написать жалобу на полковника, если тот станет на неё давить.

       - Не при каких обстоятельствах, слышишь меня, ни при каких не  сознавайся! Нет и всё! - пылко шептал ей Берш.

    И этого часа оказалось мало. Но полковник на этот раз был неумолим.
На руках Берша защёлкнулись наручники, охрана вывела его из кабинета.

    На прощанье он оглянулся, чуть задержал взгляд и подмигнул Веринец.

    Никто, ни Он, ни Она, ещё не знали тогда, что эта была их последняя в жизни встреча...
               
                IV

       Полковник КГБ Валерий Горин попросил Веринец задержаться  в кабинете, сел за стол напротив неё, где всего несколько минут назад до этого сидел Альберт Берш.

    Сначала молча смотрел в её полные гнева глаза, затем произнёс:

        - Ну так что, Надежда Алексеевна, будем писать явку с повинной?

    Она резко встала, гордо вздёрнув подбородок, и заносчиво выпалила:

        - Что вам от меня нужно? Я не верю вам! Я вообще не понимаю, в чём вы хотите, чтоб я призналась? Всё это ваши выдумки! Скверная ложь! Враньё!
 
    Горин молчал, затаив дыхание, и слушал.

        - Что вы позволяете себе, вы, офицер КГБ?! Все ваши действия - это всё ложь и провокация! Вы против моей воли впихнули меня в кабинет и оставили наедине с преступником! С особо опасным преступником!

    Она, раскрасневшись, кричала на полковника, а он молча и терпеливо слушал её.

        - Если вы и дальше будете на меня давить - я сведу счёты с жизнью, - она сорвала со спинки стула свою сумочку. - А это уже будет на вашей совести.

    Надежда громко хлопнула дверью и вмиг выскочила на улицу.

    Да, дело принимало непростой оборот. "Ты гляди, какая ершистая,  - думал Горин, невольно усмехаясь про себя. - И ведь, хоть бы что-то представляла из себя, а характер!" 

    Он вернулся в свой кабинет и вызвал к себе помощника.

        - Вот что, Володь, надо в кратчайшие сроки получить санкцию от прокурора на обыск и на её арест. Потом, - Горин, чуть подумал, - не снимайте пока  наружного наблюдения за ней.

        - Хорошо, Валерий Георгич, сделаем, - Кузин, улыбаясь, кивнул. - Каковы голубки, а?

        - Да брось, Володь, - Горин устало присел на свой стул. - Там, похоже, если и есть любовь, то только с её стороны. Она просто потеряла голову. Вот и всё.

        - Значит, деньги здесь не при чём?

        - Кто его знает? - Горин отрешённо посмотрел в окно. -  Может и сдал он ей схрон. Хотя, мало вероятно, что он вообще у него есть. С его-то щедрой, хлебосольной и любвеобильной душой, всё, наверняка, раздаривалось и раздавалось многочисленным подругам. Да и жить подпольно, как он жил на воле, тоже дорого стоит. Я не особо верю, что за его душой имеется схрон. Потом, Веринец не из тех меркантильных женщин, что преследуют расчётливый интерес. Она, несомненно, человек высоких моральных качеств. Это чувствуется. Её любовь, толкнувшая на такой безумный поступок, - чрезвычайная редкость на сегодняшний день! Вот,  именно  такие женщины и достойны внимания, Володь, а не напыщенные красавицы.

     Кузин слушал молча, ироническая улыбка исчезла с его лица. Помощник Горина был на двадцать лет моложе его и придавал словам полковника немаловажное значение.

       - Жаль её, полюбила, да только не того, - продолжал Горин. - А теперь ей придётся ответить по полной и за свою любовь, и за должностное преступление. Я думаю, Петрунин ей никогда не простит того "удара ножом в спину". А ведь это самое страшное дело, Володь, предательство от своих, - Горин поднял указательный палец.
 
    
    На следующий день была получена санкция на обыск, и на квартиру Веринец приехали оперативники.

    Надежда, на удивление группы Горина, была невозмутима и уравновешенна, словно со дня на день ждала их приезда. Молча наблюдала за ними, терпеливо держалась, когда оперативники переворачивали всё вверх дном в поисках денег и драгоценностей, простукивали стены и паркет на наличие тайника.

    Не нашли ничего, в чём бы смогли уличить Веринец. Один из оперативников обратил под конец внимание на её сумочку, висевшую на вешалке среди курток и плащей. Выпростав на кухонный стол её содержимое на глазах объятых страхом родителей, он разложил пасьянсом два десятка фотокарточек уже знаменитого бандита-романтика с большой дороги, а с краю осторожно положил искусно вылепленную розу. Вот оно, всё богатство!

    Молчали все, тупо глядя на фотографии. В гордом молчании стояла и Веринец. Сколько продлился этот конфуз, никто не помнил. Опер так же молча собрал фотографии со стола и уложил их в портфель.

       - Ну что ж, Надежда Алексеевна, есть у вас комментарии на этот счёт? - спросил он.

    На что Веринец с достоинством промолчала.

       - В таком случае, я вынужден буду вас арестовать.

    В миг на руках старшего следователя по особо важным делам при Генеральной прокуратуре СССР защёлкнулись наручники.

                V

       Ее глаза светились неистовой ненавистью. Она сидела напротив полковника в его кабинете и молча испепеляла его взглядом. У Горина похолодела спина, уж лучше б она кричала!

    Он положил перед ней лист бумаги.

       - Вот, его признательные показания: как и при каких обстоятельствах вы принесли пистолет и деньги, а так же очки и надфиль заключённому Альберту Бершу. Ознакомьтесь, -  он указал ладонью на документ.

    Надежда, не меняясь в лице, опустила взгляд на бумагу. Затем взяла  в руки и стала читать. Усмехнувшись, она вернула Горину документ.

       - Всё в "дурачка" играете, полковник, - Надежда взметнула на него презрительный взгляд. - Нехорошо. Кого вы обманываете? Я же сама следователь.  Где его подпись, где дата?  Таких "филькиных грамот" и я настрочить могу сколько угодно.

    Горин выпрямился.  "Ей нужны доказательства,  ей нужны прямые улики. Хм, стоит, ведь, по пояс в земле, а всё пытается выкарабкаться!"

       - Хорошо, будут вам и дата, и его подпись. И для пущей убедительности, его признание на видео.

    Он приказал увести Веринец в одиночную камеру следственного изолятора УКГБ и через час привести на допрос Берша.

    По истечении часа тот был доставлен. Горин приказал охране освободить правую руку преступнику, а левой приковать его к железному стулу.

       - Ну, что ж, Альберт Эдуардович, будем теперь писать признательные показания по всей форме? - Горин победоносно взглянул на Берша.  -  Кино снято, Веринец арестована.

    Чуть заметная тень скользнула по лицу Берша. Он, словно крадучись,  поглядывал на полковника.

       - Это какое ещё такое кино? - осторожно спросил он.

       - Как какое? Про любовь, я думаю, - Горин смотрел в глаза своего собеседника и ликовал. - С вашим участием в главной роли, ну и Веринец тоже.

    Целый каскад порывисто-пылких реакций пронёсся по всему телу Берша, он побледнел, задрожал, вскочил, но скованная рука рывком вернула его на место.

       - Ну и гады же вы! - вспыхнул он бешенством. - Сволочи!!!
 
    Горин встал из-за стола.

       - А вы что думали, я с вами бесконечно валандаться буду? - он повысил голос.

    Берш взорвался. Озверев, он снова вскочил, свободной рукой, на сколько мог дотянуться, швырнул со стола все бумаги, пепельницу, канцелярские принадлежности - всё в один миг полетело на пол. Он ошалело огляделся в радиусе досягаемости, и, ничего более не обнаружив, одним ударом ноги опрокинул тяжелый письменный стол полковника.

    Тот застыл и молча, с неподвижным лицом наблюдал за прорвавшейся яростью и гневом своего арестанта.

       - Суки! - гремел неистово Берш. - Падлы! А ты, Начальник, гнида номер один!

    На гром и грохот в кабинете полковника в дверь тот час же просунулась охрана. Но Горин жестом показал им удалиться.

       - Слышь, полковник, а ну, прикажи своим вертухаям  снять с меня браслеты, - не унимался распалившийся Берш. - Давай поговорим как мужик с мужиком, а? Ну, что очкуешь?

    Горин молча попытался поставить на место стол. " Тяжёлый, зараза,"- подумал он. Затем глянул на преступника, с трудом переводившего дух,  и, как ни в чём не бывало, сказал ему:
 
        - Придержи тот край.

     Берш, не говоря больше ни слова, но свирепо глядя на полковника, помог ему одной рукой поставить стол на прежнее место. Сам рухнул на свой стул и стал мерить полковника ненавистным взглядом.
 
     Да, чего-чего, а этого он не предусмотрел, даже и не подумал, что такое возможно. Обшарил тогда весь стол в той  комнате в поисках подслушивающих устройств, все стулья - ничего не нашёл. Где же они спрятали камеру? Вот, ведь, Суки!

     Горин тоже сел на своё место.

        - Бросьте, Альберт Эдуардович, безумие своё демонстрировать, - начал было он, вкрадчиво поглядывая на Берша. - Вы взрослый и умный человек, и должны были догадаться, что так или иначе на вас будут расставлены ловушки, в одну из которых вы точно попадётесь. Считайте, что вы  попались.

     Берш тяжело дышал, жаля полковника горящими глазами.

         - Мой вам совет, - подытожил Горин, - пишите уже правду. Давайте, подписывайте и - гора с плеч! И с ваших общих с Веринец, и с наших. Пишите.

     Он встал, чтоб подобрать разбросанные по полу предметы, но Берш остановил его.

         - Вот, что я тебе скажу, Начальник, - тихо процедил Берш. - Никаких дел я больше с вами иметь не хочу. Ничего больше я писать и подписывать не стану. Делайте со мной, что хотите. Бейте, пытайте, как хотите. Ничего больше не скажу. А насчёт Веринец - так вы, даже все вместе взятые, - и мизинца её не стоите!

     Горин отвёл взгляд и, продолжая собирать бумаги на полу, стал говорить:

         - А вот, что я вам скажу: возвращайтесь к себе и хорошо подумайте. Если вы её любите, значит напишите признание, это раз; убедите её перед видеокамерой о необходимости в чистосердечном признании, это два.

         - Чёрта с два! - снова взорвался Берш.

         - И перестаньте хамить, это три, - полковник спокойно вернул на стол все валявшиеся на полу предметы.

                VI

        Город на Неве в двадцатых числах августа 1991 года бередили разлад и шатание. Неразбериха и беспорядок царили возле Мариинского дворца.

     Противостоявшие Государственному Комитету по Чрезвычайному Положению чинили стихийные баррикады от призрачных нападающих. Как всегда это бывает в смутные времена, вся дрянь и нечисть ползла наружу: молодчикам дали свободу действий, они жгли костры, пели песни, кто-то разносил водку, громили решётки и переворачивали автобусы. Полная безнаказанность и вседозволенность.

     Полковник КГБ Валерий Горин вместе со своим помощником капитаном Владимиром Кузиным вечером в среду 21 августа наблюдали панораму Мариинского беспредела со стороны набережной реки Мойки.

        - Что ты думаешь обо всём этом, Володь, - устало произнёс Горин, не сводя глаз с дымящегося бардака напротив.

        - Хаос, Валерий Георгич, полный бардак! - у Кузина заходили желваки на скулах.

        - А ведь это - конец Союзу, - Горин смотрел прямо перед собой, но казалось,  его взгляд проходил сквозь эти события и заглядывал далеко вперёд.

     Кузин покачал головой.

        - А в Москве что творится?! Товарищ с Лубянки звонил, забаррикадировались в кабинетах, всё оружие в боевую готовность привели. Сколько архивов и секретных документов теперь защищать приходиться от мятежников.

        - Я бы сказал - преступников, - Горин отвёл взгляд от бардака напротив и посмотрел в глаза Кузину. - А сегодня это герои нашего времени. Прошу любить и жаловать!


     Поздним вечером следующего дня многотысячная толпа беспредельщиков заполнила Лубянскую площадь в Москве.  С призывами к штурму здания Комитета Государственной Безопасности СССР рвались вперёд провокаторы и зачинщики. Уже ночью под зверский вопль и дикие аплодисменты был свергнут с постамента одиннадцатитонный "Железный Феликс".
 
     Пройдёт всего три с небольшим месяца, и  3  д е к а б р я  1 9 9 1  года уже "дышащий на ладан" Президент Советского Союза М.С.Горбачёв примет закон о ликвидации КГБ СССР.  А  2 5  д е к а б р я  того же уходящего 91 года он подаст в отставку. Следующим днём будут спущены все Советские флаги и объявлено о прекращении существования СССР...


     А пока Валерий Горин, ещё действующий офицер КГБ, занимался своей непростой работой. Каждый день он вызывал на допрос Веринец и каждый раз просил  ( в её же интересах! ) написать явку с повинной. На что уже бывший  (никто не сомневался!) старший следователь Генеральной Прокуратуры категорически не давала согласия.  Нет, и всё!

    Маленькая женщина храбро держалась, с ней работал хороший ленинградский адвокат, и вместе они представляли внушительный по юридической силе тандем.

    Дни шли, а дело буксовало. Вот уже и конец сентября, выходили все сроки задержания Веринец, а ей хоть бы хны! Не даёт никаких показаний и ни в чём не признаётся. Мало того, строчит одну за одной жалобы на полковника то Начальнику Управления КГБ, то в Верховный Совет СССР, то новоиспечённому Президенту РСФСР Борису Ельцину.

    С Альбертом Бершем дело тоже зависло. Тот ни в какую не хотел работать с оперативниками, всех называл шакалами и подонками. Но вот по истечении месяца после ареста Веринец Берш сам напросился на разговор с полковником.

    На этот раз его уже пристегнули за обе руки к железному стулу.
 
    Вальяжно развалившись, нога на ногу, с заведёнными за спину руками, Берш ехидничал и мерил сверху вниз презрительным взглядом  напротив него сидящего полковника.

         - А что это ты, Начальник, меня не предупредил о видеосъёмке?
Я, может, и на траходром бы её раскрутил, а? Ну, так, для пущей убедительности, -  Берш издевался. Прошёл месяц после той их встречи, которая была заснята на видеоплёнку, а он всё не унимался. - Вот это было бы кино!!!
   
    Горин осуждающе покосился на Берша и, отведя взгляд, сказал:

         - Чтоб вы знали на будущее, круглосуточная видеосъёмка ведётся и у вас в камере.

         - Да???  Вот, значит, как! - Берш приподнял брови и, на этот раз не выражая бурно своих эмоций, словно уже ни чем его удивить невозможно, цинично сказал: - Ну что ж, как вернусь на хату к себе, я вас рукоблудством потешу. Так и быть.

    Горин от него устал. Поднялся из-за стола и подошёл к окну. Стояли последние погожие деньки "бабьего лета".

          - Так, стало быть, вы приняли решение дать показания, раз запросили встречу со мной?

     Берш фыркнул и перекинул ногу на ногу.

          - Заскучал я за тобой, Начальник! - продолжал он куражиться. - Прикажи раскрепостить меня. Давай, как в прежние времена, чайку попьём, о чём-нить  потолкуем.

     Горин позвал охрану, чтоб освободили Бершу правую руку. Снова вернувшись к окну, он витиевато спросил:

          - А что Тамара Томилина? Почему вы игнорируете её? У вас же там сын. Красивая женщина...

     Полковник спиной ощутил мёртвый холод от дико-злобного взгляда своего пленника и в воцарившемся молчании почувствовал ликующее торжество.

     Берш вдруг застыл, весь подобрался, и от его вальяжности не осталось и следа.

          - Ты выворачиваешь мне душу, Начальник, как собственный карман, - с каменным лицом процедил он.

     Горин победоносно глянул на него через плечо:

          - А вы как думали!?

     Он вернулся на своё место и положил перед Бершем чистый лист бумаги:

          - Считайте это ещё одной ловушкой.

                VII

       Надежда Веринец знала, что в этом же здании следственного изолятора УКГБ Ленинграда, куда после ареста доставили её, содержится под особой охраной он, Альберт Берш.

    Тайно, испытывая некое упоение, она ловила себя на мысли, что Он здесь, совсем рядом, может даже, за соседней стеной, или этажом выше.

    Неважно, Он рядом. Это придавало твёрдости и непоколебимости её духу. Он рядом. Он не выдаст и не продаст её. В нём она уверенна.
 
    Дни и ночи напролёт она вела с ним мысленный разговор, спрашивала его совета, сама же себе отвечала. Жила с этой маленькой, их общей с Бершем тайной и никому не могла показать её, рассказать о ней.
 
    Одна, совсем одна. Нельзя было открыться, всё приходилось держать в себе. В некотором смысле она ощущала в этой комнате, где находилась под арестом, безмятежность и уют, здесь она оставалась сама собой, не надо было притворяться, бесконечно врать на допросах, врать даже адвокату. Здесь в полной тишине она мысленно общалась с Ним, чувствовала его поддержку, ту невидимую опору, что окрыляет и поднимает дух. Только б не прийти в  уныние, только бы не пасть тем самым духом!

    В самом начале октября, когда Веринец уже больше месяца находилась под арестом, её вызвал на очередной (трудно сказать, какой по счёту) допрос Горин.

    Допрашивал в присутствии адвоката.

        - Надежда Алексеевна, не стыдно? Строчите жалобу за жалобой на меня,а ведь я всего лишь выполняю свою работу,причём добросовестно выполняю,-  Горин с большим укором посмотрел ей в глаза.

    Она с достоинством молчала. Как всегда. Лицо её было твёрдым, как камень, взгляд  холоден и невозмутим.

    Тяжело было смотреть в эти стыло-леденящие серые глаза. "Какова выдержка! Сколько упорства и неотступности в этой маленькой женщине!" - думал полковник.

        - Надежда Алексеевна, вот, пожалуйста, ознакомьтесь с письменным заявлением Альберта Берша - его признательные показания. Всё теперь как положено, и дата на месте и его подпись, - он аккуратно, не спеша положил перед ней документы на трёх листах. - Здесь всё подробно описано, как и при каких обстоятельствах вы передали огнестрельное оружие заключённому под стражу Альберту Бершу, мотивы,что сподвигнули вас, ваши личные отношения с преступником. Всё написано его рукой в здравом уме и твёрдой памяти. Прошу, ознакомьтесь.

    Горин встал, выпрямился, скрестил на груди руки и сверху, как бы свысока, посмотрел на её склонённую над бумагами голову.

    Прочитав, она, нисколько не изменившись в лице, передала документы на чтение адвокату. Через пару минут они о чём-то тихо, буквально на жестах, посовещались, и адвокат обратился к Горину:

        - Валерий Георгиевич, но вы же понимаете, что показания Альберта Берша - это всего лишь его слова. Никаких других данных, уличающих мою подзащитную в передаче оружия преступнику, вы больше не представили. К тому же, можно подделать подпись, да мало ли чего можно! Это не доказательство.

        - Хорошо, - стальному терпению Горина можно было только позавидовать.

    Он молча подошёл к стоящему у стены телевизору, включил его, включил так же и видеомагнитофон, из сейфа достал кассету и вставил для просмотра.

    На экране через некоторое время появилось изображение Альберта Берша в стопкадре.

    Горин оживил картинку.

    То, что увидела и услышала в дальнейшем с экрана телевизора Надежда, шло наперекор её мыслям, её чувствам, всему её естеству.
   
    Берш говорил тихо, низко свесив голову, опустив глаза, читая по бумаге. Всё его лицо было мертвенно-белым, неживым, каменным, словно и не он это был вовсе, а кто-то другой. Он говорил глухим, осипшим, не своим голосом, часто запинаясь и комкая слова, со вздохом делая паузы. Он говорил о том, как всё у них начиналось, как она полюбила его, и как он её поиспользовал. Как он вынудил принести её оружие, и она в итоге принесла...

    Всё, слово в слово, было чистой правдой, она это знала. Не знала только и не догадывалась о том, что с его стороны это была всего лишь дьявольская игра, а не любовь.

     Любовь...  А говорил он ей когда-нибудь о своей любви? Клялся он ей? Она не помнила, да и не придавала этому значения,  даже не задумывалась об этом, даже ни одна мысль не приходила в голову!

     А сейчас он так холодно, цинично  сквозь зубы цедит о том, что вовсе и не любил её, а поставил себе цель просто сбежать и всё, а её только использовал в этой игре. Использовал подло, низко, жестоко.
 
     Все эти слова говорил   о н.

     Она смотрела и не верила, словно какое-то наваждение... 

     Страх, беспокойство и сомнение вдруг овладели ею. Близкой стала безжалостная истина, открылась-таки правда...

     Но правда ли это?

     Адвокат смотрел и слушал, мельком поглядывая на Веринец, бледное лицо которой говорило и выдавало ярче любых слов.

        - Снова я повторюсь, это всего лишь его слова, - он невозмутимо глянул на Горина.- Где доказательства любовной связи Берша и моей подзащитной? Понапридумать можно чего угодно, тем более за стенами вашего ведомства.

        - Вы подтверждаете слова Альберта Берша о своих чувствах к нему? - обратился полковник к поражённой от всей этой ситуации Веринец.

    Она собрала из последних сил всё своё мужество, сжала в один железный ком дрожащие от исступления нервы и порывисто встала из-за стола.

        - Как вы смеете?! - прошипела сквозь зубы она. - Мне, следователю Генеральной Прокуратуры, задавать подобные вопросы! Разве я смогла бы такое допустить!? - она перешла на крик.

    Валерий Горин, не отрываясь и не моргая, смотрел в её глаза, смотрел с той прямой уверенностью, когда твёрдо убеждён в своём успехе и чувствуешь себя далеко впереди противника.

    Он молчал и тянул время, словно растягивая удовольствие от предвкушения Победы, неминуемой Победы...

    Не проронив больше ни слова, он вернулся к сейфу, достал ещё одну кассету, и на экране телевизора ожила другая картинка, немного худшего качества, но где вполне понятны и различимы были главные действующие лица, долго целующиеся, ласкающиеся, умиляющиеся и упивающиеся друг другом.  О н а   у   н е г о   на коленях, в   е г о  объятиях, всё по  е ё  согласию, не сопротивлялась ни на секунду. Вот  о н  целует  е ё  ноги. Боже...

    Надежда лишь крикнула в сердцах, чтоб остановили видео, и кинулась к окну.

    Дикий по своей силе шок потряс её тело. Чудовищную встряску претерпела душа. Страшный, отчаянный вопль, сопротивлявшийся очевидной действительности, не желающий мириться с этим непостижимым предательством, рвался наружу, туго натягивая все фибры её покалеченной души.

    Рвался, но так и не смог прорвать тот мощный панцирь незыблемости и несокрушимости, в который заковала она свою душу. Не смела она показать этим людям свою слабость и уязвимость.

    Слёзы, как острые стеклянные камни, тихо скатывались с её ресниц, больно царапая глаза, скатывались безмолвно, неслышно, стараясь ни чем не нарушить ту тягостную тишину, что воцарилась в кабинете полковника.

    Она смотрела в пыльное окно на тучное небо, с которого тоже катились свои слёзы, смотрела и видела сквозь это серое марево, далеко наперёд видела, свою дальнейшую судьбу, всё, что теперь неминуемо ждёт её...

    Первым нарушил это мёртвое молчание  Валерий Горин. Он вызвал дежурного и приказал проводить подозреваемую Веринец в свою камеру. Затем обратился к ошеломлённому, потрясённому и сражённому страшной, но, к сожалению, реальной действительностью, оправданий которой и возражений тот уже не находил, адвокату:

        - Какие ещё будут вопросы?

    Адвокат молча покидал в портфель документы и убито ответил:

        - Она погибла. Всё. - Он глубоко вздохнул. -  Пойду уговаривать написать явку с повинной, чтоб хоть как-то смягчить её участь.


                VIII


       Он тупо лежал на своей кровати комитетской "одиночки" и потерянно- опустошённым взглядом смотрел на проклятую Луну.

    Выть на сей раз не хотелось.

    Повеситься? Тоже не хотелось.

    Ему уже ничего не хотелось, как тому покойнику в гробу, осыпанному  цветами и окружённому рыдающей толпой, холодному и безразличному ко всему.
 
    Душа его истлела, вытравилась, умерла, оставив лишь жалкую горсть пепла в его ещё живом и пока что здоровом теле.

    Вот он, лежит на кровати, как в гробу, ритмично бьётся сердце, пустое и холодное, глаза смотрят и регистрируют обстановку вокруг, все  механизмы внутри организма выполняют чётко свою работу, - только нет души, той еле уловимой нематериальной субстанции, с чем приходит, рождаясь на этот свет, каждый человек, нося её в своём сердце, в крохотном его уголке.

    А в уголке его пустого сердца сейчас лежала ничтожная пригоршня бренных останков его жестоко замученной, предательски задавленной  души.

    Он сидел на этом пепелище и молча наблюдал, как испускают последний дух остывающие головешки, какими чёрными и обуглившимися они становятся, как холодеет в груди, как от этого становится спокойно и ровно, пустынно и свободно.

    Наверно, так всегда, когда ждёшь смерти (а её он теперь ждал), сначала погибает душа, а уж потом и её физическая оболочка.

    Скоро суд, он неминуемо будет. Его приговорят к расстрелу, неизбежно приговорят. Приведут в исполнение приговор, неотвратимо приведут...   

    А, катись оно всё к чёрту, колобком катись!
 
     Когда-нибудь, да, настанет конец и его страданиям, мучительно терзавшим его душу, его совесть. Он всегда знал, что она у него есть, эта самая совесть. Есть, как ни у кого другого, и чувство сострадания тоже имеется, не совсем уж он конченный, не совсем уж он скурвился.
 
     А вот  е ё  предал. Предал жестоко, цинично, подло.

    Но знает один только Бог, чего ему стоило это предательство, что он сделал со своей душой, чтоб пойти на это, какие муки пережил.

    Но у него не было выбора...

    "Да, я, конечно же, подлец, но в моём положении выбора не было..." Это его последние слова, сказанные им во время чтения признательных показаний перед видеокамерой.



         Эти слова и  е г о  бледно-каменное лицо  о н а  возвращала в памяти вновь и вновь, лежа ночью на вымокшей от слёз подушке.

    О каком положении он говорил, что заставило его пойти на это предательство? Что?

    Сам завлёк её в беду и жестоко бросил, без жалости и раскаяния бросил.

    Ни он ли сам умолял её ни в чём не признаваться? Так что же случилось, что заставило   е г о   пойти на попятную? Отступиться от себя? Так грязно подмять их любовь?

    Любовь...  А была ли вообще эта любовь? Она силилась вспомнить хоть одно мгновение, где бы он хотя бы ненароком проронил это слово -  Любовь.
 
    Но тщётно. Он нашёптывал ей тысячи нежных и ласковых слов за всё время их общения, но ни разу не обронил ни одного слова о своей любви к ней. Ни разу.  Боже...

    Слепая, наивная женская душа занимала не просто уголок в  е ё  сердце, она полностью владела этим маленьким, но сильным и добрым сердцем. А сейчас оно горько разбито. Кровоточат поверженные осколки, а израненная душа пытается из-за  всех сил как-то снова собрать и поставить их на место, на место того целого, единого сердца.
 
    Она одна видела  в   н ё м   доброе начало, видела в нём мужчину цельного, ласкового, с большим и отзывчивым сердцем. Видела в нём порядочного человека с благими намерениями, незаслуженно обвиняемого системой.

    Уж, как она там в нём разобралась, - это уже другой вопрос. Не за красоту его она полюбила, и даже не за то дьявольское мужское обаяние, что исходило от него, - а за человечность и праведную честность, что смогла разглядеть она в его характере, чего не видела в других, на первый взгляд порядочных мужчинах, стоявших при должностях и званиях.

    То, что  о н  преступник, и на красивых руках его кровь ни одной жертвы, - этому она уже не придавала значения. "Какая разница, каждый человек потенциальный преступник,- думала она. - Всё зависит от ситуации и обстоятельств, в которых тот человек оказался. Легко оставаться порядочным в мире, где всё тихо и гладко, и легко стать убийцей там, где того требуют обстоятельства и где над твоей жизнью и свободой вдруг  навис  "Дамоклов меч". От сумы и от тюрьмы не зарекайся".



     "Да, не зарекайся. Все под Богом ходим", - рассуждал сам с собою Берш.  Ну, подфартило б ему тогда в "Крестах" при попытке побега - пожинала б она плоды. Уж он бы её отблагодарил. Как? Нет, денег она бы не взяла, не той формации она человек, не шкура.

     Стал бы жить с ней? Да, куда там, у него и дома-то своего нет, да и завязать бы он так и не завязал, хоть и обещал, клятвенно обещал ей, - так же продолжал бы и грабить ,и убивать. Богатеев, слава Богу, на его век хватает, с избытком хватает.

     Другой жизни для себя он не представлял, работать никогда б не пошёл, что это за жизнь: аванс - получка, суббота - воскресение. Он задохнулся б от такой жизни. Нет, ему воля нужна, простор нужен, где б он сам себе хозяином был.

     Но ему не подфартило. Побег провалился. Ну что ж, надо не только радости, но и горести принимать и переживать вместе, если   о н а   любит, конечно. А   о н а  его любит, и он это знает. 

     А он?  Любит ли он  е ё?  Нет, не любит. Если б любил, не сдал бы. Любит он другую женщину, и там - его ребёнок.  А это сильный, очень сильный перевес.

     Чёрт! Лучше б его избили.  А его в тюрьмах много били, и хотя он прекрасно знал, что битьё определяет сознание, всё же это было б куда лучше, чем делать выбор между дорогими сердцу женщинами: одна - единственная на всём свете бескорыстно помогла ему ценой собственной свободы и положения, другая - его Богиня, женщина, которую он по-настоящему любит и желает, та,которая подарила ему сына.

     И пусть он никогда в жизни больше не увидит, не обнимет родных ему людей, но он тайно будет знать, что они в безопасности.

     И от этих мыслей становилось тихо и спокойно.

     Он высоко заложил руки за голову и продолжал тупо смотреть в окно. Все те мысли, что глодали и точили его три ночи подряд после предательства, он нещадно изгнал из своего сердца. Догнал и добил их. Жестоко, трезво, хладно- кровно. Как тогда, январским утром, в аккурат на Рождество, в доме ташкентского вора в законе спокойно добил своего подельника Ромку. А что ему оставалось делать?

     Добить, добить всё в себе человеческое! Ожесточить себя против этого мира, против этой проклятой жизни!

    Сколько его били на первом сроке контролёры в тюрьме, что бы выбить борзоту и отрицаловку, сколько били на втором, чтоб завербовать в стукачи! И жил "на два фронта", и стучал, всё было. Уж давно должны были выбить всё человеческое. Ан нет, роятся ещё мыслишки. Ну, ничего, он сам добьёт их.

    Всех перебьёт. Всех.

    И ничего с той Веринец не станется. Подумаешь!

    Раньше надо было думать, что делала! А теперь пусть сидит.

    Пусть ума набирается.
      

               
                --------------------- 
    

     Иллюстрация к шестой части: изображение Сергея Мадуева во время сдачи перед видеокамерой Натальи Воронцовой.               
               

     В написании шестой части " Предательство" были использованы материалы из книги В.Г.Георгиева "Честь имею"

               
                Конец 6 части

              Продолжение  http://www.proza.ru/2018/07/23/810