Пеппино

Немцы весьма законопослушны, но редко отказываются немного поработать по черному. А эмигрантам и сам наш эмигрантский бог велел.
Я, например, развозил пиццу на стареньком Golf II в заведении Peppino.
Пеппино любил с шиком покрутить в воздухе куском теста, красиво бросить его на стол, долго и смачно раскатывать, цокая языком, деловито выкладывать на получившийся тонкий блин соус карбонара, аррабиата, кусочки прошутто или гаргандзолы, не переставая ни на секунду мило трепаться с каким-нибудь своим итальянским приятелем, сидящим за столиком.
Соус из помидоров с мясным фаршем варила в ведре югославка Йована. Ведро не помещалось в холодильник и стояло в кухне на полу примерно неделю, пока соус не заканчивался. Когда соус начинал немножко бродить и образовывал пузыри, Йована кипятила его еще разок. Или два. Выкидывать Пеппино ничего не разрешал. "Еб...те главу челову", говорила про него Йована. Голова у Пеппино была вовсе не челова, не лысая, просто это устойчивое выражение такое, объяснила мне она на своем плохом немецком.
Немецкий самого Пеппино был еще хуже, чем у Йованы, хотя жил он в Германии уже лет десять. Звук Х он совсем не готов был произнести, поскольку Х отсутствует в итальянском, поэтому вместо ich говорил просто i. Не все его понимали. Для работы с неумеющими по-итальянски посетителями привлекали меня, если я не был в это время в поездке.

Денег на самих пиццах Пеппино зарабатывал совсем мало, основной доход его составляли напитки. Я приносил Пеппино ящик кока-колы из киоска напротив, по полторы марки за бутылку, а продавал он ее за марку шестьдесят стакан. Почему-то никому из гостей не приходило в голову не заказывать у нас колу, а запить пиццу, допустим, водой из под крана в туалете, тем более, что вода в Германии чистая, а кола вредная. Я так делаю всегда.
По бумагам выходило, что доход у Пеппино совсем крошечный или, вообще, отрицательный, поэтому он получал немножко пособие. И машины у Пеппино не было. Как, впрочем, и прав. Он работал без выходных, с десяти утра до полуночи, уже много лет, не до прав тут. В полночь я отвозил его домой. По дороге он рассказывал о себе. В школе Пеппино проучился только три года, потом стал помогать отцу в пиццерии. Сейчас ему тридцать четыре, он не был никогда нигде, кроме своего итальянского городка и Дуйсбурга.
-Пеппино, а какую итальянскую музыку ты слушаешь? -спросил я его вечером в машине.
-Да ну, у нас нет нормальная музыка, ты что.
-Ты знаешь Робертино Лоретти?
-Как? Лоретти? Нет.
-Не может быть, это же самый красивый голос столетия, неужели ты не слышал.
-Я не слушать наша музыка. Она не очень популярный. Я слушать американский, английский, немецкий музыка.

Действительно, в пиццерии обычно играло немецкое радио.
Я поставил Пеппино кассету с Робертино Лоретти. Послушай это, сказал я, вот неаполитанские песни, санта лючиа, торно сурьенто, может быть, ты поймешь диалект, это же лучшие в мире мелодии, лучший в мире голос, у вас же самая великая музыка, оперы, все же это от вас пошло, как же ты можешь этого не знать.
Пеппино стал слушать. Попросил включить погромче. И заплакал.
Я остановил машину, чтобы ему не мешал мотор. Он шептал некоторые слова вместе с Робертино, оглядывался на меня, и капали слезы.
-И ты это слушать в машине?
-Пеппино, это слушает весь мир. У вас есть не только Челентано. И кино у вас отличное, Феллини, слышал?

Он слышал про Феллини, но про Антониони и Висконти - уже нет.
Я подарил ему кассету с Робертино. Он никак не мог поверить, что я это включаю себе просто так в машине. Даже, что иногда.
Однажды Пеппино решился и поставил эту кассету играть в своей пиццерии. При гостях. Его переполняли гордость и стеснение. Он все так же жонглировал кусками теста, но руки слегка дрожали, он все время оглядывался на людей, ловя фидбэки.
Но никто не обращал внимание на его музыку. Гости болтали о чем-то своем или тихо пили колу за марку шестьдесят в ожидании пиццы. Пеппино не выдержал напряжения и велел мне поменять музыку на какую-нибудь немецкую.