Гипноз

                Гипноз               


              - Может пойдёшь, помоешься пока? - спросила Надя Алексея. - А то я потом постирать хочу.
              - Да, мы стирать будем! - тут же подхватила Алёнка, дочурка.
              - Успею, - возразил Алексей, улыбаясь Алёне, любуясь на прыткость своей крохи, - может, к вечеру ещё с ребятами на речку выберемся, если Володька освободится...
              - Так холодно же купаться!
              - Ну, не купаться, так просто посидим, может, в волейбол поиграем.
              - Ты же "уломался", говоришь, на даче...
              - Ну да, так не прямо сейчас же, Володька пока за запчастями двинул, на какую-то базу в пригороде, неизвестно, когда вернётся.
              - Ну смотри...
              Они втроём сидели на кухне и разбирали ягоды, притараненные сегодня утром, на собственном горбу, сначала на электричке, а потом на автобусе до их дома, с дачи Надиных родителей. На горбу Алексея, конечно: Надежда несла только их вещи, захваченные на вылазку за город, да присматривала за Алёнкой, которая крутилась во все стороны и того гляди могла куда-нибудь упорхнуть, влекомая неодолимым детским любопытством. Но и Алёнке тоже, по её настоянию, дали нести маленькую корзинку крыжовника, закрытого сверху марлей.
             "Вот помощница!" - думал про себя Алексей. - От матери ни на шаг. Везде - "мы": будем стирать, будем готовить, будем убираться... А мальчишка? Тот наверняка за мной будет ходить, таким же хвостом...
             Про "мальчишку" они с Надеждой уже договорились, вот только решили: сначала купят машину. Копить осталось недолго, ещё месяцев шесть - и купят, без всяких кредитов. Против кредитов они были оба, единодушно.
             - Хочешь, приляг...
             - Да не, - возразил он Надежде. Ему и здесь было хорошо - с женой и 6-летней дочкой, где он сидел против Надежды и вырывал, вместе с ними, черенки из крыжовника, после чего опускал ягоды в широкую общую чашу, стоящую посередине на табуретке. Хорошо, потому что это было для него лучшее место на свете, если подумать.
            - Лёш, ну тогда вынеси мусор пока, а мы тут закончим...
            - Давай! - он вытащил из-под раковины чёрный мешок с мусором и растянул края, чтобы Надя высыпала туда заодно отходы от ягод, которые они сегодня начистили.
            - Пошёл!.. - крикнул он из прихожей, переобуваясь, и найдя ключ, сам закрыл за собой дверь.
            На улице было тепло, но не жарко, на детской площадке их квадратного двора между трёх хрущёвок и одной девятэтажки, несколько родителей приглядывали за чадами, которые по скату лезли вверх по железной горке (почему-то всем хотелось не скатиться, а наоборот, забраться вверх, от двухлеток до его Алёнки), один малыш копался в песочнице, пара деток постарше на вертикальной сетке пытались добраться до баскетбольного щита с корзиной - повисеть на обруче корзины почему-то тоже тянуло всех подряд. Два парня и девица, подростки, примостились на мини-карусели, что-то лениво обсуждая и слегка раскачивая вертушку, неподалёку высокая прямая старуха, нависнув, неотступно следовала за карапузом, который пучил от натуги глаза и пытался сделать несколько шагов... Он ещё ничего вокруг не видел и не понимал, занятый только своими ощущениями.
           Один малыш просто бегал тут кругами, а другой, лет пяти, с усилием крутил педали велосипеда. Мамаши стояли рядом, как столбы, скрестив руки на груди и охраняя процесс.
           В сторонке знакомый по его прогулкам с Алёнкой отец двухгодовалого малыша, сегодня без сына, складывал рядком тяжёлые брусья, которые по одному вытаскивал из распахнутого багажника своей Хонды и волок, одним концом по земле, к общей кучке. Что это он затеял?
          ...На обратном пути от мусорных баков Алексей подошёл прямо к нему.
          - Привет, Максим! Чё делаешь?
          - Привет! Да вот, надыбал бруса немного, почти задаром, решил тут хоть пару скамеек поставить, а то надоело - стоят все, как неприкаянные. Да и самому...
          - А-а... Точно! Я тоже как-то удивлялся, что это коммунальщики двор благоустраивали, а скамеечки ни одной нет?..
          - Кто их знает, может, смета такая была, а может, высокие соображения какие-то - чтоб посторонних мужиков сюда не тянуло пивко распивать... Ну и распивают они теперь на бортике песочницы, лучше, что ли?
         - Верно! А почему всё-таки не поставили - ты не выяснял?
         - Не заморачивался. У них там такая неразбериха, сами не знают, что положено и где, лучше в эту паутину канцелярскую и не соваться, голова меньше болеть будет. Видел же, мужики всем миром договорились шлагбаум поставить, ну и собрали деньги со всех, поставили... Я тогда против был. Нет, все орут: надо, надо! Ну и что? Пара лет всего прошла, посмотри, что там красуется - столб: "Пожарный проезд не загораживать". И замок со шлагбаума им снять пришлось. Два года ушло у этих всех надзоров, чтоб заметить, что проезд перегорожен, что так нельзя делать... Так что лучше ни на кого не оглядываться. А ты занят? Может, поможешь чуток?
        - Давай! - охотно согласился Алексей, сразу забыв, куда шёл.
        Они стали носить метровые брусы вдвоём, складывая всё в ту же кучку.
        - Многовато... Ты сколько скамеек-то собрался поставить?
        - Да не многовато, по четыре ножки для каждой для начала, а там посмотрим, что получится...


        Как только Алексей взял в руки конец бруса, чтобы нести его вместе с Максом к штабелю, что-то замкнуло в нём и дальше развивалось как будто помимо него, как в каком-то стремительном кино, в котором он не успевал даже уловить все повороты сюжета. Он двигался как заведённый, и только краем сознания еле-еле успевал отмечать перемены, которые происходили вокруг.
       Появился длинный, как жердь, парень, что-то спросивший у Макса и тотчас исчезнувший, чтобы вскоре снова возникнуть с мотком бечёвки и несколькими колышками... Вдоль прочерченной им на земле прямой линии какой-то толстяк в майке и шортах делал, по рулетке, засечки маленькой сапёрной лопаткой... Ох, а с краю от отмеренной черты уже зияла первая ямка, а сосед Алексея по лестничной площадке, Павел Сергеич, который тоже уже был здесь, толкнув Алексея, сказал: "На!" и сунул ему в руки ломик, указав на засечку, где надо долбить... Какие-то мужики появлялись как по волшебству, народ прибывал непонятно откуда, появилась старшая по их дому Наталья Валентиновна, хотела куда-то звонить за разрешением, но вспомнила, что сегодня воскресенье и никому не позвонишь...
         Поодаль уже стояло несколько женщин, громко, чтобы слышали мужчины, одобрявшие их инициативу... "Ну вот, хоть бабушкам будет, где присесть, а то маются, бедные..."
         Алексей вдруг вспомнил, как зимой, проходя мимо соседнего подъезда, частенько видел высокую прямую старуху, стоящую на крыльце под козырьком, прямо у двери подъезда... Подумал тогда, что вот, старой и присесть негде в этом дворе, и восхитился какой-то несгибаемостью этой старухи - тем, с каким упорством она "гуляла", видимо, однажды так решив для себя.
         У края их группы о чём-то спорили, но Алексей только смутно уловил, что один из парней настаивал на том, что четыре скамьи в ряд - это много, хватит и трёх, а последнюю лучше поставить с другой стороны... Долбя лунки, он увидел краем глаза Алёнку - видимо, Надежда выпустила её погулять "с папой", но немного погодя заметил и Надежду - в сторонке от них она вытряхивала от пыли скатерть, поглядывая в их сторону. Не удержалась - пойти посмотреть на него, Алексея, вкалывающего во дворе, и Алексей подумал, что она, наверное, им гордится.
       Группка женщин рассосалась - Наталья Валентиновна перетянула их к клумбе на краю площадки, где они оживлённо стали обсуждать высаженные там по весне цветы и, видимо, идей у них об этом мини-цветнике было в избытке...
       Две скамейки уже стояли, сколоченные и сияющие белизной свежеструганного дерева, поодаль, в стороне, росли очертания третьей, здесь, в последней, двое мужчин уже стягивали поперечной балкой последние четыре ножки, широко размахивая молотками над шляпками входящих в дерево огромных гвоздей.
        Алексей подошёл к Павлу Сергеичу, который совещался о чём-то с Максимом.
        - Покрасить сегодня не успеем... Прикрыть чем-то?
        - Да нет, погода сухая... Так может постоять... А о краске надо ещё подумать...
        - Есть у меня! На работе! - обрадовался Алексей. Я же маляр-штукатур! Остаются заначечки...
         - Когда сможешь? - деловито спросил Максим. Он как будто и не удивлён был вовсе внезапными последствиями своего поступка - тем, какая кутерьма поднялась во дворе, стоило в нём появиться нескольким брусьям.
         - Да завтра, после работы! Подожди, прикину... ну, часов в восемь.
         - Идёт! Поможем. Кистей-то лишних не приберёг?
         - Найдём! - весело ответил Алексей.


        Народ потихоньку рассасывался... Уходить не хотелось, хотелось подольше полюбоваться делом своих рук, но мужская сдержанность не позволяла стоять и ахать и восхищаться, на лицах было деловитое выражение - всех будто бы звали домой срочные домашние дела.
       Алексей тоже украдкой прощально глянул на свежевыросшие во дворе скамейки, сияющие белизной, которых ещё вчера здесь не было, но вдруг подумал: "Из окна посмотрю... там ещё лучше видно..."
       Он никак не мог остыть, отойти...


      "Папочка, а мы с мамой голубцы приготовили!" - выскочила ему навстречу Алёнка, когда он открыл дверь в квартиру. "Ох, умницы вы мои!" - но не потрепал дочь по волосам - руки грязные. Надежда тоже вышла его встретить, вытирая руки полотенцем.
       - Что за праздник? - спросил он, помня, сколько времени обычно уходило у Надежды на эти самые голубцы, редкостное блюдо.
       - Ну, так... - скамейки новые решили отметить. Теперь ведь не надо стоять во дворе, можно присесть...
       - Ещё покрасить надо, - нарочито-сурово буркнул Алексей, - завтра вечером начнём, договорились...
       - Ну давай, мой руки, сядем ужинать...
       - Подождите немного, я сначала помоюсь всё-таки, а потом уж...
       Но перед тем, как отправиться в ванную, всё же не выдержал, зашёл на кухню и глянул из окна во двор. Стояли! Стояли четыре скамейки - три в ряд и четвёртая с другой стороны, вдали. С сегодняшнего дня стояли и будут теперь стоять всегда.


        Без душа ему было не обойтись. Он был растерян и с трудом, медленно выходил из душевного оцепенения; та сила, которая внезапно подхватила его сегодня и повела, не хотела отпускать до сих пор. Он не хотел, чтобы его видели таким. Он хотел сам понять и разобраться, что это было.
        Его вырвало из привычного течения жизни - и жизнь его понеслась вдруг стремительным потоком, о котором он раньше не знал, которого даже не мог себе представить. Он созидал - что-то значительное, важное, и теперь начал видеть вокруг себя больше, видеть - дальше. Вот та несгибаемая старушка, стоящая по зиме у дверей четвёртого подъезда, - он жалел её, что у неё не было, видимо, сил гулять, но она всё равно боролась, и хоть стоя - но проводила время на улице, не тлела тихо и всё более незаметно (для себя и для других) дома, в четырёх стенах. Он жалел её, но почему ему не пришло в голову что-то сделать, чем-то помочь ей - чтобы она не несколько минут только, а подолгу могла гулять на улице... и даже с кем-то общаться, может быть?
        А сколько вообще в их четырёх домах, обрамлявших квадрат двора, стариков, почему он их никогда не видел? Они прячутся где-то, по своим углам, не видя улицы, не видя людей...
       И уже завтра они выйдут, наверное, из своих квартир, доползут до этих новых скамеек, и будут любоваться небом и солнцем, и слушать шелест листвы, и, наверное, разговаривать друг с другом... Они оживут. Они вдохнут ещё воздуха этой земли, от которого были уже отлучены раньше срока - потому что не было сил гулять, потому что в этом долбаном дворе никто до сих пор не поставил им элементарные скамейки. Хоть пару, хоть тройку...
        А беременные женщины! Тоже не могли выйти - просто посидеть во дворе, подышать, посмотреть на занятую своими делами малышню... Ведь и Надежда тоже, со временем...
        Как же он сам-то не додумался? До такой простой мысли?
        Ну ничего, - утешал он себя. - Пусть Максим лучше их всех и правильно придумал то, что сразу легло всем на душу. - Пусть! - Он-то, Алексей, как только понял, что надо делать, немедленно впрягся, кинулся на подмогу. Хоть и не в главной роли, но тоже внёс свой вклад. - Чего там считаться!
       Но как теперь жить? - Он не хотел возвращаться к своей прежней неспешности, успокоенности "всё хорошо", он хотел и дальше жить как сегодня, в том же темпе, накале, напряге по полной...
        Но как? Что он ещё он может сделать, чтобы этот огонь, его сегодняшний пыл - не угас, не сошёл на нет?
        Что?
        Вот в этом-то и была проблема.
        Он изводил себя, натирая и натирая тело мочалкой, обливая водой и снова натирая мочалкой, но придумать не получалось.
        И уже изнемог.
        Тогда-то, от бессилья, и пришло решение: он придумает потом. Не за раз, не за два, а будет теперь постоянно думать об этом. Главное - не забыть этот сегодняшний порыв, главное - думать о нём и равняться на него. А ответ придёт.
         И сын его, когда родится, не только поедет на новой машине путешествовать с ними. Вчетвером, всей семьёй... А будет учиться у Алексея ещё многому, будет активным, живым и Алексей всегда будет видеть его лицо, а не согнутую спину, за компьютером.
        Он придумает...


      - Ну что, ужинаем? - весело спросил он своих улыбающихся радостно от его появления женщин.
      - Садись-садись...
      Но прежде, чем сесть за своё место за стол, он, стоя, закатив глаза вверх, спросил, как бы в потолок:
       - А вот кто хочет пойти в следующее воскресенье в цирк?
       - Я, я пойду! - закричала Алёнка. - И мама! Да, мама?
       - Ну да, пойдёмте, - одобрила, улыбаясь, Надежда.
       А Алексей подумал, что для начала пусть будет хоть цирк, а потом он дальше придумает, что ещё сделать, чтобы труха повседневности не засыпАла, не хоронила под собой тот живой огонь, который горит в нём теперь.
        "Надо жить, себя не жалеть!" - сами выскочили у него в сознании слова Андреича из их бригады. Странные слова, которых он раньше не понимал. А теперь вдруг понял.