Отпуск в детство Глава 10 Анатолий

     Мой старший брат Анатолий родился изначально самостоятельным и бесстрашным. Ещё в семилетнем возрасте он запряг в детские санки дворовую овчарку, и людям оставалось охать и ахать, когда собака, перемахнув через сугробы и заборы, вырвалась на улицу и, управляемая отчаянным ездовым, помчалась наперегонки с грузовыми машинами и подводами. Остановили их далеко от дома.
      Когда мы переехали в нарымскую глухомань, Анатолию было десять лет, а через два года всех двенадцатилетних и старше стали отправляли в тайгу на заготовку колбы. Изъеденные мошкой и комарами, голодные и опухшие, ребятишки со слезами на глазах возвращались из леса. А назавтра их снова поднимали рано утром и уводили на сбор витаминной травы, которую солили в бочках и отправляли в Томск. Война не жалела никого. Он быстро научился запрягать лошадь, заготавливать сено, садить и копать картошку, ухаживать за скотиной. Всё это надо было уметь, чтобы выжить. Меня он научил ловить рыбу, собирать чернику и морошку, находить в мшистой подкладке леса заначки кедровых орехов, которые на зиму заготавливают кедровки и бурундуки.
      В 1947 году Анатолий окончил семилетку, и родители решили отправить его в Томск, чтобы там устроить в ремесленное училище. Это было время, когда сельские жители не имели паспортов, а после ремесленного появлялась возможность стать паспортным гражданином СССР. Анатолию приглянулась профессия автослесаря. Ещё больше он хотел стать шофером, но места на эту специальность были заполнены другими.
      Из Парбигского района добраться до Томска в то время было делом непростым. Летом там дорог практически не было, вертолеты ещё были в проектах, и отец решил отправиться с сыном на весельной лодке, потому что о лодочных моторах тогда не знали. Путь лежал неблизкий по реке Парбиг, потом по реке Чая до Колпашево. По карте получается около 350 километров. Если принять среднюю скорость лодки 5 километров в час, и плыть по 12 часов в сутки, то получается, что весь путь можно пройти за неделю. Таёжные реки не очень быстрые, но коварные; их никто никогда не чистил, и они полны подводными карчами и топляками. Отца отпустили с работы на несколько дней, и время поджимало. Пришлось плыть днем и ночью. Однажды напоролись на подводную корягу и перевернулись. Едва успели схватить мешок с едой и вещами. Кое-как добрались до Колпашево, там сели на рейсовый пароход, и прибыли, наконец в Томск. Обратно отцу посчастливилось добраться с попутным катером лесосплавщиков.
      От ремесленного училища у Анатолия остались многочисленные наколки на руках, плечах и коленях. Помню, на коленях были татуировки звезд. По воровским понятиям это означало, что хозяин наколки человек гордый и ни перед кем не станет на колени. В то время татуировки были привилегией исключительно криминального мира. Из-за наколок и прически «под бокс» Анатолия побаивались сверстники, полагая, что он блатной. Время было драчливое, и брату приходилось участвовать в массовых молодёжных потасовках, которые были нередкими на улицах горняцких городков и посёлков. Дрались улица на улицу, русские с татарами, техникумовские с соцгородскими. Происходило это по пьяной лавочке, и на следующий день все вместе шли на работу в забой или на стройку, забыв про вчерашнее.
      Брат был миролюбивым человеком, но за себя постоять мог и товарищей в беде не бросал. Однажды по этой причине он оказался в КПЗ (камере предварительного заключения), и отцу с матерью едва удалось спасти его от тюрьмы.
      Анатолий был великим тружеником. После «ремеслухи» он устроился в шахтстроевском гараже автослесарем; на работу приходилось ходить пешком километра за два, никаких автобусов тогда не было. Работа была грязная, помыться было негде, и, при голодном рационе,  тело моего брата покрылось нарывами, которые назывались чирьями. Из-за этой напасти он не мог повернуть шею, и уже после длительного лечения и хирургического вмешательства, у него осталась привычка прямо держать шею и поворачиваться всем корпусом. Я знаю, что такое чирьи, потому что они были и у меня, до сих пор сохранились хирургические шрамы на животе и шее.
      У Анатолия долгое время оставалась голубая мечта стать шофером. Его друг, Юра Ерофеевский, работал на полуторке, и брат открыто завидовал ему. Но наши родители были против, зная суровые законы этой профессии. Шофером Анатолий не стал, потому что у него обнаружились какие-то проблемы с глазами.
       Потом он ушел в армию. Тогда служили три года, и всё это время он был в Литве. Их артиллерийская часть стояла под Шауляем. В лесах ещё прятались так называемые «лесные братья», и выходить за пределы военного городка было небезопасно. Поэтому ничего интересного из армейской жизни у него не сохранилось, кроме двух-трёх фотографий.
      После армии он пошёл работать в шахту, надо было выплачивать ссуду, которую отец взял на постройку дома. Силы у брата было много, он испробовал разные подземные работы -  в добычном забое и на проходке. Долгое время он трудился навалоотбойщиком. Это, пожалуй, самая тяжелая физическая работа в шахте - нужно было за шестичасовую смену перебросать обыкновенной лопатой на рештаки транспортёра одиннадцать тонн угля – объем кузова  самосвального КАМАЗа. И это не один раз, а каждый рабочий день. Толщина угольных пластов бывает разная, и порой всю смену приходилось «лопатить» на коленях или согнувшись в три погибели. У Анатолия колени с блатными татуировками были твердыми как подошвы. Позднее он прошел курс обучения и стал машинистом врубмашины. Я не знаю, что из себя представляет эта машина, но думаю, что управление ею не проще работы экскаваторщика.
      Несмотря на суровую внешность, Анатолий был исключительно добрым человеком. Я не помню случая, чтобы он кому-то нагрубил или кого-то незаслуженно обидел. А к своим детям он относился  нежно,  никогда их не наказывал, никогда не кричал на них. В нашей семье не приняты обнимания и целования, но когда Анатолий брал на руки кого-то из детей, то чувствовалось, как он расслабляется и душевно отдыхает при общении с малышом. Его доброта к детям была безграничной, у него даже мысли не было шлёпнуть ребенка.
      Об отношении к работе - особый разговор. Шахтёры во все времена относились и относятся к своей профессии уважительно. Когда над тобой сотни метров «горы», особо не пошутишь. Шахта даёт приличный заработок, она забирает почти половину жизненного времени, а иногда и саму жизнь. На шахтах осинниковского рудника в те годы случилось несколько взрывов метана, которые унесли десятки жизней горняков. Анатолий в ситуации со взрывами не попадал, но дважды оказывался в завалах.
      Первый раз выброс породы был локальным, и ему отскочившей доской обшивки сломало ногу. Он воспринял это как досадное недоразумение, и после выписки опять пошел в забой. Небольшие травмы вроде перелома пальцев на руках и ногах он считал мелочами.
      Второй раз дело было гораздо сложнее – произошел обвал, и пласт породы рухнул, зацепившись за кромку забоя. Работавших людей, как мух, отшвырнуло к угольному фронту, и они оказались зажатыми в узком пространстве. Кое-как пришли в себя, откопали и перевязали друг друга. Горноспасатели к ним пробивались двое суток при постоянном потрескивании гранитной кровли. Спасли всех, кроме одного – несчастного придавило многотонной породой во время обвала. Когда уцелевших вытаскивали из каменного мешка, они поневоле проползали мимо погибшего, тело которого спасателям ещё предстояло вызволить. Как позднее говорил брат, этот момент был самым страшным во всей этой истории, не считая потрескивания кровли, которая в любую секунду могла обрушиться. Спасённых отправили в санаторий на отдых, а через две недели они пошли снова на работу в забой.
       После случившегося шокового состояния у Анатолия произошел сбой нервной системы, и он запил. Мог пить несколько дней, прогуливая работу. В то время уже не действовал закон военного времени, по которому за прогул или нескольких опозданий на работу могли отправить на полгода в исправительное заведение. Начальство знало его как добросовестного труженика, каким он был многие годы, и прощало ему запои. После запоя он мог полгода работать вовсю мощь, а потом опять срывался.
     Брат нашел в себе силы отправиться на клиническое лечение, и в последние годы не злоупотреблял спиртным. Анатолий ушел на пенсию, как и положено шахтёрам с подземным стажем, в пятьдесят лет. Прожил на отдыхе он недолго. Последствия многолетних сверхфизических нагрузок и силикоз легких быстро сломали организм, и брат умер с раковым диагнозом на пятьдесят четвертом году жизни. Все в нашей семье уважали  Анатолия за его доброту,  жалели за тяжелую долю, которая ему досталась и за всё, что он недополучил в жизни.

         На фото 1961 года у родного дома слева - брат Анатолий, справа - автор.

        Продолжение следует http://www.proza.ru/2018/08/02/777

               


Рецензии
У меня брат старший проходчиком в шахте до 50 лет или 55? отработал. Пока жив. Живет там же, где и родился - в шахтерском поселке в деревянном двухэтажном бараке. На квартиру так и не заработал. Мне понятно о чем Вы пишите. Это отчасти и моя жизнь в далеком прошлом, пусть и не настолько далеком, как у вас. Мы играли в те же игры: чику, чижик, лапту и учились вслед за вами в ремесленных училищах. Поэтому и интересно читать и в тоже время думать: а как бы ты написал? С большим уважением к вашему прошлому и способности передать его.

Виктор Юлбарисов   05.02.2020 00:57     Заявить о нарушении
Спасибо.

Борис Колпаков   07.02.2020 13:06   Заявить о нарушении