Отпуск в детство Глава 20 Наши учителя

      В небольшой учительской комнате много незнакомых людей.  Когда я вошёл, все повернули головы, осматривая меня, как любого постороннего,  с ног до головы. Галину Алексеевну, которая стояла у окна, я заметил сразу…   
      Неужели не узнает? Милая Галина Алексеевна, прошу вас, вспомните..! Вспомните, как два с лишним десятилетия назад вы вошли впервые в наш класс, и на первой парте в левом ряду сидел белобрысый мальчишка, самый маленький и неприметный… По её склоненной набок голове, по её глазам и вспыхнувшей улыбке вижу, что она вспомнила.
      - Товарищи, Боренька Колпаков приехал … - тихо говорит она и идёт мне навстречу.
      Присутствующие более внимательно присматриваются ко мне, но молчат – откуда им знать о каком-то Бореньке.
     - Пойдём ко мне в кабинет, поболтаем, -
      Галина Алексеевна берёт меня под руку, и мы идём по коридору, направляясь к директорскому кабинету. Тогда, в наши годы, хозяином кабинета был Л.Л. Фотинов – человек необыкновенный и интереснейший. Я уже писал о нём ранее.

      ДИРЕКТОР. Леонид Лаврентьевич – выходец из греческой семьи, обитавшей на Кавказе. Он был педагогом от бога, такие воспитатели в любые времена – исключительная редкость. Энергичный и порой резкий, он в то же время был беспредельно добрым человеком.
      После внезапной смерти жены, которая была директором Дома пионеров, он переехал с тремя детьми в школу и жил там постоянно. Его сыновья, Арик и Вадим, были на два-три года старше нас, а с младшей дочерью, Фотиновой Галей, я учился в одном классе и утверждаю, как очевидец, что никаких поблажек ей от отца не было.
      Сейчас, оценивая  прошлое с позиций взрослого человека, я поражаюсь энергетическим и нравственным потенциалом директора. После уроков математики, многочисленных хозяйственных дел, педсоветов, родительских собраний и прочих директорских обязанностей, Леонид Лаврентьевич успевал делать то, что под силу разве дюжине обыкновенных смертных.  Я уже писал о его увлеченности туризмом. Вторым увлечением была музыка. Он играл на скрипке и руководил школьным хором. Благодаря его настойчивости в городе была открыта музыкальная школа. Когда появились первые магнитофоны, наш директор организовал школьный радиоузел... Я бы мог назвать ещё много-много других дел, которые организовал Леонид Лаврентьевич.
      Дверь, перед которой мы остановились сейчас с Галиной Алексеевной, была примечательна тем, что, когда кто-то попадал Фотинову «на крючок», тот, словно объявляя наряд вне очереди, говорил провинившемуся:
     - Иди-ка, дружок, к моей двери, посторожи её…
      И стояли здесь все нарушители школьной дисциплины: сопливые первоклассники с распухшими носами, школьные модницы, гвардейцы- десятиклассники…  Не было случая, чтобы кто-то осмелился не выполнить этого приказа. Приходилось и мне стоять у этой двери.
      Наш директор был мужественным и смелым человеком. Но и он, бывало, плакал. Слёзы стояли у него на глазах, когда хоронили девчонку, утонувшую из-за двойки, полученной на экзамене. Учителя, преподававшего этот предмет, он тут же уволил из школы.
      Вспоминается ещё один случай, когда несколько мальчишек ушли на лыжах за Семёнову речку и так устали, что едва добрались до школы, стоящей на окраине города, оставив в поле одного из своих товарищей, который устал больше других и не мог идти. Леонид Лаврентьевич с Ариком нашли этого парня, но было уже поздно. На директора тогда было страшно смотреть – он словно почернел…
      Мы заходим в кабинет. Галина Алексеевна расспрашивает меня о житье-бытье, а потом мы вспоминаем тех, кто в наше время был рядом с Леонидом Лаврентьевичем и помогал ему растить ребячьи души.
      Вспомнили рыжего гиганта В.Г. Болле, который преподавал нам уроки рисования, черчения и учил стрелять из мелкокалиберной винтовки. Во время войны он служил в мотоциклетной спецроте, прекрасно знал автотехнику и вёл в школе технический кружок.
      Вспомнили Ноака, бывшего переводчика генерала Доватора и нашего учителя немецкого языка, читавшего нам в оригинале Гёте.
      Вспомнили ветерана школьной педагогики, учительницу биологии Марию Григорьевну Белую. Это она организовала около школы приусадебный участок, на котором произрастали всякие диковинные растения и где впервые стала вызревать завезенная откуда-то вишня.
      Вспомнили молоденькую, хрупкую и элегантную Людмилу Михайловну Воронову, в которую были тайно влюблены почти все десятиклассники, но которая, в свою очередь, безнадёжно страдала по художнику Болле.
      Вспомнили миловидную и доброжелательную преподавательницу русского языка Раису Иосифовну Брюхову. Я рассказал Галине Алексеевне, что не так давно ко мне подошёл один из моих студентов-электромехаников и передал привет от Раисы Иосифовны. На мой вопрос, откуда он знает её, парень сказал, что она – его мама…
      Моё внимание привлекли спортивные кубки, стоящие на книжном шкафу в дальнем углу кабинета.
     - Николай Петрович работает? – спросил я.
     - Нет, - с горечью ответила Галина Алексеевна, - он спился…

      УЧИТЕЛЬ  ФИЗКУЛЬТУРЫ. Не стану лукавить – из всех школьных предметов мне, как и многим другим, больше всего нравилась физкультура. Мы бегали, прыгали, крутили «склёпку» на турнике, катались до одури на лыжах, играли в футбол и волейбол… И во всём этом нам помогал Николай Петрович Ежов – преподаватель физвоспитания. Были в школе и другие учителя физкультуры, но в моём сердце он остался один.
      Николай Петрович был рекордсменом областного масштаба по метанию копья, нам он казался образцом спортсмена высочайшего класса, потому что в таком небольшом городке, как наш, областных рекордсменов по лёгкой атлетике больше не было.
      Высокий, стройный, с копной каштановых волос Николай Петрович завораживал нас, когда упруго, с пяточки на носок, по спортивному входил в класс и начинал урок. Будучи мастером на выдумки, он оборудовал для нас разные снаряды и придумывал чудные соревнования: кто быстрее всех пробежит спиной вперёд, кто дольше продержит на лбу волейбольный мяч… Но лучше всего наш физрук умел рассказывать о спорте и спортсменах. Все его герои были благородными, сильными и ловкими людьми. Мы слушали его, раскрыв рты.
      Зимними вечерами он проводил с нами тренировки по лёгкой атлетике в тридцатиметровом школьном зале. Какие это были тренировки! Пыль до потолка, стены стонут от топота, пот заливает лица и… сверкающие от счастья наши глаза. Недовольных или проигравших не было. Если кому-то не везло, и он оказывался последним, а слёзы предательски оставляли дорожки на щеках, Николай Петрович как бы невзначай оказывался рядом и, положив руку на плечо неудачника, очень серьёзно говорил:
     - Да, брат, стартовая скорость у тебя невысока, но не расстраивайся, - это характерно для стайеров. Владимир Куц тоже плохо разбегается…
      И слёз как ни бывало – какие могут быть слёзы, если тебя поставили рядом с самим Куцем.
      Обычно соревнования между школами проводились не по плану, а просто физрук шёл в 4-ю или 21-ю школу к нашим вечным соперникам и договаривался там о встрече по настольному теннису, волейболу, шахматам или ещё по какому-то виду спорта. Городские Спартакиады проводились один раз в году: летом – по лёгкой атлетике, а зимой – по лыжам.
      Летние соревнования собирали так много участников, что футбольный стадион, расположенный на соцгородской окраине, набивался битком. Это был настоящий праздник, и здесь, как при проведении Олимпийских игр, забывались все сложные взаимоотношения между «бисовским», «соцгородскими» и «кандалепскими» пацанами. Существовал негласный мирный договор, который соблюдался очень строго. Видимо, в нашем детском мире, полном неустроенности, бедности и жестокости, всё же существовали и действовали подсознательные нравственные рычаги, позволяющие найти хоть небольшую отдушину для маленьких сердец. Одним из таких светлых событий были общегородские соревнования. С раннего утра из разных районов города стекались к стадиону мальчишеские компании, чтобы оказаться рядом, вместе радоваться и сопереживать.
       Шли посмотреть на могучего Мишу Кулакова – неоднократного победителя в метании диска, на Лёшку Емельянова из четвёртой школы, который прыгал в высоту без всякой техники, «козлом» на один метр семьдесят сантиметров (всесоюзный рекорд Степанова тогда был равен двум метрам).
      Приходили посмотреть на самую красивую девочку нашего города Нелю Дружинину, которая на беговых дорожках была не менее  прекрасна, чем олимпийская чемпионка Вильма Рудольф… Сколько было счастья и непосредственности в ребячьих глазах, сколько было восторга и радости!
      Никто тогда не думал о том, что этот праздник для детских душ делали такие люди как наш учитель физкультуры Николай Петрович Ежов.

      ВОЕНРУК. Нам повезло в том, что нас учили добрые и неравнодушные люди. Лишь об одном человеке я не могу сказать ничего хорошего.
      Я не помню его фамилию, в классе мы никогда не называли его по имени-отчеству, а только – товарищ военрук. Он вёл у нас начальную военную подготовку, ходил в гимнастёрке, носил фуражку со звёздочкой и начищенные до блеска сапоги. Его образ почему-то ассоциируется с фигурой Гитлера.
      В класс военрук не входил, а врывался, делая свирепое лицо, отчего одна бровь принимала почти вертикальное положение, а другая полностью прикрывала глаз, и пронзительно орал: - Вста-а-ть!!
      Как бы мы ни готовились к его появлению, оно было для нас всегда неожиданным. Даже когда мы выставляли на входе дозорного, военрук вырастал в дверях как из под земли, и от его крика мороз пробегал по коже.
      В школе было два десятка просверленных винтовок образца 1893 года с четырехгранными штыками, и хранились они в комнате с железной дверью рядом со спортзалом. Военрук научил разбирать затвор мосинской винтовки с завязанными глазами и на всю жизнь привил отвращение к строевым занятиям. Когда винтовка со снятым штыком выше тебя, и ты целый час топчешь морозный снег, когда в желудке подсасывает, а из уст педагога слышишь- «Грудь четвёртого смотреть, раззявы!» , то любовь к строевой подготовке пропадает быстро.
      В редкие минуты отдыха он любил рассказывать о своих любовных похождениях, и при этом дико хохотал, оскалив гнилые зубы.
      Когда мы узнали, что на фронте он не был, то невзлюбили его ещё больше. В конце учебного года военрук собрал с нас деньги для вступления в ДОСАВ (добровольное общество содействия авиации) и ДОСАРМ (добровольное общество содействия армии), пообещав нам книжечки и значки. Членами этих обществ, предшественников ДОСААФа, мы не стали – военрук исчез с нашими небольшими деньгами, и больше мы его не видели…

     Продолжение следуетhttp://www.proza.ru/2018/08/03/577