Записки резервиста Глава 4 Маленькие истории

               
   
      В армейской жизни всё меняется очень быстро. Как говорит майор Суровцев - армия, это то место, где каждый день ждешь от жизни анекдота и каждый день его получаешь.
      Маленькие истории, в которых я хочу показать быстротечность и многогранность военной жизни, лишь сотая доля всех происшествий, свидетелем или участником которых мне довелось быть. Я здесь ничего не выдумывал, а лишь вспомнил то немногое, что сохранилось в памяти.

                ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ
 
       Старший лейтенант Володя Чибис ходит в лейтенантах  пятнадцать лет. Чувствуется, что до звания маршала он до-служится к концу третьего тысячелетия...
      Володя заступил на суточное дежурство по части, и поначалу всё было нормально: он провёл вечернее построение и проводил офицерский “воронок” до ворот, помахав нам на прощанье рукой. Но утром он не вышел встречать командирскую машину, не отдал ему рапорт, как того требовал уставной этикет. Он вообще не вышел из штаба. Лозаков многозначительно крякнул, отстранил с дороги сержанта, пытавшегося вместо Чибиса отдать рапорт, и прошёл в свой кабинет. Вскоре там что-то загрохотало, и над замершими в предутренней тишине казармами пронёсся негодующий рёв нашего командира:
      - Свинья...! Разжалую..! Посажу..!
      Через открытую дверь штаба было видно, как из оперативной комнаты дежурные сержанты кинулись в командирский кабинет. Затем они появились на крыльце, ведя под белы рученьки в дрымбадан пьяного дежурного по части. Позднее всё выяснилось и стало предметом оживлённых разговоров среди солдат и офицеров не только нашего батальона...
      Когда в части всё спокойно, дежурному офицеру становится скучно. Скучно сидеть и ничего не делать, разве что отвечать на контрольные телефонные звонки, да записывать телефоннограммы. Володя Чибис от такой жизни затосковал и решил развлечься в одиночку. Он знал, что в командирском сейфе стоит пятилитровая химическая колба с чистейшим спиртом, которой комбат очень дорожил. В кабинет командира дежурному по части проникнуть несложно, у него ключи от всех помещений, кроме оружейной комнаты и секретки. Но как открыть или вскрыть настольный сейф, как добыть оттуда спирт?
      Чибис решил это дело как истинный изобретатель - он приподнял угол сейфа и потом резко бросил тяжеленный ящик. В результате нехитрой, но мудрой операции колба разбилась, и старшему лейтенанту Володе оставалось лишь подставить тазик, чтобы слить драгоценную жидкость.
      Здесь, в командирском кабинете Чибис выпил, закусил корочкой хлеба и спокойно улёгся на диване. Утром его не могли разбудить вплоть до нашего приезда и прибытия подполковника Лозакова.
      На гауптвахту Володя Чибис не попал, потому что не на кого было оставить роту, так как остальные ротные офицеры были в командировках. Но присвоение очередного звания для командира второй роты стало опять призрачной мечтой.

                ИСТОРИЯ ВТОРАЯ
 
      Два однофамильца, Миша и Володя Кузнецовы, отчаянные головы, угнали командирский ГАЗик и перевернулись на нём, изуродовав кузов и отделавшись лёгким испугом. Более тяжёлые последствия их ожидали при встрече с комбатом.
Накричавшись досыта, подполковник Лозаков безаппеляционно заявил:
     - Отремонтируете машину за свой счёт. У каждого из вас на книжке есть рублей по пятьсот, я разрешу снять со счетов столько, сколько нужно будет для ремонта. Срок - неделя... И без фокусов... Ясно?
      Однофамильцам было всё ясно. Через месяц предстояла демобилизация, и эта случайность с машиной могла отсрочить возвращение домой и, к тому же, могла дорого стоить в прямом смысле. На следующий день они были освобождены от обычной разнарядки и отправились в гараж. Работа закипела...
      Где Кузнецовы доставали запчасти к двигателю, крылья на колёса и фары, одному богу известно, но уже через неделю ГАЗик  был таким, как будто только что сошёл с конвейера Горьковского автозавода. Одна малость портила общее впечатление - старые колёсные скаты. Похоже, что они не менялись с начала эксплуатации вездехода, и их протекторы были такими же лысыми, как череп нашего зампохоза.
      Два дня и две ночи потратили Кузнецовы на поиски колёс, они объездили гаражи всех воинских частей на площади большей, чем у стран БЕНИЛЮКСа, однако дефицит резины значительно превосходил потребности двух военных строителей....
      Утро следующего дня было солнечным и морозным. Накануне прошёл снежок, аккуратно покрывший амурскую землю, и теперь он искрился под яркими лучами. Прибыв в часть, подполковник Лозаков первым делом пошёл в гараж; последнюю неделю эти визиты стали ежедневными. Ему надоело ездить вместе со всеми офицерами на таратайке, которая была точной копией довоенных “воронков”. Сегодня Кузнецовы сдавали работу.
      Отремонтированная машина комбату понравилась: ни одной гнутой детали, краска ещё не успела просохнуть и отдавала приятным запахом... Главная же прелесть была в том, что вездеходик стоял на совершенно новых колёсах с изящным протектором и покрашенными в белый цвет ступицами. Не машина, а сказка. Походив вокруг, командир попинал скаты, взглянул на скромно потупивших взор Кузнецовых и одобрительно сказал:
     - Неплохо... Неплохо...
      А через два часа в наш штаб прибыли гости - командир мотострелкового полка, квартировавшего по соседству, со свитой. Этот полк был боевым и ежемесячно выезжал со своими танками на охрану границы в укрепрайон, так что шутить с ними было опасно. О чём проходила беседа, для нас осталось за кадром, но судя по тому, как шустро бегали штабные капралы, визит этот был неспроста и имел серьёзные основания.
      Я поймал за полу шинели бежавшего из штаба сержанта Юдина и спросил, что там происходит. Он спрятался за угол казармы, поманил меня пальцем и захохотал так, что слёзы брызнули из глаз:
     - Ой, не могу... Эти Кузнецовы...
      Немного успокоившись, рассказал то, что штабным удалось пронюхать:
     - Они, товарищ лейтенант,  ночью сняли скаты вместе со ступицами с резервной машины командира соседского полка. Он её только что получил, ещё ни разу на ней не ездил и поставил на колодки. Тащить колёса было тяжело, и  Кузнецовы прикатили их в наш гараж. Утром часовой, который был в полковом карауле, смотрит - а колёс-то нет, только колея на снегу. Он потопал по этой колее и пришёл прямо к лозаковскому ГАЗику... Не учли пацаны обстановочку, не обратили внимания на выпавший снег... Да ночью и не видно...
      На дембиль Михаил и Владимир Кузнецовы уехали последними.

                ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ

      Военный строитель младший сержант Куценко стоит, переминаясь с ноги на ногу, и ждёт, пока я заполню документы...
      Он был переведён в мою роту из другой части. Просто так бойцов из части в часть не переводят, на это идут, когда все уставные и неуставные меры воспитания исчерпаны, и остаётся два выхода - либо дисбат, либо перевод в другую часть с глаз долой.
      В армию Куценко призвали из Краснодарского края после двух лет отсидки; если мне память не изменяет, 206-я статья уголовного кодекса говорит о групповом хулиганстве. В лагере он работал на каменоломнях, дважды пытался там покончить счёты с жизнью, и от этих попыток на внутренних сторонах запястий остались розовые поперечные рубцы. С ним было очень трудно, он не шёл на контакты, бледнел при любом обращении к нему, и цыганские глаза его были постоянно бешенными. Три месяца назад я самолично отвёз Куценко на гауптвахту, которая находилась в нескольких километрах от нашей части в гарнизоне ракетной базы. Отвёз пьяного, безобразно орущего и ничего не соображающего. В ту ночь я был дежурным по части и нашёл его под забором. Оставлять пьяного в казарме было опасно, он мог что угодно натворить, поэтому я его повязал и затолкнул в машину.
      Под утро мне позвонили из комендатуры:
      - Забирайте своего психа, он тут концерт устроил, едва успели вынуть его из петли...
     - Какой петли? - не понял я
     - Той, которой душатся, - с любезной издёвкой пояснил дежурный по комендатуре, - пожалели и оставили этому идиоту ремень на штанах, так он прицепил его к оконной решётке и удавку соорудил...
      Пришлось ехать. Возвращались молча. Хмель у Куценко прошёл, но тело его было в постоянной нервной дрожи.
     - Вот что, - сказал я ему, когда мы приехали в часть, - в казарму не пойдёшь, переночуем вместе в караулке.
      Он пожал плечами - мне, мол, всё равно, лейтенант... Я напоил его крепким чаем, почти чефиром, и, успокоившись, он всё же рассказал мне о своей непутёвой жизни. Из его рассказа я понял, что единственным существом, которым он дорожит на свете, является его дочка. Вот на этой привязанности я его держал до демобилизации. Брал его с собой в командировки, чтобы всегда был перед глазами, иногда прощал мелочи, но постоянно напоминал о семье...
      Сейчас он стоит передо мной, ожидая, когда я заполню дембильские проездные документы. Он едет домой, и глаза у него весёлые и спокойные. А мне ещё служить и служить!

                ИСТОРИЯ ЧЕТВЁРТАЯ

      Живём на аэродроме. Построили себе казарму из сборных щитов, рядом соорудили небольшой бетонный завод. Занимаемся ремонтом взлётной полосы и самолётных стоянок.
      Около полудня зазвонил телефон:
     - Лейтенанта Колпакова просит ответить восемнадцатый пост…
      Я знаю, что восемнадцатый пост - это проходная аэродрома. Обычно оттуда звонят, когда нужно забрать моего пьяного бойца. Ожидая очередной пакости судьбы, беру трубку и называю себя. Из трубки неожиданно слышу:
     - Борис, здорово, это я...
      Надо же, Волчков Виктор Егорович, мой колымский друг и товарищ - собственной персоной. Как говорится - какие люди..., и без охраны! Он приехал из Якутии в гости к родителям, которые живут недалеко от Серышево, и, помня лишь номер моей части, нашёл меня. Удивляюсь, как это ему удалось, если учесть, что я нахожусь от части в ста километрах. Вот тебе и секретные объекты...
      Сажусь на самосвал и гоню к проходной. Ещё издали вижу знакомую, улыбающуюся физиономию друга. После ничего не значащих приветственных восклицаний думаем, что делать дальше. Странная ситуация - встретились два товарища, и отметить это дело негде: на аэродром стратегической авиации постороннего не пропустят, а в окрестных населённых пунктах нет ни гостиниц, ни ресторанов. Решаем ехать в Серышево и действовать в соответствии с обстоятельствами. Езды до посёлка минут двадцать, ещё минут пять уходит на то, чтобы отпустить самосвал, который я использовал в качестве такси, и посетить магазин, где продаётся неплохое сухое вино. А что потом? Сесть подобно бичам под  забором - возраст и совесть не позволяет. Идиотическое положение - в посёлке есть парикмахерская и баня, есть столовая, закрытая на ремонт, есть даже клуб, а вот места, где бы могли отметить встречу два закадычных друга, не видевшиеся более пяти лет, в этом посёлке нет. Нет места, где бы мы могли вспомнить о колымских приключениях, о таёжных маршрутах по отвергнутому людьми Гилюю и о многом другом...
      - Знаешь, что, - говорит Виктор, и на лице его появляется выражение, предшествующее какой-то авантюре, - мой братан работает начальником милиции в соседнем Завитинске, местный начальник должен его знать. Подожди-ка здесь...
      Я остался ждать у забора, а он скрылся в доме с красной табличкой. Минут через несколько мой друг появляется в проёме двери с победно поднятой рукой, в которой зажат ключ от квартиры. Ай, да Волчков, ай да сукин сын... Примерно так, кажется, говаривал когда-то Александр Сергеевич Пушкин.
      Мы отправляемся на квартиру, где, без сомнения, живут прекрасные люди, если они не побоялись довериться незнакомцам. Мы садимся за стол, и Виктор достаёт из объёмистой сумки куски жареной козлятины. Перед поездкой ко мне он специально сходил на охоту, чтобы подкормить отощавшего офицера. Мы пробуем кислое вино, и оно нам нравится. Потом приходят хозяева и завязывается откровенный разговор на самые разные темы. Через час общения хозяин квартиры, начальник местного околотка, уже предлагает мне место следователя уголовного розыска после демобилизации...
      Много ли человеку надо для счастья, если рядом простые, искренние люди и в душе радостное спокойствие - чувство, которое я не испытывал с первого дня службы.

                ИСТОРИЯ ПЯТАЯ

      Мне довелось видеть аварию самолёта.
      В тот день мы что-то делали возле казармы и наблюдали за посадкой трёх МИГов. На наш аэродром истребители садятся нечасто, он предназначен для других аэропланов, поэтому прилёт каждой малой пташки не проходит незамеченным.
Через некоторое время, заправившись, истребители пошли на взлёт. Они пробежали мимо нашей казармы, и шедшие впереди две машины уже были в двух-трёх метрах от земли, а третья машина, чуть отстав, ещё катилась по бетонке. Как только она скрылась за ближайшим капониром, раздался взрыв и к небу поднялся чёрный столб дыма.
      Мы бросились к бетонному заводу, с его верхушки видна вся взлётная полоса. Забравшись на верхнюю площадку, увидели стоящий поперек полосы МИГ и догорающий костёр метрах в ста позади него. Со всех сторон к месту аварии мчались машины: технические, пожарные и прочие.
      Когда санитарная машина остановилась около самолёта, и люди в белых халатах стали вместе с технарями вытаскивать лётчика из кабины, он так кричал, что его крики долетали даже до нас. Потом нам объяснили, что у пилота был нервный шок. Физически он не пострадал, своевременно сбросил подвесные баки (а, может, это были форсажные двигатели) и сумел остановить машину. Но нервное потрясение было таким жестоким, что любое прикосновение к его телу отзывалось непереносимой болью.
     - Отлетал, парень... - грустно сказал нам военный врач, вытаскивавший лётчика.

                ИСТОРИЯ ШЕСТАЯ

      Рядом с бетонным заводом мы построили навес. Он был огромным - метров сорок длиной и десять в ширину. Под ним мы разместили дюжину сварочных агрегатов, чтобы варить арматурные сетки для бетонирования самолётных стоянок.
      Навес был выполнен строго по проекту капитана Коробова, с которым нам приходилось работать не раз. В ещё мёрзлой земле вырыли ямы, установили столбы, сделали обвязку, обрешетник, перекрытие - всё честь по чести, не подкопается ни один военпред. Теперь под навесом можно было варить арматуру и в снег, и в дождь.
     Простоял навес до июня. Как-то раз, скрывая стройбат от палящего солнца в тени этого сооружения, я провел построение роты, а потом повёл бойцов в столовую. Едва мы отошли метров на сто, как за нашими спинами послышалось нечто похожее на вздох гигантского животного. Это упал навес. Поставили мы его на болотистом месте, и пока было прохладно, он стоял, но постепенно солнце растопило мерзлоту, и от лёгкого ветерка широчайшее полотнище крыши сработало как парус, стойки не выдержали, и сооружение рухнуло. Мне стало не по себе, и мурашки побежали по спине, когда я представил, что было бы, если построение роты задержалось хотя бы на пять минут.

                ИСТОРИЯ СЕДЬМАЯ

      К нам едет командующий Дальневосточным военным округом...
      Едет он, разумеется, не в нашу часть, а в район, где сосредоточены десятки воинских подразделений, но кто знает, куда вздумает заглянуть генерал-полковник Т. Этого не очень грамотного, но бравого генерала уже не раз показывали по центральному телевидению и говорят - он на виду у самого Леонида Ильича.
      Местные войсковые начальники слегка в панике, ежедневно в частях появляются старшие офицеры из УНР (управление начальника работ), УИР (управление инженерных работ - шапочная организация над УНР), и политотделов, устраивая всякие проверки и инспекции. Лозаков словно с цепи сорвался: по пустякам устраивает громогласные разносы, самолично проверяет каждую солдатскую тумбочку в казармах, заставляет по два раза на день вылизывать плац и подкрашивать поребрики дорожек. Теперь у нас удвоенный наряд, и у штаба постоянно дежурит машина, чтобы в любой момент дня и ночи можно было доставить отдыхающих офицеров. В других частях пошли дальше - перевели всех военнослужащих на казарменное положение.
      Встревоженость начальства передаётся в низы: солдаты не ходят - летают, сержанты не командуют - рычат, старшины рот вытаскивают из укромных закромов новые одеяла и простыни, как коробейники раздают направо и налево эмблемы, кокарды, пуговицы, портянки. Ещё бы, к нам едет командующий...
      Неделя прошла в суматошном ожидании. И, вот, свершилось..! Военный зелёный вертолёт пролетел над нашими казармами и приземлился в городке ракетчиков. По законам фронтового братства оттуда тотчас позвонили нам и объявили тревогу. Какое-то мгновение отряд напоминал муравьиную кучу, а потом всё замерло: стройбат разбежался, кто куда мог, чтобы не попадаться на глаза; офицеры разошлись по казармам и штабным комнатам; на крыльце штаба остался лишь наш боевой командир - тщательно выбритый, до невозможности затянутый в портупею и с восторженным блеском в глазах.
      Через полчаса вертолёт поднялся, помахал нам на прощание лопастями и скрылся за ближайшей сопкой. Мы поняли, что визит командующего завершился.
      Потом уже, через десяток дней, мы узнали из вполне компетентных и проверенных источников, что командующий прилетал к нам для охоты на коз. Оказывается, в определённый период года происходит миграция этих мирных животных из Китая, и путь их следования пересекает нашу милитаризованную зону. Ещё нам сообщили, что командующий любит охотиться непосредственно с вертолёта и очень метко стреляет коз из автомата.

                ИСТОРИЯ ВОСЬМАЯ

      Путешествуя с ротой по обширному амурскому краю, вольно или невольно приходится знакомиться с представителями всех родов войск и с условиями их службы. Чаще всего приходится контактировать с ракетчиками. Мне не довелось строить шахты спецназначения, хотя и при мне стройбатовские умельцы делали изящные светящиеся браслеты для часов из стрелочных указателей, которые применяются в коридорах таких шахт, но дорог, предназначенных для движения монстров с многоколёсными прицепами, моя рота построила немало.
      Ещё когда мы прокладывали дорогу N56, у меня произошло несколько памятных эпизодов, связанных с ракетчиками. Сначала расскажу о топографической карте.
Тогда под моим началом было около сорока бойцов, и мы жили в палатках среди соевых полей. Днём работали, а вечером делать было нечего, и мы собирались у костра, как цыгане. Не скажу, что все мои солдаты были образцовыми, наоборот, сюда отсылали из части за всякие провинности и, в конце концов, здесь собрался достаточно криминальный контингент. Я иногда отпускал этих трудновоспитуемых на танцы в окрестные сёла, понимая, что если их не отпустить официально с назначением старшего группы и предварительным инструктажем, они всё равно ночью смоются, и тогда жди беды.
      В тот вечер я согласился отправить такую группу танцоров, и они перед уходом, начистившись и побрившись, присели у костра.
      - Куда сегодня двинемся? - спросил один из них
      - Сейчас посмотрим...- Вова Кузнецов, один из отпетых хулиганов, достал какую-то бумагу и развернул её.
      Я заглянул ему через плечо и опешил, увидев в руках военного строителя карту с пометкой “Совершенно секретно”.
      - Ну-ка, дай посмотреть?- я взял карту и мне стало нехорошо.
Передо мной была действительно подробная топографическая карта нашего района с обозначением всех ракетных точек и дорог.
      - Откуда у вас эта штука?
      Танцоры замялись, а самый наглый из них, Миша Кузнецов, ухмыльнулся:
      - Военная тайна, товарищ лейтенант...
      Пришлось им объяснить, что если об этой карте узнает особый отдел, то можно надолго потерять покой. И мы с общего согласия торжественно сожгли улику, помня юридическое правило - если нет трупа, то нет преступления.

      Служба у ракетчиков специфическая, и живут  они по особенному. У них свой городок из нескольких пятиэтажек, который все называют “десяткой”. В определённый день недели они выезжают на дежурство, семь суток сидят в бункерах, потом возвращаются из точек, недельку живут дома, а затем всё повторяется. И так из месяца в месяц, из года в год. Я не был в их шкуре, но полагаю, что их служба - тоже не сахар.
      Как-то я на машине из части возвращался к своему хулиганью в палаточный лагерь, и меня попросил подвезти до точки, которая была на пути, старший лейтенант из ракетчиков.
      - От дознавателя, понимаешь, еду, -  поделился он своим настроением, - в историю, понимаешь, попал...
      Я помолчал. Когда человек хочет излить душу, он это делает без понуканий.
     - Отсидели мы, понимаешь, в подземке неделю, приехали на десятку. Втроём мы живём в одной квартире - я, Коляха и Серж. Скукота, понимаешь, мочи нет... Поотмечали, естественно, свой отдых неоднократно. Подходит время нового дежурства. Накануне, перед заступлением на вахту, сам понимаешь, бог велел выпить. Серж крепко перебрал, и мы его для вытрезвления в ванну  посадили.. Ванна у нас малогабаритная, удобно в ней сидеть... Ну, вот, посадили мы его, налили прохладной воды, а сами ушли допивать...Проснулись утром с Коляхой, а Сержа-то нет... Мать честная, он же там... Бросились в ванную, а Серж сидит синий-синий... Сейчас отпаивают его, понимаешь, в госпитале. Врачи с ним долго возились, говорят, что сильно переохладился. Вот, понимаешь, какая история...

     Ещё однажды я имел дело с ракетчиками, когда мой бульдозерист Турсунов, вечно грязный и неумытый узбек, работая на прокладке ложа дороги, чрезмерно заглубил нож своего стального коня и напрочь порвал какой-то кабель. Мне он, естественно, об этом не сказал, присыпал обрывки кабеля землёй, и поэтому, когда мужики в чёрных комбинезонах и в погонах с двумя просветами свалились на мою голову как июньский снег, мне оставалось только хлопать глазами.
     Я вызвал Турсунова, он сразу прикинулся непонимающим по-русски, но после некоторых разъяснений всё же показал место, где нож его бульдозера перерезал “толстый, чёрный нытка”. Ракетчики были очень сердиты, и я наслушался немало матерков. Они много говорили о государственной важности этого кабеля, грозили трибуналом, но я им показал проектные материалы, где из-за особой важности злосчастный кабель не был отмечен, и они уехали, пообещав мне кучу неприятностей.
 
                ИСТОРИЯ ДЕВЯТАЯ

      Месяц назад Федя Шаповалов вернулся из дисбата, где отбыл от звонка до звонка два года. Попал он туда ещё до моего прибытия в часть, и все его одногодки давно уже стали гражданскими людьми. А ему ещё дослуживать около года.
Как мне рассказали сторожилы части, до дисбата Федя был на хорошем счету, получил звание младшего сержанта, командовал отделением и за высокие показатели в труде был награжден медалью с предоставлением десятидневного отпуска. Он поехал к родителям в Киргизию и там был осужден.
      В минуту откровения Федя рассказал мне, как всё произошло. Федины родители издавна не ладили с соседями, и пока Федя служил, соседи постоянно притесняли их многодетную семью - колотили младших и шкодили на огороде и в саду. Федя приехал и разобрался. Силы в нём было много, поэтому разборка закончилась трагически - одному обидчику он сломал пару рёбер, а другому выбил глаз.
      Сейчас я привёз его в комендатуру Свободного, чтобы поместить на гауптвахту за очередное художество. Дежурный капитан посмотрел на бумаги, что я передал ему, и мрачно сказал:
     - Нет местов у меня, лейтенант...
     - Куда ж мне с ним деваться? - пробовал я возмущаться, но пользы от этого не было.
     - Этого я не знаю, - бурчал неопохмелившийся капитан,  - местов нет...
Потом он немного смягчился:
      - Зайди к старшине гауптвахты, может он что посоветует, найдёт выход...
      Его намёк я понял. Старшина, конечно же, выход нашёл сразу, но потребовал с меня за содержание арестованного два мешка цемента и две бутылки водки.
     - Обойдёшься и одной бутылкой, - сказал я ему, но с остальными условиями пришлось соглашаться, других вариантов у меня не было, а Шаповалову нужно было обязательно посидеть на “губе”.
      Федя, наблюдая за всем происходящим, заметил:
      - Во, дожили, даже на гауптвахту не попадёшь нормальным путем, и здесь нужен блат...
      Прощаясь, он сказал мне:
     - Ничего, товарищ лейтенант, я проведу здесь политработу, в следующий раз стройбат будут брать вне конкурса!

                ИСТОРИЯ ДЕСЯТАЯ

      Сидим на железнодорожном вокзале. Со мной взвод, который я должен отправить в Магдагачи. Вокзальчик маленький, деревянный. На улице слякоть, в вокзальном помещении грязь. Мои бойцы, сложив в кучу амуницию, лениво дремлют на лавках. За окнами чернота, часы показывают полночь местного времени. В углу храпят небритые бичи в рваных телогрейках и стоптанных ботинках без шнурков. Ещё час назад, разогретые денатуратом, они выясняли отношения, орали и тискали друг друга за грудки, но теперь успокоились и мирно спят.
      Громыхнула входная дверь, выплюнув из темноты двух девчушек лет по четырнадцати. Обе густо размалеванные, в мятых юбчонках, с папуасскими прическами и красными лицами. Одна - в мужском пиджаке с оторванным рукавом , на другой - кофта неопределённого цвета и фасона.
     “...а я ему, падле, говорю, - продолжает начатый за дверью рассказ та, что в кофте, - ты не сержант, а козёл вонючий, и я тебя в гробу видала, фраер несчастный..!”
      Мои бойцы зашевелились, кто-то открыл глаза.
     - Ты думаешь, твою мать, я буду всю роту обслуживать, - явно намарафеченная девица произносит свой монолог  хриплым голосом, - нет уж, ..... вот тебе!
     Красноречивым жестом она изобразила то, что пожелала неизвестному сержанту, и разразилась такой мужицкой тирадой, от которой сошли бы с ума флотские боцманы. Даже у Фуртикова, нашего отчаянного ротного матершинника, прошедшего до армии двухгодичное лагерное образование, пропал сон, он сел и с отвисшей челюстью уставился на подружек. А те, не обращая ни на кого внимания, стали наперебой друг другу рассказывать, как они весело проводят время в каптёрках стройбатовских казарм. И всё это в кружевах отборного мата.
      Фуртиков даже съёжился; одно дело слышать это из уст взрослых мужиков, а другое - от этих пигалиц.
     - Ну, чо уставился, - вдруг повернулась одна из них к остолбеневшему парню, - чо слюни развесил, кобелина стройбатовская...
     - Курить есть, служивый, - сменив гнев на милость, она подошла к нему и села рядом.
     - Бог подаст, - буркнул Фуртиков
     - Ну-ну, а то бы мы с тобой и в любовь поиграли...
      Фуртиков посмотрел на грязную шею девки, и его сначала повело, а потом передёрнуло. Он втянул голову в воротник бушлата и отвернулся от девок.
     Когда, наконец, девчонки скрылись в темноте за дверью, бедный Фуртиков ешё долго не мог успокоиться:
     - И откуда берутся такие стервозины... А ведь кому-то могут достаться в
       жёны... Не дай бог...
       Я с ним согласен - не дай бог.

                ИСТОРИЯ ОДИННАДЦАТАЯ

      Декабрь 1970 года. Мне приказано прибыть в одну из недалёких деревень, где работает отделение бойцов моей роты. Добраться туда можно только на вездеходе типа ЗИЛ-157. У нас в части этих машин нет, но в том же направлении отправляется машина соседнего автобата, которая может подбросить меня до места. Сложность в том, у машина нет пропуска на выезд из зоны, где дислоцируются наши части. Для оформления пропуска с проверкой технического состояния техники и заполнения разных бумаг у нас нет времени, утром мы должны быть на месте. Решение принято – ехать в обход пропускных пунктов по дорогам, которые пробили в зимнем снегу самовольщики из стройбатовской вольницы.
      Комендатура «десятки» регулярно уничтожает эти пути, создавая с помощью спецтехники завалы или необъездные ямы. Но сообразительный стройбат, чтобы попасть на танцы в какую-нибудь из местных деревень, находит новые тайные маршруты. По одной из таких дорог отправляемся и мы – шофер ЗИЛ-157, лейтенант автобата и я – лозаковский замкомроты.
       Выезжаем, как положено нелегалам, глубокой ночью, когда передвижные комендантские посты разбрелись по теплушкам. Около часа мы ехали спокойно, трёхосная машина с автоматической подкачкой шин уверенно преодолевала небольшие сугробы и бойко тащилась по полям, скрипя и повизгивая от холода. Мы уже считали, что минули зону «десятки», но на пути оказалась замерзшая речка Пёра. Речонка небольшая, метров двадцать в ширину. Она хорошо промёрзла, и толщина льда был вполне достаточна для проезда нашей машины, если бы…
       Вот тут-то всё и началось. Оказалось, что комендантский взвод и военная автоинспекция едят хлеб не даром. Они взорвали лед на протяжении подъездного участка. Вода на взорванном месте выступила и разлилась дымящимся потоком по поверхности коренного льда. Решаем прорываться на другой берег по воде в надежде, что не попадём в полынью от взрывов. Выезжаем на лёд и попадаем в капкан – схватившаяся кое-где корка верхнего потока не дает нам ехать, а колёса предательски крутятся на нижнем ледяном основании. После нескольких попыток начинаем понимать, что засели мы прочно и без буксира нам не выбраться.
       Ситуация не из простых – до деревни ещё километров восемь-десять, ближе ничего нет, за окном кабины – минус 20, никакой связи у нас нет, выход один – всем или кому-то одному добираться до населенного пункта, а оставшимся прогревать периодически мотор, чтобы не околеть в кабине. Логический вывод был таков – мы с лейтенантом идем в деревню, а шофер дожидается подмоги.
      Вышли на ближайшую дорогу, и, нахлобучив шапки, с поднятыми воротниками шинелей, как французы при отступлении, потопали к деревне. Небо было ясным и звёздным. Хорошо, что были мы не в хромовых, а в яловых сапогах с зимними портянками. Шли быстро, но от этого жарче не становилось. На шапках с опущенными ушами образовался куржак как ореол мучеников.
      Уже на подходе к деревне услышали разбойничий свист, и в лунном свете увидели приближающиеся сани, с лохматой от инея лошадкой в оглоблях. На санях было два человека – один лежал на соломе, завернувшись в тулуп, а второй в телогрейке, стоя посреди саней, лихо размахивал вожжами. Мы обрадовались встрече с людьми в бескрайнем снежном поле, но повозка пролетела мимо, не сбавляя скорости. Мой спутник в-сердцах сказал несколько неприличных слов. В ответ на это сани резко остановились и стали разворачиваться на узкой колее. К стоящему вознице добавилась вторая фигура в полный рост.
       Всё бы ничего, но когда сани приблизились, мы заметили, что у человека в тулупе за распахнувшейся полой овчины блеснуло лезвие топора. Это уже было не смешно, потому что ни у меня, ни у лейтенанта оружия не было. Надо было как-то спасать положение.
      - Мужики, вы не из Черновки? – как можно миролюбивее сказал я.
      Возница громко икнул, что можно было понять одновременно как знак согласия и отрицания.
      - Там наши солдаты работают, нам надо попасть к ним, - продолжал я, понимая, что молчание в такой ситуации может привести к непредсказуемым последствиям.
      Человек с топором попытался выступить вперед, но возница отодвинул его за себя. Это уже обнадеживало. Было видно, что оба ездока в такой степени опьянения, когда смысл любых фраз воспринимается как непонятная абракадабра, а мнение собеседника воспринимается по чисто внешней оценке.
      Я что-то ещё говорил, не останавливаясь и создавая видимость спокойствия и добродушия. Похоже, мне удалось создать благоприятную атмосферу, потому что возница потянул за вожжи, развернул сани и дико гикнул. Лошадка, как ошпаренная, прыгнула вперед, а человек с топором свалился на сено розвальней.
      - А ведь могли и зарубить, - весело сказал мой попутчик, - значит, не судьба!
       Воодушевленные такой встречей, мы как-то сами по себе согрелись, довольно быстро дошли до деревни, нашли хату, где жили наши солдаты, связались со штабами своих частей, обрисовали ситуацию и счастливо уснули на матрацах,
 которые кинули нам на пол бойцы.
      Замечания автобатовского лейтенанта о судьбе мне вспомнились через две недели, когда его нашли повешенным в ротной каптёрке. То ли сам удавился, то ли кто помог. Судьба…

                ИСТОРИЯ ДВЕНАДЦАТАЯ

      Я ехал в отпуск на поезде №1 с названием «Россия» самым длинным маршрутом - от Владивостока до Москвы. Соседом по купе оказался парень с такими же однопросветными двухзвёздными погонами как и у меня, только просветы у него были голубыми, да на петлицах были не бульдозеры, а птички.
      - Серёга, - знакомясь, преставился он.
      На лацкане его кителя блестел значок с буквами «ВУ», из чего я понял, что мой сосед - кадровый военный, так как окончил среднее военное училище. Сами выпускники таких заведений расшифровывают это сочетание букв как «вечный узник», из-за контрактных обязательств отслужить в армии двадцать пять лет.
Я тоже назвал своё имя. После краткого собеседования выяснился конечный пункт лейтенанта - он ехал в Пензу, домой, где живут родители. Далее оказалось, что последний год мы служили в одном и том же месте – на военном аэродроме. Сейчас уже можно назвать адрес этого места – Серышевский аэродром, где базировались стратегические бомбардировщики, осуществлявшие и обеспечивающие кольцевые полёты над материками.
      Тогда на таких маршрутах работали малоизвестные самолёты конструктора В.М.Мясищева – М-3 и М-4. Немногие видели эти аэропланы - огромные летающие сооружения с поддерживающими колёсами на концах крыльев. Самолёты могли нести на борту десятки тонн бомб, в том числе и атомных. Некоторые из них выполняли функции воздушных дозаправщиков. Экипажи на этих «бизонах» были большими – человек 6-7, и летали самолеты подолгу.
       Кроме малой известности, эти самолёты отличались большой надёжностью. За весь срок пребывания авиадивизии в Серышево произошло всего два происшествия, и оба – на земле при рулёжках: один раз при развороте один монстр въехал в хвост другому, а во втором случае соседним самолётом была повреждена кабина. Не было ни одного случая падения самолётов или пожаров на борту.
      (Много позднее, я узнал историю создания стратегического бомбардировщика М-4, который в западных военных кругах назывался «Бизоном». Он был рождён в нелёгкой конкурентной борьбе коллектива, который возглавлял Владимир Михайлович Мясищев с фирмами Туполева и Яковлева. Всего было построено три десятка таких самолётов).
      По военной специальности Серёга не был лётчиком, он служил в зенитном подразделении, охранявшем небо над лётным полем. В то время я со своей полуротой жил на аэродроме. Для выполнения работ по ремонту капониров и модернизации взлётной полосы мы построили небольшой бетонный завод, к которому подвели двухкилометровую железнодорожную ветку, а для себя на окраине лётного поля собрали щитовую казарму. По статусу мы были прикомандированными и подчинялись командиру дивизии – он был комендантом гарнизона. Мои бойцы питались в аэродромной столовой и мылись в местной бане.
      Мы долго с Серёгой говорили о службе, вспоминали разные случаи. У нас было много общих тем. Выяснилось, что один раз мы оба были свидетелями аварии истребителя МИГ-17. Я ему рассказал о том, как получил десять суток ареста от командира дивизии. А он мне поведал таинственную историю о прошлогоднем праздновании годовщины Октября в Серышевском лётном гарнизоне. Я смутно слышал об этом, но Серёга был очевидным свидетелем, которому можно верить, потому что всё происходило у него на глазах, так как в то время он был на дежурстве.
      Вкратце история выглядела так. В ночь с седьмого на восьмое ноября личный состав серышевского гарнизона «гулял», отмечая годовщину Великой Октябрьской социалистической революции. Дежурная смена лётного состава, как и положено, была на службе, завидуя остальным, а те «отрывались» от души, потому что были свободны от полётов и имели законный повод для застолья.
      В 00 часов пришла «вводная» из Москвы. Было приказано поднять все стратегические самолёты в воздух. Трезвых экипажей оказалось в три раза меньше, чем требовалось для взлёта всех бомбардировщиков; к полуночи летчики успели набраться так, что многие из них уже были в глубоком горизонтальном состоянии. Серёга видел, как командир дивизии лично подвозил командиров экипажей к самолётам и руководил загрузкой их в кабины. Когда экипажи разложили по кабинам, был дан приказ на вылет. Возглавляемые комдивом, все самолёты взлетели, выполнили задание и вернулись на базу. Все до единого. Никаких лётных происшествий при выполнении задания не случилось. Случайность или закономерность? Нет ответа на этот вопрос…
      Я первым сходил с поезда. Перед этим Серёга доверительно поведал мне свою грустную историю. Оказывается, он был уволен из армии. Я знал, что уволиться офицеру в то время было невероятно сложно, в армии был острый недостаток кадров. Серёга неоднократно писал рапорта об увольнении, но их даже не рассматривали. Тогда он демонстративно запил и не вышел на службу. Его посадили на гауптвахту и пригрозили отдать под трибунал, если будет дёргаться. Пришлось изучить наставления по воинской службе, уголовный кодекс и прочитать массу юридической литературы, чтобы, нарушая дисциплину, не попасть за решётку.
       Он боролся за своё освобождение около года. Наконец его начальникам надоела эта тягомотина, и они уволили Серёгу с резко отрицательной характеристикой. Но он был счастлив и уверен, что ещё успеет поступить и окончить гражданский ВУЗ, чтобы забыть о заброшенном в дальневосточной глуши гарнизоне и быть свободным как птица.
      Где ты сейчас, Серёга, и сбылись ли твои мечты?

                Продолжение следует: http://www.proza.ru/2018/08/04/1667