Хорошо темперированная Алёна

 
1.
 
Московский международный Дом музыки, будь он неладен.
 
Свой внедорожник с трудом припарковал на Космодамианской набережной. Когда вошёл в здание, узнал, что у них оказывается есть «неплохая подземная парковка, но сейчас там, наверное, уже очередь».

Решил не суетиться.

Посмотрел программку: «Органный хит-парад». Деваться некуда, придётся слушать и приобщаться так сказать… Я не виноват, что меня занесло в такое заведение. Интеллигентная мамаша моего ученика подарила два билета в партер. И потом обязательно спросит – понравился концерт или нет? А враньё мне всегда давалось с большим трудом.

Вероника же сказала, что этот орган со всеми его трубами она видела в гробу и ещё в одном органе, о котором написать не могу по цензурным соображениям. Но не возражает, если я поеду туда один, будет хоть над кем потом посмеяться.

Поднялся на второй этаж. Посмотрел сверху на меломанов.

Тоже мне – очаг культуры! Я вроде здесь один… - нет, вон ещё дедок идёт – прилично одет: в костюме и галстуке. Хорошо хоть догадался бабочку не нацепить, приняли бы за продавца в буфете.

После первого звонка вошёл в зал. Весь под дерево, никакой старомодной позолоты и хрустальных люстр, грозящих при падении размозжить сидящих. Гладкие бока балконов чем-то напоминают корабельные борта и рубки военного корабля. Зал выглядел современно и функционально. Мне понравилось.

Места были удачные: два крайних в третьем ряду партера у прохода. Для меня очень удобно. Проталкиваться вдоль ряда с уже сидящими зрителями 110-ти килограммовой туше… Десять кг у меня явно лишние. Надо сбрасывать, да Ника кормит словно на убой.

Когда вышел конферансье - или как его здесь называют? – рядом со мной неожиданно объявилась девушка:

- Простите, у вас это место не занято?
- Нет. Садитесь спокойно.
- Спасибо.

Она облегчённо вздохнула, улыбнулась мне и села, расправляя на коленях платье. Я позволил себе на правах хозяина занятого ею места осмотреть соседку. Худенькая шатенка, покрытая веснушками с головы до… Так и хочется написать «ног», но вырез её платья заканчивался сразу под миниатюрным подбородком. Носик острый как у птички, а сократовский лоб, по моему сугубо мужскому мнению, ей лучше было бы закрыть чёлкой, а не зачёсывать волосы назад, где они заканчивались «конским хвостом». Намёк на присутствие грудей, впрочем, присутствовал.

Тип личности ясен как солнечный день: меломанка, «синий чулок» и сама, небось, какая-нибудь пианистка. С таким типом девушек мне как-то общаться не приходилось. Вокруг меня раньше увивались только девчата из чирлидинга. А когда после нескольких травм я ушёл из высшей лиги, то, как наркоман, «подсел на Веронику», с которой уже и не собирался «слезать». И спокойно работал в Спортивной школе олимпийского резерва тренером.

Раздался раздражённый шепот:

- Девушка, у нас не принято перескакивать на чужое место. Вернитесь, пожалуйста, на своё.
- Простите, -  ответил дрожащий голосок и соседка стала приподниматься. Я вовремя положил руку ей на плечо:
- Алёна, сиди… Мадам, у меня два билета. Девушка сидит на своём месте.

Протянул контролёрше свои билеты.

- Извините, пожалуйста. Я увидела, как она встала с другого места и…
- Она беседовала с другом. И концерт уже начинается, видите?
- Ещё раз извините.

Контролёрша - или их здесь называют? капельдинерами? – удалилась, не солоно хлебавши. Уже какое-никакое развлечение. Дальше наверняка будет скучнее.

- Спасибо вам, - прошептала девушка. – Откуда вы знаете моё имя?
- Наугад сказал, чтобы эта мегера подумала, что мы вместе и отстала. Вы на самом деле Алёна?
- Елена, но все зовут Алёной. А про друга откуда знаете?
- Тоже наугад. Не мог же я сказать, что вы опоздали, так как ещё не допили коньяк в буфете.
- Я не пью коньяк.
- Тётка же этого не знает.
- Конечно… Спасибо. Давайте слушать музыку?
- Давно пора.

Особого впечатления исполняемые произведения на меня, естественно, не произвели. Да я и не надеялся. Впрочем, мысль о том, что я могу случайно заснуть под звук этих иерихонских труб, быстро исчезла. Зато впечатлений от своей соседки, которая на меня свалилась практически с неба – откуда-то с последнего ряда амфитеатра - я получил сполна.

Когда трубы гудели - с её точки зрения, разумеется, - как-то по особенному, тонкие, но сильные пальцы впивались мне в предплечье и она шептала:

- Это место звучит божественно, правда?

Я согласно кивал и бормотал в ответ «Да» или более глубокомысленное «Весьма».

Через час я слегка прибалдел от этого гула, так как орган слышал впервые, а может быть и от присутствия Алёны. Приятно было чувствовать, как она хватает меня за руку, а потом, очнувшись, конфузливо косит на меня взглядом и убирает свои пальчики.

Неожиданно один из органистов на бис повторил не ту же самую фугу или сонату, не знаю, что он там исполнял, а сбацал настоящий буги-вуги. Ноги чувака бешено молотили по педалям, я даже позавидовал его быстроте и точности. Руками он, разумеется, тоже со всей силы жал на клавиши целого каскада клавиатур, которые были перед ним. Здесь я очнулся и уже сам невольно схватил руку соседки и восторженно зашептал:

- Буги-вуги на органе! Мировой класс!
- Несколько легкомысленный стиль после Генделя. Но исполнение мастерское.

И впервые внимательно посмотрела на меня.

В антракте оба поднялись и смерили друг друга взглядом. Она, к счастью, оказалась относительно высокой. Другими словами, не очень смешно смотрелась рядом со мной. Мне иногда нравились невысокие куколки-девушки, но идти с ними по улице – только смех вызывать у прохожих.

- Пойдёте к своему другу?
- Если не возражаете, я бы хотела поговорить с вами.

Очень смелая заявка для «меломанки». Девушка явно незаурядная. Ну, можно и поболтать с ней. Лишь бы не о музыке.

- С удовольствием, - ответил я.
- Вы не любите классику. Я угадала?
- Правильнее сказать, что я её не знаю и никогда толком не слушал.
- А зачем пришли сюда?

Я объяснил ей свою ситуацию.

- Вы сейчас уйдёте?
- Чтобы отдать вас на растерзание этой мегере? Ни в коем случае. Буду сидеть до последнего гудка.

Так как о прослушанной музыке говорить я не мог и Алёна это понимала, то первые минуты две мы молчали. Потом я, надеюсь, весьма профессионально, так как залов в своей жизни насмотрелся (в основном, правда, спортивных), похвалил интерьеры. Позвал её на второй этаж, чтобы посмотреть, какой вид оттуда на фойе и – через громадные окна – на вечернюю Москву.

Заметил, что Алёна стоит, плотно прижавшись к стене.

- Спина болит?
- Нет, что вы? Просто… я главное фойе уже видела… И мне с высоты смотреть не очень приятно.
- Вы же театралка, а больших залов боитесь. Странно.
- Знаю. Но… Вы сами посмотрите вниз. Там очень красиво.
- Посмотрим вдвоём.
- Я там уже всё видела.
- Дайте руку.
- Зачем?
- Когда старший товарищ говорит, его надо слушаться. Дайте мне руку, и смотрите на меня… Вот так. И делаем только один шаг вперёд… А какой у вас рост?
- Сто семьдесят пять было.
- Ещё один шажок. Когда это было? В пятом классе?
- Нет, что вы! Когда в консерваторию поступала. Почему-то нам рост измеряли при медосмотре.
- На меня смотрите, не дёргайтесь. Ещё шаг делаем. Красивый я мужик, а?
- Не знаю. Вы такой большой и...
- А сейчас другую руку вытяните вперёд и схватитесь за перила. Очень хорошо. Охотно верю, что я красив как Аполлон, но теперь можно оторвать свои глаза от меня и перевести взгляд на фойе. Только медленно.

Алёна так сжала мою руку пальцами, что даже я почувствовал их силу. Посмотрела с балкона вниз.

- А дышать кто будет за вас? Ну-ка - несколько глубоких вздохов!
- Вот. Я дышу и смотрю вниз. Видите, да?
- Вы молодец, Алёна. И хватка у вас железная.
- Вам больно?
- Разумеется нет. Но вы сильная и смелая девушка.
- Вряд ли… Но - спасибо. Давайте пойдём назад.

Повернулись на сто восемьдесят градусов. Перед нами стоял парень и тоже в костюме и галстуке.

«Значит нас уже трое таких интеллигентов», - пришёл я к выводу.

- Алёна, ты зачем подходила к краю?
- Захотела и подошла… Познакомьтесь. Это мой друг Костик.
Пижон протянул мне руку:

- Константин.
- Сергей.

Поздоровались. Понял, что моего имени Алёна до настоящего момента не знала.

Костя был на полголовы ниже Алёны, но вот он-то был действительно красив как Аполлон. Высокомерная внешность киноактёра с амплуа первого любовника. На меня посмотрел снизу вверх без всякого дружелюбия.

- На этом органе и Таривердиев неплохо звучал, не правда ли? – спросил он у Алёны.
- Да, орган здесь замечательный.
- Ты уловила, чем он отличается от органа в Томаскирхе в Лейпциге?

Запомнить дальнейший их разговор я оказался не в состоянии.

Когда раздался звонок на второе отделение, Костя спросил строгим голосом:

- Ты хочешь опять сидеть в партере? Слышимость в амфитеатре не хуже.
- Знаю. Но из партера я лучше вижу исполнителя. Мне это помогает полнее понять музыку и почувствовать энергетику органиста.
- После окончания не уходи. Я буду ждать тебя у выхода из зала.

Когда сели на свои места, я не удержался от замечания:

- Строгий у вас друг. Следователь и ментор в одном флаконе.
- Он хороший парень. Мы вместе учились в консерватории. Привык к моим… Ну… что я боюсь всего. И поручение от моей мамули получил – не отходить от меня ни на шаг. А мне эта опека уже надоела. Спасибо, что к перилам меня подвели. С вами мне было не страшно.

Когда закончились финальные аплодисменты, Алёна спросила:

- Вы на машине? Вам куда? Я могу подвезти.
- На Преображенскую площадь.
- Мне в ту же сторону. Я чуть дальше живу. Ещё и в машине поговорим. Согласны?
- Ну, если у вас не «Ока» и не «Матиз», то с удовольствием. В эти машинки я не влезаю.
- У меня самая безопасная в мире машина – кроссовер «Вольво». Полный привод, полная комплектация, модель 2015 года. В нём жить можно. И вы легко там поместитесь…
- Отнюдь не женская игрушка.
- Это мне в ней и нравится. Можно нескромный вопрос?
- Я их обожаю.
- У вас какой рост?
- Два ноль ноль.
- Это сколько? - не сообразила Алёна.
- Два метра без каблуков и утром.
- Здорово! Поедете со мной, да?

Столько детской радости светилось на её лице, что я, мысленно пожалев свой внедорожник, согласился.

- Вы точно водить умеете?
- Так и знала, что не поверите. На всём свете есть всего два места, где я себя чувствую уверенно и никого не боюсь: за клавиатурой рояля и в моём кроссовере. В нём мне даже лучше, чем в любом другом помещении. Я в нём как в крепости.
- Агорафобия?
- Я… немного боюсь высоты и… ну, когда пусто вокруг. Я иногда даже думаю: почему нельзя на сцене к роялю подъезжать на машине по специальному пандусу? Отыграла свой номер, нырк в машину, как мышка в норку, и уехала… Давайте не будем об этом. Не подумайте, что хвастаюсь, но я считаю себя профессионалом в двух не очень совместимых на первых взгляд областях: я хорошо играю и – сейчас увидите сами - хорошо вожу машину. Правда, ничего другого делать не умею. Мама меня «неумехой» зовёт с самого детства.

Пошли к выходу из зала, где уже стоял на карауле Костя.

- Сергей, я с ним буквально одну минуту поговорю, вы не уходите далеко, хорошо? Хотя я вас и издалека увижу. Не обижайтесь, мне надо ему кое-что сказать.
- Без проблем. Я буду ждать вас у рамок металлоискателей.
- Спасибо.

Что уж Алёна ему говорила, не знаю, но, вынырнув из толпы, взяла меня под руку и быстро повела на подземную парковку.

Странно, что во мне эта пугливая и «трепетная лань» кроме роста нашла? Интересно, как она будет вести себя в постели? Там – в её понимании – тесно и безопасно. Что-то мне подсказывает, что она ничего бояться не будет, если, конечно, окончательно не испорчена маминым воспитанием.


2.

К моему удивлению Алёна действительно легко выехала из лабиринта подземного гаража Дома музыки и вполне уверенно добралась до Садового кольца. Мне пришлось признать, что «трепетная лань» водит отлично.

- Как вы не побоялись посадить незнакомого мужика к себе в машину? Да ещё в такое позднее время.

 - Какой же вы мужик? Вы меня спасли от позора, на меня наверняка весь зал смотрел. Были очень любезны. Помогли подойти к перилам и мне не было страшно рядом с вами. Вы прекрасно одеты. Я не люблю, когда на концерты классической музыки приходят в джинсах.
- Я тоже.
- Сергей. Может быть вам это не понравится, но я люблю быть откровенной. В общем у меня абсолютный музыкальный слух… Это нормально, но я по голосу могу узнать, говорит человек правду или нет. Вы мне всё время говорили правду. Почему я должна вас бояться?
- Согласен. Бояться меня нечего, но всё равно странно... Ладно. Другой вопрос: как тебя, - давай перейдём на ты, не возражаешь? – такую доверчивую девушку, отпустили одну?
- Почему одну? Я была с другом. Костиком. Ты с ним знакомился.
- А почему не предложила довезти его? Могли бы и втроём доехать.
- Тогда тебе всю дорогу пришлось бы молчать и я не узнала бы, что ты за человек.
- Спросила бы, я и ответил.
- Костик сразу начнёт сравнивать прелюдии и фуги Баха, которые мы слушали, с его прелюдиями из «Хорошо темперированного клавира». Ты и слова не вставил бы.
- Какой клавир? Название какое-то необычное.
- Даже голову тебе этим забивать не буду. Мне и без этого с тобой интересно.
- А можно я тебе проверку устрою?
- Проверяй. Что тебе интересует?
- Твоя способность детектора лжи. Не очень верится.
- Я, конечно, не фокусница, но обычно могу распознать ложь от правды. Скажи мне что-нибудь такое, что не является правдой.
- Ну, смотри. Вернее – слушай… Я играю в баскетбол и имею звание мастера спорта.

Алёна несколько секунд молчала, потом, взглянув в зеркало заднего вида, решительно прижалась к обочине и выключила движок.

- Ты говоришь правду, но что в ней не так. Повтори, пожалуйста, ещё раз.

Я повторил.

- Очень интересно. Ты меня не обманул, но чего-то не досказал. Обычно говорят явную ложь, а у тебя сложнее.
- Как это понять? Только долго не думай, здесь стоянка запрещена.
- Не мешай мне думать. Я вот что хотела сказать. Первая часть – «я играю в баскетбол». Да, ты играешь в баскетбол, но как-то уже не так, как раньше или как хотел бы. Другими словами, ты сказал правду, но немного искажённую. И вторая часть – «имею звание мастера спорта». Это наверняка так, но тоже что-то не договорил, а что, я уже не могу сказать.

Она включила движок и мы поехали.

- Что я угадала, а что нет?
- Ты уникальная девушка, Алёна.
- Скажи мне, что не так? Я хочу знать, в чём ошиблась.
- Всё ты правильно сказала. Я действительно играл в баскетбол только… сейчас уже не играю в высшей лиге, а работаю тренером. То есть играть, конечно, я и сейчас могу, мы иногда собираемся с ребятами, играем… Но не так, как раньше, ты права. И с мастером – тоже угадала. Если правильно назвать, то надо «Мастер спорта России международного класса».
- Я такого звания не знала. Но ведь в основном правильно, да?
- Да… Алёнушка, ты – уникум. О таком умении я и не слышал. Теперь считаю, что я тебя должен чем-нибудь удивить. Хочешь, я напою тебе начало «Турецкого марша» Моцарта. Знаешь про такой?
- Ещё бы. Напой. Мне очень интересно будет послушать.
- Только у меня музыкального слуха, разумеется, нет, так что…
- Не извиняйся раньше времени. Пообещал – делай.
- Слушай. Гарантирую, что все первые такты напою тебе в точности. Машина резко затормозила по середине улицы. Алёна то ли плакала, то ли смеялась. Легла на баранку и срывающимся голосом почти прокричала:
- Умоляю тебя, не надо больше. Прекрати, ради бога, я больше не могу это слышать!
- Прижмись к обочине. Сейчас врежется кто-нибудь в нас сзади и кердык твоей крепости.

Машина поехала.

- Тебе не понравилось?
- Серёжа, ты ещё больший уникум. Я чуть не умерла от смеха.
- Я тебя предупреждал, что мне медведь на ухо наступил.
- Где ты слышал это «Турецкое рондо»?
- У нас в команде у одного парня такой был рингтон на мобиле. Я и запомнил. Мне нравится эта мелодия. А тебе?
- Ты даже не представляешь, что ты наделал! Мне теперь твоё исполнение «Марша» будет по ночам сниться. Я услышанные мелодии запоминаю сразу и навсегда. Они словно записываются у меня в голове на какой-то флешке. Боюсь, что сама теперь играть это рондо не смогу, потому что моментально всплывёт в голове твоё пение. Давай обозначим две наименее желательные темы для нашего общения: музыку и спорт.
- А о чём же мы тогда будем говорить?
- Не знаю. Ты – о себе. Я – о себе. Ты такой необычный. У меня таких друзей никогда в жизни не было.

Раздался звонок её смартфона.

- Алёна, кто там с тобой в машине?
- Знакомый.
- Костик сказал, что он его не знает.
- Разумеется, потому что это мой знакомый, а не его.
- Ты сейчас где?
- Съехала с Садового кольца к трём вокзалам.
- Что он за тип?
- Мама, у меня включена громкая связь.
- Та-а-к. Cosa stai facendo?
- Смеёмся.
- Non fare niente di stupido li fuori!  Capisci? И чтобы нигде не задерживалась! Жду тебя дома.

 Алёна выключила смартфон.

- Строгая у тебя мамаша, – констатировал я.
- Не то слово! Она - моё самое больное место. Воспитали из меня социальную уродку. И до сих пор в покое не оставляют… За каждый шаг отчитывайся. Никуда одна не выходи. Это не делай, то нельзя… Пальцы береги… Играй не меньше восьми часов в сутки…
- Алёна, только без слёз. Может лучше я поведу? Давай поменяемся местами. У меня права с собой.
- Ничего, всё прошло… Я уже привыкла… Если у тебя есть права, почему на концерт на машине не приехал?
- Приехал. Она осталась на набережной.
- Ты сказал, что ты без машины.
- Я этого не говорил. Это было бы обманом и ты сразу должна была это заметить.
- Да, ты так не говорил. Но почему мне сам не сказал?
- Чтобы с тобой поехать.

Она долго молчала. Потом убитым голосом констатировала:

- У тебя кто-то есть. Не может не быть.
- Конечно есть: мать, отец и брат-шалопай.
- Я не про родных. Ты же понимаешь, о ком я спрашиваю?
- Понимаю. Но хочу, чтобы ты хотя бы слов перестала бояться. Это же не на краю балкона стоять.
- Некоторые слова страшнее балкона. Впрочем, можешь не отвечать. Вопрос у меня наивный и глупый. Как и я сама.
- Твой вопрос был просто неверно сформулирован. Если не бояться слов – а чего их бояться? – ты могла бы спросить так: ты сейчас живёшь с какой-нибудь девушкой? Я бы тебе ответил: да. Но это не гражданский брак, а так – периодическое сожительство.
- Слово противно звучит – сожительство.
- Не я его придумал.
- Расскажешь мне о ней?
- Зачем? Ты уверена, что хочешь это знать?
- Уверена. Я хочу знать, какие девушки тебе нравятся.
- Тогда тебе проще с ней встретиться.
- Нет!
- Опять испугалась? Она, может, и грубоватая, но совсем не глупая и добрая девушка. Я ей заранее скажу про тебя.
- А ей-то зачем это надо?
- Я попрошу, она хотя бы из любопытства, но встретится с тобой.
- Подожди. Я забыла про твою машину. Когда ты её заберёшь? Оставишь на ночь?
- Не хотелось бы. Высадишь меня у метро, я и вернусь за ней.
- Будешь мотаться туда-сюда… Мы перед Сокольниками свернём направо и по набережной Яузы доедем до Садового. Я эту дорогу знаю.
- Не надо. Мать предупредила, чтобы ты глупостей не наделала.
- Это разве глупость? Ну, ответь мне. Честно ответь.
- В твоём положении, думаю, это глупость.
- А если бы на моём месте была та твоя девушка, она бы вернулась?
- Не сравнивай себя с ней.
- Когда-то пора начинать сравнивать себя с другими. Надоело мне эта родительская опека.

Алёна решительно свернула с Русаковской на Жебрунова и прибавила на пустынной улице скорость.

Мой внедорожник стоял на месте в гордом одиночестве.

- Спасибо. Но вряд ли твоя жертва стоила того. Сейчас снова последует звонок от мамы.
- Ничего. Пусть привыкает, что мне давно уже не шестнадцать лет. Ты действительно считаешь, что я зря так поступила?
- Не могу ответить на этот вопрос. Я только хочу, чтобы ты как можно быстрее поехала домой. Я буду ехать за тобой, но после Преображенки сверну налево. Дальше одна доберёшься?
- И всё? Мы с тобой больше не увидимся? Может, я из машины позвоню тебе и поговорим по дороге пока едем?
- Никаких душещипательных разговоров за рулём. А тебе они вообще строго противопоказаны. Вот здесь мой номер телефона. Если захочешь, позвони мне сама, но только не во время езды. Мы договоримся о встрече.

Алёна протянула мне руку. Я её, само собой разумеется, пожал.

Не помню, приходилось ли мне когда-нибудь вот таким образом прощаться с девушкой? Вроде нет...


3.

- Здравствуй, Серёжа.
- Алёнушка? Рад тебя слышать. Здравствуй. Как у тебя дела?
- Всё нормально. Я о другом. Мы можем где-нибудь встретиться? У тебя когда свободные дни?
- Только выходные, а в будни, как и у всех – по вечерам.
- Вечером… не хотелось бы. Сможешь в субботу?
- Разумеется. Кто кому позвонит?
- Никто. Ровно в одиннадцать у главного входа в Сокольники. Сможешь? Там вокруг парковок много.
- Я-то смогу. А если тебя мать не отпустит?
- Вырвусь. Я после нашей встречи окончательно решила вырабатывать у себя самостоятельность.
- А если ты всё-таки не придёшь?
- Нет! Такого не должно быть… А если не приду, тогда грош мне цена, а тебе нечего на меня время тратить. До свидания.

Она быстро отключилась, вряд ли услышав моё:

- До встречи, Алёнушка.

Живёт у себя дома как на фронте. Жалко девчонку. Мать из неё, наверное, Рахманинова хочет сделать. Хотя это мужик. А женщины пианистки кто? Что-то кроме Ванессы Мэй никого и не знаю больше. Причём последняя играет на электроскрипке. Но чертовски виртуозно.

Приехал пораньше, припарковался с трудом, т.к. большой внедорожник всегда сложно пристроить. Но в одиннадцать ноль-ноль стоял на месте встрече. Алёны не было. Первые десять-пятнадцать минут не волновался, но вспомнив её разговор по телефону с матерью, решил, что она вряд ли придёт. Мать крепко держала дочку за узду… А жаль… Чем-то Алёна мне понравилась. Не внешностью, нет. У меня девицы бывали иной раз прямо с конкурсов красоты – на любой вкус. А про Алёну даже не знал, что сказать. Странная и необычная своей искренностью и непосредственностью. Неужели за одно это девушка может так понравиться?

Алёна не пришла.

Алёна прибежала, сразу прижалась к моей груди и почему-то застучала по ней кулаками.

- Прости, Серёжа! Я так боялась, что ты уйдёшь. Не смогла припарковаться и оставила машину прямо на улице перед входом. Её сейчас эвакуатором заберут. Побежали назад, а?

Я невольно рассмеялся. Да, с ней не соскучишься. Таких свиданий у меня ещё не было.

- Дай ключ от машины… И не беги за мной слишком быстро, а то ногу подвернёшь.

Потом часа два мы гуляли по парку. Алёна взяла меня под руку и появилось ощущение, что мы с ней знакомы уже много лет.

- Ты очень переживаешь?
- Я сильно испугалась, что ты уйдёшь. Машина потом найдётся, а вот захотел бы ты потом встречаться со мной… Я же знаю, что я… ну… не красивая, а к тебе прилипла, потому что мне спокойно с тобой. Сама удивляюсь. Когда ты рядом, ничего не боюсь…
- Хватит о страхах. Поднять тебе настроение?
- Как?
- Я спою тебе «Турецкий марш».
- Только не это! Я тебя прошу – не надо.
- Я уже рот открыл.
- Закрой.
- Его можешь закрыть только ты. Поцелуем… Другого способа нет.

Она поцеловала меня так, как внучка целует дедушку – чмокнула губами в губы. И покраснела.

- Недоработка у тебя в этом вопросе, Алёна. Заметно отсутствие тренировок. Тебе никогда не снилось, что ты лежишь с молодым человеком в постели и нежно с ним целуешься?
- Ты такие вопросы задаёшь, что отвечать стыдно.
- Значит – снилось.
- Да… И часто. Иногда даже заснуть не могла…


4.

Я стал медленно целовать её, спускаясь от шеи к животу.

Алёнка, вздрагивая от необычных для неё ощущений, спросила:

- Ты на меня смотришь, да?
- Что ты! Конечно нет. Как хорошо воспитанный человек, я закрыл глаза.
- Врунишка. А зачем смотреть? Там ничего особенного нет.
- Есть.
- Что?
- Ты.
- Серёжа, я тебе сначала должна сказать очень важную для нас обоих вещь. У меня раньше был один мужчина.
- То, что у тебя было раньше, меня абсолютно не интересует.
- Это очень важно для тебя, поверь мне!

Я откинулся на спину. Надо её выслушать, никуда не денешься. С этой «трепетной ланью» спешить нельзя.

- Слушаю тебя, хотя подобный каминг аут совсем не обязателен.

Она повернулась ко мне, уткнулась лбом в грудь и трагическим голосом произнесла:

- У меня было один раз с мужчиной…
- Что-то гром не грянул и молнии не засверкали в связи с твоим греховным поступком.
- Не надо смеяться надо мной.
- Алёнка, тебе же не пятнадцать лет.
- Ты можешь выслушать меня?
- Могу.
- Тогда молчи и слушай. А потом поступай, как знаешь... Я поступала в консерваторию. Он мне очень помогал перед экзаменами. Мы с девчатами почему-то его считали геем. Когда узнала, что прошла конкурс, бросилась ему на шею и расцеловала. Он сказал: «Я обещал, если ты поступишь, подарить тебе одну антикварную партитуру Чайковского. Пошли ко мне, а потом порадуешь свою маманю». Я и пошла. А он меня там изнасиловал. Так больно было и страшно, что я чуть с ума не сошла. Три недели лежала в нервном отделении. Убежала оттуда к первому сентября, чтобы не пропускать занятия. С тех пор я даже думать об этом боюсь, понимаешь? Серёжа, я хочу, чтобы мы любили друг друга... ну, как муж и жена. Я тебя не боюсь, я тебе абсолютно доверяю во всём... Но мама сказала, что мне после того случая нельзя… Есть такая болезнь - вагинизм. Вот её я боюсь больше всего. Ты… Я не противна тебе?
- Ты знаешь, где живёт эта сволочь?
- Не важно. С ним мой дядя уже давно разобрался.
- Что за дядя?
- Я вас обязательно познакомлю. Он мне вместо отца. Мать есть мать, но её я больше терплю, потому что живём вместе. И она сделала из меня настоящую пианистку. А его люблю как отца. Он всегда был моим единственным защитником… Вот и всё. А теперь смотри сам, как лучше поступить…

Я догадался только до одного способа, который и применил. Алёнка сообразила, что я делаю:

- А почему ты… ну, не засовываешь?
- Тебе плохо?
- Нет. Очень приятно… Но ты же не всегда так будешь делать, да? А то похоже на какое-то извращение.
- Не торопись, Алёнушка, всё ещё у нас будет. И, как говорят в таких случаях, по полной программе. А ты у меня «трепетная лань» и нежная птичка.
- Так я птичка или лань? Ты уж определись наконец.
- Вот я и определяюсь. И мне кажется, что ты больше похожа на «трепетную лань», которая уже начинает нетерпеливо бить копытом.
- Про копыто – грубо.
- Секс зачастую бывает грубоватым.
- Давай мы грубо не будем, хорошо? Я пока ещё боюсь… Ну, сначала не надо, а потом я тебе сама скажу, как мне больше понравится… Ничего, что я тебе такие вещи говорю?
- Ты очень правильно поступаешь. Мне только приходится удивляться твоей инстинктивной мудрости…

А про себя подумал: и как жить с такой мимозоподобной девушкой такому мужику, как я. И ей – со мной?

*

- Серёжа, я хочу с тобой поговорить на серьёзную для меня тему.
- Слушаю тебя, Алёнушка.
- Мне надоело быть музыкальным автоматом, исполняя по сто раз одно и то же. Я прекрасно понимаю, что лучше играть уже не буду, что достигла своего высшего уровня и он отнюдь не мировой. Я хочу… Впрочем, я слишком многого хочу.
- Скажи, что ты хочешь и я исполню все твои желания.
- Нет. Они зависят от меня самой. И я боюсь, что…
- Я повторяю – скажи, какие у тебя желания. Если я их не исполню, то в руки больше мяч не возьму. Это страшная клятва для баскетболиста. Она по силе равна такой, как если бы ты поклялась не прикасаться к пианино.
- Тогда не надо так клясться!
- А ты чего такая упрямая? Говори, а то обижусь.
- Я сейчас скажу, но ты поймёшь, что никак не сможешь …
- Я уже начал обижаться.
- Нет-нет, Серёженька, не надо. Уже говорю. Первое – я хочу перестать гастролировать и самой заняться композицией.
- В смысле - сочинять музыку?
- Да. У меня есть несколько маленьких этюдов, говорят, что неплохие. Хочу написать фортепианный цикл пьес. Если они не получатся, буду лучше давать уроки игры на фортепиано. А если понравятся… Я пока не скажу, что задумала дальше.
- Какое второе твоё желание?
- И при этом, - понимаешь? - я ещё хочу жить, как обычная женщина. И любить... И чтобы своя семья, дети, своя квартира… И чтобы мама ко мне приходила не чаще одного раза в неделю.
- И что в этом невыполнимого? А то я уже за свою тренерскую работу перепугался.
- Как я это смогу исполнить?
- Элементарно! Также, как ты подошла к перилам в Доме музыки. Тебе только надо взять меня за руку, делать, что я скажу и идти вперёд. Через месяц оба твои желания исполнятся. Вот увидишь.
- Как это произойдёт.
- Месяц можешь потерпеть? Сама всё увидишь…


5.

Чаепитие, проводимое по требованию (sic!) матери Алёны и совмещённое с обоюдным знакомством, проходило в напряжённой обстановке. Я-то привык и к публике, и к аплодисментам, и к освистыванию. А в компании нормальных (sic!) людей вообще слыл за весёлого человека. Алёна была сама не своя, впрочем, я другого от неё и не ожидал. Сидела за столом, краснела и молчала.

Семейка, надо сказать, самая неблагоприятная для воспитания – женский вариант: бабушка, мать и дочка.

Мать, Елена Евгеньевна – высокомерная и нескрываемо враждебная - со змеиной любезностью всякий раз предупреждала меня, когда я входил в комнату или мы переходили из одной комнаты в другую:

- Голову, Сергей, о косяк не разбейте, пожалуйста, а то мы недавно ремонт делали. Не хотелось бы повторять.

Бабка, к счастью, оказалась «человеком».

- Для вас, Варвара Павловна, я даже звезду с неба готов достать. Дотянусь.
- В этом не сомневаюсь. Но вы её лучше для Алёночки достаньте.

Елена Евгеньевна подала голос:

- Не будем торопиться со звёздами, мама.

Но я решил этой мегере не уступать. Никогда не любил ехидных людей, даже когда это шло во вред мне самому.

- Алёна, а тебе нужна звезда с неба?

Она с пристальным вниманием посмотрела на меня и неожиданно для всех ответила:

- Нет.
- Вот видите, Алёне нужно что-то другое, более конкретное, а не звёзды с неба.

Наступило неловкое молчание, а Алёна в очередной раз покраснела и замкнулась ещё больше.

Когда весь чай выпили и все пирожные съели, Елена Евгеньевна по учительски строго сказала:

- Сергей, я хотела с вами поговорить t;te-;-t;te, если вы понимаете, что это такое.
- С удовольствием.

Алёна посмотрела на меня так, словно меня выводили на расстрел. Я ей подмигнул, а себя ощутил выходящим на финальный матч с сильным соперником. Соответственно и настроился.

В соседней комнате сели в кресла, стоящие около журнального столика. На нём ваза с цветами. Не хватало только фотокорреспондентов у закрытой двери – полная иллюзия встречи на высшем уровне.

- Сергей, мой брат – генерал-лейтенант. Ему не составило большого труда узнать, где и кем вы работаете. И какая не очень приличного вида женщина ходит в вашу квартиру. И даже какая у вас заработная плата, которую я сейчас озвучивать не буду, пожалею ваше самолюбие.

- Очень благородно с вашей стороны. Но я этого от Алёны не скрывал.

Выражение лица Елены Евгеньевны стало ещё более недоброжелательным.

- Лично против вас я ничего не имею, но вы не сможете достойным образом содержать мою дочь.
- В американских боевиках в таких случаях говорят: «Ничего личного, только бизнес».
- Давайте обойдёмся без пошлостей, молодой человек. Вы разве ещё не поняли, что Елена не обычная девушка с не обычным духовным миром и способностями. Возможно вам удастся заманить её в постель, она очень наивна в окружающем её мире. Но как вы будете с ней жить? О чём будете говорить? О баскетболе? На что будете жить? На ваши жалкие пятьдесят тысяч рублей? И наконец – на чём она будет в вашей квартирке играть? Или у вас там в тёмном уголке стоит «Стэйнвей»?
- Позвольте и мне задать вам несколько неприятных вопросов. Кто дал право вашему брату устраивать за мной слежку и собирать обо мне сведения? На меня уже заведено уголовное дело? Тогда я найму адвоката, который займётся этой проблемой. И второй вопрос…
- Подождите, Сергей…
- Извините, мадам, я ещё не закончил.

Я встал и вплотную подошёл к её креслу, не давая возможности подняться. Елене Евгеньевне пришлось задрать голову, чего я и добивался: она почувствовала себя физически не очень комфортно.

- Почему же холуи вашего брата-генерала не смогли вынюхать, где и какие бабки я зарабатываю ещё?
- Вы ещё где-то работаете? Скажите. Надеюсь, это не связано с криминалом?
- Не скажу. Пусть ваш генерал напряжёт своих оборотней в погонах. Узнает, тогда мы и поговорим.
- Я не собираюсь больше с вами разговаривать в таком тоне.

Я улыбнулся со всем возможным для меня обаянием и произнёс:

- Удивительное дело, уважаемая Елена Евгеньевна! Мы такие разные с вами люди, а желание у нас на редкость одинаковое. Желаю вам всего доброго.

Вышел из квартиры, не попрощавшись даже с Алёной. Наружной металлической дверью, которая весила минимум тонну, хлопнул с такой силой, что этот дверной косяк им ремонтировать уж точно придётся.

У подъезда остановился отдышаться и прокрутить в голове то, что сейчас наговорил этой мегере. Впрочем, на неё мне плевать. Вот Алёнку жалко. Небось, уже плачет, бедненькая.

Угадал.

Дверь распахнулась и Алёна в одном платье выскочила на крыльцо, пробежав мимо меня.

- Алёна.
- А? Ты здесь? Серёжа, милый, что случилось? Ты поругался с мамой?
- Да. Она меня считает тупым баскетболистом и физруком-нищебродом. Никто из вас даже не поинтересовался, какое у меня образование. Кто я для вас?
- Ты обиделся на неё?
- Представь себе, я иногда обижаюсь.
- Пожалуйста, прости меня и маму. Кто ты для меня, я думала, ты знаешь. Мне всё равно кем и где ты работаешь… Серёжа, неужели мы с тобой уже поссорились?

Я никогда не видел столько горя и отчаяния в глазах у человека. Снял плащ, накинул ей на плечи и обнял.

- Успокойся. У нас с тобой всё хорошо. И это главное. Я понимаю, что для тебя значит мать, но и у меня есть самолюбие. Когда за мной начинают следить, я обычно обижаюсь.
- Кто следит?
- У своей матери спроси.
- Я ничего не понимаю. Она мне крикнула, что ты бандит… Я в это не верю.
- Правильно делаешь. А кто твой дядя?
- Дядя Олег? Он очень хороший и добрый. Я тебе о нём говорила. Он мне всё время за отца был. Он один меня понимает и всегда защищал от мамы.
- Я спросил – кто он?
- Что? Ах, да. Он - генерал. Ну, там… какой-то большой. У него погоны расшиты золотым узором и на них две звезды. Он как-то приходил к нам в мундире. Работает в военном министерстве. А кем, я не знаю. Честное слово не знаю, Серёжа!
- Ты вся дрожишь. Иди домой. Потом встретимся и поговорим.
- Я никуда не уйду, пока мы с тобой не помиримся.
- А мы разве с тобой ссорились?
- Нет.
- Тогда зачем ревёшь?
- Обидно очень. Я знала, что мама постарается вывести тебя и разозлить. У неё это всегда отлично получается. Но не знала, как ты среагируешь. А ты такой переполох устроил. Она уже вызвала «Скорую помощь». Это её любимый приём. Сделаю я что-то не так, сразу - «Скорая помощь» и я потом у неё же прощу прощения.
- Я его просить не буду, Алёнушка, сразу тебе говорю.
- И не проси, не надо. Я попрошу дядю Олега, чтобы… поговори с ним, пожалуйста, прошу тебя.
- Это который за мной слежку организовал?
- Я не знаю почему он это сделал.
- Я теперь знаю. Оберегает покой любимой племянницы. Вдруг ты связалась с каким-нибудь подозрительным типом. Наверняка хотел сделать как лучше, а получилось как всегда… Тебя трясёт всю. Иди домой. Простудишься, вот тогда уже я действительно буду виноват. Созвонимся завтра.

Я поцеловал её.

- Ты раньше по-другому меня целовал.
- Алёнка, успокойся. Поцелуй в подъезде отличается от поцелуя в квартире и тем более в постели. Поняла?
- Поняла. Мы с тобой не поссорились?
- С тобой при всём желании поссориться невозможно, потому что ты хорошо темперированная чудо-девушка Алёна.


6.

На следующий день Алёна позвонила:

- Серёжа, ты во сколько освободишься?
- После шести.
- Сможешь за мной заехать?
- Конечно. Сразу после работы?
- Да. Ты больше не звони. Я буду в окно смотреть. Как увижу тебя, сразу выйду.
- У тебя неприятности?
- Потом поговорим, ладно.
- Эсэмэску тебе скинуть, как подъеду?
- Хорошо. Что-то сама не догадалась. Буду ждать тебя.
- Алёнка.
- Что?
- Я люблю тебя.
- Спасибо. Мне больше ничего и не надо.

Алёна вышла из подъезда с большой сумкой. Встретил, помог сесть в машину.

- Я кушать хочу, Алёнушка. В это время обычно еду в кафе. Поужинаем вместе?
- Хорошо. Давай в кафе. Оно большое?
- Я в нём почётный посетитель и там есть один укромный уголок. Нас никто не будет видеть, он даже шторкой отгораживается от общего зала.
- Отлично. Я тогда тоже с тобой поем. Захотелось что-то. И давай вина немного возьмём?
- По напёрстку?
- Я не знаю… Серёжа, ты всё насмехаешься надо мной, да?
- Извини меня, Алёнушка, есть у меня такая пацанская привычка. Видимо, своеобразная защитная реакция.
- А тебе от кого защищаться?
- Все мы от кого-нибудь защищаемся, чаще – от самих себя. Прости. Заносит иногда не в ту степь…
- Проехали. Что будем заказывать?
- Я всего много закажу? У меня здесь каждый вечер одно и то же меню. Ты что будешь?
- Я в Италии обычно заказывала греческий салат или лазанью. А у нас в рестораны почти и не ходила.
- Лазанья сытнее.
- Знаю. Но сейчас хватит и салата.
- Ты не забыла, что мы заказываем бутылку вина. Но не обещаю, что оно будет лучше итальянского.
- Мне всё равно. Давай я закажу и лазанью, и салат. Хочется так наесться, чтобы всё забыть.

Осеклась и настороженно посмотрела на меня.

- Я шутить на эту тему не намерен, Алёна. Такой аппетит у тебя от депрессивной реакции. Но от еды никто кроме баснописца Крылова ещё не помирал. Так что я с тобой солидарен: сейчас как следует закусим и винца выпьем для поднятия настроения.
- Серёжа! Ты же за рулём!
- Тогда машину поведёшь ты.
- Я тоже хотела немного… Ладно, я пить не буду.
- Господи, Алёнушка, я опять шучу. Машину поведу я, не беспокойся. Для меня два бокала вина – не доза, я её и не почувствую. И если ты так переживаешь, то есть у меня одна охранная грамота. Ты главное - не беспокойся.
- Серёжа, у меня к тебе один очень неприятный вопрос… Вернее - несколько, ничего?
- Сейчас сделаем заказ и ты мне сможешь задавать любые вопросы, а я буду отвечать.
- Только искренне.
- Ты же сказала, что тебя невозможно обмануть?
- Сейчас я в таком состоянии, что можно. Мне плохо. Поэтому я прошу тебя говорить правду.
- Обещаю. Но у меня одно условие. Мы сначала немного перекусим и выпьем вина. Потом делаем перерыв для диалога. Согласна?
- Конечно.

Минут через пятнадцать после начала нашей трапезы я сказал:

- Теперь слушаю твои вопросы.
- Расскажи мне, пожалуйста, как ты ещё нелегально зарабатываешь деньги?
- На вопрос вопросом отвечать не хорошо, но ты как-то говорила, что иногда даёшь платные уроки знакомым. Это так?
- Да.
- Вот и я так зарабатываю свои левые деньги.
- Кого-то дополнительно тренируешь?
- Нет. Я врач-психотерапевт. Наверняка не очень хороший, так как клинического опыта нет. Есть диплом врача, есть сертификат о том, что могу заниматься психотерапией. Но нет лицензии, как, извини, и у тебя наверняка нет её для оказание платных услуг. Потому никакого официального приёма нет: обращаются знакомые или знакомые знакомых.
- Ты – врач?
- Да.
- Настоящий врач?
- Алёна, не копируй свою мамашу, пожалуйста. Я ответил, ты услышала.
- Прости. Прости меня. Я всегда была избалованной эгоисткой, единственная дочка-вундеркинд, на которую все богу молились. Кроме музыки и себя самой меня никто не интересовал. И про тебя ничего не узнала, дурочка, только сама жаловалась. Не обижаешься?
- Всё нормально. Сейчас ты всё самое главное узнала. Хотя нет. Этих консультаций у меня немного, сегодня, например, не было. Но обращаются обычно люди состоятельные. Вернее – дети-спортсмены состоятельных родителей. Так что сотня в месяц иногда набегает. Получается сто пятьдесят тысяч. Плюс мне за мастера спорта по десятке каждый месяц добавляют. Это чтобы ты не сомневалась, что с голоду со мной не умрёшь.
- Сергей, деньги меня меньше всего беспокоят. Мне дядя Олег недавно оформил какую-то платиновую банковскую карту, так я ею ни разу не пользовалась и даже не знаю, сколько там денег. Но должно быть много. Если мы с тобой будем… ну, если ты захочешь, конечно… будем вместе жить, то помрём от чего угодно, только не от голода. И ещё один неприятный вопрос. Ты с девушкой одной живёшь. Ты мне об этом сам говорил.
- Говорил. Больше я с ней не встречаюсь. Изредка переписываемся по э-мейлу.
- Спасибо.
- За что? За дешёвое абхазское вино?
- Оно, кстати, не хуже итальянского. Хотя я не очень в этом разбираюсь. А спасибо за то, что я встретила тебя.
- За это надо выпить.
- Обязательно. Только я быстро пьянею. А ты ещё подумаешь…
- Я наверняка подумаю, что ты законченная алкоголичка.
- Серёжа…
- Что?
- Я иногда веду себя как Маугли. Мне трудно быстро сообразить, пошутил человек или нет. Но я к тебе привыкну. Потому что… потому я тоже тебя люблю.
- В таком случае я тебе разрешу сегодня вести мою машину.
- Я же буду пьяной!
- В этом же весь кайф! Пьяная девушка за рулём!.. Чего испугалась? Ну, извини дурака, это я так шучу и меня опять слегка заносит. Антракт закончен, приступаем к продолжению ужина…
- Серёжа. У меня ещё вопрос. Но очень плохой.
- Задавай. С тобой мне никакие вопросы не страшны.
- Ты меня не будешь считать проституткой?
- О боже, Алёна! Тебя можно принять за кого угодно, но на путану, извини меня конечно, ты никак не тянешь.
- Подожди. Я не сказала самого главного.
- Так говори скорей, Алён, кушать хочется.
- Можно я у тебя сегодня переночую?
- Разумеется.
- А разве это нормально, что я об этом тебя попросила?
- Учитывая, что у нас уже наладились кое-какие интимные отношения, я считаю твой вопрос вполне уместным. Более того, я виноват, что сам не предложил тебе этого. Но голодный я всегда соображаю плохо.
- Прости. Ешь. Я заговорила тебя своими глупыми вопросами.

*

- Серёжа, иди в ванную первый. Я после тебя…
- Как хочешь. Я быстро.

Когда вернулся в спальню, Алёна сидела на полу рядом с кроватью и плакала.

- Господи, а сейчас что случилось? Ведь всё было хорошо!
- Серёжа, я тебе простынь запачкала. Крови не должно было быть, правда?.. Ну, ты понимаешь почему… А здесь пятно. И не отстирается наверное… Я куплю новые простыни, шёлковые. Я обещаю.
- Так, для начала успокойся и перестань плакать по поводу всякой ерунды. Скажи, тебе было больно?
- Только сначала.
- Почему не сказала?
- Немного потерпела, а потом всё прошло.
- Значит всё нормально, не бери в голову. Это я виноват. Всё никак не привыкну, что ты практически девочка не только в психологическом смысле, но и в физиологическом. Извини, что сделал тебе больно. Надеюсь, что ничего страшного не произошло.
- Конечно, у меня уже ничего не болит. Забыли об этом, да?.. Хотя нет… Я, наверное, опять скажу глупость… У меня такое чувство, что женщиной я стала с тобой. И очень рада этому.
- Тогда я вырежу из простыни это пятнышко, вставлю в рамку и повешу на стенку нам на память.
- Не надо этого делать, я тебе прошу.
- Уговорила. Иди в ванную, прими душ.
- А может… Ну, чтобы мне не принимать душ два раза… Если ты, конечно, хочешь… Мне показалось, что нам обоим чего-то не хватило…
- Я специально не хотел первый раз долго и то оказался не очень осторожным.
- А свою вину загладить не хочешь?
- Алёнка, в тебе просыпается женщина.
- Мне кажется, она уже проснулась. И вряд ли теперь заснёт…


7.

- Почему ты всё время улыбаешься?
- Когда смотрю на тебя, я всё время улыбаюсь.
- Почему?
- Не знаю. Плохо, что редко тебя вижу – только утром и вечером.
- У меня своя работа, Алёнушка.
- Я понимаю… Но когда ты рядом, мне так спокойно... Мне всегда не хватало покоя, всегда я что-то должна была делать. А с тобой как в раю. Что хочу, то и делаю. Наверное у меня в детстве так было, но я его не помню.
- Мне никто так не говорил, что со мной как в раю.
- Вот и хорошо, я первая... Ты мой ангел-хранитель. И ещё дядя Олег. Я одна без ангела-хранителя не проживу. Никак не адаптируюсь к жизни… Да, главное забыла: дядя Олег с тобой хочет встретиться. Завтра вечером после своих тренировок сможешь? Он к тебе приедет.

*

Когда мы ложились спать, Алёна всегда спрашивала:

- Доктор, можно к вам прижаться?
- Если аккуратно, то можно.
- Я потихоньку, - совершенно серьёзно отвечала Алёна. Прижималась ко мне всем телом и… переставала дышать.
- Не вздумай задохнуться! Твой дядя тогда расстреляет меня из армейского гранатомёта.
- Мне становится так приятно, когда я прижмусь к тебе, что дышать не хочется.
- Думал, что ты приличная девушка, а ты оказывается извращенка. Что-то новенькое в любовных отношениях.

В ответ Алёнка довольно хихикала и прижималась ещё сильнее, обвивая меня руками и ногами.

Я начинал гладить её по голове, потом по спине, потом опускал руку ниже. Если не ощущал под шёлковой ночнушкой трусиков, то уже знал, что делать дальше. Такой любовной прелюдии ей вполне хватало, но не всегда достаточно было для меня. Алёне, как я понял, подобная «грязная» мысль в музыкальную головку даже не приходила.

Впрочем, несколько грубоватых объятий, от которых моя пианисточка ойкала, и таких же поцелуев, на которые она так и не научилась отвечать, мне пока хватало, чтобы довести Алёну до сладостного изнеможения и самому получить необходимое удовлетворение.


8.

Первая встреча с дядей Алёны произошла в спорткомплексе. Моя группа ребят ушла и я собрался уходить сам, как в спортивный зал вошёл какой-то подполковник.

Вроде всё верно – две звезды, только не генеральских.

- Вы Сергей Владимирович?
- Да.
- Задержитесь, пожалуйста, на одну минуту. С вами хотели побеседовать.

Оказывается явление живого генерал-лейтенанта мне только предстоит узреть.

Не через минуту, а минут через пять довольно бодро вошёл мужчина в костюме и при галстуке. Не останавливаясь, сразу направился ко мне.

- Здравствуйте, Сергей Владимирович.
- Здравия желаю.
- Вы служили?
- Никак нет. Только сборы в институтские годы.
- Откуда наша лексика?
- Двенадцать лет в ЦСКА. У меня звание старшего лейтенанта запаса.
- Приятно удивлён. Давайте присядем на скамейку. Низковаты для моего живота, но для гимнастики полезно… Я посмотрел ваши регалии. Они впечатляют.
- Спасибо, Олег Иванович. Но позиция тяжёлого форварда в сборной России в прошлом. Сейчас я простой тренер.
- У меня несколько вопросов, Сергей Владимирович.
- Просто Сергей. Отчества не стесняюсь, но выговаривать его в беседе сложновато.
- Хорошо. Первый пункт. Когда я узнал, что Алёна, моя племянница, встречается с вами, я попросил своего сотрудника навести о вас справки. Я не имею отношения ни к СКР, ни к Прокуратуре, ни к МВД. Так что никаких протоколов, фотографий и того подобного относительно вас, разумеется, нет. Готов принести свои извинения за вмешательства, так сказать, в вашу личную жизнь. Будем считать этот вопрос закрытым?
- Согласен.
- Давайте продолжим разговор дальше также кратко и без обиняков. Что там у вас за левые заработки?

Я вкратце рассказал ему о себе.

- Неожиданная для меня информация. Этот вопрос тоже будем считать закрытым. А теперь главный пункт. Сергей, насколько серьёзно ваше отношение к Алёне?
- Очень серьёзное. Ни её матери, ни другим родственникам я не позволю её эксплуатировать и довести до очередного психологического срыва. Эта моя установка полностью устраивает и Алёну, так как она находится буквально на пределе своих возможностей.
- Не понял. Что вы имеет ввиду?
- Алёна безусловно гениальная девушка. Но гениальность - это не сила. Это дар божий, который не каждому человеку по силам. Хуже того, она воспитана в условиях гиперопеки и чувство самостоятельности у неё практически не развито. Это ненормально для её возраста. Быть вундеркиндом на протяжении двадцати пяти лет невозможно. Даже губительно для таланта, так как деформирует личность человека. Вы знаете Алёну лучше, но у меня создалось впечатление, что родные её слушают, но не слышат. Выступления на сцене для неё стали мучительны. Она считает, что таким образом обязана расплачиваться с матерью за её заботу. Алёна сказала однажды: аплодисменты, которые она слышит после концерта, нужны не ей, а матери. Алёне нужен покой. Я уверен, что с голоду она не умрёт независимо от того, будет получать гонорары за свои гастроли или нет. Здоровье дороже. У неё в сильной степени развиты многочисленные специфические фобии на фоне психического инфантилизма. Они будут нарастать и станут хроническими. Могу понять, что посторонним даже интересны её причуды, но самой Алёне они доставляют большое мучение. Стоит ли овчинка выделки? Её уход ко мне, кстати, неожиданный даже для меня, доказывает, что она на грани срыва. Странно, что никто из близких этого не замечал. Я для неё оказался той соломинкой, за которую хватается утопающий. Будь у неё другой тип личности, возможно она могла бы ещё десятки лет блистать на сцене и при этом удачно устроить свою личную жизнь. Но она не такая, какой бы хотелось её видеть Елене Евгеньевне… Извините за излишнюю эмоциональность, Олег Иванович, но Алёна мне не безразлична.
- Вы скорее не соломинка, а бревно, но я вас понял. Она до семнадцати лет прожила в Италии. Там была своя очень сложная семейная история, но сейчас не об этом речь. Хочу, чтобы вы учли и этот фактор. Продолжайте.
- У меня двухкомнатная квартира, которую не сравнить с теми апартаментами, в которых она живёт. Пианино, разумеется, нет. А она отдохнула и снова рвётся играть. Разумеется, не на сцене, а дома, для себя – это очень важно понять. Я ей предложил ходить домой и играть там, но Елена Евгеньевна поставила условие, чтобы Алёна выбрала или «Стейнвей», или меня. Алёна сделала не тот выбор, на который надеялась мать.
- Дура моя сестричка. Не знал об этом. Потому-то теперь у её подъезда «Скорая помощь» и торчит целыми днями.
- Мы сейчас ищем, где можно приобрести эту марку пианино за приемлемую цену. Сознаюсь, я в этом деле профан. Хотел порадовать её. У знакомого моих родителей есть пианино, которое он отдавал даром, лишь бы его вывезли за свой счёт. Поехали с Алёнкой в Щёлково, это под Москвой. Думал, сейчас запрыгает от радости. Она нажала на пару клавиш и заявила, что «Красный Октябрь» оказался плохим как в политике, так и в музыке. И это хозяину, старому коммунисту и в общем-то очень хорошему дядьке. У неё образное мышление, это типичный признак доминирования правого полушария. Когда я спросил, не всё ли равно, на каком пианино играть, она ответила: «Смог бы ты играть в баскетбол теннисным мячом? Нет! Так и я не могу играть на инструменте марки «Красный октябрь». Мне и крыть было нечем. Но мы уже нашли по интернету, кто продаёт «Стейнвей». В воскресенье поедем его смотреть.
- Если Алёне что-то понравится, ничего сами не предпринимайте. Пусть она позвонит мне. Ваш адрес мне известен. Доставку я организую.
- У нас другой план, Олег Иванович. У меня есть дача в Щёлковском районе. Новая, правда, почти без мебели. Но именно это обстоятельство привело Алёну в восторг. Говорит: звук будет лучше. Она сейчас «на воле» всему радуется. Если мы приобретём пианино, то лучше отвезти его на дачу. От Москвы километров пятьдесят. Охраняемая территория. Лес. Раньше там была какая-то военная база. Днём бояться некого, а в остальное время я всегда буду с ней. Хозяйственные вопросы – еда и прочее - я возьму на себя. Пусть поживёт Алёнка на свежем воздухе, там действительно хорошо. А потом, как сама решит. Может и наладятся у неё отношения с матерью.
- Неожиданный у нас разговор получился, Сергей. - Он посмотрел на часы. – Алёна скажет вам номер моего личного телефона. Не принимайте никаких радикальных шагов, не поговорив со мной. Считайте, что я на вашей стороне… Вернее – на стороне Алёны. Договорились?
- Договорились.

Мы встали и пошли к выходу. Прощаясь, он пожал мне руку (при встрече не подавал) и сказал:

- Я думаю, что Алёне повезло, что она встретила тебя. Но не дай бог тебе её обидеть. Будь здоров, старлей!

- До свидания, Олег Иванович.


9.

Утром Алёна попросила:

- Серёжа, устрой мне, пожалуйста, встречу с Вероникой.
- Зачем? А ты не боишься?
- Чего? Ты не жил бы с плохой или злой девушкой. Значит – она хорошая. Почему я её должна бояться?
- По-своему, конечно, логично… Всё-таки можно узнать, зачем?
- У меня есть такие вопросы, которые мне некому задать. И практически нет близких подруг.
- А Вероника, которую ты ни разу не видела, близкая?
- Она была близкая тебе. Значит – и мне будет близкой.
- У тебя убийственная логика… Ладно, я поговорю с ней. Она наверняка согласится хотя бы из любопытства.

*

- Проходи, не бойся. Я – Вероника. Можно проще – Ника. Ты Алёна, да? Проходи, чего застыла? Мясо сама сможешь дожарить?
- Не знаю.
- Тогда я им продолжу заниматься. Что принесла?
- Фрукты. Овощи.
- Захотела такого мужика помидорчиками накормить? Выкладывай их на стол. И не стой, ради бога, столбом. Серый предупреждал, что ты пугливая, но я не ожидала, что до такой степени. Давай-ка сразу проясним с тобой один бабский вопрос. Думаю, он тебя и тормозит. Я не знаю, как уж вы там умудрились спеться с Серым на фоне органической музыки, но последний месяц мы с ним не встречаемся. Это тебе для информации. Можешь не проверять, мужики такие вопросы не любят, а я тебя сказала правду. Меня уже Серый предупредил, что ты ложь как-то по голосу определяешь. А я зато мысли могу читать... Сейчас у тебя в голове ещё такой вопрос вертится: какого хера она здесь делает? Отвечаю: встретиться ты сама захотела. Но Серый попросил меня приехать сегодня к нему, заметь утром, когда он уже ушёл на работу, и приготовить плов. Он от него круто тащится. И тебя собрался моим фирменным блюдом на обед угостить. Выдам тайну: тебе он скажет, что это его мать приготовила. Вот такой он стервец, прими к сведению… Сядь ты бога ради, чего стоишь! А лучше помой что принесла… Да не так! Расстели полотенце, возьми дуршлаг, мой и клади на полотенце… У тебя в голове столько вопросов, что мне на них ещё целый час отвечать. Ты, кстати, запоминала бы, в какой последовательности и что я кладу в чугунок. Я вам плов готовить всякий раз не собираюсь… Говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Ты это сто раз слышала, но наверняка не веришь. Думаешь, что главное – это духовное единство. А зря. Поверь более опытной женщине. Да, подруга, сначала через рот, чёрт бы побрал этих мужиков! А потом уже через то, что у нас между ног… Опять не веришь? Твоё дело. Какой там ещё у тебя вопрос в голове? Зачем я согласилась на его просьбу в такой ситуации? По старой памяти и по старой любви. Прошла она у меня или нет, я тебе не скажу. Но по-дружески предупреждаю: оставишь его одного больше, чем на месяц, претензии не принимаются, поняла? Не я, так другая уведёт. Охотницы не дремлют, запомни. Какой ещё вопрос, что-то я не слышу?
- Больше нет. Спасибо, Ника. Рис ты уже сварила?
- Ещё чего? Вот сейчас я его буду засыпать сверху. Смотри сюда…
- Ему, наверное, легко с тобой.
- Я не такая мудрёная и нежная, как ты. Но легче – не значит лучше. Полюбил-то он по-настоящему почему-то тебя, хоть ты готовить ни хера не умеешь. Даже заговорил со мной на музыкальном языке. Говорит: у тебя, в смысле – у меня, прекрасная тазобедренная композиция, но пианистка меня за сердце зацепила… Я понять не могу, на какой крючок ты его смогла поймать? Выдашь тайну?
- Сама не знаю... Ника, у меня к тебе просьба.
- И у тебя ко мне просьба! Я вам что – мать Тереза? Ну давай, выкладывай.
- Я могу тебе заплатить.
- Деньги лишними не бывают, но если Серый об этом узнает, то засунет меня в баскетбольную корзину вниз головой и там оставит. А я ещё жить хочу. Говори, что там у тебя, пока я добрая.
- Мне одеться надо. По моде. Не сможешь со мной как-нибудь съездить в Торговый центр?
- Этот вопрос хитрее, чем ты думаешь. Надо чтобы прикид понравился не мне, а ему. Усекла? А мода здесь вообще рядом не стояла! Надо, чтобы понравилось Серому, а не окружающим бабам. Серый любит или брючный костюм, или – с твоими ногами тебе это подойдёт - предельное мини. Ноги у тебя, конечно, как зубочистки, но он такие любит. Эпиляцию, надеюсь, сама догадаешься сделать. Подсказывать не надо, где, что и как?..
- Это больно?
- Что больно, я тебе попозже расскажу, не всё сразу. А эпиляцию потерпишь, не помрёшь. И не ходи в слиперах а ля домашние тапочки. Надевай высокие каблуки, чтобы рядом с ним коротышкой не казаться. А то будешь идти и Серому в пупок упираться…
- Я не люблю шпильки. Они неудобные.
- Ты, милочка, или свои тапки люби, или Серого, поняла? Сама выбери, что тебе дороже… Ну и причесон у тебя, конечно, полный отстой.
- Знаю. Я хотела другую причёску. Какую лучше?
- Посмотри на меня. Запомнила? Вот такую мастеру в салоне и нарисуешь. Пусть сделает что-нибудь асимметричное с удлинёнными прядями. И лоб закрой чёлкой, не гневи бога! Ужас какой – на тебя смотреть! Стрижка чтобы градуированная, с рваными прядями.
- Не слишком вычурно?
- Тебе надо самой себе понравиться или ему? Можешь ходить прилизанной как пятиклассница, как хочешь... Волосы у тебя неплохие, это я честно говорю. Что значит не красилась и не завивалась никогда. Угадала?
- Да.
- Из них можно сварганить приличную причёску. Всё понятно?
- Да.
- Филлеры в губы делала?
- Какие?
- Мать моя женщина! Ты издеваешься надо мной? Я про губы, которые вокруг рта. Которые между ног тебе бы и в голову не пришло силиконить.
- Я ничего с собой не делала.
- Впрочем, это естественно... Губы у тебя красивенькие... Эх, даёт бог тому, кто его не просит.
- Ника, мини я не люблю носить, а брючный костюм какого цвета лучше?
- Опять двадцать пять! Тебе сколько лет, подруга?
- Двадцать четыре. Скоро двадцать пять будет.
- Господи! Я к этому времени уже два аборта сделала и всю женскую Камасутру знала наизусть. А ты задаешь вопросы, как девочка-целочка. Значит – так! Говоришь своему ненаглядному: пойдём со мной в магаз, поможешь мне выбрать брючный костюм. Он тебе нужный фасон и цвет сам подскажет. И не вздумай платить за него.
- Почему? Мне легче заплатить. У Серёжи зарплата физрука, она небольшая.
- Что? У этого бедного физрука, когда он числился в топовых игроках России, девок было больше, чем точных бросков по кольцу. Он не только их всех перетрахал, но приобрёл под свои габариты гигантский джип и нехилую дачку. Ему теперь просто больше ничего не надо, всё уже есть. А уж на пару брючный костюмов да на брюлики тебе наскребёт по сусекам… Ногти делать не будешь, ты же – пианистка, это я понимаю. А могла бы вот такие, как у меня, шеллаковые ноготки себе заделать. Мужикам нравятся, когда их слегка царапают… Эх, дожила, дура, учу любовницу своего бывшего любовника, как его удержать. Сказать девчатам – засмеют!.. Как тебе секс с ним?
- Нормально.
- Что значит нормально? Мать моя женщина! Такое ощущение, что ты с ним в постели в ладушки играешь. У тебя сколько мужчин было до него?.. Молчишь? Понятно. Значит максимум два и те по случаю, пока не разобрались, с кем имеют дело. Так вот: в сборной России, по моему, конечно, субъективному мнению, лучшего трахера не было. Когда он меня трахал, я орала как сумасшедшая. А ты так спокойненько заявляешь – нормально, мол…
-  У меня сердце в этот момент замирает. Всегда боюсь, что остановится... И дышать не могу.
- Наконец-то произнесла что-то такое, за что тебя можно уважать… А с самого начала, что тебе в нём понравилось? Если не секрет, конечно. Мне жутко любопытно.
- Мне с ним не страшно. И потом он так пел, что….
- Пел? Что-то ты гонишь, подруга. Серый начинает петь после бутылки коньяка, не раньше. Да так, что все от него разбегаются и уши затыкают. Отчего он в машине твоей опьянел? От одного твоего присутствия?
- Не знаю.
- Да, странная ты девушка, это он тоже верно заметил. Не как все…


9.

Елена Евгеньевна, приезжая к нам по воскресеньям на роскошной «семёрке-бэхе», в моём присутствии обращалась к дочке только на итальянском. Алёна, разумеется, отвечала на русском, виновато посматривая в мою сторону. А я сдерживал желание оторвать будущей тёще голову и кинуть её в мусорную корзину. Гарантирую, что попал бы точно.

Обнимая Алёну, мать первым делом трагическим голосом восклицала:

- Mia cara ragazza. Come fai a vivere con un mostro?

Эту выпендрёжную фразу про монстра я понимал уже без перевода.

Потом рассеянным взором оглядывал комнату и словно случайно «натыкалась» на мою фигуру. Удивлённо поднимала брови и спрашивала:

- Сержио? Это вы? День добрый.
- И вам добрый день, Елена Евгеньевна.

Обращаясь ко мне, как и полагалось двести лет назад в аристократических семействах обращаться к слугам, Елена Евгеньевна снисходила до русского языка:

- Сержио, чай заваривали вы?
- Да. Вам он понравился?
- Спасибо. Одну чашку я выпила не без удовольствия… Я хотела спросить: вас не шокирует, что я общаюсь с Еленой на итальянском? Так скучаю по этому чудесному языку. А в Москве нет никого, кто бы так свободно владел им, как la mia ragazza.
- Не шокирует, Елена Евгеньевна.

*

- Ника, это ты? Здравствуй!
- Привет, подруга. Что стряслось?
- Вроде всё хорошо.
- Ясно. Если так говоришь, значит плохо. Начинаю логически мыслить. С кулинарией и шмотками я, что знала, тебе рассказала. По части музыки – не ко мне. Остаётся секс. А что с ним не так, если с тобой рядом Серый? И потом по этой теме я тебе только мастер-класс не продемонстрировала, а поведала всё, что сама знаю.
- Я не могу сделать то, о чём ты говорила. Неприятно. Как представлю, что…
- Чего там представлять, девочка моя? Раскрыла рот пошире, а сама на него таращишься. Все дела!
- Таращиться зачем?
- Мужики от этого тащатся. В общем, ты минет ему так и не сделала ни разу... Чего молчишь?
- Разве это обязательно? Нам и так хорошо.
- Тебе-то точно хорошо, даже не сомневаюсь. Я про него говорю... Эх, горе с тобой... Слушай сюда… Вот твоё пианино с клавишами. Представила?
- Да.
- А теперь представь вот что: я положила на эти клавиши по доске: одну справа, а другую слева.
- Зачем?
- Молчи и слушай. Итак с двух сторон у тебя клавиши закрыты досками, а тебе остались для игры посерёдке всего пять или десять клавиш. Ты на них сможешь что-нибудь сыграть?
- Какую-нибудь простенькую мелодию одним пальцем смогу.
- Умница, девочка, всё поняла. И долго тебе понравиться так играть?
- Я так играть вообще не буду.
- Вот! Золотые слова! А Серый долбит тебя уже третий месяц в эти пять клавиш! И ничего, молчит и терпит. Думаешь, ему не надоело одним пальцем «Чижика-Пыжика» играть?
- В какие пять клавиш?
- Мать моя женщина! В те, которые у тебя между ног. И все беленькие. А на пианино ещё и чёрные понатыканы. Сколько всего у него клавиш?
- Восемьдесят восемь.
- Ни хера себе! Не знала, что так много! Теперь представь: Серый – пианист, а ты – клавиши на всей клавиатуре. И у тебя их восемьдесят восемь, только почти все закрыты досками. Теперь-то поняла?
- Разве можно сравнивать человека с клавиатурой?
- Точнее, подруга, я пример тебе привести не могу, если выражаться интеллигентным языком. Но если ты сбросишь свои доски и предоставишь ему возможность играть на всех клавишах, можешь мне поверить, не только ему будет лучше, но и тебе.
- Ника, я же его люблю, обнимаю, целую. Ему очень нравится, что мне с ним хорошо… И ему тоже со мной хорошо. Ну, ты же понимаешь, о чём я…
- Уговорила. Добавим по бокам по две клавиши. Стало четырнадцать. Отнимаем от всех, остаётся ещё семьдесят четыре закрытых.
- А если я не смогу сбросить эти доски?
- Твоему роялю, когда ты играешь, все клавиши нужны – и белые и чёрные?
- Разумеется. Как же иначе?
- Вот и я тебе так могу ответить. Больше добавить нечего.
- И что же мне делать?
- Господи, опять заплакала, что ли? Горе с тобой… Ладно, слушай сюда. Был такой скрипач – Паганини. Слышала о нём?
- Конечно.
- Этот Паганини, я где-то прочитала, мог играть свои пьесы на одной струне. То ли они порвались, то ли специально так делал, не знаю. Но главное – он мог сыграть на одной струне так, что все были от этого в восторге. Поняла намёк или тебе прямым текстом изложить?
- Поняла. Мне рассказать об этом Серёже?
- А вот это уж решай сама. Такие советы давать тебе я не стану.
- Спасибо, Ника. Как-то так странно оказалось, что на эти темы мне и поговорить больше не с кем.
- Ты сама странная, Алёна. Тем, видимо, и привлекательна. И не торопись становиться такой, как все.
- А если он потерпит, а потом найдёт кого-нибудь?
- Серый не из тех, кто снимает незнакомых девочек в ресторане или на улице. А если сейчас кого и захочет найти, так только меня. Обещаю тебя сразу об этом известить.
- Нам втроём жить хорошо было бы.
- Ты что? Втроём в одной постели?
- Нет. Ну… как бы по очереди… Я не знаю…
- А ты знаешь, я на такое, пожалуй, и согласилась бы. А вот он – нет. Бывают такие вредные мужики – кобель кобелём, а потом раз и полюбил! И сразу однолюб.


10.

Олег Иванович один не приезжал, не царское это дело. Его «Мерседес» загнали к во двор нашей дачи.

Привёз с собой бутылку не самого плохого коньяка, небольшой пакет санкционных деликатесов и майора, который, видимо, уже знал, что ему нужно делать.

- Сергей, майор на разведку сходит, не возражаешь?
- Без проблем. Только на втором этаже в левой комнате жена спит. Туда не заходите, пожалуйста.
- Так точно.

 Я достал сыр, оливки и лимон.

- Больше ничего не надо. И так – вон какое брюхо у меня. Ну, давай, за встречу.

Вскоре вернулся ушедший «на разведку» майор.

- Что там, Алексей? Много работы?
- Никак нет, товарищ генерал-лейтенант. Вся система уже установлена. Нет только бойлера. Необходимо установить электрический котёл, подсоединить к системе и проверить его работу.
- У нас такие есть?
- Так точно.
- Что тебе для этого нужно?
- Слесарь-эксплуатационник, инженер КИПА, сутки на установку и проверку. И ещё хозяина научить, как пользоваться котлом.
- Лады. Спасибо. Подыши полчаса свежим воздухом, я скоро.
- Есть, товарищ генерал-лейтенант, - ответил майор и вышел.
- Чётко армия у вас работает, Олег Иванович.
- Как сказать, Сергей, как сказать. Где чётко, а где и… Ну, давай за Алёнку и моего будущего внука.
- Олег Иванович, у меня деньги есть. Бойлер этот я и сам могу купить. Вы бы только помогли установить.
- Каждый должен занимать своим делом. Я пока могу помогаю, а что завтра будет – бог весть…

По лестнице спустилась Алёна.

- Дядя Олег! Как здорово, что вы приехали! А почему меня не разбудили? И почему только один сыр? Серёжа, у нас холодильник битком забит. Ты почему…
- Вот! Видишь, Сергей, как нас женщины под каблук загоняют? И оглянуться не успеешь, а уже там!
- Вы неправду говорите, дядя Олег!
- Не обижайся, племяшка. Твоё дело мне внука родить, а наше – вам тепло в доме обеспечить.
- Ура! А когда тепло дадут?
- Когда дадут, спрашиваешь? Сейчас прикинем. Та-а-ак. Среда, четверг, пятница. В пятницу вечером все твои радиаторы будут горячими.
- Ой! Дайте я вас расцелую.
- Алёнка, мне бы ещё немного с Сергеем пошептаться. Ты уж извини.
- Говорите, сколько вам угодно. Я выйду, по террасе погуляю.
- Оденься потеплее.

Когда она вышла, Олег Иванович вновь стал серьёзным.

- Вопрос. Оружие какое в доме есть?
- Я пацифист, Олег Иванович.
- Зря. Стрелял?
- На военных сборах в институте. Больше – нет. Шумная это вещь пистолеты и пулемёты. Если уж оружие покупать, то я взял бы арбалет. С детских лет о нём мечтал.
- Арбалет? Интересная мысль. Мой совет – купи. Я тебе ещё кое-что подкину.
- Вас смущает, что вокруг лес? Но при въезде охрана, даже такси сюда не пропускают.
- Вот своих в первую очередь и надо опасаться, потому что вы им уже заранее доверяете. Ты, небось, не знаешь, что Иосиф Виссарионович любил повторять: «“Здоровое недоверие – хорошая основа для совместной работы”… Но оружие, пожалуй, не самое главное. Алёнка у тебя целыми днями здесь одна, да ещё со своей музыкой. Гром грянет – она и не услышит. Камеры наблюдения нужны. И с выходом изображений на твой смартфон. Это сложнее бойлера, но реально и главное нужно сделать, понял?
- Согласен. Это действительно совсем не лишнее.
- Согласен – уже хорошо. Это я вам тоже сделаю. Сам, может и не приеду, но нужных людей пришлю. Тебе накануне позвоню, день согласуем. Ты должен быть здесь, разумеется.
- Олег Иванович, у меня же есть деньги…
- Вот и хорошо, что есть. И не трать их пока. Времена, Сергей, мутные. Сегодня я здесь, а где буду завтра...
- Что-то вы себе заживо хороните.
- Не обращай внимания. Самое главное – вот что. Мне бог детей не дал, грешил, видимо, много. Без меня ты один в нашей семье мужик остаёшься. Я имею ввиду Алёну, свою мать, свою жену и сестру Елену, хоть она бабец противная, с гонором и тебе не нравится…


11.

Когда подъехал к даче, сразу бросилось в глаза, что свет нигде не горел. Когда Алёна оставалась одна, она зажигала все лампы на двух этажах, так ей было спокойнее.

«Вольво» скучал под навесом. Значит – дома, пешком уйти не могла.

Зашёл в зал – темно и пусто. Решил её не звать, если спит, то пусть отдыхает, насочинялась, небось, за день. Только направился к лестнице на второй этаж, как за спиной раздалось жалобное:

- Серёженька, подойди ко мне.

Алёна сидела в полумраке в углу большого дивана. Я даже не сразу разглядел сжавшуюся в комок фигуру.

- Что случилось, солнышко?
- Я боюсь.
- Давай включим свет…
- Не надо. Просто подойди ко мне.

Привычным жестом протянула мне руки и я, как самую большую драгоценность, обхватил её ладони своими.

- Вот так мне лучше. Когда я в машине или когда мои руки в твоих, я ничего не боюсь.
- Почему свет не зажгла?
- Смелость в себе развиваю… Серёжа, сейчас нам надо или заплакать, или твой любимый «Турецкий марш» запеть.
- Давай лучше споём в два голоса. А по какому поводу такие полярные реакции?
- У меня, наверное, беременность.
- Что значит «наверное»? Есть тесты на беременность, есть женские консультации. Сходи, всё уточнят, будут за тобой наблюдать.
- Ты не представляешь, как там противно. Я туда не пойду. Если начнёт живот расти, значит – точно беременная. Ты как к этому относишься?
- Я-то нормально. Рожать тебе, а не мне. Не испугаешься?
- Когда ты рядом, я ничего не боюсь. Ты разве этого не заметил? Я другого боюсь.
- Чего?
- Чтобы ты в это время другую не полюбил. Беременные страшные. С ужасным животом… И ребёнок будет плакать по ночам.
- Я думаю, что мы с тобой эти обычные для семейной жизни события переживём. Кстати, в институтские годы я бывал в женской консультации. Все женщины там чувствовали себя вполне нормально и ничего не боялись. Хотя забыл, ты же у меня не женщина.
- А кто?
- «Трепетная лань».
- Не смейся, пожалуйста. Там же надо раздеваться, Серёжа! А это ужасное кресло?! Мне легче на электрический стул сесть. Да ещё гинеколог окажется мужчина…
- Алёнушка, пусть это окажется твоим самым большим несчастьем в жизни.
- Тебе легко говорить.
- Ты хочешь, чтобы у нас родился нормальный и здоровый ребёнок?
- А какой он ещё может быть? Ты о чём говоришь?
- Вот поэтому и надо, чтобы тебя весь период беременности наблюдали акушер-гинекологи.

Она прислонилась ко мне и затихла. Потом спросила:

- Ты наверное кушать хочешь?
- Да уж теперь не до еды. Через девять месяцев и поедим.
- Через семь с половиной. Тебе не долго терпеть осталось.

По её голосу понял, что она уже улыбается.

- Я всё приготовила. Сам поужинаешь?
- Нет. Только с тобой.
- Я не хочу.
- Ты не хочешь, а он хочет.
- Кто?
- Мой сын.

Алёна освободила руки, обняла меня за шею и прошептала:

- А ты будешь продолжать ласкать меня?
- Разумеется.
- А ему от этого хуже не будет?
- Алён, ты хоть из любопытства посмотри в Википедии анатомию женских органов, поинтересуйся, что там у тебя и где находится.
- Даже не говори мне об этом. Смотреть противно. И больше смотреть не собираюсь… Знаешь, я ещё чего боюсь?
- Перечисляй.
- Перечислять нечего. Только одного. Я беременной буду страшной, а тебе нравятся стройные женщины. А у меня наверняка начнутся какие-нибудь токсикозы и всякие другие болячки. И вообще...
- Думаешь, что я сразу рвану по бабам? Ты мне не веришь?
- Тебе я верю, Серёжа. Я им не верю, другим женщинам. И Веронике...
- То сама хвалила её, а теперь не веришь. Выброси эти мысли из головы. Знаешь, когда у нас с тобой начнутся конфликты?
- Когда? И почему?
- Когда ты захочешь, чтобы сын стал пианистом, так как у него будут длинные пальцы, а я захочу, чтобы он стал баскетболистом, так как у него будет высокий рост.
- Мы не будем с тобой ссориться. Договоримся так. Если девочка родится, то я буду учить её играть. Если мальчик, то… Ничего не поделаешь. Пусть в мяч играет. Если сам, конечно, захочет.
- Это само собой разумеется в обоих случаях. Сейчас идём ужинать, а потом ты мне сыграешь то, что сочинила новенького.
- Там показывать рано. Ещё работать и работать.
- Как можно придумать новую мелодию, не понимаю?
- Я её не придумываю, Серёжа. Она у меня здесь звучит, - Алёна показала на голову. - Её только нужно правильно записать. И всё. Очень просто.
- Действительно «просто».
- У тебя, наверное, тоже в голове звучат команды, которые ты отдаёшь во время тренировок. У каждого своё.
- Согласен, что у каждого своё. Знала бы только ты, что у меня звучит в голове.
- Что?
- Те неприличные слова, которые ты мне шепчешь в постели.
- Фу! Как тебе не стыдно говорить об этом? Замолчи сейчас же!


12.

Алёна сыграла мне своё очередное сочинение.

- Слушаю тебя.
- Как всегда буду говорить понятными для меня терминами и образами. Ты к ним уже привыкла и поймёшь меня. Итак: что я чувствовал, когда слушал? Я прекрасно провёл виртуозный дриблинг, не потерял мяч, вбежал в зону двухочковых бросков, которая совсем рядом с корзиной. Взял мяч двумя руками и уже уверен, что положу его в корзину и заработаю два очка. В развороте подпрыгиваю, поднимаю руки и… вижу, что на щите нет кольца. То есть бросать мяч некуда. Такое иногда снится в кошмарном сне, когда у самого игра накануне не ладилась. Очень неприятное ощущение, состоящее из растерянности, беспокойства и тревоги… И ещё: концовка у тебя пронизана чувством безысходности. Вот как-то так…
- Всё правильно понял, Серёженька. За одну минуту описал всё то, что Костик заумными словами описывал бы минут двадцать. А ещё говоришь, что тебе медведь на ухо наступил. Ты у меня лучший музыкальный критик! Я хочу назвать свой опус «Калейдоскоп чувств». Каждая пьеса должна выражать определённый оттенок нашего мировосприятия. Меня знаешь, что сбивает? Эта последняя пьеса, больше других, ты это заметил? Она выбивается из тех временных рамок, которые я себе поставила. Плохо… И одновременно хорошо, потому что она перерастает – я уже слышу её продолжение - в первую часть симфонии.
- Ты хочешь заткнуть за пояс моего любимого Моцарта? Это, конечно, круто, Алёнка. А ты потянешь?
- Мне тоже не по себе. Это как заставить пловца, который привык плавать от одного края бассейна к другому, привести на пляж в Римини и сказать: плыви через Адриатику в Хорватию… Страшно.
- Но ты же не одна будешь плыть.
- А с кем?
- Со мной.

*

Вот так мы и жили – долго и счастливо. Вернее – не очень долго, потому что вскоре начались наши несчастья.

Сначала они посыпались со стороны моей семьи. Перед своим шестидесятилетием скончался от инсульта мой отец. Длительная гипертония и принципиальное нежелание принимать «химию» сделали эту трагедию предсказуемой.

Закончивший весьма неплохо одиннадцатый класс брат неожиданно заявил, что он пацифист и в армии служить не станет. Хуже того, Денис не захотел поступать и в институт. От призыва уклонялся как партизан от фашистов и стал волонтёром каких-то организаций. То искал со всеми пропавшую девочку, то ходил по электричкам с ящиком на груди и собирал у пассажиров деньги на лечение уже другого ребёнка. Его нравственные подвиги, которые компенсировали импотентность государственных органов, вызывала у меня тревогу, но я решил пока ничего не предпринимать и понаблюдать, что будет дальше.

Несчастья в семье Алёны были не менее трагичны, но вызвали больший шум и резонанс в прессе. На Олега Ивановича завели уголовное дело в связи со злоупотреблением служебным положением и нецелевым расходованием денежных средств. Он находился под домашним арестом с позорным браслетом электронного слежения на ноге. Чем мог закончиться суд над ним и какой мог быть приговор, я не представлял, но, видимо, вполне реалистично его прогнозировал сам генерал. Через неделю в ходе следствия он застрелился в своей квартире.

Алёна тяжело переживала это событие и даже перестала играть. Я её пытался успокаивать, многократно повторяя, что её плач идёт во вред ребёнку.

На арест брата последовала вполне предсказуема реакция Елены Евгеньевны, которой впервые за всё время нашего с ней общения я посочувствовал. Но вместо ожидаемых мною истерик она впала в глубокую апатичную депрессию, которая чередовалась с периодическими нарушениями сознания и двигательным возбуждением. В эти, слава богу не очень продолжительные периоды, она меланхолично ходила по своей многокомнатной квартире и методично разбивала то хрустальные рюмки и бокалы, то все разновидности импортных сервизов. Нетронутым и неповреждённым оставался только «Стейнвей». Я уговорил её мать, которая держалась не в пример лучше, и Алёну вызвать на дом психиатра. Его рекомендация оказалась более радикальной: немедленная госпитализация в психиатрический стационар. Нашли платное «Отделение неврозов», где Елена Евгеньевна большую часть времени спала, меньшую – сидела на веранде с потухшими и безразличными глазами. Но вряд ли уход за ней становился лучше от того, что она упрямо разговаривала с персоналом на итальянском. До русского языка снисходила только при беседе с доктором.

Алёна вернулась в городскую квартиру, чтобы не оставлять там одну бабушку. Мне пришлось «законсервировать» дачу и тоже поселиться с ними. Часто приходила супруга Олега Ивановича, которая оказалась к моему удивлению «железной женщиной». Слёз на её глазах я не видел ни разу. Она садилась в кресло и часа два или три молча смотрела в окно. Потом целовала Алёну и Варвару Павловну, шептала им что-то успокаивающее и уходила.

Видимо, в связи с этими обстоятельствами роды у Алёны оказались преждевременными, но родившаяся девочка, что больше всего беспокоило нас, оказалась вполне здоровенькой. Однако из роддома их выписали только через месяц. А я был даже рад такому обстоятельству, так как там Алёна в течение дня видела не скорбные лица, а улыбающихся женщин. И дочка всегда была при ней. Результат не замедлил сказаться, когда она уже через неделю попросила принести ей чистую нотную тетрадь.

- Зачем? Ты на чём в роддоме будешь играть?

Она показала пальцем на свою голову:

- Все инструменты у меня там. А ты проводи больше времени с бабушкой и навещай почаще маму. Они обе так сильно изменились, что мне даже страшно.
- Это нормальная реакция на горе, Алёнушка. Но для меня главное, чтобы у тебя и дочки всё было хорошо.
- Ты нас с Настенькой любишь?
- Больше, чем раньше.
- Странно.
- Что?
- Судя по голосу, ты сказал правду. Я же сейчас плохо выгляжу и совсем некрасивая. Да ещё в таком халате.
- Неужели ты думаешь, что я полюбил тебя за красоту?
- Знаю, милый. И я люблю тебя. И тоже ещё больше. Также сильно, как и нашу дочку.

После выписки Алёны и Настеньки приходящая в их семью женщина за дополнительную плату согласилась не только продолжать варить обеды, но и помогать Алёне в присмотре за ребёнком.

Однажды, месяца через два после описываемых событий, ко мне во дворе Спортивного комплекса подошёл некий мужчина, которого я не сразу узнал. Вместо кителя с погонами подполковника на нём была чёрная кожаная куртка, а вместо форменной фуражки – вязаная спортивная шапка.

- Здравствуйте, Сергей Владимирович. Можно поговорить с вами в машине?

Он передал мне коробку из-под обуви, которая крест-накрест была обмотана толстым слоем скотча.

- В своё время Олег Иванович просил предупредить, чтобы вы вскрывали её без свидетелей. Честь имею.

И он вышел из моего внедорожника.

Тяжесть коробки невольно заставила меня сначала рвануть на дачу. Там в одиночестве я распаковал обувную коробку. Пистолет Макарова и небольшие коробки с патронами – с одной стороны, плотные пачки по пятьсот евро – с другой. Сверху на листе из блокнота не очень твёрдой рукой написано:

«Сергей, больше не увидимся. Ты должен помнить наш разговор о том, что можешь остаться единственным мужчиной в семье. Здесь то, что в самом крайнем случае может тебе пригодится. У тебя одного спокойная и хладнокровная голова. Уверен, что моя «посылка» не нанесёт вреда ни тебе самому, ни моей семье. Так что распорядись ею аккуратно и с большой осторожностью.

Обнимаю тебя. Живи долго и береги наших женщин».


13.

Вероника писала нам всё реже, ограничиваясь формальными поздравлениями с какой-нибудь праздничной датой. И вдруг мы получили от неё большое письмо.

«Алёна и Сергей! У меня к вам огромнейшая просьба. Необычная и даже дикая, так что я приму любой ваш ответ.

Я сообщала вам, что у меня родился мальчик. Он крепенький и здоровый. Сегодня ему ровно шесть месяцев. Кто его отец, не имеет значения. Могу только гарантировать, что он не алкаш и не нарик. Сергей подтвердит, что я никогда с такими не связывалась.

А у меня появилась реальная возможность уехать на ПМЖ в Швецию. Но только без ребёнка. Подробности не важны или расскажу позже. Родных у меня нет, отдавать сыночка в приют я не хочу. Вы можете взять его к себе? Усыновить. Сейчас у меня с деньгами напряг, но уверена, что скоро их будет много. Я вам тогда смогу высылать любую сумму на его воспитание, какую скажете. Когда буду приезжать в Россию, если вы не возражаете, буду его навещать.

Что вы мне ответите?

Ника.»

- Это твой ребёнок, Сергей?
- Не знаю, Алёна, честное слово. Вероника последнее время редко писала. И она родила его гораздо позже.
- Да. Только я Настёнку родила как раз на два месяца раньше… Если он твой, то и думать нечего. Мы его возьмём, чтобы он рос у нас. Если не твой, тогда решай сам… Доплатим нянечке, она будет только рада, справится и с двумя.
- Думаю, что этот вопрос надо решать не перепиской, а при встрече. Нужно встретиться с ней, посмотреть на мальца и поговорить.

*

- Давай я за руль сяду.
- Не дам. Я соскучилась по своему «Вольвончику». А назад ты поведёшь, потому что у меня руки будут заняты.
- Чем?
- Не чем, а кем. Нашим сыночком. Будет у нас дочь и сын. Она будет играть на скрипке, а он аккомпанировать ей на фоно. Здорово, правда?
- Почему он обязательно должен играть на пианино?
- Я уверена, что у него будут длинные пальцы. А девочке - лучше скрипка. Уж я-то знаю, как тяжело играть на фоно.

Вероника расцеловалась с Алёной, меня равнодушно чмокнула в щёку.

- Алёнка, ты словно и не рожала. Вы дочку, случаем, не в магазине купили?
- Если бы! Даже не напоминай мне об этом. Это был такой ужас! Я ходила беременной, представляешь!?
- А я легко перенесла. До последних месяцев никто и не замечал.
- Ты, Ника, сильная, а я всегда была паникёршей... Кстати, стала ещё красивее. Расцвела как китайская роза. Она красная и ты в красном смотришься великолепно.
- И ты стала ещё лучше, Алёна. Обалдеть какая у тебя мини-юбка! 
- Всему своё время.

Они ещё раз обнялись и Ника бросила на меня взгляд. Какой? Я так и не понял, но потом почему-то долго вспоминал его…

Вероника отвела Алёну в сторону:

- Вдруг больше не увидимся, а меня любопытство душит. Ты ему минет так и не делаешь?
- Несколько раз сделала. Он сказал «супер», но соврал и увидел, что мне самой это не нравится. Мы и перестали. И потом у него такой… Больше моего рта. Мне что надо было задохнуться?
- Господи, действительно – даёт бог тому, кто его не просит… Значит с сексом у тебя всё в порядке?
- Благодаря тебе. Помнишь, рассказывала, как Паганини играл на одной струне?
- Что-то такое говорила. И что?
- Вот я и подумала, чем я хуже Паганини? Освоила кое-какие хитрости. Тебе спасибо.
- Ох, Алёнка, а ты девка не промах. Но своё счастье заслужила… Не боишься, что у тебя двое детей будет?
- А чего бояться? Муж говорит, бояться надо только одного – чтобы тебя не разлюбили. Он меня любит. Всё остальное – мелочи. Я теперь ничего не боюсь.
- Счастливая ты…

Для меня все маленькие детишки на одно лицо. Что там можно разглядеть? Вырастит, тогда видно будет. Алёна же взяла мальчонку на руки, что-то пошептала ему, погладила лобик и вынесла вердикт:

- Красавчик! Серёжа, он наш сынок будет. Ты согласен? Иди, посмотри, какая прелесть. Под пару нашей Настеньке.

Я молча кивнул головой. А Ника, бросив в мою сторону ненавистный взгляд, заплакала…

*

На даче в тёплый день я любил вытащить во двор кресло-качалку и детский манеж, в который перетаскивал, взяв подмышки, детей. А потом сидеть и наблюдать за ними. К моему счастью они всё-таки заметно отличались друг от друга не только внешне. Настёна чаще сидела в углу и завороженно наблюдала за Вовкой. Последний сгребал к себе все игрушки и начинал колотить одной по другой по совершенно непонятной для меня причине. Если какая-то игрушка ему не нравилась, он ловко перекидывал её через край манежа на траву.

- Какое там пианино? - думал я. – Будет баскетболистом…


14.

Алёна попросила знакомых педагогов консерватории, чтобы они прослушали её «Калейдоскоп чувств». Я, разумеется, поехал с ней.

Не самое лучшее время для выступлений после всех прошедших событий, но жизнь продолжалась и - слава богу...

К счастью для Алёны, вместо зала и сцены, которые мы ожидали увидеть, нас провели в небольшую комнату, где стояли два рояля и несколько рядов обычных кресел.

- Хорошо, что помещение маленькое. Серёжа, сядь посередине, чтобы у меня чувство пустоты не возникало. Я пока с роялем познакомлюсь.

Минут через десять в класс вошла женщина и двое мужчин. Удивлённо посмотрели на меня, но в ответ на моё «привставание» вежливо качнули головами.

Сели в первом ряду.

Алёна подошла к ним и стала что-то говорить. Чёрт бы всё побрал! Надо было сесть поближе. Но если я встану и начну раздвигать эти ряды стульев… Лучше сидеть тихо. Главное не мешать Алёне и не смущать её. Она и так наверняка сильно волнуется.

Услышал громкий голос женщины:

- Елена Александровна одна из самых талантливых наших выпускниц. Уверена, мы не потеряем время зря. Давайте всё-таки сначала прослушаем её, а потом выскажем своё мнение. Кстати, никто не помешает нам прервать её выступление.

Пьесы из «Калейдоскопа чувств» Алёны я, разумеется, слышал неоднократно. Закончив одну, Алёна несколько секунд сидела неподвижно, положив руки на колени, потом начинала следующую пьесу.

После третьей один из судей громко произнёс:

- Елена Александровна, у нас просьба. После каждой части дайте нам две-три минуты для обмена мнениями, а потом переходите к следующей.
- Да, конечно. Простите, я об этом не подумала, - пролепетала моя гениальная жёнушка.

Следующий час прошёл в полном молчании при звуках одного рояля. За это время можно было бы сыграть баскетбольный матч с любым соперником.

Алёна закончила игру и некоторое время сидела, продолжая смотреть на клавиатуру. Потом повернулась к судьям и встала.

- Присядьте, пожалуйста, Елена Александровна. Сейчас мы вам выскажем своё мнение.

И снова зашептались.

Первой заговорила женщина, которая её представляла:

- Елена, можно я буду называть тебя так, как раньше? У нас два разных мнения. Сначала я скажу, что думаем мы с Марком Евгеньевичем, как руководители своих классов. А потом ты услышишь особое мнение Станислава Яковлевича. Я вкратце, но по существу. Исполнение у тебя как всегда безукоризненное… Станислав Яковлевич, мы её раньше звали «Шопеном в юбке»… Но к делу. Первая, вторая и восьмая пьесы у тебя слабые. Сырые. Я готова помочь тебе разобрать их более подробно, замечания не то чтобы серьёзные, но, учитывая, какую высокую планку ты себе установила, в композициях нельзя оставлять ни малейшей слабины. Остальные – выше всяких похвал. Очень неожиданно для нас. Мы тебя воспринимали как виртуозное пианистку, а ты вон на что замахнулась… А теперь послушай Станислава Яковлевича.
- Елена Александровна, мнение моё такое. У вас два варианта. Первый - доработать и исправить отмеченные недостатки. И вы можете гордиться своим первым опусом. Второй - объединить четвёртую и пятую пьесы, связав из воедино. Затем объединить одним лейтмотивом шестую, седьмую и две последних. Именно с шестой, чувствую вы их в такой хронологической последовательности и сочиняли, у вас появляется новое звучание и я бы даже сказал свой стиль. И тогда у вас могло бы получиться то, что мы все с уважением называем…

Он замолчал. Алёнка неуверенным голосом продолжила за него:

- Симфонией?
- Вряд ли. Но концерт для фортепиано с оркестром - наверняка. Если, конечно, вы осилите инструментовку.
- Станислав Яковлевич, - вмешалась женщина, - можно было бы поступить и таким образом…

Дальше минут двадцать они что-то обсуждали, а Алёнка с горящими от счастья глазами смотрела то на одного, то на другого. Я сначала почувствовал себя лишним, а потом представил, что будет, если жена действительно примется сочинять симфонию. Она не Моцарт, за две недели её не напишет. А это значит... Даже страшно себе представить…

Кстати, ту саму шестую пьесу, с которой у неё появилось «новое звучание», Алёна написала в роддоме, не имея в своём распоряжении ни одного музыкального инструмента.

*

- Серёженька, ты справишься без меня? Тебе фактически придётся жить на два дома. Может ты от одной своей группы спортсменов откажешься? И от консультаций. Деньги у нас есть, зачем надрываться? Я хочу, чтобы ты больше времени проводил с детьми, потому что я их теперь буду видеть реже.
- Без тебя, конечно, будет сложнее. Но я найду какую-нибудь помощницу лет восемнадцати, рыжую и с зелёными глазами. И чтобы была похожа на Монику Беллуччи. Тогда справлюсь.
- Не говори так. Я всегда этого боялась. – Алёна иногда отказывалась понимать мои шутки. - Мы с тобой ни на один день не будем расставаться. Во-первых, я на даче без тебя умру от голода. Во-вторых, хочу, чтобы мы спали вместе. Я почему к тебе всегда так тесно прижимаюсь по ночам? Только рядом с тобой у меня в голове перестаёт звучать музыка. А с ней я не могу заснуть. Когда ты уезжал на соревнования со своей командой, я могла спать только на снотворных таблетках.
- Значит я у тебя вроде тех станций, которыми в советское время глушили «Голос Америки»?
- Конечно нет, милый. Я об этом раньше не говорила, чтобы ты меня в психушку не отправил… Ты у меня ещё и вместо снотворного. А про это я тебе говорила. И заметила, чем сильнее, не грубее, а сильнее – разницу чувствуешь? – твои ласки, тем крепче я потом сплю.
- Намёк понят.
- Вместо поисков рыжей красотки давай попросим помощи у твоей мамы. Она могла бы даже переехать к нам на время. В шести комнатах все разместятся. И ещё, совсем забыла тебе сказать. Недавно приходил твой Денис. Он сказал, что с удовольствием будет помогать нам. Я отказалась, потому что вроде мы справлялись. А теперь попросим его. Опять же – у нас на глазах будет, ты же всё боялся, что он начнёт наркоманить. Я ему могу сама позвонить, он мне оставил свой секретный номер телефона, который больше никто не знает.
- Он чудной и странный, Алёна. Я даже не знаю, можно ли ему доверить деньги.
- Он не странный и не чудной, он просто другой. Он предложил свою помощь. Давай попробуем прибегнуть к ней. И потом – разве я сама не странная? Мне кажется ты полюбил меня именно за это… В общем, бабушка и твоя мама занимались бы хозяйством, нянечка ухаживала бы за детьми. Ты с ними чтобы обязательно играл и чтобы они тебя видели, как можно больше. А Денис мог бы приносить продукты и выполнять все дела вне дома. Тогда вечерами ты бы всегда мог приезжать ко мне.
- У тебя стратегическое мышление, Алёна. Почти мужское. Все обязанности расписала как по нотам. А говорила, что плохо знаешь оркестровку. Или инструментовку, как правильно?
- Это одно и тоже… Партию для рояля я смогу дописать. Она у меня сама в голове возникнет. А создать партитуру даже для семи или девяти инструментов… Не знаю… Мы, конечно, пробовали на занятиях, но это никогда меня раньше не интересовало. В этом деле Костик большой мастер. Поможет мне.
- Может мне тогда на дачу и не приезжать?
- Серёжа, я серьёзно всё это говорю. Неужели я тебе давала когда-нибудь повод для ревности? Зачем так говоришь?
- Извини, Алёнка, я так просто, приколоться, пошутить. А то ты такая деловая и серьёзная, что даже жутко становится.
- Как там мама?
- Хорошего мало и плохого ничего нет. Лечащий врач считает, что она во многом агравирует или даже симулирует. То есть намеренно выглядит хуже, чем есть на самом деле. Она так и продолжает со всеми разговаривать только на итальянском. Разумеется, её никто не понимает. Как психиатр может лечить человека, если он не понимает, что говорит пациент? Это уже ближе к ветеринарии. К счастью её и лечить особо не приходится. Ест достаточно, сон нормальный.
- Мама не хочет возвращаться в реальную жизнь и таким образом отрезает себя от окружающих. Это я виновата, что она там так долго мучается. Потому и говорит на итальянском. Она так зовёт меня. Завтра утром съезжу к ней. Сразу всё и прояснится.


15.

Мне оставалось только удивляться, как незаметно для меня пугливая и внешне такая беспомощная девушка превратилась в уверенную в своих силах женщину. Не растеряв ни капли своего таланта, Алёна принимала без лишних слов и причитаний важные жизненные решения. Например, в случае с сыном Вероники. Вернее – с сыном моим и Вероники. Быстрее меня всё поняла и сообразила. И никаких попрёков!

А какова творческая воля! Мать в психиатрической больнице, дядя, который заменял ей отца, покончил жизнь самоубийством. Двое малышей, из которых один – ей чужой. А она взялась сочинять симфонию!

Разумеется, родные и наличие финансов помогают решать некоторые проблемы. Но я был уверен, будь она совершенна одна с двумя детьми и без излишка денег, Алёна всё равно взялась бы за эту симфонию. Не говоря уже о том, что любая другая на её месте могла бы замкнуться в себе, «уйти в детей» и не думать ни о каком творчестве.

На следующий день Алёна вернулась из больницы вместе с Еленой Евгеньевной.

То ли от пережитого несчастья, то ли от пребывания в «Отделении неврозов», но тёща стала совсем другим человеком. Она стала необычно обычным человеком, и первая её фраза сразила меня наповал:

- Здравствуйте, Серёжа. Я благодарна вам, что навещали меня и терпеливо выслушивали мой бред. Без вас я бы там совсем с ума сошла.
- Рад, что хоть чем-то помог вам, Елена Евгеньевна.

Удивление у меня было, конечно, радостное, но одну её часто повторяемую в больнице фразу я запомнил на слух: «Gli hai rovinato la vita di mia figlia».

Когда повторил её примерное произношение Алёне, она ответила:

- Не бери в голову. Ничего особенного. Как всегда, всем недовольна.
- А поконкретнее.
- Якобы ты испортил мне жизнь.

Затем сразу Елена Евгеньевна пошла «смотреть детей».

- Эта прелесть вся в тебя, моя девочка. Ну, и мальчик… ничего. Явно постарше будет. Крупный вырастет мальчуган. Имя только у него какое-то – Вовик. Вам не кажется, что его можно было назвать не так примитивно? Например, Владислав или Константин?
- Он – Вовчик, Володя, Владимир. Нормально звучит, - заступилась за сына Алёна.
- Мы его Вовиком и не зовём, - включились мои отцовские чувства.

Я никому не позволю плохо отзываться о своих детях. Добавил, зная, что вызову ещё большее раздражение тёщи:

- Кстати, дочка у нас – «Скрипка», а сынок – «Баскетболист». Я их так зову.
- Это что ещё за клички такие? Вы уж, пожалуйста, при мне…

Посмотрела на меня и, словно вспомнив что-то, неожиданно осеклась. Помолчала, а потом спросила у Алёны:

- Ты помнишь, как я тебя называла?
- Конечно, мамуля. Если перевести на русский, что-то вроде «пианистка хр;нова».
- На итальянском это звучало не так грубо…

К не меньшему моему удивлению Елена Евгеньевна вдруг легко сблизилась с моей матерью, отношения с которой у неё раньше носили в основном «дипломатический характер». Моя мама уже собиралась возвращаться в свою квартиру.

- Прошу вас, не уезжайте, Ольга Михайловна. Не оставляйте меня одну.
- Почему одну? У вас здесь ваша мама, дочка, Сергей, нянечка. Денис часто появляется.
- Дочка будет целыми днями пропадать на даче. Мама что-то совсем плохая. Сергей будет или на работе, или с Алёной. А нянечка – кто она мне? Так, прислуга. Поживите, пожалуйста, ещё немного, пока я не привыкну к нормальной жизни.

Мама согласилась. И я в очередной раз подумал, как жизнь со временем меняет людей.

Во время очередного «выгула» детей во дворе дачи, ко мне подошла Алёна:

- Серёжа, ты бы не выпивал при них.
- Это пиво, Алёна. И они ничего ещё не понимают.
- Ты уверен, что не понимают? Обоняние у них наверняка не хуже нашего… Я смотрю, тебе становится скучно.
- Типа того. Ты всё время за пианино. А их ждать ещё лет пять, пока в настоящих людей превратятся, чтобы с ними можно было разговаривать.
- Думаю, ждать придётся гораздо меньше… А ты не хотел бы написать книгу?
- Книгу? Какую? О ком?
- О нас с тобой. Обо всех. Начни с органного хит-парада, на котором мы с тобой встретились. Останется память не хуже, чем от фотографий. Всё лучше, чем пиво пить…
- Я никогда ничего не писал.
- А ты попробуй. Память у тебя хорошая. Опиши взгляд на нашу с тобой жизнь с мужской стороны. И мне будет интересно почитать, какой ты меня представлял.
- Говорят, что когда люди что-то вспоминают, то их воспоминания часто далеки от правды.
- От правды, может, и далеки, зато к твоему восприятию будут близки. Как получится, так и напиши. Вот и занятие у тебя будет в свободное время.
- А как назвать?
- Ну, если трудность только за этим, то предлагаю такое: «Хорошо темперированная жизнь».
- Не годится. Жизнь у нас не всегда протекала так, как хотелось бы.
- Тогда придумывай сам.
- Уже придумал.
- Какое?
- Не скажу. Авторский тайна. Ты же не любишь играть мне незаконченные произведения. Рукопись покажу, когда она будет готова. Идея мне понравилась. Раньше могла бы мне её подсказать…
- Не бурчи, милый. Только за детьми продолжай наблюдать. Особенно за своим баскетболистом. Я видела, как он несколько раз бил Настеньку игрушкой по голове. Она, бедненькая, молчит и не сопротивляется, только смотрит на него.
- Всё будет под моим контролем. Посиди здесь, я только схожу за ноутбуком.

В голове уже завертелись первые мысли.

Вернулся, сел в своё кресло, открыл ноутбук.

Название готово. Теперь главное – написать первые предложения. Дальше, как в игре, всё будет развиваться само собой. Начну с самого простого:

Название:

«Хорошо темперированная» Алёна.

Дальше пойдёт такой текст:

«Московский международный Дом музыки на Садовом кольце. Его я до конца жизни буду вспоминать с любовью, так как впервые встретил там Алёну. Подъехав к красивому зданию, в котором никогда раньше не бывал, я почувствовал: что-то должно в нём произойти. Свой внедорожник я легко припарковал на Космодамианской набережной…»

***
Июнь 2018