Присказки Семи Озёр. Присказка вторая

Присказка вторая. У вас — товар, у нас — купец

Посудачить в Озёрках, селе, что у самого большого из семи озёр притулилось, всегда любили. И когда коров утром в стадо гнали, и когда после заутрени шли, а уж когда на самый сенокос дожди зарядили — сам Бог велел. Вот и собрались у колодца с журавлём жительницы Озёрок языками почесать: про то да про сё, про пятое да про десятое. А больше всего про то, как Гордей-охотник во дворе своём дом новый ставит.

Судили, рядили, решили: Ванятку, сына единственного, Гордей женить собрался.
— Да куда ж ещё строиться, у них и старый домище — не мал, — фыркнула одна из молодух. — Разместились бы.
— Если бы да кабы, то во рту росли б грибы, — осадила её товарка. — Пораскинь умишком, разве молодая жена с Гордеевыми матушкой да тёщей в одном дому уживётся?
— Ну да, ну да, — закивала молодуха. — Ежели б сам Гордей жену привёл, давно ведь во вдовцах ходит, может, и придержали бы старухи норов. А так нет, точно не уживутся.

Тут уж все закивали. Матушка Гордея и тёща прежде жили в больших семьях сыновей старших и со снохами крепко не ладили. Вот и забрал их обеих Гордей к себе. Чтоб не путаться свою мать называл Матушка, тёщу — Маменька, а после и все так прозывать стали. Разместились вольготно: на одной половине Гордей с Ваняткой, на другой Матушка с Маменькой. Поначалу-то все любопытствовали: как уживутся меж собой вздорные, на язык дерзкие старухи. А ведь ужились! Мало того, при первой возможности, свечки в церкви за здравие «свет Гордеюшки» ставили. И упаси Бог кого в сторону их любимца косо глянуть.

Гордей, чьи косточки у колодца промывались, стоял около дома нового, радовался. До дождей успел крышу покрыть. Спасибо братьям старшим, да шурину — помогли. Одно огорчало охотника — Ванятка хоть и строил вместе с ним, да только с ленцой, без души. И жениться сынок единственный вовсе не хотел. Но тут уж и сам Гордей и Матушка с Маменькой грудью встали: либо жену в дом, либо сам из дома вон! Не зря они так строжились, совсем не зря.

Началось всё нынешней весною... Хотя началось и раньше, да вот весной выявилось. Гордей овдовел, когда Ванятке седьмой годок шёл. Остался муж без жены, сын без матушки, оба осиротели. Охотник Ванятку жалел, жену новую не привёл — негоже сиротке с мачехой расти, подарками задаривал, руки не поднимал, за проказы не ругал. Как ругать, когда сын с лица-то весь в покойную матушку? Кудри льняные, глаза голубые, на щеках ямочки, как улыбнётся. А уж когда и бабушки с внуком жить в одном дому стали и вовсе мальца избаловали.

Вот весной нынешней лишь опамятовались. Соседка обмолвилась, мол, ваш Ванятка только и знает, что на гулянках девок щупать. После-то рот зажала, напугалась, а ну-ка старухи на ней отыграются. Да тем не до соседки стало, домой поспешили, с Гордеем совет держать. И не заметили ведь, как внук в пору вошёл. Охотник поначалу посмеялся, головой покачал, но с сыном поговорить пообещался, после того, как тот с гулянья вернётся.

Вернулся Ванятка после полуночи. Довольный, глаза шалые, губы припухшие, волосы растрёпанные, в кудрях соломинки запутались. Заметил у стола бабушек с отцом, назад попятился, да и замер у двери. Матушка с Маменькой в голос охнули, а Гордей сына словно со стороны увидал. Вырос парень красавцем, да вот ленив, капризен, привык, что всё ему подносится на блюдечке с золотой каёмочкой.

— Где ж ты, радость моя, пропадал? Чей сеновал обживал? — ехидно спросила Матушка.
Ванятка нахмурился, засопел обиженно, пробурчал нехотя:
— Что, уж и на гулянья сходить нельзя?
— Почему бы и не сходить, коль всё сробил? Вот помог бы батюшке сараюшку починить и иди, — сощурила глаза Маменька.
Ванятка помялся, потоптался и выпалил:
— Всё бы вам меня работой завалить. От работы кони дохнут!
— Кони, говоришь, дохнут? — переспросила Маменька, отыскивая глазами веник. Пробормотала задумчиво: — Вицей что ли отхлестать охломона.
Матушка вздохнула горестно, молвила:
— Вицей надо было, когда поперёк лавки умещался, а сейчас разве что оглоблей. Гордеюшка вон в его года уже дитёнка своего нянчил...

Тут Матушка осеклась от пришедшей в голову мысли. Переглянулась с Маменькой, многозначительно кивнула.
— Эй, чего вы там удумали? — подозрительно спросил Ванятка, переводя взгляд с одной бабушки на другую.
— А и впрямь, чего? Поведайте-ка, — попросил Гордей, интересу не скрывая.
— Женить охломона надобно, — заявила Маменька.
— Покуда какая гулящая девка не подсуетилась, да дурачка нашего не окрутила, надобно подобрать невесту ладную, складную да работящую, — добавила Матушка.

Гордей аж по коленям ладонями хлопнул, воскликнув:
— Ай да Матушка, ай да Маменька! Хороша задумка.
И все трое стали дружно обсуждать озёрских невест.
На вопли Ванятки: «Не хочу», «Не женюсь», никто и ухом не повёл.

А Гордей, подумав, решил сразу для молодых дом строить. И вот стоял под накрапывающим дождём и с удовольствием оглядывал дело рук своих. Замечтался. Приведёт Ванятка хозяйку молодую в дом, детки пойдут, наполнится двор шумом-гамом, смехом да радостью. Хорошо.

— Ой, дядька Гордей, ты уж и крышу покрыл, — раздалось сзади.
Гордей обернулся. На заборе, что от соседей отгораживал, сидела соседская же дочка Васёна.
— Здравствуй, Васёна. Давненько тебя, егоза, не видать было, — улыбнулся Гордей. — Зайди, Матушка с Маменькой тебе всегда рады.
— Да я у тётушки гостевала в граде княжьем, ох и красота же там. Но дома по всякому лучше.
Васёна попыталась слезть с забора и охнула, зацепилась широкой юбкой.
— Ты сиди, не рыпайся, сейчас помогу!

Гордей подскочил к забору и, осторожно освободив соседку, принял её на руки. Васёна вскрикнула и крепко прижалась к спасителю. Охотника как жаром обдало понимание — а девчушка-то соседская вошла в пору девичью. Вон какая мягкая, манкая, где нужно округлая. От нежданного открытия растерялся Гордей, на руках Васёну чуть не до дома донёс, там лишь опамятовался, на землю опустил. А соседка и не трепыхнулась. Без смущения на Гордея глянула, улыбнулась лукаво. Не сдержался Гордей, высказал:
— Да ты ведь заневестилась, Васёна. Когда успела-то, егоза?

Рассмеялась соседка звонко. А у охотника на душе словно потеплело, век бы слушал смех задорный.
— Ты, никак запамятовал, мы же с Ваняткой одногодки. Меня ещё прошлогодь сватать хотели, да я батюшку с маменькой упросила не спешить, дать ещё в девках походить. Обабиться завсегда успею, — пояснила Васёна, отсмеявшись.
Кивнул охотник понимающе. У соседей семья большая — сыновей пятеро и шестая дочка долгожданная. Баловали Васёну, да в меру, не бездельницей росла, не белоручкой. Хотя порой сорванец-сорванцом. Вон, на забор влезть удумала. Гордею всегда нравилась бойкая девчушка, вот бы Ванятке в жёны. Охотник оглядел Васёну, эх, будь помоложе, сам бы от такой красы не отказался.
— Васёна, пойдёшь за Ванятку нашего, коль сватов зашлём? — спросил Гордей, мысли о том, как самому Васёна глянется, вглубь загоняя. О сыновьем счастье думать надобно.

Замерла Васёна, в руках кончик косы теребя, подумала и молвила:
— За тебя бы, дядька Гордей, не глядя пошла! Ты надёжный, сильный, душа добрая. Когда у нас коровушку волки загрызли, ты телушку подарил и платы не взял. Не знаю, как бы выжили тогда без твоей помощи, батюшка хворый лежал. А когда меня лихоманка свалила, ты мне зайчонка живого подарил, чтоб порадовать. Забыл уж, наверное, а я помню. Ванятка ваш красив, как Бова королевич, да вот нет в нем силы твоей. Хотя сватов засылай, а я подумаю, — Васёна улыбнулась, повернулась и лебёдушкой поплыла к дому. У дверей не удержалась, обернулась, подмигнула не отрывавшему от неё глаз охотнику, по-девчоночьи хихикнула и скрылась в избе.
 
Тряхнул головой Гордей, скидывая наваждение. Хороша, ах как хороша! Да не про его честь. Пошутила егоза, что за него пошла бы, а сердце глупое забилось, как и взаправду поверило. Ишь ты, зайчонка вспомнила.  А он ведь и впрямь забыл. Тяжёлый год тогда выдался, голодный. Лихоманка многих унесла. У Гордея жена в одночасье угасла, а погоревать не получилось, свалился Ванятка. Охотник молиться не уставал, сыночка выхаживая. Бог миловал, выходил. Тут на соседей беда за бедой — стариков покосило, хозяин слёг, коровку волки задрали. Как не помочь было?

Васёна после батюшки приболела, оклемалась, да уж больно ослабла. Вот и притащил охотник зайчонка, порадовать егозу. Вымахал тот в огромного зайца. За Васёной как собака ходил, все лавки в избе погрыз. Батюшка с матушкой Васёнины втихаря перекрестились, когда заяц в лето пропал. А Васёна расстроилась, к Гордею кинулась. Жалко стало охотнику девчушку. Сказал: «Не плачь, егоза. Твой заяц пару себе нашёл, зайчаток завёл. Видал их намедни в ельнике. Зайка и рад бы у тебя остаться. Но разве ж можно бросить свою заиньку да детушек малых?»

Васёна быстро успокоилась, домой убежала. А вот Матушка, разговор тот услыхавшая, прошептала: «Вот ведь, даже заяц, скотинка бессловесная, парочку свою с детками не бросает». Затем весь день ходила смурная, да втихаря глаза платком утирала. Вот и получилось, что сказкой своей Гордей Васёну утешил, а матушке родной сердце растравил. И ведь не помочь, не утешить. Скрывала Матушка тоску о муженьке своём непутёвом крепко, да иногда прорывалось.

Муженёк не зря прозванье носил Трофим Тропа. Манили его тропы нехоженые, дорожки не тореные. На месте одном долго не сидел, вот лишь в Озёрках задержался, семьёй обзавёлся. Жена-красавица, сыновей трое, живи — не хочу. Но тропа поманила, и ушёл Трофим, не оглянувшись. С тех пор о нём ни слуха, ни духа. Жив ли?

Гордей из воспоминаний как из омута вынырнул. Бог батюшке судья. А вот Гордей с братьями до сих пор не простили ему матушкиного соломенного вдовства. Подивился охотник, Васёна о зайчонке толковала, а вон сколь всего вспомнилось.

Гордею нужно бы к купцу за товаром сходить, да всё дела во дворе выискивал, покуда Васёна не вышла.
Улыбнулась егоза, сказала:
— До свиданьица, дядька Гордей!
За калитку пошла вся такая тихая-смирная, словно не она вот только на заборе сидела.

Гордей же после обеда семейству заявил:
— Васёну для Ванятки сватать будем.
Матушка с Маменькой обрадовались, сетовали лишь, что самим такое в голову не пришло. А вот Ванятка глаза по плошке вытаращил и завопил возмущенно:
— Васёну?!! Да она меня всё детство лупила, и позже случалось! Это ведь жизни никакой не будет: с дружками не гужбань, на сторону не глянь!
Может, и ещё чего бы прокричал, да Маменька кулаком по столу стукнула да сказала грозно:
— А ну — цыть! Ты по прямой дороге ещё не прошёл, чтоб на сторону глядеть. И раз невесту выбрали, чтоб на других заглядываться не смел!
А Матушка, хихикнув, добавила:
— А коли в каком месте засвербит, одну из вдовушек пожалей, вон, как твой батюшка делает.

Гордей протянул укоризненно:
— Ну Матушка...
Маменька встала, подошла, по плечу погладила, вздохнула, молвила тихонько:
— Да знаем мы всё, Гордеюшка, и не судим. Живое, оно к живому тянется. И ежели жену в дом приведёшь, дочь моя на небушке за тебя порадуется. И мы вместе с ней.   
— Вот и женили бы батюшку, — проворчал Ванятка.
Но вновь его никто не слушал, вопрос важный решался: когда свататься. Надумали: сватать перед Рождественским постом, а свадебку в Зимний мясоед справить. И дом готов к тому сроку будет, и ждать не долго.

Хотя старухи, да охотник с Ваняткой языки за зубами держали, вскоре все Озёрки прознали, кто невеста. Не все верить хотели, особо у кого у самих дочери в невестах. Но когда в первые холода Васёна приоделась в душегрейку, соболем отороченную и неверующие убедились.

В день сватовства моросил дождик мелкий осенний. Но почитай всё село на улицу высыпало. На дворе у охотника собрались его братья и шурин с жёнами, Матушка с Маменькой, сам Гордей и Ванятка. Все нарядные и весёлые. Лишь жених смурной, да Гордей о чём-то задумался. Но люди на то внимания не обратили: женихи частенько поначалу рожу кривят, а охотнику есть о чём подумать — свадьба на носу.
   
Хоть дом невестин и рядом, для порядка сваты полсела обошли, прежде чем в нужную дверь постучали. Ванятка всю дорогу потихоньку причитал, на судьбу сетовал, а когда Гордей его урезонить попытался, буркнул: «Вот сам и женись». Ничего охотник не ответил, но задумался крепче прежнего. В избу вошли, у порога встали. Хозяевам, что за столом накрытым ждали, поклонились. Гордеев брат старший шапку снял, бороду огладил и речь повёл:
— Вот мы тут прогуляться вышли. Идём, значица, идём, а на пути ваш дом. Недавно слыхали, у вас тут девица на выданье — успела расцвести, что глаз не отвести. Решили, заглянем, проверим. А ведь люди-то не врут. Так что: у вас — товар, у нас — купец...

И тут вперёд Гордей выступил, брата за плечо тронул и сам дальше продолжил:
— Помнишь, Васёна, ты как-то пошутила, что за меня бы не глядя пошла. Так что вот тебе два купца, два жениха. Сын мой и я сам. Выбирай, егоза, кто по сердцу.

В избе тихо стало. Лишь невеста улыбкой расцвела. Из-за стола выскользнула, ковш с мёдом, что суженному поднести положено, подхватила и к женихам направилась. Тут уж и вовсе все замерли, кто и как дышать забыл.
А Васёна лебёдушкой подплыла к охотнику, отпила из ковша и избраннику протянула, молвив:
— Не шутила я тогда, Гордей Трофимович. С девчонок тебя люблю. Клянусь быть женою верною, никто кроме тебя мне не нужен.
Ахнули кругом на речи смелые, а Гордей отпил из ковша, ответил:
— И я тебя люблю егоза, никому не отдам! — и приник к устам невесты в поцелуе.

И тут все загалдели, зашумели, до памяти дошли. Но Ваняткино тихое: «Спасибо тебе, Господи», услышано было. Одна из невестиных тётушек, уставив руки в бока, заявила:
— А Ванятку на моей Матрёне женим, они вон седьмого дня за амбаром обжимались.
Горестный стон несостоявшегося жениха заглушил дружный смех и ехидное Матушкино: «А нечего было попадаться!»

И вновь в Озёрках судили, рядили о Гордее охотнике. Но без злости, без зависти. Много добра Гордей людям сделал. А хорошему человеку и от души счастья пожелать не жаль.