Северные дневники Глава 4 Местные люди

      Многие из тех, кто сейчас рядом с нами, остались с дальстроевских времён.
Куприянов Пётр Георгиевич, начальник конструкторского бюро, в тридцать седьмом или восьмом году был осужден за “сотрудничество с английской разведкой”, на самом же деле - за пару анекдотов.
      В цехе у Иванова работает древний старичок по фамилии Пантюхин. Когда-то он был полковником царской армии.
      Заведует техническим складом в РЭБе человек со строгой выправкой. Он очень эрудирован, знает в совершенстве немецкий язык и историю мировой литературы. Фамилия его Павликовский. Во время войны он был переводчиком в минском гестапо. Сейчас по общественной линии выбран председателем товарищеского суда.
      До сих пор яро ненавидит советскую власть заведующий котельной Сагайдачный, бывший бендеровец.
      Кого только здесь нет: шпионы настоящие и ненастоящие, полицаи, белогвардейцы, не говоря уж о медвежатниках, щипачах, форточниках и прочих представителях блатного мира.

                *      *      *
      Начальник котельно-сварочного цеха Модин - двухметровый гигант с могучими плечами, маленькой головой и ястребиным носом. Когда-то он жил в Одессе, но за определенные шалости попал на Колыму, отсидел здесь большой срок и остался жить в Зырянке. Ему был разрешён выезд на материк, но всякий раз он должен был, прибыв в населённый пункт, отмечаться в спецкомендатуре.
      Он сам рассказывал, как однажды пришёл у коменданту и напугал его овчарку. При виде Модина свирепый пёс вдруг заскулил и полез под стул.
     Удивлённый комендант спросил:
      -  Чего это он..?
      Модин тоже вначале удивился, а потом догадался:
      - Видимо, чует, сколько я ихнего брата съел.

                *      *      *
      О предприимчивости китайцев известно давно.
      В Зырянке всего один китаец, и звать его Васей, кто он по паспорту, я не знаю. Знаю только, как и все в посёлке, что по старым, до 61-го года, деньгам Вася - миллионер. Нас, молодых, это немного шокирует, а старики с сему факту относятся спокойно.
      Вася выращивает зелень: огурцы, редиску и прочее. У него единственная в Зырянке теплица. Круглый год он продаёт то, что ценится здесь на вес золота и чего не может продать наша неповоротливая советская торговля. И люди ему благодарны.
      Китаец не скуп, он постоянно помогает детскому садику овощами и деньгами. Иногда, когда финансовые органы по каким-то причинам задерживают выплату зарплаты, руководители предприятий идут к Васе, и он, как частное лицо, снимает в сбербанке требуемую сумму со своего счёта. Потом ему восполняют вклад.
В сбербанке я не был и точно не знаю - правда это или легенда.

                *      *      *

      Кроме двух десятков теплоходов в моей группе семь паровых монстров, два из которых построены ещё до войны. С дизелями всё ясно и понятно, а вот с котлами и паровыми машинами мне приходится встречаться впервые.
      Пароходные механики отличаются от механиков дизельных судов не только почтенным возрастом, но и психологией. Они неторопливы в движениях, спокойны в разговорах и очень уважительны. Понимая, с какими сложностями сталкивается молодой специалист, они ненавязчиво и тактично направляют меня на путь истинный.
      Знакомлюсь с механиком парохода “Щорс”.
      - Карыпкин Михаил Семёнович, - говорит он
      Я ему гожусь во внуки и не знаю, как себя представить.
      - Колпаков...Борис...- говорю я.
      - А по отчеству как? - мягко, но настойчиво переводит он меня с фамильярного тона на производственный.

                *      *      *

      Я плохо знал деда Павлова. Известно мне было, что дед живёт единоличником, имеет лошадь, пару собак да десяток голубей. Друзей не имеет, водку не пьёт. Вот такая голубиная душа.
      Несколько раз я обращался к нему, когда нужно было что-нибудь перевести на караване, а гонять трактор ради мелочи не хотелось. Старик никогда не отказывал. Молча нахлобучив шапку, он набрасывал полушубок и шёл запрягать коня.
      Когда я увидел его на пароме в окружении трёх молоденьких милиционеров, то мне и в голову не могло прийти что-либо плохое. А наутро мы узнали, что дед Павлов едва не угробил человека. И не случайно, а напротив, - хладнокровно и расчетливо. Его сосед, котельщик Галушко, ударил собаку деда. Тот устроил на своём крыльце засаду, и когда обидчик возвращался с работы, спокойно выстрелил из малокалиберки ему в голову. Пуля, на счастье, пробила только челюсть. Галушко упал, потом соскочил и побежал в контору. Оттуда вызвали милицию.
      Зал суда был полон, когда слушалось дело семидесятилетнего старика. Народ собрался не случайно. Оказывается, дед Павлов был когда-то известным вором в законе, был главным в блатной правилке - трибунале уголовников, а ещё ранее, в тридцатые годы, был удачливым и дерзким контрабандистом, перегоняя в Китай из России табуны лошадей.
      Главная причина его глубокой ненависти к Галушко заключалась в том, что в своё время они состояли в разных мастях. Когда дед получил свои восемь лет в колонии строгого режима и проходил мимо скамейки, где сидел пострадавший, он негромко сказал:
      - Жаль, я тебя, гада, не пришил. Был бы ты у меня двадцатым...
      Вот такая случилась история, которая, кстати, имела не менее драматическое продолжение. Примерно через месяц после суда над дедом Павловым в караванке, где собирались перекурить рабочие, на Галушко, только что вышедшего после лечения, было совершено новое покушение. Сотоварищ по профессии, котельщик Пивень, когда-то отбывавший срок с дедом Павловым и состоявший с ним в одной масти, пырнул несчастного железным шкворнем под ребро. Галушко опять очутился в больнице, а нападавший получил три года тюрьмы.

                *      *      *

      Из «бывших» наиболее загадочен для нас Виктор Иванович Петлеванный. Жизненный сюжет этого человека замысловат, жутковат и окутан какой-то дымкой...
      Ещё ребенком он очутился вместе с родителями в Харбине. С четырнадцати лет работает подмастерьем на каком-то мелком производстве. Когда ему исполнилось восемнадцать, он вернулся в Советский Союз и стал работать не то сыроделом, не то кем-то на железной дороге. В тридцать седьмом его арестовывают, но через год выпускают с тем, чтобы спустя два месяца вновь арестовать. Ему приписывают шпионаж в пользу Японии и отправляют на Колыму, а следователя, который вёл его дело, расстреливают. На Колыму Виктор Иванович прибыл в трюме печально известного парохода «Джурма», который специализировался на перевозке заключенных.
      После реабилитации Виктор Иванович вступает в партию и остаётся работать в Зырянке. Несмотря на скромную должность инженера по технике безопасности, он, тем не менее, почему-то всегда на виду. Может быть потому, что умеет делать всё: водить автомобиль, мотоцикл и трактор, работать сметчиком и нормировщиком и, если нужно, то экспедитором или любым начальником.
      Когда в пароходстве стало туго с запчастями, Виктора Ивановича отправили в командировку, и уже через неделю после его отбытия в Зырянку стали поступать самолётные борты с такими дефицитными деталями, о которых можно было только мечтать в условиях социалистической экономики. Потом в полугодовой отпуск уехал начальник отдела снабжения пароходства, и Петлеванный успешно его замещал, как будто он в этой должности трудился всю жизнь. Мне кажется, он может работать на любом посту вплоть до президентского, тем более, что с китайским и английским языками у него проблем нет.
      Таков Виктор Иванович Петлеванный. Чуть выше среднего роста, аккуратный в делах и одежде, немножко похожий на Джеймса Бонда, он очень симпатичен, и на него заглядываются не только матёрые зырянские дамы, но и двадцатилетние девчонки, подружки его дочери. Он строго держит себя в физической форме, и при любом морозе выходит на лыжную прогулку длиною в пять километров.
      Пройдет много лет, и однажды Михаил Иванович Соколов – бывший в то время главным инженером РЭБ расскажет мне, что видел фотографию, где Никита Сергеевич Хрущёв на фоне каких-то дачных построек фамильярно держит Виктора Ивановича за лацкан пиджака.

                *      *      *
      Лёша Бирев, механик с буксира-толкача “Марс”, очень странный малый. То он готов сделать всё, что ты пожелаешь, - например, перебрать дизель за три-четыре часа, а то вдруг становится неуправляемым.
      Его корабль стоит у берега с утра. Ремонтируют буксирный гак. Отвезли его в котельный цех, и теперь команда сидит, покуривая, на капе машинного отделения. Сплёвывая, травят анекдоты. Ждут.
      Меня уже трижды вызывал диспетчер службы движения и спрашивал, когда судно будет готово в рейс. Три раза я приходил к Биреву, и он убеждал меня, что поломка приличная, не менее чем на полсуток. Последний раз я ему не поверил после того как над Ясачной прозвучал, многократно усиленный электроникой гневный голос интеллигентного начальника пароходства Владимира Афанасьевича Шабунина:
      - Групповой механик, ты долго будешь мух ловить? Почему  “Марс” не идёт брать баржи? Тра...та...та !
      Я пошёл в цех. Выяснилось, что гак давным-давно отремонтирован и ждёт своих хозяев. Разъяренный, я кинулся обратно к берегу. Лёша безмятежно оглядел мою возбуждённую фигуру и нагло сказал:
      - На чём я повезу гак, на себе что ли?
      - У тебя вон сколько молодцов загорают...
      - Они не негры, чтобы железо таскать, -  сказал мне механик и отвернулся, давая понять, что разговор окончен.
      Ах, ты, ёшкин корень ! Я представил себе лицо Шабунина на завтрашней оперативке и кинулся в цех. Хорошо, что во мне было восемьдесят килограммов боевого веса и за плечами более сотни схваток по классической борьбе. Взвалить гак на плечо мне помогли оторопевшие котельщики, им впервые приходилось видеть инженера, выполняющего обязанности ломовой лошади.
      Первые сто метров я шёл спокойно, затем стокилограммовый гак сполз мне на живот, с этим беременем я проковылял ещё метров пятьдесят и готов был сдохнуть. Хорошо, что меня увидели на “Марсе” и, после некоторого замешательства, кинулись на помощь. Это добавило мне ярости. С выпученными глазами, на последнем издыхании я продефилировал мимо помощников, поднялся по трапу на теплоход и с грохотом бросил гак на палубу. Потом молча повернулся и направился к конторе.
      После этого случая Лёша стал относиться ко мне очень даже уважительно.

                *      *      *
      Утром идём на работу. Около клуба что-то происходит. Здесь собралось много людей, и все смотрят на пригорок, где привыкли видеть фигуру Сталина. Статуи уже нет, её ночью сняли и куда-то увезли. Остался полутораметровый постамент. На нём стоит человек. Приложив руку к козырьку фуражки, он пытается что-то сказать, но из его груди вырываются только рыдания и нечленораздельные звуки. Человек плачет, и его лицо мокрое от слёз.
      Подходим ближе и видим, что это Митя-дурачок.
      Становится тоскливо и холодно.
      О зырянском дурачке Мите, который жил в подвале столовой и ходил в армейской фуражке и застегнутом на все пуговицы кителе, знают все. Когда-то он имел звание капитана и был адъютантом большого воинского начальника. Потом начальника расстреляли, а Митю допросили с пристрастием, и он стал таким, каким есть.
 
                *      *      *

      Начальник конструкторского бюро Пётр Георгиевич Куприянов - прекрасный рассказчик. Несмотря на суровую судьбу, он сумел сохранить чувство юмора и юношескую непосредственность. Простота его повествования лишь подчёркивает драматизм колымского бытия.
      Как начинающий художник, он приехал на Колыму с экспедицией. Приехал в то время, когда раскручивалось дело начальника Дальстроя Э.П.Берзина , и его осудили на десять лет лагерей то ли за анекдоты, то ли как английского шпиона. После освобождения он самоучкой стал прекрасным конструктором, и решил остаться работать в пароходстве.
      Уже вольнонаёмным, он был назначен начальником затона в Лабуе – это около Средне-Колымска.  Почти все рабочие у него были заключенными. Вспоминая этот период, Пётр Георгиевич никак не мог объяснить некоторые ситуации, происходившие в затоне. Например, приходит к нему как-то делегация и говорит:
      -Начальник, есть слухи, что к нам в лагерь направляют партию зэков из такого-то лагеря. Не вздумай их принять, они из другой масти.
      Откуда и как могли проникать такие сведения, если на сотни километров вокруг нет ни одного посёлка, а на единственной в Лабуе рации работает проверенный и ответственный человек.
      Интересный случай произошёл, когда среди грузов на одной из барж оказалась бочка со спиртом. Бочка, как бочка. Её специально замаскировали под соляровую. И стояла она среди сотен таких же чумазых бочек. Знали о секретном грузе только начальник конвоя, капитан да сам Куприянов. Около бочки постоянно находился охранник, который не был посвящен в тайну. И всё же, когда бочку стали выгружать, она оказалась пустой. Телепатически вычислив нужную бочку, зэки незаметно спустились в трюм баржи и обыкновенной иголкой проделали отверстие сначала в палубе, а затем и в днище бочки, слили спирт и также незаметно унесли.
      Были и менее забавные случаи. Основную часть зэков, работавших в Лабуе, составляли так называемые “мужики” или “быки”, то есть нормальные, не блатные люди, попавшие сюда по разным бытовым или колхозным делам. Блатных было немного, но они терроризировали остальных: собирали деньги в виде дани, избивали людей, проигрывали их в карты. “Мужики” долго терпели. Кризис наступил, когда блатные убили двух ни в чём не повинных заключенных: зашли в клуб, где шёл киносеанс и, пользуясь темнотой, зарезали. Вспыхнуло самое настоящее восстание. Озлобленные люди обезоружили охрану и устроили самосуд над теми из блатарей, кто не успел убежать в тайгу. Потом вернули оружие. После этого в Лабуе стало намного спокойнее.

                *      *      *
        Есть такая служба на флоте – Речной Регистр. Строгая служба, отвечающая за техническое состояние и сохранность судов. Без её ведома судно не может эксплуатироваться.
       Когда мы с Ивановым вживались в работу КИРПа, инспектором Регистра был Василий Васильевич Гуслистов – внешне совсем неприметный человек невысокого роста и с невзрачной фигурой. Я его даже не заметил, когда первый раз был у начальника пароходства на каком-то совещании. Он мирно дремал в уголке кабинета, выслушивая доклады судоремонтных руководителей, а, после обращения к нему Шабунина, встал, протёр стёклышки очков  и тихо-тихо сказал:
      - Если через неделю на «Ульбея» не заменят кнехты, я введу ограничение на грузоподъемность баржи. А «Марс» я запрещаю эксплуатировать, пока не восстановят пожарный насос. В противном случае будет закрыто финансирование ремонтно-эксплуатационной базы…
         Вот такие были права у простого инспектора Регистра. В дальнейшем мне пришлось много раз пересекаться по работе с Василием Васильевичем.   Он был хорошим специалистом с богатым производственным опытом. Мне довелось это прочувствовать, когда на одной из самоходок прогорели все поршни главного дизеля. Я, тогда ещё «зелёный» инженер, должен быть дать оценку этой аварии и не знал, с какого бока подступиться к ситуации. Василий Васильевич  отозвал меня в сторонку и спокойно сказал: - Вытащи гильзы цилиндров и посмотри, целы ли уплотнительные резиновые кольца. Если они подплавились, значит, дизель работал без охлаждающей воды… А если они целы, значит, дизель просто-напросто перегрузили сверх меры. Всё оказалось элементарно  просто без всяких инженерных расчетов и премудростей.
       Перед открытием навигации создаётся приемная комиссия, в которую входят представители администрации судовладельца и инспектор – представитель Регистра. Проверяется исправность и работоспособность двигателей, механизмов и систем, обеспечивающих безопасную работу судна. Василий Васильевич любил это время, так же как и все работники плавсостава – позади нудный зимний судоремонт, впереди навигация…
      После всех процедур по освидетельствованию судна следует подписание акта о приемке его в эксплуатацию. Это настолько торжественный и долгожданный момент, что никак нельзя обойтись без соответствующего мероприятия, для которого в кают-компании  с утра накрыт стол, и  в холодильнике запасено всё необходимое. Обычное пьянство здесь не допускается, но наркомовская норма наливается. Капитаны и механики остаются  готовить судно, а инспектор Регистра вместе с комиссией переходит на другую посудину. Иногда приходится принимать по 10-15 судов, и в конце рабочего дня инспектору становится сложно спускаться по сходням. Обычно в такие моменты появляется жена Гуслистова и отводит его домой.
       О жене инспектора следует сказать особо. Эмма Васильевна Чекина окончила Ленинградский институт водного транспорта ещё в 1950 году и работала в техническом отделе пароходства инженером-теплотехником. Несмотря на свой женский статус, она была классным специалистом по регулировке паровых машин. Поясняю для гуманитариев: чтобы огромная машина с метровым диаметром цилиндров работала без стуков, толчков и с наименьшими затратами пара, нужно очень тщательно устанавливать начало и конец впуска пара в цилиндр и выпуска его. Специалистов по регулировке в то время было немного, эта работа ценилась, и не каждый механик старой закалки, оберегая секреты мастерства, подпускал к механизму регулирования даже своих помощников. Некоторые даже закрывались парусиной во время этой процедуры. Так вот, лучше жены Василия Васильевича регулировку делать никто не мог. Она снимала индикаторную диаграмму в цилиндре (аналог сердечной кардиограммы) и с женской тщательностью и аккуратностью выставляла приводы клапанов. После её регулирования все машины работали идеально.      
       Вернёмся к главному герою этого короткого повествования. Несмотря на уважительное к нему отношение со стороны коллег, Василий Васильевич внутренне страдал оттого, что не имел высшего образования. Уже будучи пожилым человеком, он поступил на заочное отделение НИИВТа и успешно защитил диплом. А на следующий год ушел на пенсию с чувством выполненного долга.

                *      *      *

      Якуты удивительно приспособлены к жизни в суровых условиях. Одно время в моей общежитской комнате поселился Вася Никифоров - парень, окончивший Якутское речное училище и работавший штурманом на пароходе. Как-то среди зимы он стал собираться.
      - Куда ты? - спросил я
      - Родственников надо навестить в Средне-Колымске, - спокойно ответил он
      - Самолётом?
      - Зачем самолётом, на лыжах дойду...
      Взял ружьё, котомку с едой и ушёл. А от нас до Средне-Колымска около четырехсот километров. Через месяц он вернулся назад – живой, бодрый и здоровый.

                *      *      *

      Позвонил диспетчер пароходства В.Мамонов. На “Нельме” что-то случилось с двигателем, нужно разобраться.
      “Нельма” - небольшой буксирный теплоход, находится в распоряжении диспетчеров и используется для разных маневровых работ. Команда состоит всего из трёх человек.
      Прихожу на катер, спускаюсь в каюту. Все спят. Поднимаю капитана, спрашиваю, что произошло.
      - Ничего не произошло, - отвечает кэп, - просто нас этот нехороший человек Мамонов загонял. Мы уже сутки без сна и отдыха. Я ему сказал, что у нашего дизеля маховик компрессию потерял...
      - Поверил диспетчер?
      - Конечно, он в технике ни бельмеса не смыслит.
      - Сколько вам нужно ещё времени, чтобы выспаться?
      - Часа четыре...
      Звоню в диспетчерскую, подтверждаю причину простоя.

           Продолжение следует http://www.proza.ru/2018/08/09/1326