Про наш НИИ после перестройки

Про наш НИИ после перестройки.

  Вы представляете, что значит выносить на свалку (в прямом смысле слова) свой собственный НИИ? Когда ты сам, своими руками на строительных носилках выносишь в мусорный контейнер отчеты лабораторий, заводские регламенты, лабораторные журналы, а заодно хроматографы, центрифуги, роторные испарители, термостаты, шоттовское стекло, а заодно выломанные с мясом вытяжные шкафы, микробиологические боксы, раковины, срезанные автогеном обрезки труб водо-, газо-, вакуумно-, кислородоснабжения, компрессоры из холодной комнаты, "сигма", "серва" и "мерк"овские реактивы, толстые монографии и тонкие журналы, то есть, все то, что еще недавно ты берег, как зеницу ока. Тридцать лет труда тысяч человек - коту под хвост.

Кто сказал: "Общее - значит ничье"? Если у тебя есть воспитанное советской системой чувство профессиональной ответственности, ты будешь беречь оборудование вне зависимости от того, в чьей формальной собственности оно находится. И вот я инстинктивно пытаюсь спасти хоть что-то, но слышу окрик начальства: "Не задерживайся! НАУКИ БОЛЬШЕ НЕ БУДЕТ!".

Долгое время в нашем "Синтезбелке" несколько пожилых женщин на одном чувстве ответственности поддерживали промышленные штаммы, пересевали, проводили отбор. Как теперь- не  знаю.

Где-то в "нулевые" пытались что-то восстановить. Но оказалось, что это невозможно. Документация уничтожена, инфраструктура разрушена, оборудование либо тоже уничтожено, либо раскомплектовано (спектрофотометры без кювет, хроматографы без колонок). Заводы наши распилены в прямом и переносном смысле. Спасибо академику Яблокову, об'явившему "вредительской" саму идею микробиологического производства кормовых добавок. Специалисты либо умерли, либо уехали на Запад, либо деморализованы и не хотят возвращаться. К тому же, как говорил наш микробиолог Леня Захарчук, для научного работника 5 лет не следить за литературой по специальности - это все равно, что для какого-нибудь экскаваторщика спиться. По своему опыту знаю, что с навыками десятилетней давности в современной лаборатории делать нечего.

Сегодня в бывшей усадьбе Морозовых бывший ВНИИ Синтезбелок формально существует, но сжался до нескольких лабораторий. Большая часть здания отдана под офисы. Сама Большая Коммунистическая улица переименована в "улицу Солженицына", что я воспринимаю как изощренное издевательство надо мной лично.

"Патриоты" любят говорить о "евреях-коммунистах, ненавидящих Россию". У меня ненависти к России нет. Обида есть, и немалая. Я не могу простить обществу попрание моей веры. Потому что если антикоммунисты правы, то из этого вытекает, что я сам, мои родители и родители моих родителей жили зря, если не во вред, и я должен презирать моих родителей и родителей моих родителей, а мой сын должен презирать меня.

Жили, не тужили. Ферментеры засевали, картошку сажали и в космос летали. А потом пришли вы с вашей демократией, приватизацией, переписыванием истории, межнациональными войнами и прочей херней. Вот и придется теперь вспоминать мотив "Варшавянки" и как у "калашникова" рожок менять. Это не мои слова, это сказал на суде Андрей Соколов, тот самый, который памятник царю на Тайнинской взорвал.

С другими родственными институтами ситуация еще хуже. Во ВНИИ Биотехника приборы просто выбрасывали из окна 4-го этажа.

Институт антибиотиков тоже мертв, даже вывеску "ГНЦА" сняли. Мертвыми глазницами глядит бывший инженерный корпус. Его угробил еще Брынцалов, когда перекрыл воду и электроэнергию. Теперь там все раскурочено.
В самом институте работает несколько лабораторий, в основном принадлежащих различным частным фирмам (и что они там делают,а?). Многие лаборатории заперты, и нога человека не ступала в них лет 20. Заходишь в такую - и будто время замерло. На столе под толстым слоем пыли лабораторный журнал, под тягой закрытые ватными пробками косяки с высохшим агаром и мертвыми продуцентами, на полках давно высохшие рабочие растворы. Кажется, что сотрудники уехали в командировку на пару дней, вот только забыли вернуться.
Говорят, что по ночам по пустым коридорам ходит призрак Лаврентия Павловича Берия. Он заглядывает в запыленные смотровые глазки пустых лабораторий и возмущается, что на рабочих местах так долго никого нет...

В нашем институте только два подразделения занимались настоящей наукой: это биохимическая лаборатория Давидова и отдел внехромосомной наследственности Домарадского. И дело даже не только в том, что у них если приборы - то "Бэкманн" или "Хитачи", если реактивы - то "Сигма" и "Мерк", если публикации - то "Нейчур", "ББА" и "ББИ". Меня восхищало их отношение к работе. Я тоже не бездельник, работал по 10-12 часов, но когда я приходил на работу, они уже работали, а когда уходил, еще работали. А в субботу у них, если нет эксперимента, библиотечный день. Мне они казались людьми из коммунистического будущего, рядом с которыми я всегда буду "мелок, мерзок и затхл". Тем больнее мне было наблюдать их позицию в августе 91-го года, во время, а, тем более, после т. наз."путча ГКЧП".

20 августа коллектив института собрался в конференц-зале, дружно проголосовал в поддержку Ельцина. За ГКЧП выступило 4 человека, и только один (ваш покорный слуга) выступил против и тех, и других, и, что самое страшное, обосновал свою позицию именно как коммунист и марксист. А 21-го "путч" был подавлен, и что тут началось!

Весь коллектив просто перестал со мной разговаривать. Мои доводы не выслушивались: "Хватит! Мы вас 70 лет слушали!" Бывший секретарь нашей парторганизации (вышедший из партии на следующий день после поражения ГКЧП) кричит мне, ни дня не состоявшему в КПСС: "Вас, коммунистов, вешать надо!".
Не имея возможности об'ясниться, я начал писать листовки и развешивать их на стенах. Я писал: "Безумцы! Радуясь крушению социализма, вы пляшете на собственных похоронах! Что касается меня, я был и остаюсь коммунистом, и готов повторить слова Вавилова: "На костер пойдем, гореть будем, от убеждений своих не откажемся".

А через два дня ко мне в лабораторию вошли два слесаря. Пьяные, злые. "Как ты, еврей, можешь коммунистов поддерживать? Они же вас... Вы все тут путчисты!"
И тут я впервые увидел, как женщины превращаются в кошек.
Две милые девчонки, Лена и Надя. Одна из них еврейка, одна русская, но тогда для нас это не имело значения: мы все еще оставались советскими, даже те, кто мыслил антисоветски.
Только что подхихикивали надо мной: "Ну кто на эти анпиловские митинги ходит? Только вот такие, как он."
И вот они обе в одно мгновение превращаются в кошек. Куда там Настасье Кински! Шерсть дыбом, уши торчком, глаза горят, когти - как кинжалы, пасть оскалена, к прыжку готовы...
 Фф-ф-ф-ф-ф-ф!!!
Я даже сам испугался.
Мужиков как ветром сдуло.
Еще мгновение - и кошки исчезли, опять две милые девочки.
Через два месяца мужики опять ко мне пришли: "Серега, делайте скорее снова вашу революцию!" Я говорю: "Э-э, нет. Сломать систему было легко, а вот создать по новой - на это многие годы нужны."
Еще через месяц мужики погибли. Оба. Метанолу выпили.

А потом была приватизация института.

А потом лаборатории стали закрываться. Денег нет, работы нет.
Впрочем, некоторые предприимчивые из начальства даже процветали, продавая кому можно результаты прошлых исследований, и не только свои.

А мы выживали, как умели. Чего мы только не делали, и ламинарию сушили, и серийные анализы за гроши делали, и кур коптили, и сахар дробили, чтобы сахарную пудру продавать. И все под рефрен: "вы лузеры, вертеться надо!"

А потом люди стали умирать. По совершенно разным причинам.
Один летал в Малайзию заключать договор. На обратном пути умер. Сердце.
Один пошел работать грузчиком, чтобы прокормить семью. Надорвался, сердце не выдержало.
Еще один, специалист по микробиологическому синтезу аминокислот, погиб в результате теракта. Кто-то шел, нес самодельную бомбу. На углу Большой Коммунистической и Факельного она у него в руках взорвалась. Наш сотрудник просто проходил мимо. Разорвало обоих.
Одна женщина умерла от рассеянного склероза, еще одна от рака.
Еще один умер. Инсульт, потом второй инсульт.
Еще один ушел с работы, а домой не пришел. Так и не нашли. 
Еще один умер от цирроза печени. Спился.
Трагически сложилась судьба профессора Амирова, автора "Энциклопедии по фагу лямбда". Он был один из немногих, кто разделял мои взгляды, был против расклеивания на стенах института обидных карикатур на Ленина и Маркса. Представляю, как его травили в отделе! После "перестройки" стал быстро спиваться, был переведен в маляры, потом спился окончательно и умер. 

А потом посадили моего завлаба. Но это уже совсем другая история.

Я убежден, что если у человечества есть надежда, она связана с коммунизмом и марксизмом. Если коммунизм невозможен, человечество погибнет, причем без всякого ядерного, химического, бактериологического и климатического оружия. Просто в погоне за властью и богатством люди перегрызут друг другу глотки.