Северные дневники Глава 16 Дружина

      В Дружине всего одна улица. На добрый километр она тянется вдоль речки Дружинки. Там, где речушка впадает в Индигирку, стоят дома русских, большинство из которых работают на флоте. Выше по течению Дружинки живут якуты. Между русским и якутским поселениями расположены столовая, райком партии и дом культуры. Русских в посёлке немного, человек двести, а всего здесь живёт около полутора тысяч человек. Дружина является центром Абыйского района. Ни центрального отопления, ни водоснабжения в посёлке нет. Зимой воду топят из льда, который рубят на речке.
       На верхней фотографии с Леной Хатеевой в центре - типичный интерьер жилого помещения Дружины в 1963 году. Немногие современные люди знают, что теплообменный аппарат, находящийся в правой стороне снимка, называется
"буржуйкой". Три четверти тепла от сгоревших дров в такой печке улетает в трубу. Создатели этого чуда, видимо, полагали, что тайга - большая, и дров ней много.
      С наступлением декабрьских холодов мы слышим по ночам с улицы звуки, похожие на пушечные выстрелы. В науке такое явление называют гидравлическим ударом. Давление во всё уменьшающемся проходном сечении речки при её обледенении постоянно увеличивается, многокилометровая масса воды давит на ложе реки и лёд, который, в конце концов, не выдерживает и лопается. А так как толщина этого льда метр и больше, то звуки от такого разлома слышны далеко. Наутро после ночной канонады, видны результаты работы воды, на протяжении десятков метров лёд словно выворочен огромным плугом, и река покрыта наледью.

                *      *      *

      Жизнь в Дружине своеобразна. Основную часть молодёжи составляют выпускники речных училищ, работающие капитанами, штурманами и механиками на судах. Выпускников ВУЗов трое - диспетчер Игорь Козлов и супружеская пара Хатеевых. Они, как и я, - выпускники НИИВТа, Лена работает экономистом, а Олег -групповым механиком.
      В русской части посёлка есть свой клуб - покосившийся старый дом с огромной печкой внутри и подпорками у стен снаружи. Если нам хочется танцевать, мы заготавливаем дрова, топим печку, разогреваем помещение и танцуем под собственную музыку. Оркестр наш истинно народный, состоит он из моего баяна, аккордеона Володи Покрыщенко - штурмана с самоходки, трубы  слесаря Вадима Новикова и ударника Петьки Юрасова - десятиклассника. Ещё у нас есть контрабас -огромная балалайка, на которой играют все, кому не лень.

                *      *      *

      Середина ноября. На улице около сорока градусов мороза. Сплю в своей комнате. Вдруг шум в коридоре и стук в дверь. Открываю. Мои матросы - Лось и Ландыш. Но в каком виде..! Один в валенках, спортивных штанах и одеяле, на втором какое-то тряпьё и прожженная телогрейка. Сосульки висят в волосах.
      - Откуда вы, братцы?
      - Спасай, Андрияныч... - щелкают они зубами.
      Наливаю им по стакану водки. Чуть отходят, и начинают рассказывать.
      Их отправили на лесоповал. Жили они там вдвоём в палатке. Палатка тёплая, двойная, с тамбуром. Накануне вечером они крепко поддали и улеглись спать. Ночью палатка загорелась, а горит она недолго, минуты две-три. Хмель мгновенно выветрился из их бесшабашных голов, они выхватили, что могли, из огня и помчались к посёлку, понимая, что только в движении их спасение. Бежали, матерясь, проклиная всё на свете: Север, палатку, начальство и мороз. Десять километров - такова была их дистанция.
      Они проспали у меня около суток. Видимо, нервное напряжение у них было весьма сильным, потому что и во сне они метались, сучили ногами и орали.

                *      *      *

      Мороз на улице жуткий - минус пятьдесят шесть по Цельсию. Я ещё не видел такого. И в эти дни Абыйский райком комсомола объявил добровольно-принудительную мобилизацию комсомольцев на заготовку дров. Так случилось, что  в школе и в детском саду закончились дрова. Кто виноват в этом - неизвестно. Комсомольцы - вперёд!
      До лесной делянки едем на транспортёре. Не до песен. Дышим, как загнанные собаки, полной грудью не вздохнешь, можно обжечь лёгкие. На какой-то поляне нас выбрасывают, и транспортёр уходит назад, в Дружину.
      Инстинкт самосохранения и некоторый опыт существования на Севере заставляет нас разжечь огромный костёр. Потом, немного отогревшись и привыкнув к обстановке, идём рубить и пилить деревья. Стволы как каменные - стукнешь по дереву топором, а он отскакивает. Стоять без дела невозможно, в работе не только согреваешься, но и забываешь о градуснике. От одежды идёт пар. По лесу раздаётся многоголосый стук топоров да швырканье пил. Работаем без обеда. Уже к вечеру, когда за нами приходит транспорт, наскоро разогреваем на костре банки с колбасным фаршем и закусываем.
      Удивительное дело - весь день мы были в жесточайших условиях, но никто из нас не обморозился и не простудился.

                *      *      *

      Историческая достопримечательность Дружины - высокий, прямой старик с шикарными запорожскими усами. Фамилия у старика украинская - Варава, имени и отчества я не помню. Несмотря на пенсионный возраст, а ему уже под восемьдесят, старик активно занимается общественной деятельностью и возглавляет в посёлке народную дружину.
      Судьба этого человека уникальна, так же как уникален весь колымский край. Варава когда-то служил под знамёнами батьки Махно, потом был сослан на Север и давно уже не был на материке. Сын его окончил военное училище и служил в чине капитана, а отцу выезд из места поселения был запрещен. Много раз Варава писал прошения в разные инстанции с просьбой разрешить ему вернуться на родную Украину, но неизменно получал отказ.
      В 1965 году, как написали мне мои друзья, он выехал на лодке к середине Индигирки, привязал камень на шею и бросился в воду. Вот такая грустная история.

                *      *      *

      Я прилетел в Зырянку проведать своих друзей, имея в запасе почти месяц отгулов. Прилетел очень кстати, потому что у Ивановых родился сын. Валера ходит в задумчивости, сыну нужно выбирать имя. В нашем демократическом обществе решено сделать это на основе равного и тайного голосования. Каждый из нас, включая и папашу, пишет на бумажке свою версию имени, все бумажки скручиваем, помещаем в бачок для проявления киноплёнки и тщательно перемешиваем, продувая воздух через пластмассовый корпус. После сложной процедуры голосования получается, что сын Иванова должен называться Георгием. С этим решением счастливый отец направляется в больницу к жене. Валя внимательно выслушала сбивчивые объяснения супруга и с ехидцей спросила:
      - Тебе хочется, чтобы нашего сынулю звали Жоржиком?
      Потом добавила:
      - Я его уже назвала Максимом...
      Демократия потерпела полный провал.

                *      *      *

      Обратно в Дружину лечу на ЯКе. Мне приходилось летать на ТУ-104, ИЛ-18, ИЛ-14, ЛИ-2, а вот на этом аэроплане лечу впервые. Ощущения такие же, как при езде на мотоцикле без коляски. В самолёте всего двое - я да пилот Анатолий Ли. Высота полёта небольшая, метров пятьсот-шестьсот. Анатолий, зажав ручку управления между коленями, показывает мне:
      - Вон, смотри, сохатый...
      Опускаемся чуть ниже. Зверь, увидев нас, помчался по целине, только мослы ходуном ходят.
      Подлетаем к Дружине.
      - Как садиться будем, - спрашивает пилот, - обыкновенно или на-показуху?
      - Давай на-показу... - я не успеваю договорить, потому что Толя так резко бросил свой драндулет к земле, что все мои внутренности остановились у горла... А пилот, весело взглянув на мои выпученные глаза, уже подруливал к стоянке.

                *      *      *

      Одно из неординарных событий - соревнования по вольной борьбе. Якуты - прирожденные борцы. Гибкие, выносливые, физически сильные, они быстро овладевают премудростями техники и тактики. Это я увидел ещё в Зырянке, когда вёл там секцию классической борьбы. В небольших якутских поселках можно встретить перворазрядников и мастеров спорта, так популярна здесь вольная борьба. Она близка к хапсогаю - якутскому национальному единоборству, в котором противники стараются бросить на землю друг друга, оставшись на ногах. Нырки,подсечки,подножки, переводы - всё это они знают в совершенстве.
      В Дружину съехались команды из северных районов Якутии: Батыгая, Момы и Чокурдаха. Участвовала и команда нашего Абыйского района. Незадолго до этого ко мне подошёл Коля Неустроев - десятиклассник местной школы и по совместительству мастер спорта. Он узнал, что я когда-то боролся, и попросил помочь в формировании команды, в которой не хватало тяжеловесов.
      Команду мы набрали. Нашли полутяжа - котельщика Щеголева с могучими бицепсами и тяжеловеса Владимира Романенко, в котором было 130 килограммов. Тренировались недели две. Нас даже освободили от работы. Поэтому проигрывать мы никак не могли, Дружина нам бы этого не простила. И мы боролись от души.
      Финальную схватку я проводил с парнем из Чокурдаха. Весь в татуировках, мой соперник выглядел эффектно, и публика встретила его аплодисментами. По привычке пожали руки перед схваткой и, как того требовал негласный этикет, повернулись, чтобы идти по своим углам, и потом уже сходиться и начинать борьбу. Я сделал только пару шагов спиной к противнику, и услышал пронзительный визг какой-то зрительницы. Обернулся и едва ушел от захвата, мой соперник оказался не совсем джентльменом и напал хоть и по правилам, но нечестно. Я никогда не боролся так зло, но тут во мне взыграла кровь, и через двадцать секунд парень уже лежал на лопатках.
      Как выяснилось позднее, сигнал тревоги из зала мне подала Лена Хатеева, мать двоих детей и очень уравновешенный человек. Она очень гордилась тем, что своим визгом помогла мне и команде завоевать первенство.У меня до сих пор хранится грамота, где написано, что за первое место настоящей грамотой награждается Колпаков (Абыйский). Я очень дорожу этим документом, иметь фамилию типа Семёнов-Тяньшанский, мне кажется, очень почётно и приятно.

                *      *      *
      Желая скрасить моё одиночество, начальство подселило мне квартиранта. Виктор Пильщиков, помощник механика с парохода «Днестр», на первый взгляд производил неплохое впечатление. Спокоен и рассудителен. Увлекается музыкой и сам неплохо играет на трубе. Когда я ему предложил создать духовой оркестр, он загорелся этой идеей. Инструменты у нас были, и уже через неделю в клубе во всю шли репетиции. Мой сосед оказался прирождённым педагогом, и очень быстро оркестрик научился играть нехитрые вальсы, марши, включая похоронный, и всякие другие вещи. Виктор преобразился. Я поражался тем, что за один вечер он мог научить любого, кто до этого считал гаммы и арпеджио ругательными словами, играть на любой трубе по нотам. Меня, например, он научил управляться с самой большой басовой трубой, от звука которой потолок в нашем клубе начинал вибрировать.
      Вот на этом этапе творчества квартиранта я его покинул, отправившись на финальные командные соревнования по борьбе в Якутск. Пробыл я там дней десять, прилетел обратно и без всяких предчувствий пошёл к себе домой.
      Комнаты я своей не узнал: на полу наледь, стулья изломаны и их обломки валяются у печки, всюду разбросаны какие-то бумаги, стол завален консервными банками, бутылками и осколками стекла. Дух стоит сногсшибательный. На голых пружинах моей койки устроился неизвестный алкаш в последней стадии опьянения. Вышвыриваю его за дверь, возвращаюсь в свою обитель и только теперь замечаю квартиранта. Витя, съёжившись в комочек, лежит в углу кровати, на нём груда одежды и мой матрац. Пытаюсь его разбудить. Он открывает газа, таращит их на меня, но явно не узнаёт, потому что в следующий момент испуганно закутывается в грязное тряпьё и шепчет быстро-быстро:
      - Черти...Черти...Кыш-кыш...Прочь, прочь..!
      С белой горячкой я встречаюсь впервые, но здесь симптомы очевидны,  и  вызов врача стал неизбежным.
      Оказалось, что как только я уехал, Виктор “загудел” и пил беспробудно все эти десять дней, не выходя из комнаты. Друзья-алкоголики носили ему спиртное и закусон, а он пил и спал. Результат, как говорится, не замедлил сказаться.
      Слабость к водке сделала Виктора инвалидом. Весной следующего года, будучи под градусом, он полез ремонтировать гребное колесо на пароходе «Днестр», не предупредив об этом вахтенного механика и не поставив вал на тормоз. Его прокрутило несколько раз и выбросило со сломанными рёбрами. Подлечившись немного, он уехал к семье в Выборг и больше на Север не возвращался.

                *      *      *

      Едва не попал под собачью упряжку. Ездовые псы безобидны, когда бродят поодиночке: к ним можно подойти, потрепать по загривку, погладить и никакой агрессивности они не проявят. Но когда эти звери в упряжке, берегись. Природный стайный инстинкт, помноженный на чувство голода, делает их опасными. Недаром собачьим упряжкам запрещено ездить по оленьим тропам.
      Упряжка была из шести собак. Мне очень хотелось снять её на кинокамеру. Я присел рядом с накатанной тропой и стал ловить кадр в видоискатель. Услышал предостерегающий крик каюра и заметил, что крайний ко мне пёс потихоньку сваливает курс всей упряжки в мою сторону. Пришлось позорно бежать. Хорошо ещё, что я догадался бежать не от них, они бы меня догнали быстро, а по встречному курсу. Пока вся упряжка разворачивалась, потеряв инерцию и направленность движения, каюр успел воткнуть в снег свой шест и остановить нарты.
      Я не преувеличиваю опасность, потому что знаю - в чокурдахской больнице лежат два парня: одного привезли с островов, где белый медведь снял с него скальп, а другой попал под собачью упряжку.

                *      *      *

      У якутских ребятишек прирождённая способность к рисованию. Они тонко чувствуют перспективу, светотени и масштабность. Зимой я веду в дружинской средней школе технический предмет - политехнизация образования в самом разгаре. Когда я в первый раз вошёл в класс, то увидел на доске прекрасно выполненный мелом профиль Ленина. Я спросил, кто это сделал, и похвалил художника. Паренёк засмущался. После этого к каждому моему уроку на доске обязательно было что-то нарисовано: снежные горы, фигуры охотников, мамонт, картины рыбалки или моя физиономия.

                *      *      *

      Первомай 1964 года. Позади индигирская зима. Она здесь, пожалуй, посуровее, чем в Зырянке. Во-первых Дружина расположена за Полярным кругом и ближе к Оймякону, а во-вторых, Зырянку от ветров защищает Арга-Таас.
      В праздники холостякам не везёт, и я был назначен дежурным по каравану именно в праздничный день. Солнце припекает уже здорово. Весной здесь такое яркое солнце, что можно испортить зрение. Раньше местные жители делали для глаз сетки из конского волоса, а теперь все ходят в пляжных очках. В начале мая можно неплохо загорать даже при температуре минус десять-пятнадцать градусов. Мы даже пробовали кататься на лыжах в плавках. Всё бы ничего, но дружинские собаки, осатанев от непривычного для них вида неприкрытого человеческого тела, в один миг слетаются со всей округи, и каждая хочет отхватить кусок твоего окорока.
      На караване пусто и тихо. Угрюмо стоят, закованные в лёд суда, не слышно привычного грохота котельщиков, не видно огней электросварки. Очистив пожарную прорубь, сажусь около неё с удочкой. Через полчаса рядом с моими ногами вырастает горка хариусов. Как их ловить, меня научили переселенцы с Яны. Собираю рыбу и иду к дому Хатеевых, где вся наша молодёжная компания отмечает праздник. Меня встречают гулом одобрения и приглашением к столу. К сожалению, мне сегодня нельзя… Вываливаю свой улов и, перекурив, отправляюсь обратно на караван.

                *      *      *

      В конце мая 1964 года я простился с Севером и, как оказалось, надолго. Сначала была командировка на Жигаловскую судоверфь, где я принял участие в достройке и приемке нового теплохода. На этом судне я прошёл по Лене до Осетрово, сдал корабль новому механику и уехал в полугодовой отпуск.
      После отпуска с последующим увольнением у меня намечалась поездка в Калининград на китобойную флотилию “Юрий Долгорукий”... Но это уже другая история, и я, может быть, о ней напишу