рецепты семейной жизни

         
    

 




   Мой старинный друг Петр Иосифович сегодня был необыкновенно грустен и замкнут в себе.
   Я пригласила его побродить по окрестностям старинного замка Ворзобовых, который всегда привлекал мое внимание странностью архитектурного плана и редкостным ландшафтом: внизу текла гневливая  река Лучеса, справа раскинулось дикое поле, заканчивающееся дубовой рощей, а вокруг сквозь ряд медностволых сосен были видны полуразрушенные колонны и замысловатые арки, приглашающие под свой свод влюбленных или сумасшедших.
      Последние, кстати, лечились неподалеку, в приятном для глаза корпусе нейрохирургии, рядом с которым находился вычурной лепки морг, над дверми которого было написано ро-русски «Помни о смерти».
      Кому адресован был этот древний призыв мне было не ясно. Для  уже ушедших он был бессмыслен, а для живущих бесполезен вдвойне. Смерть сама о тсебе напомнит, хочешь ты этого или нет.
     Петр Иосифович был человеком незаурядным.
     В прошлом он один из первых физиков СССР был приглашен на работу с андронным коллайдером (об этом он никогда не говорил), потом стал айтишником в какой-то крупной фирме в Городе с Макдебургским правом, но и оттуда ушел, не доработав до пенсии.
       Подрабатывал в парке Челюскинцев, фотографируя детишек и новобрачных, любивших по странной традиции после регистрации прокатиться на колесе обозрения, на самом верху которого невеста сбрасываля свою фату, которую с восторгом ловили зеваки и подростки…
    Он занимался филателистикий (говорят, что у него самая богатая коллекция редчайших марок, стоимость которых превышает все мыслимые размеры).
     Он знал наизусть всю поэзию Никола Гумилева, и даже совершил несколько поездок по маршруту своего любимого поэта.
     Мы молча любовались замком, неспешно гуляя среди сосен и арок, набрели  на заглохший фонтан с амурами и змеями-драконами, присели на скамейке (новодел), он сорвал ромашку и стал гадать «любит-не любит», обрывая белые лепестки от желтой сердцевины своими уже узловатыми и покрытыми старческими пятнами руками.
      Вечерело. На западе послышались раскаты грома, стал накрапывать дождь.
      - Знаете, я хочу Вас, Светлана, пригласить к нам на ужин. Люси, наверное, уже заждалась. Я предупредил ее, что иду на свидание к Вам?
       - Свидание?
       - Да. В моем возрасте каждая встеча – свидание. Мы сейчас почти ни с кем не общаемся. Но для Вас, Светлана, у нас всегда есть время.
        Видимо, Петр Иосифович высоко ценил мои подарки в виде фотоальбомов, оставшихся  у меня после смерти бабушки Фени, на которых были лица давным-давно ушедших и вовсе не знакомых мне людей,  и  скромную коллекцию монет, которую мне подарили в Цюрихе за, как мне сказали, изумительный перевод с древненемецкого языка отрывка текста, смысл которого мне в целом так и не был ясен.
       Петр Иосифович высвал такси, препредив, что за все платит он, а дождь, все усиливающийся, не позволит нам закончить начатую прогулку.
        Машина прибыла быстро, и мы  отправились в дом Петра Иосифовича.          Это был дом на улице Старейшин – деревянный, со скрипучими половицами, камином и чердаком, на котором я любила отдыхать в кресле- качалке из ротанга.
       На полках стояли пропыленные никогда не вытиравшейся пылью тома и томики на разных, в том числе, и мертвых языках. Были там и фолианты репродукций шедевров мировой живописи, среди них очень редкие и старинные.
      Жена Петра Иосифовича Люси Никанорова выглядеда моложаво и свежо. Было впечатление, что она только что вышла из  предрассветного озера и выпила рюмочку хорошего коньку.
      Кожа ее – натянутая и молодая, -  пахла озоном, а глаза блестели от никому не ведомого счастья и удальства. Озорство и скрываемое лукавсвто  провлялись в ее репликах, движениях, мимике. Но она не была шумной или резкой. Просто какой-то внутренний огонь согревал и её и всех, кто был рядом.
       Люси Никанорова никогда и нигде не работала, но деньги зарабатывала своими часто сменяемым хобби. Она делала шикарных кукол-японок, которые продавались по интернету и стоили очень дорого. Вязала крючком широкополые шляпы. Крахмалила, украшала камнями и перьми, некоторые из них были представлены на зарубежных выставках и тоже стоили дорого.
    Кроме того, Люси иногда устраивала званые ужины, на которых знакомые и незнакомы люди угощались изысканнейшими блюдами разных стран и народов. Вкус ее был безупречным, умение профессиональным, беседа – интресна и интригующа. Гости оставляли подарки и подношения, иногда в виде конвертов с внушительными чаевыми.   
   Вокруг дома она разбила сад и огород, который мог прокормить эту семейную пару всю зиму и весну, а ранним летом Люси уже выкапывала молодой картофель и чеснок, зеленели всяческие лучки-пучки и зрели яблоки и груши.
      Люси умела  ставить вина и различные настойки, наливки, ликеры, обладающие неизменно захватывающим дух вкусом  и лечебными свойствами.
    Даров у Люси было много. Она понимала язык природы, была потомственной травницей. С крест-накрест перехваченные связанные ею собственоручно  тесьмою букетики ароматных трав и цветов висели на чердаке, заполняя ароматом весь дом.
    Я немного побаивалась Люси. Она мне казалась  женщингой, способной не только на безграничную любовь, но и на  ненависть, гнев и месть. Хотя никогда я не видела этих проявлений – она была всегда в прекрасном расположении духа, гостеприимна и интересна в беседе. И всё-таки…
         С Петром Иосифовичем наедине я чувствовала себя более уютно и спокойно…
     Из машины мы вышли под вой ветра и водопадом дождя. Укрывшись под навесом крыльца, Петр Иосифович мне сказал:
     - Светлана, я знаю, что Вы не слишком счастливы. Сегодня за ужином Люси, моя подруга-жена, приоткроет вам некоторые секреты семейного счастья…
    Заинтригованная, я вошла в дом, который был наполнен запахами травы вкусной еды.
      Звучала музыка саксофона, хотя запись и была старой, но музыка лилась чистая, без примесей шорохов  и ненужных «заедов». Люси меня встретила улыбкой и ярким блеском глаз. Сразу же, нас покинув, она ушла на кухню.
     Стол был уже сервирован. На белой нахкрахмаленной скатерти были разложены дорогие серебряные приборы, стояла ваза с фруктами и небольшой букетик полевых цветов, среди которых были и ромашки.
     Люси внесла блюдо с чебуреками домашнего приготовления и соус, издававший пряно-чесночный запах.
      Начинка из молодой баранины была сочной и очень-очень вкусной. Соус аджика придавал чебурекам неповторимый вкус, а вишевая наливка с мелиссой  рождала такое послевкусие, о котором можно только мечтать.
    Дождь закончился, и Люси открыла настежь окна. Запахло свежестью и садовыми цветами, примятыми грозой.
       Люси позвала меня на чердак и стала рассказывать о превратностях судьбы.
     Мои веки отяжелели от наливки и вкусного ужина. Я задремала.
И тут Люси строго сказала:
    - Светлана, я сейчас расскажу одну притчу, которая была моим приданым, когда я выходила замуж. Моя мама была из бедной семьи, из бедной не потому, что не работали, а  потому что раскулачили и всё, что было, забрали. Еле от голодной смерти спаслись. Но родители никогда не сорились и всегда заботились друг о друге и берегли от скандалов детей. Прожили они долгие-долгие в любви и согласии и вырастили семерых детей, которые все вышли в люди и были все с образованием и талантами.
      Они дождались и внуков и даже правнуков и как, в сказке, ушли в один день и час, обнявши друг друга и с улыбками на лицах…
     Притча это такая: раннее-раннее утро. Марфа встала засветло, чтобы покормить скот и приготовить завтрак для мужа и детей. Послевоенное время. Одни валенки на всю семью. Одни! И вот Марфа поставила их с вечера сохнуть в печи и забыла их вынуть утром. Печь растопила, поставила чугунок с картошкой. И видит – полыхают валенки костром. Ужас её охватил. Не  поздоровится ей -  в чем муж выйдет на улицу, в чем будет работать?
     И тогда она, заткнув повыше юбку, налила в ведро воды и, взяв тряпку, стала мыть пол в избе, наклоняясь как можно ниже и широко раставляя ноги.
     В избе стало светлее, зимнее солнце уже освещало сугробы и стрехи…
     Муж, раскрыв с полусонья глаза, увидел жену, моющую старательно пол.
     - Марфа, - позвал он её тихим голосом, чтобы не разбудить детей.
     - Марфа! Иди ко мне.
     - Да что ты, дорогой! Скотина не кормлена, завтрак не готов, пол недомыт!
     - Марфа, иди, говорю, ко мне!
   И она пришла, а в самый горячий момент сказала:
   - Ой, родной мой, валенки в печи, пойду выну, а то сгорят!
    - А черт с ними, этими валенками! Пусть горят. Так сладко мне с тобой, что ничего больше мне и не надо!!!
     Вот по этому правилу я и живу с Петром – то своим. И никогда не ссорились. А зачем? Пусть всё горит синим пламенем, когда нам вдвоем так хорошо!
      В юности, продолжала Люси, кажется, что весь мир принадлежит нам. В зрелости мы считаем, что полностью принадлежим миру, а в старости мы принадлежим тем, кого любим и кто любит нас. В конечном итоге оказывается, что дороже и ближе мужа никого и нет.  У детей своя жизнь, главное, им не мешать!
      Петр сегодня грустит. И для этого есть повод.
     Вчера позвонил его давний друг Михаил, хотел что-то важное сказать, но Петру было в этот момент некогда с ним разговарвать, он что-то интересное нашел в подаренном тобой альбоме фотографий, и сказал Михаилу, что перезвонит завтра.
      А завтра,  то есть сегодня, нам сообщили, что Михаил скончался от сердечного приступа.
     А в альбоме мой Петр нашел мою давнюю-давнюю фотографию с Михаилом.
     -    Вы были знакомы с моей бабушкой Феней?- с удивлением спросила я, кажеться, невпопад.
      -  Да, была, как и Махаил. Моя родная тетя была соседкой твоей бабушки. А Михаил был сыном подруги моей тети. Мы все вместе часто отдыхали на берегу Западной Двины или гуляли по Юрьевым горам.
      -  Михаил с ранней юности был влюблен в меня. Но я не придавала этому значения. На фотографии, найденной вчера Петром,  мы, очень-очень юные, стоим рядом, а рука Михаила лежит на моем плече…
    - И что же в этом такого страшного?
   - В том- то всё и дело, что Петр не знал, что мы были знакомы с юности. Михаил был его самым близким другом, они вместе и работали какое-то время. Михаил бывал у нас часто на ужинах, да и просто так захаживал частенько.
- А теперь он подозревает меня в измене, а больше всего его злит, что я скрыла от него свою тайную первую любовь. Он ведь считает, что про меня всё знает – мы вместе почти полвека…
    -  А как он узнал, что вы были влюбленной парой. Ведь это было так давно?
     - А ты сама посмотри вот на это (Люси достала из-под шляпы фотографию): на черно-белой фотографии были две тонких фигуры девочки и мальчика, но их окружало такое сияние любви, в их глазах было такое неизбывное счастье, что все становилось ясным: это первое, самое первое и незабываемое  чувство!
    - Но как можно ревновать к уже ушедшему человеку, да еще с такой давностью лет первой любви?
     - В том все и дело – нельзя в прошлом ничего исправить, и, главное, для Петра эта страница моей юности была закрыта черной дырой моего абсолютного молчания.
    - В старости ревность не знает границ, особенно ревности к тем, кто смотрел тебе в глаза и скрывал свои чувства. Михаил так никогда и не был женат, правда, о своих чувствах ко мне тоже не говорил…
    - Люси, прости, но в контексте сегодняшних отношений «на час» олб этом даже смешно говорить. Люди сходятся и расходятся, почти не помн имен. Есть даже термин «корпоративные дети»…
    - Ну, об этом я и говорить не хочу.  Так что, Светлана, если у тебя есть старые дневники, фотографии и памятные письма – уничтожь их, проошу тебя. Когда-нибудь это все станет явным для близких, не сейчас, так потом, после смерти, когда начнут разбирать архивы…
   - Да уж, пересмотрю свои бумаги. Кажется, что-то в этом роде есть и у меня…
     Мы спустились вниз, Петр Иосифович сидел, опустив голову на руку, и слезы текли по его щекам…
    Возникла неловская пауза.
    - Люси, вдруг сказал он, смерть не всё перечеркивает. Ведь признайся, Михаил  был настоящим другом, жаль только, что я не знал, что он так любит тебя, может быть, наша жизнь сложилась бы по-другому…
    Люси рассмеялась тихим, несвойственным ей смехом.
    - Петр, родной, я люблю, и любила, и буду любить только тебя! Перестань, в конечном счете, это глупо.
    - Светлана, я тебе сейчас напишу рецепт моей фирменной аджики из перца чили, чеснока и хмели-сунели. Она сжигает жир и плохие мысли! С перчиком-то всегда веселее будет.