Rip current. Мир, которого нет. 18

- Жаль, - искренне сказал я .
- Почему? – спросила она с удивлением.
- Потому что… - я взял лампу, отодвинул в сторону, чтобы ничего не мешало мне протянуть руки через стол, и мягко забрал её ладони в свои.
Она смотрела настороженно и вопросительно. И я очень боялся её испугать.
- Потому что я очень хочу тебя поцеловать, - почти шёпотом сказал я. – Я с самого первого взгляда этого хотел. Ещё когда увидел тебя в дверях.
Сказал и мысленно зажмурился, приготовившись ко всему. Такая это была девушка. Не такая, как все. И сделать она могла не то, что все. И спросить не то, что все. И ответить. И я с ней был не такой, как всегда. Бережный я был, расплавленный нежностью, затопленный умилением, почти преклонённый.
Она не отняла рук и не опустила глаз. Просто смотрела на меня – пытливо и заворожённо.
- Знаешь, - заговорила сказала она наконец, - а я иногда думала: зачем это люди целуются? Зачем? Что в этом такого, что все этого хотят?
Я усмехнулся, поднял бровь и так застыл с этой поднятой бровью. Хороший был вопрос. Никто мне его не задавал. Ни одна девушка.
- Ну, наверное, потому, что это приятно? - предположил я.
- Но почему? Почему? Чем? Что в этом такого, что люди соприкасаются губами? Что? – она даже чуть нахмурилась, глядя на меня. – Почему, например, не просто держаться за руки? Это же тоже приятно.
- Ну, наверное, это ещё более приятно, чем держаться за руки, - сказал я более смело.
- Ещё более приятно?
- Да, - сказал я решительно. – Вспомни, как тебя поцеловал мальчик из Ленинграда?
- Просто в щёку.
- Ну, ведь тебе было приятно?
- Да. Это было удивительно, - лицо её смягчилось воспоминанием. -  Знаешь, я вдруг сразу стала взрослой. И сразу стала не такой, как все вокруг. Стала такой избранной… Это очень необыкновенное чувство – что ты избранная из всех одна. Вдруг ты кому-то понравилась… - она мечтательно улыбнулась. -  То есть, дело было не в самом поцелуе, а в том, что ты кому-то вдруг понравилась, что тебя выбрали из всех… И радость, и гордость, и смущение - я всё это помню. А так смешно потом было: он сразу убежал - и я тоже подумала и убежала.
- В общем, после первого поцелуя влюблённые разбежались в разные стороны, - подытожил я.
- Да... И я целый день из дома же не выходила, представляешь? И на следующий день боялась выходить. Думаю: как же я выйду теперь, все будут на меня смотреть, думать: вот, он её поцеловал. И как теперь я буду жить дальше, такая особенная…
Она засмеялась, и я тоже умилительно засмеялся.
- И вот я думала, когда выросла, - продолжала она. – Что же это такое есть в этих поцелуях, что они сразу человеку всю жизнь меняют, сразу заставляют жить по-другому. Что-то такое ведь в них удивительно есть, правда? А ты кого первый раз поцеловал?
- Я…
Я наморщил лоб. Ещё один хороший вопрос. Если честно, я не знал. Если честно, в голове у меня была пустота на эту тему. Насчёт всей моей прошлой жизни была пустота. Я вообще не знал, что у меня есть какое-то прошлое. Было только одно настоящее – с того момента, как я вышел из леса. На месте прошлого же был какой-то туманный провал. Мягкий и белёсый. Кстати, что это за лес, и откуда он тут взялся? Это же Керчь, здесь не может быть таких густых лесов…
- Я поцеловал, - сказал я уверенно. – Да, я поцеловал…
Это я знал точно. Я был уверен, что это было. Факт был. А подробностей не было. Девочка была. Чёрт, куда же всё делось-то…
- Это в школе было? – подбодрила меня Нина.
Я помотал головой. Потом отпустил её руки и потёр лицо руками. Просто надо было вспомнить. Надо это вспомнить… Ну же, вспоминай, пнул я себя с досадой. Вспоминай, давай, осёл, ленивая скотина. Она же была, эта девочка. Девочка с синими бантами...
- Неужели в детском саду? – засмеялась Нина.
- Да! – меня вдруг озарило. - Точно, в детском саду же! Девочка с синими бантами!
- Девочка с синими бантами? – оживлённо переспросила она. - А как её звали?
- Её звали… Нора… – неожиданно понял я и как-то остолбенел.
Это же Нора! Господи, что же я такой дурак! Как я мог забыть, это же моя Норхен, конечно, это её я поцеловал тогда, в пять лет… Норхен… Так где же она? – вдруг стрельнуло мне в голову.
- А где Нора? – вдруг спросил я, тупо оглядываясь, и холод побежал по моей спине. – Слушай, а где же она?.. А где все?.. Подожди… я не понимаю, что происходит? Мы вообще где?
Девушка с косами смотрела на меня странно, и всё кругом вдруг тоже стало странным, словно замерло.
- Нина, - сказал я страшным шёпотом, – а откуда тут леса? Какие тут могут быть леса, тут же степь.
- Какие леса? - голос её тоже зазвучал словно издалека, я плохо слышал его.
- Ты же говорила, что вы собирали травы, грибы, - напомнил я. - Дикий мёд…
- Мёд? Нет, я не говорила, что мы собирали мёд…
- Но я же вышел из леса! – втолковывал я. – Я твой дом нашёл в лесу, в кустах! – почти закричал я. Чёрт что-то тут такое случилось, что звуки стали плохо слышны…И стало как-то странно темнеть. Я со страхом смотрел, как всё вокруг медленно заливалось жёлтым туманом. Лампа, что ли, чадит, успел я сообразить. Посмотрел на лампу, огонёк в ней еле тлел.
- Нет здесь леса, посмотри в окно, - сказала Нина.
Я кинулся к окну. И правда, пусто было кругом. Вокруг дома была пустота, ни одного кустика, кругом во все стороны лежал мягкий, красиво клубящийся золотисто-жёлтый туман.
Стоп, парень. Я с жутким усилием взял себя в руки. Это окно. Я отчётливо помнил, как оно было заставлено пузырьками, а сейчас не было ни одного. И вообще – это было совсем другое окно – то окно вообще выходило в сени. Оно выходило в тёмные сени, и через него ничего было нельзя увидеть! Никакого тумана!
- А где мёд? – вдруг спросил женский голос со стороны.
Я вздрогнул. Это спросила не Нина. Голос был грудной, воркующий, голос зрелой, уверенной в себе женщины.
Я рванулся взглядом в сторону голоса – женщина в длинной одежде стояла у печи ко мне спиной и что-то делала с посудой на плите…
Я резко, почти панически оглянулся – Нины за столом не было.
- Белка! – крикнул я громко, но почти не услышал своего голоса. – Белка, ты где?!
- Что ж ты, Ясень ясный, лезешь-то, куда не надо…- сказала с досадой женщина у плиты.
Она повернулась ко мне лицом, - и я увидел Богораду.
Только это была другая женщина. Совсем другая – стройная, ещё довольно молодая, со странно знакомым лицом. Но она была Богорадой.
- Ой, - от неожиданности я попятился к стене. - А Белка где?! – ошеломлённо спросил я.
- Какая Белка? – спокойно спросила Богорада и подошла ко мне. – Нет тут никакой Белки…
- Как это нет? Нина! – заорал я, и опять почти не услышал себя.
- Да что ж ты, Ясень, орёшь-то всё… - спокойно сказала Богорада. – Не кричи, силы порастратишь зря…
Она положила мне ладонь на голову, и я ощутил страшную давящую тяжесть. Просто вдавливалась моя голова шеей в тело, и это было нестерпимо. Я дёрнулся, с силой вывернулся из-под руки и со стоном, медленно начал падать лицом на стол.

И открыл глаза.
Голова разламывалась от тупой, тянущей боли. Я застонал, с трудом повернулся в кровати. Попытался встать – не смог и рухнул обратно.
Было тихо. Я полежал немного, собирая себя по кусочкам. Стояла ночь, я был один в своей комнате и всё стояло на своих местах. Всё было привычно, знакомо, и это не могло не радовать. Чего нельзя было сказать о моём состоянии. Так отвратительно я не чувствовал себя даже после капитальных многодневных попоек.
Болела голова, тошнило, трясло, и хотелось всего сразу – есть, пить и в туалет – причём, нестерпимо.
Медленно, охая и кряхтя на каждом движении, я встал на трясущиеся ноги и, хватаясь трясущимися руками за стены, побрёл в коридор.
Через пять минут я сидел в кухне и жадно пил воду из чайника. Чайник я поднять не смог, просто кое-как сволок его с плиты, расплескав воду на пол и на себя, наклонил его и приник к носику. Напился и лёг на стол, лицом на сложенные руки.
 Боль медленно отступала вместе с тошнотой. И чем дальше отступала боль, тем дальше и безвозвратнее уходил сон.
Уходила лошадь с подводой, на которой лежал еле живой человек, удалялись спины провожатых, тонул в зарослях домик с едва теплящимся окошком, и таяли, таяли невидимые огоньки над невидимой Таманью...
Весь этот мир уходил сквозь лес, уходил облаком золотисто-жёлтым, оставляя клочья тумана на ветках и сучках. И хотелось побежать вслед за этим сном, потому что что-то кровное и важное там в нём оставалось, что-то драгоценное и необходимое, что-то такое, чему названия нет. И всё дальше и дальше уходила, отступала девушка со светлым лицом и светлыми косами поверх синего платья.
И я встал и побрёл в спальню, потому что теперь я уже ничего не хотел, кроме как рухнуть в постель.
А сон я буду вспоминать завтра. Нет у меня сейчас сил сны вспоминать – ворчливо подумал я, и тут лицо бросилось мне в глаза с книжной полки.
Привычное в общем-то лицо с привычной фотографии Норы. Фотографии, которая стояла там уже лет семь, которую я уже и замечать перестал, настолько привык.
Я подошёл, задумчиво взял в руки фото и вдруг понял, что меня остановило. Это лицо было у той женщины из сна. Той, которой была Богорада.
- Совсем уже, парень, ты охренел, - пробормотал я вслух.
Ясень Ясный, вспомнил я. Нет, надо же, какая чертовщина снится…
Я поставил на место фотографию, сел на кровать. Вдруг понял, что усну сейчас, голова прошла, и тело стало лёгким, а мысли светлыми.
Я просунул руку под подушку, нащупал медальон и вытащил на свет.
И сразу стало совсем хорошо на душе. Застёжку я починил, и можно было снова носить его – хотя бы просто дома.
 Белка, - сказал я, глядя на украшение и тихо улыбнулся. - Белка на букву «В»
Я сладко зевнул, надел медальон на шею и забрался в постель. Мне было приятно думать, что я сейчас усну, чувствуя его. Медальон приятно холодил мне кожу на груди, а потом согрелся, и я перестал его чувствовать. Он словно растворился на мне слился, стал частью меня. И я тихо накрыл его своей рукой, чтобы, засыпая, чувствовать его. И образ девушки с косами вдруг стал ближе, словно вышагнул из жёлтого, просеченного солнцем тумана.
Такая чудесно знакомая девушка, рядом с которой хотелось жить чисто и замечательно. Просто девушка в синем платье.
Но откуда же она приходила? Откуда?
И зачем? Зачем?..

продолжение следует http://www.proza.ru/2018/08/30/819