Баал Шем Тов

Подобно большинству повествований о Баал-Шеме, или Беште (как его называют согласно хасидской традиции), история описывает события, быть может происходившие на самом деле, а быть может и нет; если же они все-таки происходили, то либо именно так, либо по-другому.

Со стороны все эти рассказы непонятны; нужно войти в них, ибо их достоверность постигается только изнутри.

Неважно, являются ли они добросовестным отчетом или выдумкой восхищенных современников.

Повествователь излагает их в том виде, как слышал в детстве, и его детство вновь воскресает в этих рассказах.


                ***

Сколько я себя помню в детстве, я всегда должна была быть на виду, то есть на мне всегда был глаз мамы или няни Зоси.

Было ли это из за большой ответственности за за меняли потому что однажды я пропала из глаз всего на несколько часов и в семье решили что меня украли и увезли с собой цыгане, табором проезжавшим через наш город.
Как бы там ни было но эти несколько часов моей пропажи запечатлелись в моём сознании и ещё по одной причине.
За это время меня успел посетить довольно сказочный персонаж в виде глубокого старика с повозкой и конём,прямо под лестницей моего дома,где я уснула и куда не догадались заглянуть во время моего исчезновения домочадцы.
Во время его визита я была посвящена в мир , где по велению старца мне были рассказаны удивительные истории.

Я слушала эти легенды и моя детская душа летала в других мирах, в мире добра и красоты, в мире любви.
В сумерках я слышала голоса, мамы няни, милиционера которого известили о пропаже девочки. Я понимала что речь идёт обо мне и не могла крикнуть, я здесь я не пропала.
Вообще то я кричала с повозки старца, но меня слыхали люди с другого мира где я побывала в моём сне.
И всё таки меня нашли. Я помню как меня спящую, мама несла по лестнице дома и поцеловав уложила в кровать, я даже помню как она вынула у меня с руки кусочек от разбитой глиняной тарелки и сказала - Как же я не догадалась заглянуть в твой любимый уголок под лестницей дома.


                ***
В учении Баал Шем Това много мистицизма. Он сам жил открыл его для себя, жил в в этом мире Он научил своих учeников грезить, да так, что они и его описывают, словно во сне.
Его жизнь, превратившись в легенду.

“Хасид должен уметь слушать. Слушать – значит получать. А еврей, не умеющий или не желающий получать, – это не еврей.

Наш народ стал таким, каков он есть, потому что умел слушать и умел получать.
И он получил Тору, не так ли ?
Так вот, хоть Тору нам дали всего один раз, каждый из нас должен получать ее каждый день сызнова”.

“Слушайте внимательно! – говаривал он бывало. – А главное, не забывайте, что правду надо распространять.
Хранить ее для себя – значит предавать ее”.

“Само собой, всегда найдется умник, который заявит тебе, что с объективной точки зрения эта история не могла и не может быть правдой.
Что с того ?
Объективный хасид – не хасид!”

Призыв Баал-Шема был призывом к субъективности, к пылкой самоотдаче.
Истории, рассказанные им и рассказанные о нем, обращены скорее к воображению, чем к здравому смыслу.

Анализировать эти истории – значит умалять их; беспристрастно изучать – значит, оставаясь в стороне, осквернить их простодушную искренность.
Те, кто знал и любил его, говорят о нем только поэтическим языком.
Он научил их грезить, да так, что они и его описывают, словно во сне.


Рецензии
Человек, наложивший отпечаток своей личности на стольких людей, уцелевших после бесконечных избиений в Центральной и Восточной Европе, духовный руководитель, сделавший выживание не только обязательным, но и возможным, мастер, давший песнь отчаявшемуся народу, сумел – мы никогда не узнаем, как именно – исчезнуть, не оставив профессиональным исследователям сколько-нибудь достоверных автобиографических материалов.

Он был одержим вечностью, но пренебрег историей и дал увлечь себя легенде.
Работы, приписываемые ему: “Шивхей ха-Бешт”, “Кетер Шем-Тов”, “Цавваат ха-Риваш” – в действительности принадлежат другим.

Подлинность его апокрифических писем детям и ученикам не раз подвергалась сомнению.

Не осталось от него ни портрета, ни документа, ни подписи, являющихся неопровержимыми доказательствами того, что за легендой скрывается реальный человек, личность.

Возможно, это был для него еще один способ подчеркнуть свое презрение к записям.

Ученику, записавшему его устное учение, Учитель сказал:

“На этих страницах от меня ничего нет. Ты думаешь, будто слышал то, чего я не говорил”.
И добавил: “Я сказал одно, ты услыхал другое, ну а записал третье”.

По Баал-Шему, воображение непрестанно развивается и крепнет, так что его сила превосходит, быть может, силу любого свидетельства.

И реальное, и воображаемое – оба составляют историю: первое – ее скорлупа, второе – сердцевина.

Не признавать этого – значит не признавать за искусством, за любой формой искусства, право на существование.
Но Баал-Шем-Тов играет именно на струнах воображения, даже после своей смерти.

Каждый ученик видел его по-своему, каждому он представлялся в другом свете.
Отношение к нему, проступающее из их воспоминаний, проливает больше света на них самих, нежели на него.

Этим и объясняются бесчисленные противоречия в историях о Баал-Шеме.

Роза Левит   06.01.2019 22:56     Заявить о нарушении