Города, где я бывал глава 6-2

НОВОСТРОЙКА и БАЙКОНУР
У меня был знакомый, который где-то работал и наведывался в Пущино. Где работал – долго не говорил. Но за рюмкой чаю чего не поведаешь товарищу. Он летал в Сирию, где обслуживал наши ракетные установки ПВО. По его совету я устроился на работу в Москве в монтажно-наладочное управление № 14 (МНУ). Деньги там платили хорошие, но работать приходилось будучи в командировке. Маршрут следования был не простым. Из Пущино до Серпухова – на автобусе. Далее на электричках: Пущино – Москва, Москва – Загорск. А из Загорска – автобусом до «Новостройки». Фирма работала на космос. На Новостройке на стендах испытывали двигатели космических кораблей. Территория была огорожена двойным кольцом колючей проволоки. В середине колец сетка с напряжением 220 вольт. Вход через КПП только по пропускам с двойным контролем. 
          Мы работали в корпусе КИ (корпус исследований). Мы называли его – «Космический институт». Там находилась барокамера ёмкостью тысячу кубических метров, диаметр бочки был около 16 метров. Высота занимала два этажа и ещё этаж внизу: трубопроводы дренажа для слива и прочих нужд. 
             В КИ привозили космические корабли – «Союзы», «Восходы», и крановым оборудованием конкретный образец загружали в барокамеру. Отверстие, через которое загружался корабль, закрывалось стальным «блином» 16 м в диаметре и герметизировалось болтами. Из барокамеры откачивался воздух. Давление доводилось до 0,01 атмосферы. Эти испытания имели цель определить тепловой баланс корабля при работающем оборудовании в космосе. Порядок включения и длительность работы бортовых приборов известны, поэтому по программе можно включать тепловую нагрузку, имитирующую работу штатных приборов космического корабля. При этом мощными софитами осуществлялась подсветка камеры, имитирующая солнечное освещение.
       Наладкой программы включения и выключения имитаторов приборов занималось МНУ. Вот такой была специфика моей новой работы. Проделав в понедельник 225 км из Пущино, я останавливался в гостинице, где квартировали все наши работники. Первый день недели на рабочий похож был мало. Мы располагались, потом шли обедать. А обедали мы обязательно со стаканом вина или с парой бутылок пива. Какая там работа? Толковище. Но когда вечером мы возвращались в гостиницу, накрывался стол. К вину и водке – домашняя закусь. А потом – преферанс. В пятницу путь проделывался в обратном порядке. За неделю я наезжал около 450 километров.
         Мне под наладку дали систему терморегулирования (СТР). Эта система предполагала суточный период включения имитаторов. При каждом включении загорался светодиод и срабатывало реле, к контактам которого подключался имитатор нагрузки. Схема была несложная, но контактов – много. Я изучил принципиальную схему и шаг за шагом, в соответствии с ней, «прозванивал» (проверял) все цепи. При этом обнаруживалось много ошибок. Я перепаивал монтаж, и схема начинала работать. Это усёк прораб и взялся было меня ругать: дефекты монтажа исправлять имеет право только изготовитель. Но когда я показал ему схему в действии, он разрешил продолжать. СТР я наладил и это пригодилось: на КИ прибыла съёмочная группа, готовившая отчёт для Хрущёва. Расставив всех по своим местам – лаборантов за щиты с приборами, ведущего на исходную точку, оператор командовал ведущему: «Иванов, пошёл», – всё начинало двигаться, а мои лампочки – мигать. Полная видимость готовности объекта. После отладки СТР меня перебросили на систему сеансов.
         В новый коллектив я вписался сразу. Авторитет заработал. Время предновогоднее и люди были заняты подготовкой к Новому году. Кому-то я посоветовал сделать электронную мигалку на лампах по схеме триггера: включение, выключение. Человек загорелся, принёс необходимые комплектующие, я собрал и отладил схему. Обо мне пошла слава. Сколько я их ещё сделал – не помню. Но – много.
       А коллектив оказался дружным. Помню, был там один, по фамилии Редькин. Но почему-то его все звали – Хренов. Я спросил, почему? Мне ответили: «А очень просто: хрен редьки не слаще». Аналогичное чувство юмора я встречал уже на работе в ТЭЦ. Там одного кочегара звали «Акроп». Я спросил – почему? Мне объяснили: как-то летом он пожаловался: «Посадил я петрушку, а вырос акроп». С этих пор он и есть «Акроп». Так вот, этот Хренов так однажды накушался, что милиции пришлось приводить его в чувство. Должно быть, это случалось не единожды, и администрация поручила нашим прорабам на собрании решить вопрос о его увольнении. Массы заволновались. Так сразу взять и уволить. Да мы же с ним никакой воспитательной работы не вели. И сразу – уволить. Для начала возьмём на поруки. На собрании решили: в качестве наказания пить с Хреновым больше не будем. Сказано – сделано. Когда дружная компания накрыла первый стол, Хренова к себе не пускали и своё решение выполнили. Ему в самом дальнем углу ставили тумбочку, на которой он раскладывал закусь, ставил чекушку и стакан. Пили сами, без Хренова. Хренов пил сам, но синхронно с нами. Коллектив наказал товарища.
           У нас было два прораба. Один главнее, но ни его фамилии, ни имени я не запомнил. А второго звали Костя. Это был небольшого роста толстяк, не только добрый, но и добродушный, и мы его любили. Как-то он, уезжая в пятницу домой, заявил, что железно решил завязать. А когда в понедельник мы, по обычаю, вечером накрыли стол и предложили Константину принять участие, он застеснялся:
– Прямо не знаю, что и делать.
Вид у него был такой растерянный, что мы ему налили. А другой наш товарищ – Серёга Истратов, реагировал на это иначе. Он некоторое время отказывался, а потом, взяв в руки стакан, произносил:
– Видит бог, как я сопротивлялся.
И залпом осушал его. Так в шестидесятые мы покоряли космос.
           Был среди нас работник, которого мы звали – Отец. Он был старше нас, отличался серьёзностью и завидным спокойствием. Ироничные вещи он говорил так серьёзно, что онивыигрывали от этого. Однажды в пятницу Костя, видя, что мы собираемся уезжать домой, сказал, что надо бы задержаться, потому что нас поджимают сроки. На что Отец невозмутимо возразил:
– Костя, мы потому и уезжаем, чтобы нас сроки не поджимали.
В то время меня часто одолевало расстройство желудка. И Отец комментировал это так:
– Боря, у вас слишком прямая кишка.
Отец был самым старослужащим в нашем коллективе. В преферанс он играл никогда не проигрывая. Мы решили «размочить» эту ситуацию. Пригласив его к нам, мы накрыли стол и стали напаивать Отца. Накачали его так, что он еле держал карты в руках. Но НИ РАЗУ не совершил оплошности. Он играл на автопилоте, и плакали наши денежки, затраченные на стол и проигранные в карты. Интересная подробность: в нашем коллективе все были алиментщиками. Они очень удивлялись, что я женат.
         Система сеансов была посерьёзнее, чем СТР. Она состояла из шести шкафов, каждый метра по полтора шириной и на каждом - количество командных контактов – огромное. Эта система позволяла программировать сеансы продолжительностью в год и более. Она была несложной, но ёмкой.
            Главные дефекты – ошибки в монтаже. И здесь работа была скрупулёзной. Я нашёл методу. В КИ работал коллектив будущих эксплуатационников. Они уже обслуживали помещения, барокамеру и ждали поэтапного ввода налаживаемых систем. Я поговорил с их ведущим инженером и убедил его, что для будущих эксплуатационников будет полезно, если прозвонку они будут делать сами – под моим присмотром. А прозвонка – проверка монтажа – это 98% всей работы. Я развязал себе руки, и получалось, что приёмку местные должны были производить у самих себя. Единственно, что мог делать только я, это развязку при ложном срабатывании диодов. Тогда нужно было вносить изменения в схему и согласовывать их с автором схемы – Александром Бахметьевым.
                В это время в КИ привезли "лунный трактор" по выражению Высоцкого и цистерну со смесью для обеспечения его теплоёмкости. Смесь состояла из спирта с глицерином – аналог ликёра. Долго она стояла без присмотра, пока хозяева не заинтересовались, как у цистерны дела. Проверили. Содержимое уменьшилось наполовину. Неисчислимы пути нашего народа. После завершения работы с системой сеансов меня перебросили на систему шлюзования космонавтов.
       Стенды для испытания двигателей находились далеко. Какие-то сигналы там подавались ракетами. До нас иногда при попутном ветре долетали рваные ядовито-коричневые облачка – результаты окисления топлива. Территория вокруг КИ была лесистой, и там росло очень много грибов, но выносить их не разрешалось. Во время обеденного перерыва ребята ходили и собирали только белые, только молодые и только шляпки. Проносилось это в карманах. И в гостинице самое главное было – захватить сковородку. Закусь – халявная. Картошку с грибами жарили под водку. Никогда и нигде потом я не ел таких вкусных грибов и в таких количествах.
        Откровенно говоря, мне надоело мотаться с юга Московской  области на север. И хотелось попасть на Байконур. Это сейчас ни для кого не секрет, где это. А тогда… Я поговорил с Костей, мне была выписана командировка, выдан билет на самолёт, и мы вдвоём с товарищем в октябре месяце 1968 г. прибыли на аэродром. Мой попутчик, Витя, на Байконуре уже бывал. Пассажиры специального рейса – люди степенные, лет 35-40. Все, как в униформе, – в плащах синего цвета, накапливались в одном месте, ожидая посадки. С самого начала нам не повезло: рейс откладывался и в конце дня был перенесён на следующее утро. Мы с Витей уезжали к его родственникам, которые играли чью-то свадьбу. Так продолжалось три дня. В последний день мы чуть не опоздали: решили пойти в туалет, а когда вернулись, никого на месте не было. Метнулись к кассе, но нам ответили, что по этому рейсу справок не дают. Спасибо стоящему рядом мужчине. Он показал на удаляющую группу: «Да вон же они», – и мы их догнали.
       Когда все разместились на местах, а самолёт порулил на взлёт, вышла стюардесса и, как полагается, начала:
– Наш самолёт…
Её оборвали:
– Да знаем!
 Вся степенная компания превратилась в чёрт знает что. Откуда-то появились бутылки с коньяком, водкой, потребовались стаканы. Стало ясно, что я погружаюсь в неизвестный мне мир.
       Приземлились мы в Тюратаме, за границей космодрома, и направились в бюро пропусков. А с пропусками было строго: кто побывал на Байконуре, но провинился, тот вносился в чёрный список и вторично на территорию попасть не мог. После оформления пропусков нас отвезли на 116-ю площадку, с которой должна была запускаться тележка на луну.
      Разместили нас в гостинице, где квартировали работники нашего управления. Но они отсутствовали – работали на объектах. Я решил показать себя с лучшей стороны и приступил к приготовлению обеда. За окном лежал оковалок мяса. Нарезал «лапоточков», нашпиговал их чесноком, который привёз с собой, и аккуратно пожарил, чтобы не засушить бифштекс. Наконец ввалилась орущая голодная компания. Они набросились на Витю, который рассказывал им обо всех делах управлении, в Москве. А когда я предъявил им своё произведение искусства, они удивились, на хренА я это сделал: оказывается, жареному мясу они предпочитают мороженое сырое. Мясо они достают у солдат со складов ПФС (продовольственнофуражный) в обмен на водку местного производства – араку. Жуткая гадость, доложу я вам, изготавливаемая, предположительно по вкусу, из верблюжьего помёта. А нам они были искренне рады, потому что знали, что, как и всякие приезжающие, мы привезли им нашу, московскую «сладку водочку».
          На следующий день и нас отвезли на объекты. Мне выпала наладка системы пожаротушения. Она состояла из гермоклапанов, перекрывающих по команде сверху или в аварийной ситуации принимающие и подающие трубопроводы. Проектировалась тем же КБ-12, что и проектировало автоматику КИ. Она была так же многократно повторяема и базировалась на щитах Харьковского электромеханического завода (ХЭМЗ). Достаточно было освоить один щит, а другие пойдут как по маслу. Связывались они с пультом управления. При наладке к каждой системе прикреплялся постоянный военный приёмщик. Мне достался неплохой.
        В нашей же гостинице жили работники стальконструкции. Это были богатыри. Все работы они проводили на огромной высоте, на постоянном ветру. Обветренные лица, здоровенные кулачищи, неуступчивый характер – это работники стальконструкции. Ни в какие конфликты они не ввязывались, потому что знали себе цену. Однажды нас с Витей послали за аракой. На Байконуре на всех площадках, кроме центральной, называемой десяткой, был сухой закон. На десятке работали рестораны, но в магазинах водка не продавалась. Араку купить можно было только в Тюратаме, то есть за пределом Байконура. Мы имели такой выход. От площадки к площадке ходил мотовоз. Мы добрались до Тюратама, вышли, купили несколько бутылок и зашли обратно. Сели на мотовоз и с грузом в портфеле ехали «домой». Там же сидел стальконструктовец с чемоданом, а где-то в стороне затаился офицер внутренних войск, наблюдавший за несуном. Когда мы приехали на место, из виду он исчез – поднимал по тревоге солдат. Они окружили гостиницу и офицер в  сопровождении вошёл на второй этаж, где ещё не успели разобрать водку. Создалась критическая ситуация: нарушителей накрыли, а отобрать было невозможно: у таких силой не отберёшь – не отдавали категорически. Потребовали: «Сливай в канализацию при нас». И процесс пошёл. Отбивалось горлышко бутылки и под нарастающий вой водка выливалась в раковину. Печальны были лица пострадавших.
        На Байконуре ещё существовал коэффициент 1,6 к зарплате. Некоторые дальновидные по тому времени люди устраивались туда семьями и работали там годами. Снабжение было прекрасное. Продажа дефицита происходила так: приходила машина – фургончик, и прямо с неё реализовывались такие вещи, за которыми в той же Москве люди гонялись неделями.
         С продуктами тоже затруднений не было. Я помню, как ребята говорили: «Привезли рыбу, опять мелочь». Пошёл посмотреть на эту мелочь. Рыбины – килограмма по два каждая. Вот с алкоголем была напряжёнка. Как-то Витя пришёл и заявил, что в магазин привезли коньяк. Буду ли я его пить? Пошли посмотреть. Оказалось, что коньяком здесь называют одеколоны. А когда их завозят, то всё сразу разбирают. При мне один из покупателей спрашивал: «А вот тот одеколон сколько градусов?» И продавщица со знанием дела ему отвечала: «Сорок».
     Но не все испытывали такие трудности. У Вити оказался на нашей площадке знакомый телефонист. Он жил один в однокомнатном номере. Мы пошли к нему купаться. Когда мы искупались, хозяин предложил: хотите выпить – вон бидон. Посреди комнаты стоял двадцатилитровый бидон со спиртом. А за ширмой на кровати у него лежала пьяная молодайка
– пожалуйста, можете попользоваться. И он похлопал её по голой попе. Спирт мы выпили, а пользоваться отказались.

           Климат в Казахстане был мерзкий. Мало того что холод – песок скрипит на зубах постоянно. С историческим местом я познакомился: наблюдал один из пусков с нашей площадки, посетил «десятку», побывал на могилах погибших, которых было около сорока. Но, учитывая все неудобства, мне тут уже надоело. Устроить командировку сюда было просто, а вот уехать отсюда – посложнее. Отпускали только по заверенной медучреждением справке о состоянии здоровья жены. Я расписал подробно жене, что и как нужно делать. Главврач МСЧ был мне хорошо знаком, как и я ему, и в нём я был уверен. Жена пошла, всё рассказала, и он сварганил бумагу, которую отослал в управление. Меня вызвал прораб, приказал передать дела и отправил в контору, которая была на «десятке». Оформляя отъезд, я понял, как непросто это было сделать. В конторе один человек, проработавший год, умолял отпустить его домой, а прораб уговаривал  поработать ещё.
– Я е..аться хочу! – орал проситель. Сидящая рядом женщина хихикнула.
– Что смеёшься, дашь мне – я останусь!
Такие страсти. Тестостерон. Ничего не поделаешь.
       Когда меня выпустили «за ворота», пришлось ждать в Тюратаме проходящего из Алма-Аты поезда. А когда въезжали в Пущино, я сходил с ума от восторга, после унылой желтизны Казахстана лицезрея розовеющие стволы берёзок. Так закончилась моя космическая эпопея. И я уволился из МНУ.
          Пока я мотался, Пущино очень изменилось. Все прежние работники управления эксплуатации переместились в Пахру, где основывался какой-то химический научный центр. Пахра была значительно ближе к Москве, в этом всё и дело. Главным инженером стал Григорий Иванович Степанов, ранее бывший замом. Гриша был обязан мне тем, что я делал ему чертежи дипломного проекта. Он взял меня на должность главного теплотехника с возложением обязанности по КИП и автоматике города. Он имел задумку, чтобы я сделал управление инженерными объектами города из одной точки.
         Дело, казалось бы, интересное, только оклад всего 140 рублей и никаких перспектив. Гриша обещал, что он даст мне трёхкомнатную квартиру с улучшенной планировкой. Задуманная автоматизация казалась делом такого далёкого будущего, что даже не просматривалась. Летом я приходил на работу, захватив плавки. Поторчав немного, уходил на Оку, где проводил более приятную часть своего рабочего дня. Но вытерпел это безделье до октября. Уволился и поступил работать в Москву в воинскую часть. Она занималась обслуживанием гарнизонных котельных. На что Степанов заявил, что такого дурака он видит в первый раз.
    Меня направили в Алейск Алтайского края под Барнаулом для пуска котельной. Группа кроме меня состояла из теплотехника и прибориста. В Алейск мы прибыли в начале ноября и поселились в гостинице.
    Кто бывал на Алтае, тот знает, что такое алтайские ветры. Гостиница к зиме никем и никогда не готовилась. Ветер в щели выхолаживал комнату, как бы хорошо ни грелись батареи. На мои замечания, что надо бы утеплиться, коллеги возразили, что это дело администрации: им за это деньги платят. Ребята ушли куда-то по делам, а я не стал дожидаться, когда гостиница начнёт оправдывать свою зарплату. А пошёл в столовую, взял муки, у уборщицы – немного тряпок, законопатил дырки и проклеил швы полосками газет. Сразу стало тепло.
        Подготовкой котельной к пуску мы занялись сразу и вплотную. Лёва Лобанов – брат известного хоккеиста «Спартака», выполнявший роль руководителя, сразу определился: работаем осенью и зимой, чтобы летом быть свободными. Мы с Лёвой занимались приборами, а теплотехник – котлами. Октябрь прошёл терпимо. Но когда начался декабрь, при температуре минус сорок градусов подул такой ветер, что нас сбивало с ног. Мы шли под наклоном в сорок пять градусов, а когда попадали в воздушную яму, падали.
Когда по нашему мнению котельная к пуску была готова, Лёва полетел в Москву и обещал, что вернётся, и домой съезжу я. Во время его отсутствия я заполнил все датчики водой. Оставалось только перекрыть вентили и приборы начнут работать. Лёва вернулся. Ко дню пуска в помещениях котельной установили раскладушки и из котельной мы не уходили. Кочегарами работали солдаты. И вот пуск состоялся. Заработали котлы, приборы и автоматика. Всё пошло в лучшем виде. В помещении, где мы располагались, стоял бидон со спиртом. Приходящие наливали, выпивали и уходили. Утомлённый напряжённой работой, я тоже заснул. А когда проснулся и прошёлся по котельной, меня обуял страх: все кочегары, как один, спали, котлы гудели, автоматика работала. Случись что, страшно было себе представить. Но так всё и прошло. А с рассветом на котельную пришла трезвая смена.
      Моей работой Лев был доволен, но у меня с ним возникли трения и я настоял на отъезде. Когда я вернулся домой, жена сказала, что больше она без меня не выдержит. И я уволился.