Прерванный каданс

Вовка одним глазом смотрел на ноты и разучивал на пианино пьеску Гедике, а другим глазом косил в сторону работающего телевизора: папа смотрел какой-то видеофильм. Кино, Вовка это быстро определил, было совсем неинтересным и ему по-хорошему надо было бы сосредоточиться на игре, но очень трудно оторваться от мелькающих на экране картинок. 

- Не верти головой! - прикрикнул папа. – Я потом проверю, как ты выучил! – Он сидел в кресле перед самым телеком, пил из горлышка пиво и никак не мог видеть Вовку. Если только его зеркальное отображение в экране телевизора. Но лучше не нарываться на неприятности.

Вовка заиграл чуть быстрее, радуясь про себя, что папа обычно с ним музыкой не занимается, ничего в ней не понимает и ему, в крайнем случае, он может сыграть, глядя на ноты этой пьесы, какой-нибудь другой этюд. Да и с фильмом всё было ясно: какой-то дядька с собакой ходил по городу и сочинял стихи, а потом их читал другим. Ни каратэ, ни автомобильных гонок, ни ужасников. Скукота.

Он с горем пополам доиграл очередную пьесу до конца и начал снова. В это время неожиданно усилилась музыка в телевизоре, стала тревожно-напряжённой, на первый план вышли глухие пульсирующие удары большого барабана. Вовка невольно представил мохнатую колотушку, которой ударник, нажимая ногой на педаль, бьёт по желтовато-глянцевой коже. Затем вступил жалостливый звук фагота; играли, видимо, в верхнем регистре. Не в силах сдержать любопытство, он оглянулся и увидел, что этот дядька в кино стоит на стуле и хочет повеситься.

«С чего бы это вдруг?»

Потом, продолжая стоять с петлёй на шее, дядька достал из кармана блокнот и стал записывать только что сочинённое стихотворение.

«Чего придумывать, когда всё равно сейчас умрёт?» - недоумённо подумал Вовка, не забывая, впрочем, для собственной маскировки периодически брать наугад какие-то диссонирующие аккорды.

А дядька, дописав, видимо, передумал вешаться, и стал снимать с себя петлю. И в этот самый момент в комнату вбежала его собака, радостно бросилась к хозяину, опрокинула стул, и этот мужик повис, болтаясь и дёргаясь в петле.

«Во как!» - Вовка от удивления даже играть перестал. – «Получается, что любимая собака его же и убила!?»

Папа со стуком поставил бутылку на журнальный столик, подошёл к Вовке и с размаху отвесил ему подзатыльник. Вовка моментально снова застучал по клавишам, но выступившие слёзы мешали разглядеть нотные знаки. Заплакал он не только от боли, но и от обиды: ведь он ничего такого не сделал? Зачем так сильно бить? Мама обычно, если наказывает, то бьёт по заднице.

После удара в шее появилась какая-то острая боль.

«А вдруг там позвонок переломился? Но папе, пока он сердитый, лучше ничего не говорить. Надо играть дальше, а то опять накажет».

Шмыгая носом, Вовка втянул в себя потёкшую из носу слизь. Слёзы хотел смахнуть, помотав головой, но шея от этого движения заболела ещё сильнее и он стёр солёные капли со щёк левой рукой, продолжая играть правой. А то совсем ничего не было видно.

Тут и кино кончилось, и папу ушёл на кухню. Теперь можно было немного потереть шею рукой. Вовка начал осторожно крутить головой, но в шее что-то щёлкнуло, и резкая боль пронзила всё тело…

*

Вовка лежал на кровати и смотрел в потолок. Шея была перевязана длинным папиным шарфом таким образом, что головой нельзя было даже пошевелить. Доктор, который его осматривал, никакого перелома не обнаружил и велел «подержать шею в покое». Сказал, что это просто «растяжение». Выписал какую-то мазь. Вовка же, выгораживая папу, объяснил, что упал со шведской стенки, которая стояла у них в коридоре, и ударился головой о пол.

«Легко сказать “подержать в покое”!  Что же теперь мне так и лежать целую неделю, не шевелясь?»- думал он.

От шарфа пахло немного табаком, немного бензином и ещё чем-то трудноуловимым, но свойственным только папе. Вовка очень любил папу, потому что тот был большой и сильный, мог водить машину и занимался каратэ. И уже давно учил Вовку приёмам борьбы и специальным каратэвским терминам на японском языке. Когда Вовка вырастет, он будет точно таким же, так как сын обязательно становится похожим на отца…

Только вот шарф очень кололся, и Вовке страшно хотелось засунуть под него руку и почесаться…

Зато было весело, когда мама кормила его как маленького из ложечки. Честно говоря, Вовка мог бы и сам ложку в руке держать, но было очень приятно, что за ним так ухаживают и заботятся.

Вдруг она спросила Вовку:

- Ты действительно сорвался со шведской стенки? Или что-то другое случилось?

Вовка смотрел на неё и не знал, что ответить. Соврать, глядя маме в глаза, он не мог. Сказать правду – стеснялся. Ему казалось, что этим он совершает предательство. И предаёт не кого-нибудь, а папу!

На его глазах выступили слёзы. Что ей ответить? Как всё рассказать? Но потом обрадовался: если заплакал, теперь можно пока и не отвечать на такой трудный вопрос.

Мама наклонилась к Вовке, положила свою голову на его подушку и тихо прошептала:

- Тебя папа ударил?

Вовка кивнул и… почему-то перестал плакать. После признания ему сразу стало очень легко и спокойно.

Если не вертеть головой, то шею совсем не было больно. Лежишь – не болит, сидишь – не болит, даже если потихоньку ходить, и то не болит. Всё это Вовка хотел сказать папе, когда тот подошёл к нему и положил руку на голову. Он обычно при встрече проводил жёсткой рукой по Вовкиным волосам: была у него такая привычка, которая Вовке страшно нравилась. Но сейчас он только дотронулся до Вовки и сразу отдёрнул руку.

- Ну ты как? Не болит больше?

- Не болит, - с готовностью ответил Вовка и, забывшись, отрицательно замотал головой. Сразу скривился от пронизывающей боли. И застыдился, что не смог сдержать её.

Папа сунул ему в руки маленькую, но тяжёлую модель красивого лимузина. Классная вещь! У неё и все дверцы по бокам открывались, и крышка багажника, и капот. Очень красивая машинка. Только папа ему такие и дарил, и Вовка собрал их уже целую коллекцию. Эта будет девятая.

- Спасибо.

- А ты мог бы и не ябедничать маме.

И вышел.

Вовка хотел сказать ему, что маме он ничего не говорил. Что она сама обо всём догадалась. Что он совсем не хотел выдавать папу, никогда бы не рассказал об этом, если бы мама сама не спросила. Что он не ябеда. Что он совсем не обижается на него, потому что папа наказал его по справедливости. И подзатыльник правильно отвесил: надо было музыкой заниматься, а не головой вертеть. Сам виноват...

И что сейчас папа зря его обидел. Это было уже несправедливо.

А через четыре дня боль прошла, и всё вернулось на свои места. Вовка продолжал учиться в школе, четыре раза в неделю ходить в «музыкалку», в свободное время гонял по двору на велосипеде или играл в компьютерную игру «Гарри Поттер».

В общем, всё снова стало хорошо. Но не совсем. Во-первых, папа с мамой с того самого дня были в ссоре. Вовка это всегда точно чувствовал. А во-вторых, папа стал относиться к Вовке с заметным пренебрежением. Самое обидное было, когда он называл его «ябедой». Уж лучше бы наказал ещё раз, чем вот так всякий раз напоминать ему о том, что он его выдал.

А ещё Вовке уже несколько ночей подряд стал сниться один и тот же страшный сон. Начало у него, впрочем, было интересное и весёлое. Вовка в образе Гарри Поттера летал на метле по залам и коридорам старинного замка, по саду, а потом и по своему городу. Но постепенно откуда-то начинал доноситься ритмичный глухой звук большого барабана, который с каждым ударом становился всё громче и всё тревожнее. А Вовка в это время каким-то образом оказывался у себя в квартире и откуда-то сверху видел самого себя, сидящего за пианино и беззвучно что-то играющего. Сзади в боевой стойке в белом спортивном кимоно, перепоясанным чёрным оби, стоял папа. Он что-то кричал и Вовка поворачивался к нему на круглом вертящемся стульчике. Папа делал несколько змеиных движений руками, затем следовал молниеносный выпад вперёд и он наносил резкий удар рукой Вовке прямо в горло. Такой смертельный удар пальцами называется атэ-вадза.

Вовка от страха просыпался и ощупывал шею. Но, разумеется, никто его не бил, шея уже давно не болела, только бешено колотилось от страха сердце и неизвестно от чего трудно было дышать. Через минуту он успокаивался и снова засыпал, думая о том, что папа не может его убить. Ведь Вовка его сын. Это всего лишь сновидение. И папа его всегда любил. Только в последнее время стал над ним посмеиваться…

Однажды, когда Вовка повторял уже выученную пьесу Гедике, он почему-то вспомнил кадры того видеофильма – про собаку с дядькой, который повесился. За что он свою верёвку привязал? Вовка напряг память, но кроме стула и собаки ничего больше не вспомнил.

Внимательно осмотрел комнату. К люстре не привяжешь: она может тебе самому же на голову и свалится. Продолжая смотреть вверх, Вовка вышел из большой комнаты, в котором стояло пианино, в коридор.

И здесь его взгляд упёрся в ту самую злополучную шведскую стенку, с которой Вовка якобы сорвался. Если на неё залезть, привязать верёвку к верхней перекладине, потом надеть петлю на шею и спрыгнуть, то что будет? Повесишься или нет?

У них в квартире было две комнаты: большая, где стояло пианино и спали родители, и маленькая - Вовкина. Сейчас в ней после ночного дежурства спал папа и, разумеется, закрыл дверь, чтобы Вовка ему меньше мешал своей игрой. Вовка знал, что папа лежит на его небольшой тахте, поджав ноги, потому что весь на ней не помещается.

Он подумал о том, что, наверное, очень сильно мешает папе. На самом деле, вот сейчас папе надо отдыхать, а Вовка обязательно должен готовиться к сегодняшним занятиям в «музыкалке». Если бы не было Вовки, то папа спокойно и со всеми удобствами спал на раскладывающемся диване в большой комнате. Если бы не было Вовки, то и с мамой бы они реже ссорились. Потому что мама хочет, чтобы Вовка стал, как она говорит, «интеллигентным мальчиком»; а если будет заниматься каратэ, то изуродует себе пальцы. Папа же хочет, чтобы Вовка стал «настоящим мужиком, а не слабаком». Само собой разумеется, что Вовка был полностью согласен с папой.

Но «настоящий мужик» из него почему-то не получался. Он и плакал, как девчонка, по каждой мелочи. И вот папу выдал, хотя и не хотел. А хуже всего было то, что Вовка в душе чувствовал, что играть на пианино и подбирать самому мелодии ему нравится больше, чем заниматься с папой каратэ.

Или взять, к примеру, парусные корабли. Насмотревшись различных детских энциклопедий, Вовка почему-то «запал» именно на парусники. Он тщательно перечертил на тетрадный лист схему трёхмачтового фрегата и, глядя на него, видел вокруг океанскую синь и себя самого, быстро карабкающегося по вантам на фок-брам-стеньгу, чтобы перелезть с неё на фор-брам-рею и взять шкоты на фор-бом-брамселе. Сказал как-то об этом родителям, а его подняли на смех: какой флот? какая армия?

Всё у него шиворот-навыворот получается: хочет одно, нравится ему другое, а делать приходится третье. У нормальных людей так не должно быть. Может быть он ненормальный? И родители только зря с ним мучаются?

Вовка зашёл в ванную и, стараясь не шуметь, вытащил из тумбочки бельевую верёвку. Её растягивали в коридоре на специально приделанные крючки, когда сушили после стирки бельё. Потом залез по шведской стенке до самого потолка и начал привязывать один конец верёвки к верхней перекладине. Это оказалось не так легко сделать, так как приходилось ещё самому держаться, чтобы не упасть. На этот раз он уже мог свалиться по настоящему.

Оставшаяся часть верёвки оказалась такой длинной, что Вовка долго не мог сообразить, что надо с ней сделать, чтобы получилась петля. И вообще, честно говоря, он не очень представлял, как связать петлю.

Потом решил просто накрутить всю верёвку вокруг шеи. Какая разница?
Через минуту оказалось, что Вовка так привязал себе к верхней перекладине, что и прыгнуть вниз нельзя было. А как же тогда повесишься? Не получится. Вот дурак-то!

Ему почудилось, что он неумело играет в какую-то новую и незнакомую ему игру. И даже похож на матроса, стоящего на верёвочной лестнице вантов.

Пришлось снимать с шеи несколько петель, чтобы осталось хотя бы с полметра свободной верёвки. Этого, наверное, будет достаточно…

Он уже собрался прыгать, как вдруг представил: приходит с работы мама, открывает входную дверь, входит в коридор и видит висящего Вовку. Она, наверное, закричит и станет плакать. Или вдруг проснётся папа, выйдет из комнаты в коридор и увидит Вовку. И подумает, что это он, папа, во всём виноват, что довёл Вовку до самоубийства. И родители поссорятся ещё больше, потому что мама никогда не простит такого папе. А Вовка совсем не хотел делать им плохо. Он хотел, чтобы и маме, и папе было только лучше. Но как это сделать, если из-за Вовки у них одни неприятности?

Он стоял на перекладине шведской стенки и думал: «Может быть, не надо вешаться? Может быть, у меня получится так, что я смогу стать и каратистом, и буду хорошо играть на пианино?»

Вдруг Вовка услышал, как под тяжестью папиного тела заскрипела тахта. Папа проснулся! Сейчас он выйдет в коридор и увидит его с верёвкой на шее!

Вовка стал судорожно разматывать верёвку, но она, как нарочно заела и больно тёрла кожу на шее. Снять одной рукой все намотанные им вокруг шеи петли он не успевал. Вовка машинально отпустил перекладину, за которую держался, и двумя руками схватился за верёвку, пытаясь её распутать. И полетел вниз…

***
Июнь 2003.