Шеф-повар об авторах реальных и выдуманных

Уважаемые коллеги по литературному цеху! Я заметил, что некоторые из вас относятся к тем, кто пишет под псевдонимом (или под ником, как сейчас говорят), с недоверием, а то и с презрением. А давайте-ка посмотрим, есть ли для этого хоть какие-нибудь основания.

Здесь возможны различные варианты. Начну с себя: я пишу под именем Чим Самоварр, и уже само его содержание откровенно говорит, что это имя вымышленное, то есть я этого не скрываю. Есть у меня основания личного характера писать не под своим именем, но я мог бы назваться, например, Иваном Петровичем Сидоровым, и тогда никто бы не подумал, что это не моё имя. Но я считаю, что это было бы обманом: я не только скрывал бы своё имя, но скрывал бы и факт его сокрытия. В обоих случаях и Чим, и Иван могут писать всё, что угодно, не опасаясь осуждения и не нуждаясь в похвале, так как и то, и другое играет роль только по отношению к реальной личности, а не вымышленной. Тогда чем же они руководствуются в своём творчестве? Об этом я скажу немного позже.

Третий вариант: я пишу под своим настоящим именем, и чтобы никто в этом не сомневался, я могу приложить свою фотографию. Как в паспорте. (Фотография может выполнять и художественно-рекламную функцию). Иногда я придумываю себе и псевдоним, под которым пишу - для краткости и выразительности, но на первой же странице я сразу раскрываю своё настоящее имя, чтобы не было никаких сомнений в моей идентичности. Такой вариант вызывает у читателей наибольшее доверие не только к моей личности, но и к тому, что я пишу. И знаете, я сам порой начинаю верить, что всё, что я пишу - сущая правда, хотя, остановившись на миг, припоминаю: здесь я о чём-то умолчал, а здесь - приукрасил. В оправдание себе могу припомнить строки Тютчева:
Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймёт ли он, чем ты живёшь?
Мысль изречённая есть ложь.
И значит, надо эту ложь подретушировать (посмотрите у меня миниатюру «Очень художественная литература»). Для пишущего под своим именем часто бывает очень важно, что о нём подумают читатели, именно о нём, как личности, а не о том, что и как он написал, и от этого литература только страдает. Анонимы же свободны от этого.

Но это всё для нас с вами, самодеятельных писателей, свободно плавающих в огромном виртуальном пространстве Прозы.ру. Никто друг друга не знает, хотя вроде бы и знакомятся (виртуально), и дружат, и ругаются (тоже виртуально). А для реальных писателей в реальном пространстве, когда литература является средством заработка - там всё серьёзно. Вот интересный пример.

Думаю, я не буду одинок, если скажу, что ещё со школьных лет люблю поэзию Некрасова. Красивый язык, красивая природа, красивые люди. «Плакала Саша, как лес вырубали...», «И шествуя важно в спокойствии чинном...», «Вчера, утомлённый ходьбой по болоту...» - эти отрывки читались с удовольствием и запоминались словно бы сами собой. Позднее, когда я перечитывал эти произведения целиком, открывались широкие и глубокие панорамы русской жизни, носившие отпечаток любви и боли поэта по отношению к своему народу. Так, отрывок «Есть женщины в русских селениях...» оказывался парадной макушкой серьёзной трагедии. Поэзия Некрасова в сочетании с прогрессивной издательской деятельностью снискали ему славу революционного демократа.

Теперь несколько фактов нелитературного характера. Некрасов был против отмены крепостного права. Он писал хвалебные оды репрессивным генералам, когда это было нужно ему для сохранения своих журналов. Он жил в одной квартире со своей возлюбленной Авдотьей Панаевой и её мужем. Он был расчётливым картёжником, хорошо пополняя этим свои финансы. Дальше я просто скопирую большой абзац из Википедии:
«Николай Некрасов был нелюбим многими современниками ещё до случая с одой генералу Муравьёву. Самыми грозными обвинениями в его адрес были обвинения в мошенничестве. В частности, Герцен и Кавелин обвиняли Некрасова в присвоении чужих имений. Герцен до конца жизни называл Некрасова «гадким негодяем» и «стервятником», обвиняя его в присвоении имения Огарёва. Кроме того, Анненков и Кавелин обвиняли Некрасова в ограблении больного Белинского.[8]
Другое, самое распространённое обвинение, которое предъявлялось Некрасову — это то, что он был литературным барышником. Тургенев обвинил его в том, что он купил у него «Записки охотника» за 1000 руб. и тотчас же перепродал их другому издателю за 2500 руб. Такое же мнение сложилось о Некрасове у Достоевского и Краевского, когда они узнали, что юноша Некрасов скупил у издателя экземпляры сочинений Гоголя и перепродал их по гораздо более высокой цене. Обвинение в спекуляции рукописями последовало и от Николая Успенского. Многим до такой степени бросалась в глаза эта сторона личности Некрасова, что они искренно изумлялись, когда знакомились с его произведениями. Грановский в 1853 году был весьма поражён, что такой, как он выразился, «мелкий торгаш» может быть таким «глубоко и горько чувствующим поэтом». По утверждению К. И. Чуковского, в богемной среде середины XIX века сложилось устойчивое мнение, что «Некрасов — первостатейный кулак, картёжник и весь сгнил от разврата с француженками».[8]
Но наиболее серьёзным с творческой точки зрения было обвинение Некрасова в том, что он не верит в то, за что борется, то есть что он просто обманщик. Такое мнение было тоже весьма распространённым. В частности, это утверждали Лесков, Лев Толстой, Аполлон Григорьев, Василий Боткин, композитор П. И. Чайковский, композитор Юрий Арнольд, историк Костомаров и многие другие. «В стихах печалится о горе народном, а сам построил винокуренный завод!» — возмущались Левитов, Полонский, Авдеев. А. К. Голубев в своих воспоминаниях о Некрасове изумлялся, что тот клеймит существовавшее в Петербурге «Обжорное общество», описывает для контраста голодных, замученных бурлаков, а через несколько лет выясняется, что сам Некрасов состоял в этом обществе и объедался там наравне со всеми. Фет описывает, что Некрасов, порицая в литературе тех, кто вбивал от мальчишек гвозди остриём вверх на запятках экипажа, сам имел ровно такие гвозди на своей коляске. С пафосом обличая в своих стихах медвежью охоту, Некрасов при этом сам любил выезжать на медвежью и лосиную охоту с поварами, лакеями, сервизами и несессерами, в обществе князей и министров, сгоняя на зверя целые деревни. В той же пьесе про охоту он очень бранит порнографические стихи Михаила Лонгинова, но позднее в архиве были обнаружены поэтические послания Некрасова к Лонгинову, в которых Некрасов употребляет практически ту же лексику, за которую бранил Лонгинова. «Двойной человек» — так выразил распространённое мнение о Некрасове Александр Пыпин. Некрасов и сам иногда признавался в своей двойственности, ещё в 1855 году он писал Боткину: «Во мне было всегда два человека — один официальный, вечно бьющийся с жизнью и с тёмными силами, а другой такой, каким создала меня природа». Подозрение в двуличии вызывало у многих современников Некрасова и резкое отторжение к его творчеству, которое они не могли отделить от личности автора.[8]»

Что же мы видим? Некрасов был открыт обществу, иначе не получалось, и многие переставали с ним общаться, например Тургенев, Лев Толстой. Но он продолжать писать как писал, создавая новые высокохудожественные произведения, не изменяя ни своему стилю, ни своим жизненным привычкам. То есть не надо искать корреляцию между личностью писателя и его творчеством, сплошь и рядом её может и не быть совсем. И сейчас, закрывая эту тему в отношении Некрасова, я спрашиваю себя: влияет ли вышеизложенная информация на моё восприятие поэзии Некрасова? И отвечаю себе: никоим образом, эта поэзия - ценность сама по себе, и имя «Некрасов» является для меня просто её маркером.

Резюмируя всё, что я здесь понаписал, я могу сказать, что оценка автора по его имени не имеет никакого смысла. Проза.ру - литературный сайт, и оценочным критерием должны являться только литературные достоинства произведений этого автора. Критериями этих достоинств являются, как и для всех других видов искусства, изобретательность, содержательность и красота.