Белой акации гроздья душистые

(Начало 60-х годов)

«А ты была, средь жара и жары
самим огнём, источником дыры,
куда валился разум и рассвет,
где начинался и кончался свет -
в обоих смыслах. Ибо это был
Армагеддона павший пал и пыл.
Я обжигался, углился, вопил,
но больше жизни эту смерть любил».

Вл. Беляков


Глава первая

«Нам бы, нам бы, нам бы, нам бы всем на дно!
Там бы, там бы, там бы, там бы пить вино!..»

Казалось, что ритмичные тамтамоподобные звуки раздавались из окон всех домов, из шумных парков и даже тёмных скверов. Для сегодняшнего вечера эти призывные строчки заводной мелодии стали доминирующим принципом двух молодых людей с ещё нестойким мировоззрением. Оно быстро трансформировалось у них в безудержное сексуальное желание. Но на пути к юношеским устремлениям стояли два последовательных препятствия. На вино денег явно не хватало, а без него – какое уж там «дно»!

Юрка прозорливо заметил, что если они подцепят девчат, то «дно» может автоматически найтись вместе с ними. Но будет ли вино?

- Может быть, они и добавят? – развил Мишка его оптимистическую гипотезу.
- Это смотря каких закадрим. – Юрка был старше его на полгода и мудр, как Большой Змей. – Пойдём пока в парк. Там видно будет. «Не у разумных богатство, но время и случай для каждого». Понял?

Его знание афоризмов вызывало у Мишки восхищение и зависть. Он попробовал выступить со своим предложением и видением ближайших перспектив.

- А зачем кого-то искать, когда можно к Наташке завалиться?
- Да, я же говорил тебе, что поссорился с ней… Дура она!
- Зато наверняка добавит на бутылку. А так ещё неизвестно, чем всё закончится. Только зря время можем потерять! К цели надо стремиться ближайшим путём. Представь два варианта. Первый: если кого и закадрим, то ещё не факт, что попадутся те, кто нам нужен. Так? Второй вариант: едем к Наташке, как ни в чём не бывало. Мать у неё всегда вечерами работает. Там бы и посидели. А я вас помирю. Велика беда! Она и Томку позовёт для меня. Верняк! А?

Пусть Библию Мишка и в глаза не видел, но в логике был силён, как Маркс и Энгельс вместе взятые. И его диалектический материализм, разумеется, возобладал над религиозными сентенциями.

- Ладно. Хиляем на Вокзальную. Только первый ты к ней зайдёшь, договорились? Пешком потопаем – считай плавленый сырок уже в кармане.

Через двадцать минут они подходили к одноэтажному деревянному домику, странным образом сохранившемуся среди окружающих его новостроек. Собственно говоря, домиков было два, и они обречённо стояли в глубине двора, поддерживая друг друга полусгнившими заборами. С улицы к ним прохода не было – начинали новую стройку.

- Вот чёрт! Неделю назад у её дому здесь был проход. А сейчас придётся идти вокруг.

Они вышли к цели через соседний двор и сразу очутились в темноте. После освещённой и шумной улицы, тёмное пространство, в котором притаились домики, показалось мрачноватым. Глаза невольно приковывались к тусклым окошкам и что там у них под ногами, они не видели.

- Здесь не грязно? – спросил Мишка и сразу вляпался в лужу. – Ну, надо же! Наверное, и брюки запачкал. Чёрт бы всё побрал! Давай я за тобой пойду... Специально оделся как порядочный, и на тебе!... Ты видишь дорогу?
- Ладно тебе, не ной. Я сам ни хрена не вижу. Сейчас у неё почистишься. Только первый к ней заходи.

С этими старыми домами всегда какая-нибудь путаница происходит. Думаешь, что он один, а оказывается рядом второй притулился. Считаешь, что он одноэтажный, а у него ещё полуподвальное помещение имеется. Вот в таком полуподвале Наташка с матерью и проживала. Она была на год или на два старше их. Летом познакомились в парке с ней и её подругой Томой. И потом несколько раз с ними встречались.

Мишка осторожно стал спускаться по лестнице.

- Неужели им трудно лампочку повесить?! Ведь ноги можно сломать!.. А где здесь звонок?
- Слева. Выше ищи.
- Чёрт! У всех нормальных людей звонки справа от двери. А тут – слева!.. О! Бон суар, Натали! А мы к тебе с приватным визитом.

Наташка была довольно крупной девицей, и всё самое главное у неё было в полном достатке! Уже настоящая женщина и, по словам Юрки, «похотливая, как кошка».

- Здравствуй. А ты с кем?
- За мной в темноте прячет свою наглую физиономию мсье Юрий. Он искренне раскаивается в содеянном и приносит тебе свои многочисленные пардоны. Ты одна дома?
- Не совсем… Ну, заходите, чего стоять-то?…

В «подземной» квартирке было по-своему уютно. Минимум мебели и полное отсутствие книг компенсировалось избыточным количеством ковров, с помощью которых хозяева, видимо, спасались от сырости.

- Садитесь. Только там спит этот… Ну, новый сожитель матери… Хряпнул уже и сейчас в отключке. Так что говорить можно, не разбудим. – Она испытывающее посмотрела на продолжавшего молчать Юрку.
- Натали! Какие проблемы могут быть между интеллигентными людьми?.. Мы хотели выпить винца, погулять, развеяться… Составишь компанию? Томка сейчас дома, не знаешь?

Наташа пожала плечами.

- Можно и погулять. – Посмотрела на часы. – Вообще-то мать раньше десяти не придёт. У вас с собой ничего нет?
- Временные финансовые трудности, Натали. Не больше рубля. Добавишь?

Наташа работала на заводе, что-то там собирала. Сборщица. Была хоть и тугодумка, но по существу более решительной и взрослой, чем Юра и Миша, которые только расправляли петушиные крылышки, перейдя на второй курс института.

- Сейчас. Подождите.

Она вышла в соседнюю комнату, тихо притворив за собой дверь.

- Ты чего, язык проглотил? Скажи ей что-нибудь. Видишь, всё нормально идёт…

Появилась Наташа, держа в руке чекушку.

- Оставил себе похмелиться. Всё равно забудет. Надо только немного ему оставить и бутылку на место поставить. Будете?
- О чём речь, мадам?! Только водку полагается чем-нибудь закусить… Хоть воды принеси.
- Хлеб наш насущный принеси с водой и достаточно. Здесь грамм по пятьдесят выйдет на каждого не больше, - наконец раскрыт рот Юрка.

Наташка сразу просветлела лицом и упорхнула в другую дверь – на кухоньку. На столе перед диваном появились три стопки, подставка с хлебом и кувшин с водой.

- Ты сама разлей, чтобы ему осталось, сколько полагается, – Юрка постепенно перенимал инициативу на себя.

Наташа аккуратно разлила водку. Глаза у неё заблестели, на губах застыла довольная улыбка.

- Ну, что, мальчики. Давайте?
- За мир и дружбу. И пойдём сразу к Томке, хорошо? А то вы вдвоём, а я как одинокий путник на склоне Фудзиямы.
- Давай, Фудзияма. – Наташка быстро чокнулась с Мишкой и задержала свою стопку около Юркиной, выразительно глядя ему в лицо.

Водка, да ещё тёплая – это, разумеется, не вино. Мишка торопливо запил её водой. Наташа отщипнула хлеба, взяла бутылку с остатками спиртного направилась в спальню.

- Подождите. Я переоденусь.
- Сейчас к Томке пойдём. Сразу к ней, - возбуждённо заговорил Мишка. – А то тебе есть кому палку кинуть, а я? Чёрт, закусить бы чем-нибудь. Знал бы, что у неё водка, бутерброды из дома взял… Слушай, надо, чтобы и Томка выпила.
- Она тебе и трезвая даст.
- Нет. Я хочу, чтобы она как следует поддала. Она заводится страшно и становится совсем другой. Так интересно! Надо хоть на самую дешёвую бормотуху набрать. Нам бы ещё рублевич и все дела.
- Не дёргайся. Всё суета сует и всяческая суета. Сообразим что-нибудь.
- Попроси у неё, пусть рубль найдёт. Как она зайдет, ты сразу и попроси. А то, когда выйдем, уже поздно будет.

Вошла Наташка: в зелёном с изумрудным отливом платье и красных туфлях она сразу преобразилась и стала более привлекательной.

- Послушай, Натка. Рубль сможешь достать? – обратился к ней Юрка.

Та с игривой улыбкой посмотрела на него:

- А больше не хочешь? - Протянула руку и раскрыла ладонь. На ней лежала трёшка.
- Ну, ты даёшь, Натали! Теперь живём. Пошли за Томкой, - заторопил их Мишка.

Но Наташа, не двигаясь, молча смотрела на Юру.

- Слушай, Мишель. - Юра придал лицу всю возможную серьёзность. -  Чего всем бегать? Давай сделаем так. Ты сходи за Томкой, а по пути назад вина купите и чего-нибудь пожевать. Мы вас здесь подождём.

Мишка хотел возразить, но осёкся, вовремя сообразив, в чём дело. Всё ясно. Теперь он здесь уже лишний. Сам привёл друга, помирил, а теперь сам же и уматывай. С другой стороны, и их можно понять. Час времени у них есть. Уж лучше на диване, чем в какой-нибудь беседке.

- Миш, она должна быть дома. Вот возьми. Купи, что надо, только консервы не бери. А то опять открыть не сможем… Да, подожди, - остановила его в дверях Наташа. - Дай я тебе штанину почищу. В грязи она. – И, наклонившись, прошептала: - Очень-то не торопитесь сюда. К десяти хорошо бы…

Мишка быстро шагал по улице, трясясь от зависти и возбуждения.

«Он её, наверное, уже на диване разложил. А здесь?! Как собака бегаешь по всему городу! Интересно, каким они способом сейчас харятся?»

Бежать, впрочем, было совсем недалеко. И поднимаясь по лестнице пятиэтажки, Мишка уже думал о том, как провести предстоящий час.

«Ну, во-первых, не час, а уже пятьдесят минут. Во-вторых, пока зайдём в магазин, ещё минут двадцать пройдёт. Полчаса остаётся. Впрочем, собираться она будет – ещё минут десять…»

Тома, молчаливая и невысокая девушка, работала вместе с Наташей. Мишке она нравилась страшно, но как-то односторонне. Стоило ему только посмотреть на её изящную фигурку, как его начинало колотить мелкой дрожью. Но вот говорить с ней было совершенно не о чем!

Поэтому в ближайшие же минуты он многословным монологом выложил ей все подробности последнего получаса своей жизни. Томка, казалось, ничего не слышала: молча шагала рядом. Но когда они вышли из магазина, негромко произнесла, взглянув на свои часики:

- Идём, во дворе в беседке посидим.

Но для того, чтобы «посидеть» было ещё явно рано. Туда-сюда сновали прохожие, парочки, компании, выгуливали собак.

Мишка, как телёнок, уткнулся ей в шею.

- Пахнешь ты всегда хорошо. Это сирень, да?
- Да… И что этим козлам дома не сидится?! – раздражённо пробурчала Томка, отрывая от себя Мишкины руки. – Не надо. Только раздразнишь меня без толку. Пошли к ним.
- Да, вроде ещё рано.
- Ничего. Перебьются.

Через час вся компания удобно расположилась в центральной ложе пустого и погружённого в сумрак городского стадиона. Улучив момент, Мишка спросил у Юрки:

- Ну, как? Пистон ей вставил?
- Ага, вставил! Только настропалились, как её отчим проснулся. В сортир ему приспичило. Всё попортил, гад. Мы ушли сразу, чтобы с ним не связываться. Поэтому и ждали вас на улице.

Молодёжь ополовинила 0,75-литровую бутылку вина. Закусили и разошлись по разным углам ложи.

- Ты только не торопись опять, - неторопливо поучала Томка. В такие моменты она становилась разговорчивой. – Ну, чего дрожишь, дурачок? Вот она я, никуда не убежала. Ложись, давай. Я буду сверху. И успокойся. А то опять кончишь раньше времени… Ты думай о чём-нибудь постороннем… Ну, как? Хорошо? Ты меня предупреди, если у тебя подкатит, я остановлюсь… Вон видишь, как Мишка Натаху спокойно долбит? Никуда не торопится. Вот так и надо... Сейчас ещё задом её поставит. Она это любит…
- А ты откуда знаешь? – задыхаясь от возбуждения, спросил Мишка.
- Натаха сама рассказывала. Ей нравится, когда её раком ставят… Ты лежи спокойно, не дёргайся. Я всё сама буду делать… Ты чего напрягся? Не вздумай спустить… Ну, успокойся, успокойся. Видишь, я остановилась…
- Да, ты меня своими разговорами так возбуждаешь, что я от одних твоих слов кончить могу, - поделился своими переживаниями Мишка.
- Как хочешь, - обиженным голосом ответила Тома. - Могу и помолчать... Ну, чего? Продолжать?..

Потом снова собрались в центре ложи у своего «стола» и жадно допили вино.

- Воды надо было бы купить.
- Да. Пить хочется страшно.
- А деньги остались ещё. Идёмте, лимонаду возьмём? – предложил Мишка.
- Ты сюда зачем пришёл? Лимонад пить или другим делом заниматься?

Все весело расхохотались.

- Ну, что ты лапаешь меня? Опять зря дразнишь? Небось, у самого ещё ничего нет.
- Всё равно хочется.
- Хочется… Ну, ты прямо как ребёнок, честное слово!.. Хочешь поиграться? Ну, ладно, пошли на нашу скамейку.
- Вот видишь, - поучительно заметила Наташа. - По пьяни всегда сильнее хочется. – И мечтательно добавила: - Но самая сладкая «кончита» всё-таки по трезвяку.

Проводив девушек, назад пошли по Вокзальной в надежде, что по улице проедет какой-нибудь случайный автобус или троллейбус.

- Хорошо погуляли, правда? Вот только завтра к восьми на лекцию вставать. Не выспимся. Идём побыстрее.
- Теперь уж чего торопиться? Иди и отдыхай. Представь, что ты уже спишь…
- В движении не уснёшь.
- А у меня на первом курсе так в колхозе было. Когда с картошки вернулись, бригадир отобрал несколько человек поздоровее – вагон с брёвнами разгрузить. За плату, разумеется. Пахали там часов до двенадцати ночи. У них подъёмный кран сломался, вот студентов и позвали. Никогда в жизни так не уставал! А назад шли пешком: от станции до нашей деревни километров семь. Так вот, ей-богу, не вру, уснул по дороге. Помню только, как со станции вышли, а очнулся, когда меня за плечи тряхнули перед нашим домом. Вот тогда и проснулся.
- Значит, бывает… А с этими девчатами ещё будем встречаться?
- А как захотим.
- Нам бы деньжат. Таких бы чувих закадрили!
- Я тоже думал об этом. Подрабатывать надо где-нибудь. Стыдно уже у родителей клянчить. Давай на товарную станцию завтра сходим? Там, говорят, можно грузчиком подкалымить…
- Слушай, Юрок. Я что-то не пойму: хорошие они чувихи или нет?
- В каком смысле?
- Ну, с одной стороны – согласись! – дуры дурами. Ведь так? Но с другой стороны, к нам вроде хорошо относятся. Добрые. Ведь понимают же, что мы можем слинять в один момент. С третьей стороны, я, например, как увижу Томку, так у меня хер торчком. Ну, всё готов отдать, только чтобы засунуть в неё! Казалось бы, жить без неё не могу! А вот не видел её три недели, когда с Людкой встречались, и ничего, не умер.
- Что-то у тебя больно много сторон получается. Ты не мудри. Всё гораздо проще. Возраст у нас сейчас такой, ебливый. Из-за этого и кидаемся на каждую сучку. Мне даже мать недавно сказала: «Бога, говорит, каждый день молю, чтобы ты у меня перебесился быстрее. Испереживалась вся».
- Ну, ладно. Воспримем всё как свершившийся факт и как реальность, данную нам в ощущениях. Будем считать, что сегодня у нас «дно» нормальное оказалось. А до завтра ещё дожить надо.
- Уже дожили, Мишель! Сейчас два часа ночи нового дня.

***

Томка потихоньку прошла в свою комнату и, не умываясь, легла в постель. Решила искупаться пораньше утром, чтобы сейчас не шуметь и не будить родню. Всё равно времени осталось – совсем ничего. Тётка- то уж точно разорётся и права будет.

Томка хоть и чувствовала себя очень уставшей, но заснуть не смогла. И полезли в голову старые мысли.

Почему она так злится на всех?

Почему она постоянно всем недовольна?

Ведь вроде всё у неё хорошо и благополучно. Живёт у родной тёти в отдельной комнате. А что поделаешь, если мать умерла? И работа у неё нормальная, и платят хорошо. Конечно, не институт, но что теперь об этом говорить? Она уж и вспоминать о нём перестала. Встретилась сегодня со студентиком, потому и пришло в голову.

С личной жизнью вот у неё что-то никак не налаживается. А ведь двадцать лет на следующий год стукнет. Что-то она не так делает…

Вроде симпатичная и фигура нормальная: нормальные ноги, длинные волосы и плоский живот. Что ещё нужно девушке для сексапильности? Парни западают на неё с первого взгляда. Но почему-то также быстро потом куда-то пропадают. И вот этот мальчик Миша тоже исчезнет, чтобы он там ей не говорил. А ведь нравится она ему, сама видит. Но нравится как-то не так, не тем боком, что ли…

Чтобы ему не сказать, что он любит её? Уже сколько раз с ним встречались! Хотя бы ПРОСТО ТАК сказал! Всё равно у него язык помелом. Взял бы и сказал!..

Ну, да бог с ним…

Отца вот жалко. Надо же: был отец и вдруг оказалось, что не родной! 

Может быть, съездить к нему, навестить? А что? Не маленькая уже. И потом она с ним всю свою жизнь прожила до смерти мамы. Он как родной был ей… Вот возьмёт на Новый год и съездит домой!..

А где, интересно, у неё дом? Иной раз посмотрит по сторонам – точно такая же комнатка, как ТАМ, даже мебель её стоит. Потом сообразит, что это не её дом...

И зачем только тётка сказала, что отец не родной? Как хорошо всё было! И без мамы они бы могли жить вместе дальше. С того самого времени и пошла у неё жизнь не в ту сторону. Сама поражается, как сильно изменилась за последние два года. Мама бы её такую совсем не узнала…

Мишка как-то философствовал: «Бытие определяет сознание». Естественно определяет. Какое у неё было «бытие» в Москве? Мама. Папа. Тянула на серебряную медаль. Уже решали, в какой лучше поступать институт…

И вдруг – на тебе! Мама умерла. За полтора месяца умерла. Приехали на похороны тётя с бабушкой, и сразу весь мир перевернулся. Папа, оказывается, не папа, а отчим. Жить ей с «чужим дядей» (это про отца-то!) они не позволят. Собрали все её вещи и перевезли сюда. Может быть, тётка и хотела, как лучше сделать, но что в итоге получилось? Аттестат выдали с горем пополам, так как практически в новой школе не занималась и вылезла только на старых знаниях. Об институте здесь никто и не заикался. Все на фабрике работают и она должна туда же. Как все.

Вот она как все и стала…

Двоюродные братья говорили, что отец вроде присылал письма, но Томе тётка их не показывала. Всю связь разорвали с отцом да ещё кучу гадостей про него наговорили… Но мог бы он сам к ней приехать? Мог. Так почему же ни разу не приехал?.. Или приезжал, а от неё утаили?..

Вот и течёт её жизнь по какому-то чужому руслу. А она сама словно на дно провалилась и никак не выплывет. А хуже всего, что и выплывать особенно не хочется. Как во сне: спит и никак не проснётся.

***

За обещанными ей замшевыми сапогами («Умрёшь – не встанешь, такой шик!») Томке пришлось ехать на другой конец города. Хорошо хоть без пересадки, на одном троллейбусе. Сумма, конечно, огромная – двести сорок рублей. Сумасшедшие деньги! Тётке скажет, что купила за сто. Этот адрес Томке дала подруга: одна женщина ездит в Москву, покупает на сертификаты в «Берёзке» модную обувь, а потом за наши рубли продаёт.

А ещё через сорок минут Томка стояла на остановке уже в новых сапожках. Как на неё пошиты оказались, она в них сразу и пошла. Куда беречь-то? Они, правда, осенние. Когда морозы придавят, в них и не попижонишься…

Троллейбус её маршрута по этой улице ходил редко и она всё оглядывалась на гастроном, который широким крыльцом выходил на остановку. И троллейбус пропустить нельзя, и в магазин зайти интересно: никогда не была в нём и всё равно ей надо купить домой сахар и макароны.

Посмотрела вдоль улицы. Троллейбуса не видно. Быстро развернулась и побежала, стуча шпильками по ступенькам, в магазин. Отыскала бакалейный отдел, в который стояло несколько человек. Может и купить успеет. Остановку через окна видно хорошо. Если подойдёт троллейбус, сразу выскочит.

Томка встала в очередь, вертя головой по сторонам. Красивый магазин. Новые универсамы стали хорошо оформлять, нарядно. Она посмотрела на стоящих впереди её людей, прикидывая, кто и что из них может брать, долго ли ей стоять. И вдруг дыхание у Томки перехватило. Этого ещё не хватало!

Перед ней в очереди стоял Мишка. В дублёнке она его никогда не видела, потому сразу и не узнала. Чего уж им теперь встречаться, если он с осени не показывался?

Томка посмотрела в окно: троллейбуса пока не было. Стала рассматривать Мишку. Парень он, конечно, симпатичный, ничего не скажешь. И лицо умное. По лицу всегда можно определить умный человек или не очень. Во всяком случае, у Томки это получалось. Только она пока не могла понять, какие парни лучше – умные или глупые?

В магазине было тепло, и она расстегнула верхнюю пуговицу пальто.

Хорошая у него дублёнка... Родители, конечно, одевают, сам-то не работает. Счастливчик. Учись в институте – и все дела! Одно удовольствие.

Вдруг Мишка поднял голову, словно принюхивался.

Затем обернулся и встретился взглядом с Томкой.

- Томик!? – выдохнул он.
- Здравствуй. – А чего ей бояться или стесняться? Тем более в новых сапогах. И она спокойно выдержала его взгляд. Сейчас залопочет что-нибудь, заговорит. Из него слова, что горох сыпется.

Но Мишка продолжал пожирать Томку глазами и только выдыхал:

- Томик… Ты?
- Что? Не узнаёшь?
- Господи!.. Томка… - и он потянулся к ней рукой.

Не хватало, чтобы он её в магазине лапать начал.

- Руку убери.
- Да, я так просто... Ты, знаешь, соскучился по тебе. Вот сейчас увидел и сразу понял, как соскучился! Ты, конечно, не поверишь…
- Не поверю. Пройди вперёд, Миш, очередь движется. – Оглянулась на остановку. Там пока машин не было.
- Да, ты права. – Он улыбнулся, но не смущённо, а радостной и довольной улыбкой. – «Белая сирень», да?
- Она. Чему обрадовался?
- А я тебе сейчас скажу. Вот куплю сахар и скажу. Подожди секунду. – И он обратился к продавщице с заказом.

Томка посмотрела в окно витрины. Подъезжал какой-то троллейбус. Её или нет, отсюда не разглядишь. Надо идти… Ничего нового он ей не скажет. Сейчас начнёт опять заливать…

Но почему-то продолжала стоять на месте, а когда Мишка взял свой сахар, сама обратилась к продавщице со своим заказом («Ещё не хватало зря очередь отстоять!»).

Мишка стоял рядом, и когда Тома купила сахар и увесистую пачку макарон, решительно взял у неё сумку.

- Спасибо, сама не слабенькая. Мне надо на троллейбус бежать.
- Я тебя провожу.

Они вышли из магазина, но Мишка повернул в сторону арки, сказав только:

- Пошли со мной. Это минутное дело. Я в этом доме живу. Сейчас занесём мой пакет, чтобы с ним не мотаться, и я тебя до дому провожу.
- Ну, вот ещё, не хватало. Не надо.

А сама продолжала идти рядом, удивляясь не столько своей покорности, сколько тому, как изменился Мишка. Он действительно стал немного другим, более взрослым что ли. Уже не мелет чёрте что без передышки, а спокойно и уверенно ведёт её к себе в квартиру. И она, как дурочка, идёт за ним.

- Я дальше не пойду. Здесь подожду.
- Не хватало тебе меня на морозе ждать! Вот мой подъезд.

И она пошла. И зашла в квартиру, хотя делать этого совершенно не собиралась.

- Разденешься?
- Нет.
- Мамуль, - крикнул он. - Я сахар в коридоре оставил. Разуваться не хочу. Скоро вернусь.

Из комнаты вышла женщина и внимательно посмотрела на Томку. Поздоровались.

- Мамуль. Это моя хорошая знакомая. Тома.
- Очень приятно, Томочка. Вы вместе с Мишенькой учитесь?
- Нет. – Горло у Томки сразу пересохло, но она, пересилив себя, всё-таки выдавила: - Я на фабрике работаю.
- Мы пошли, мамуль.
- Ты же хотел ещё заниматься, Михаил!
- Вернусь и всю свою норму выполню. Надо же перерывы делать. А то голова от ума расколется.
- Тебе это вряд ли грозит. Ну, не задерживайся очень. – И она молча кивнула Томке головой. Взгляд у неё уже был не такой доброжелательный, как при встрече.

На остановке стоять практически не пришлось. Они сели на холодное сиденье подъехавшего троллейбуса, невольно тесно прижавшись друг к другу.

Поехали.

Мишка молчал. Томка со стороны рассматривала его, удивляясь замечаемым переменам.

- Чего молчишь?
- Думаю.
- О чём? – Томка улыбнулась.
- Как лучше выразить свою мысль. Чтобы ты меня правильно поняла.
- Да, уж не дурочка. Пойму, как-нибудь. Выкладывай.
- Сейчас. Ещё немного подожди.
- Ну, тогда ты мне ответь. Какие экзамены надо сдавать при поступлении в медицинский?
- Сочинение, как везде. Потом химию, физику и иностранный. У меня французский был. А тебе зачем?
- Просто подумала, что у меня по всем этим предметам в школе были пятёрки.
- А чего же ты не попыталась в институт поступить?
- Это длинная история. Давай, говори, что надумал. Скоро моя остановка. А гулять я сегодня не буду, сразу предупреждаю. Ноги замёрзли.
- Да, у тебя сапоги очень красивые, но только, наверное, холодные. Не по сезону.

«Какое тебе дело, какие у меня сапоги?! Говори быстрее, что там надумал. Всё равно ничему не поверю. Просто хочется послушать, что ты наплетёшь».

Всего этого Томка, конечно, не сказала. Более того, почувствовала, что очень волнуется по поводу того, что может сказать сейчас ей Мишка и по привычке успокаивает себя своим обычным раздражением.

- Значит, так. Я не знаю, люблю тебя или нет. Но совершенно точно знаю, что когда вижу тебя, так сразу голову теряю. Это раз. Второе. Не хочу сказать, что часто думал о тебе. Но всегда вспоминал тебя в самые… ну, в общем, в самые неподходящие моменты. Когда был с какой-нибудь другой девчонкой, вот тогда почему-то начинал с тобой сравнивать и сразу вспоминал твой запах, твои разговоры. Вот сейчас сижу рядом с тобой, а сам с ума схожу. Уже трясти всего начинает. Хочется схватить тебя и… расцеловать.
- Это мелочи, Миш, – пытаясь скрыть волнение в голосе, ответила Томка. Сердце у неё стучало как сумасшедшее. – Сейчас простимся с тобой: с глаз долой и из сердца вон. У тебя ведь так получается?
- Получается так. Поэтому мы не простимся, а договоримся о встрече. Сейчас сессия, но у меня осталось всего два экзамена. Да и потом, не с утра же до вечера заниматься! Вот мы с тобой и договариваемся: через два дня, седьмого сдаю экзамен и вечером захожу за тобой.
- А почему ты думаешь, что я буду сидеть дома и ждать тебя. У меня, между прочим, парень есть. Тебе это в голову не приходило?
- Нет. – Он ошеломлённо уставился на неё, и Томка поняла, что в его умную, но самонадеянную голову такая простая мысль действительно не приходила. – У тебя на самом деле есть парень? – прошептал он. И в глазах его отразилась такая детская растерянность, что Томке стало его жалко.

Она молча смотрела на Мишу, не зная, что и сказать. После его таких искренних слов врать не хотелось. Но у неё сейчас действительно был парень. Уже взрослый, разведённый. Работал слесарем в её цехе. И тоже запал на неё. Надолго ли? – отдельный разговор. Томка, как всегда надеялась, что на этот раз у неё всё получится по-настоящему и серьёзно… Но о любви такими словами Томке ещё никто не говорил. Впрочем, если честно, то ей вообще ещё никто не говорил, что любит её.

Настал черёд задуматься ей.

- Мишунь, если ты зайдёшь ко мне седьмого, то можешь считать, что никакого парня у меня нет.

Мишка облегчённо вздохнул.

- Ты уж больше так не шути. Я действительно об этом не подумал. Сам виноват. Слава богу! Значит так. Будем считать, что с сегодняшнего дня, Тамара Батьковна, у вас есть парень. И это я, Михаил Евгеньевич Голубев.

Он вытащил из перчатки её руку и церемонно пожал. Потом вдруг поцеловал и судорожно прижал к щеке.

- Ты не колдунья?
- Нет.
- Неужели я так тебя люблю?
- О, господи, Миш! Мы с тобой мою остановку проехали!

Ну, и задал ей задачку студентик! Свидание с Геной у неё было намечено на завтра. У того была двухкомнатная квартира – тоже немаловажное обстоятельство. В ней жила ещё его мать, но она из кухни практически носу не показывала. Поэтому они с Геной могли свободно заниматься любовью, когда им этого хотелось, не беспокоясь, что им может кто-то помешать.

В кои то веки обломилась ей возможность заняться сексом не в беседке, не в кустах парка, не в подъезде и не на скамейке стадиона, а в отдельной комнате. И – на тебе! Снова какие-то неувязки.

Как мужик Мишка, конечно, не чета Генке. Тот расправлялся с Томкой без излишних поцелуев и объятий, иной раз даже бесцеремонно и немного жестоко. Нежности у него, разумеется, не было ни на грош. Какими духами она душится, ему тоже наплевать. Самое ласковое, что она от него слышала, это: «Ну-ка, Тома-истома, раздвигай коленки!» Но свой кайф она с ним ловила. Да ещё какой! А ведь это тоже, наверное, не последнее дело?

Ну, а насчёт нежности… Генка постоянно твердит: «Ни на одной бабе больше ни в жизнь не женюсь». Потом, правда, добавляет: «Тома-истома, давай жить вместе. Чего будешь бегать туда-сюда?»

Вспомнила Мишину мать. Она её, фабричную девчонку, быстро раскусит и дальше порога в свою квартиру не пустит. И ничего Мишенька не сделает. Против матери своей он не попрёт.

Ну, а посему, Тома-истома, пойдёшь ты завтра вечером как миленькая к Генке. Потому как приятно, конечно, когда тебе руки в троллейбусе целуют. У неё даже слёзы на глазах чуть не выступили. Но когда тебя целый час долбят спереди и сзади так, что сама несколько раз кончить успеваешь, ещё приятнее.

И никуда ты от этого сексуального кайфа уже не денешься?..

Гена подошёл к Томке незадолго до конца рабочего дня.

- Слушай, сегодня у Андреича пятьдесят лет. Мы в кафешке немного посидим. К восьми я дома буду. К этому времени и подходи. Хорошо?
- Хорошо. Много только там не пей, ладно?
- Не боись, Томуль! На тебя у меня сила всегда останется. Я тебе хоть сейчас вставлю с превеликим удовольствием!
- Да я не об этом. Ты грубый очень, когда лишнего выпьешь. Не люблю тебя такого.
- Ладно тебе целку из себя строить. Что же мне теперь и со своими мужиками посидеть нельзя?!
- Не заводись. К восьми я приду… А хочешь я у тебя на всю ночь останусь?
- Конечно, хочу. Тогда бы я тебе ещё и с утреца такой аврал устрою, обстонаешься вся... А тётке что скажешь?
- Мои проблемы.
- Ну, давай. Пока.
- Пока.

И куда ей теперь деваться до восьми часов? Домой нельзя: она уже объявила тётке, что идёт на день рождения к подруге, будет помогать накрывать стол, потом убирать, поэтому там и заночует.

Сидеть три часа одной у Генки в квартире тоже не хочется. Сразу его мать начнёт приставать с расспросами.

Томка машинально шла в сторону дома, ещё не представляя, что будет делать дальше. Что произойдёт позже сегодня вечером, она уже знала хорошо.

Когда Генка перепивал, то становился очень злым и каким-то ненормальным. Томка подозревала, что он ещё любит свою бывшую жену, но эта любовь превратилась у него в ненависть, которую он периодически и обрушивал на Томку. Нет, не бил (впрочем, она и поводов не давала), но обращался с ней как с первой попавшейся шлюхой. По имени не называл и смотрел как на незнакомого человека. Уже не говорил обычного «Ну-ка, Тома-истома…», а сразу начинал грубо стягивать с неё трусики, один раз даже разорвал их прямо на ней. Потом легко поднимал её и как на крючок насаживал на свой член. И стоял, слегка раскачиваясь, и зло вглядываясь ей в лицо. А потом вдруг начинал громко материться:

- Ну, что тебе ещё от меня надо, сука?!..

Томка, естественно, старалась не обращать на его ругань внимания, так как понимала, что эти слова вряд ли относятся к ней. Она обнимала его за шею, выдерживала необходимую паузу и начинала шептать:

- Ну, успокойся, Генуль. Успокойся, пожалуйста. Не надо так… Это я, твоя Тома-истома. Лучше поласкай меня, Генулечка. Слышишь? Не ругайся, а вставь мне как следует. Злость и уйдёт… Успокоишься… Тебе же нравится ласкать меня, Генуль… Ну, давай…

Значит, сегодня вечером повторится тоже самое… Но что же делать? Лучше его она вряд ли кого встретит. Значит, надо за Генку и держаться. А всё остальное мелочи. Стерпит. Ещё не самый плохой вариант…

Не доходя до дома, она остановилась на троллейбусной остановке. Может быть, съездить в киношку? Как раз на шесть часов успеет. А в восемь придёт к Генке.

Подошёл троллейбус. Из открывшихся дверей прямо на неё выскочил Миша.

- Томик! Ты?
- Господи! Ты же должен был завтра приехать?
- Не могу я без тебя, Томик. Ничего в голову не лезет. Зубрю научный коммунизм, а сам тебя представляю. И ничего запомнить не могу. Соскучился по тебе. - Мишка отвёл её в сторону. Обнял. – Тебя хочу, Томик. Страшно.
- Господи! Ну, откуда вас столько охотников сразу взялось? То никого, а то…
- Каких охотников?
- Да, так… К слову… Погулять хочешь?
- Конечно, Томик.
- Пошли… Миша, у тебя в институте девушек много?
- Больше, чем ребят. Это же медицинский! Бабье царство.
- А есть среди них такая, чтобы на меня была похожа?
- Таких, как ты, Томик, на всём белом свете больше нет!
- Всё-таки попробуй вспомнить. Есть похожая?
- Ну, есть там одна. Мариной зовут. Тоже красивая. Рост твой и причёска один к одному. И глаза карие. А вот груди у неё меньше. Томик, у тебя такие груди обалденные! Томка, я хочу тебя, слышишь?!
- Да, угомонись ты. Меня послушай. Та Марина с тобой учится?
- Мы на одном потоке, а группы разные. Да что тебе до неё?
- Мне-то ничего. Хотя интересно, как ты у девчонки, которая в другой группе учится, цвет глаз разглядел. Ну, да ладно. Слушай, Миша. Ты эту Марину к себе домой пригласи. С мамой познакомь. Посидите, чаю попейте. А когда будешь её провожать, поцелуй. Особо не лапай, но поцелуй как следует.
- Зачем?
- А затем, что мы с тобой больше встречаться не будем. Подожди, дай договорить до конца. Ты мне вчера всё очень честно рассказал. Вот и я хочу быть с тобой честной… Скорее всего я могла бы тебя полюбить. Мальчик ты симпатичный, умный, нежный и очень мне нравишься. Но мы с тобой совершенно разные люди. Абсолютно. Жаль, конечно, но это так. И ничего у нас с тобой не получится. Уж ты мне поверь. Я в этом больше тебя понимаю… И парень у меня есть, понял? Поэтому постарайся меня поскорее забыть, и завтра сразу после экзамена к этой Марине и подойди. Если сделаешь всё, как я сказала, ты ей тоже обязательно понравишься. Вот увидишь. Только под юбку к ней в первый вечер не лезь.
- Да, ты что говоришь, Томка! Она совсем ещё девчонка.
- Вот и хорошо. И не торопись её женщиной делать. Ты ведь сам уже опытным мужчиной стал, правда? Теперь и её потихоньку к любовному делу подготавливай. И не суетись, никуда она от тебя не денется. И полюбит по настоящему.
- Нет, Томик.  Я без тебя не смогу.
- Сможешь. Ну, а уж если совсем невмоготу станет, натяни свою Мариночку где-нибудь в укромном месте. И не бойся, от этого не помирают. Только аккуратно, чтобы ребёночка ей раньше времени не сделать. Помнишь мои уроки?
- Помню.
- Ну, и хорошо. А теперь ты её начни обучать.
- Томик, я ТЕБЯ хочу, а не Марину.
- Мало ли что нам хочется, Миша. Хочется - перехочется.
- Томка, давай в последний раз, а? Ну, давай!
- Господи! Ну, чего в последний раз? Чего? По быстрому перепихнуться? Где? Здесь на улице? Или в подъезд заведёшь? Или ты, может быть, меня к себе домой пригласишь? А? Ну, пойдём к тебе домой. Пойдём! Скажешь своей мамуле: вот знакомую свою привёл, палку ей хочу кинуть… А?..  Дурачок, ты… - Томка расплакалась.
- Ты что, Томик? Ну, извини. Я не хотел тебя обидеть. Только не плачь, Томик. Не надо…
- Да я уже ничего. Всё нормально… Миша, давай с тобой поговорим спокойно, как взрослые люди. И я буду держать себя в руках, и ты.
- Давай.
- Так вот. Я тебя прошу погулять со мной ровно два часа. Хочешь, в кино сходим? «Человека-амфибию» можно посмотреть ещё раз. Там музыка классная. Но в восемь мы с тобой простимся. Навсегда. И никогда больше встречаться не будем. Выполнишь мою просьбу? Я тебя очень прошу.
- Выполню.

Томка взяла Мишу под руку и они пошли по заснеженной улице, постепенно исчезая в белом сумраке.
 

Глава вторая

- Ну, счастливо вам оставаться, – пробасил тесть. Чмокнул дочь в темечко, Мишке пожал руку и подмигнул.
- Доченька моя, солнышко, счастливо тебе. Вернее, вам обоим счастливо. – Тёща торопливо целовала Марину в щёки. – Чтобы всё хорошо у вас здесь было. – Утёрла быстро появившиеся слёзы. – Всё. Пошли мы. Мешать вам не будем. Теперь появимся только в понедельник после работы… Располагайтесь здесь… Дай я тебя ещё раз поцелую, доченька… И тебя, Миша. Ты уж с ней поласковей.
- Торжественно обещаю, что бить не буду.
- Тебе всё шуточки… Господи, боже мой! Ну, совсем дети… Ну, ладно, пошли мы. До свиданья.

Наконец-то они остались вдвоём.

- Ну, жёнушка, дай я тебя без посторонних людей поцелую. А то всё по команде и на счёт. Идиотизм какой-то…
- Мишенька! У меня уже губы горят от поцелуев. - Марина прижалась к нему, и он начал её тихонько целовать в шею, щёки, в глаза. – Веки размажешь. Давай я пойду умоюсь. Мы сразу ляжем? Или как?
- Двенадцатый час. Пора ложиться. После такого гомона, правда, и спать не хочется. Но мы и не будем. Ты случайно не забыла, что у нас сегодня первая брачная ночь? Мы знаешь, что будем делать?
- Что? – выдохнула Марина.

Мишка прижал её к себе и что-то прошептал на ухо.

- Бессовестный! Ну, зачем так говоришь?
- Маринка! Ты на третьем курсе медицинского учишься или в институте благородных девиц? Я иногда, прямо, умираю над тобой. В общем, так: с сегодняшнего дня я приступаю к следующему этапу твоего сексуального развития, поняла, одуванчик?
- Поняла. А всё-таки слова такие мне больше не говори. - И она ушла в ванную.

Мишка походил по квартире, на ходу снимая и развешивая на спинках стульев пиджак, галстук, белую сорочку. Ладно, поживут сначала здесь, а дальше видно будет. Отсюда ближе до института добираться…

Зашёл в Маринкину комнату, которую тёща из спальни студентки превратила в цветочный ларёк. На трельяже, письменном столе и подоконнике стояли в вазах букеты цветов, удушливый аромат которых наполнял комнату. Мишка открыл форточку и перешёл в столовую. Заглянул в бар серванта. Молодчина тёща! Кагор есть, для Маринки сойдёт. Нужно ей обязательно дать выпить, а то намучаешься с трезвой. Вон, уже и слова мои ей не нравятся. Надо же, как была девчонкой, так ею и осталась! Впрочем, он что планировал, то и получил: сохранил девушке девственность до первой брачной ночи. С его стороны это подвиг.

Миша открыл бутылку, снял со стеклянной полки два фужера и отнёс их в спальню.

Так, теперь главная проблема: ей будет гораздо больнее, если он натянет презерватив. И вообще, Маринка наверняка смутится, когда он начнёт его надевать. Нет, не будет он наносить девушке лишнюю психотравму. И так она не в своей тарелке. Пожалеет ещё раз… Значит, ему придётся начать и не кончить. Ну, с этой задачей он справится. Кстати, у него самого сегодня что-то вроде первой брачной ночи. Ну, не попадались ему до сих пор девушки-целочки! Так что получается, что он сейчас впервые в своей жизни лишит девушку невинности. Дела-а-а...

Марина вышла из ванны, сменив платье и шпильки на розовый халатик и домашние тапочки. Макияж весь смыла и стала ещё более маленькой, трогательной и беззащитной. Прошла из одного угла комнаты в другой, что-то переложила с места на место. Всё это молча и не глядя на Мишку.

- Мариночка!
- Что?
- Иди ко мне. Ну, что ты дрожишь? Всё будет хорошо.
- Я не дрожу. Всё нормально. Давай ложиться?
- Конечно.
- А чаю не хочешь попить?
- Мы с тобой сейчас лучше вина выпьем. А чай в следующий раз.
- Говорят, что алкоголь в первую ночь нельзя принимать.
- Это тебе мама сказала?
- Ну, почему мама? Сама читала…
- Марин, ты мне веришь?
- Конечно, верю.
- Тогда бери бокал. Давай выпьем за то, что мы с тобой наконец-то стали мужем и женой.
- Давай. И чтобы мы с тобой жили долго и счастливо.

Под халатиком у Марины была короткая жёлтая комбинация и ажурные трусики того же цвета. Мишка обнял её и поцеловал.

- Ты у меня настоящая принцесса!

Марина легла первая. Когда разделся Мишка, она, глядя в потолок, попросила:

- Свет выключи, пожалуйста… Ты с краю будешь спать или у стенки? Тебе как больше нравится?
- Ещё сам не знаю. Мне главное – с тобой.
- Тогда я буду у стенки, ладно?

Мишка забрался под простынку и обнял её.

- Ну, что, жёнушка?

Марина неожиданно обернулась к нему, порывисто обняла и стала жарко целовать, шепча в промежутках:

- Люблю тебя, Мишенька… Очень люблю…
- И я тебя люблю, Мариночка.
- Я тебя сильнее люблю.
- Почему?
- Потому что ты у меня первый и последний. А я у тебя - нет.
- Ну, что теперь старое вспоминать?
- Я не вспоминаю. Я тебя заранее, ещё раньше простила, потому что знала, что всё это ты ради меня делаешь… И давай больше о других девушках никогда говорить не будем, хорошо? Теперь у тебя есть я. Тебе ведь никто больше не будет нужен, правда?
- Правда.
- Знаешь, я тебе очень благодарна.
- За что?
- Ну, помнишь, я тебе говорила, чтобы ты сам решал, оставаться мне девушкой до свадьбы или нет… Теперь я каждую ночь буду с тобой. И ты меня каждую ночь будешь любить, правда?
- А вот здесь неточность.
- Какая?
- Потому что я буду любить тебя не только каждую ночь, но ещё каждое утро и каждый день, когда из института будем возвращаться.

Марина засмеялась:

- Скажешь тоже! После института… Разве столько можно?
- Вот войдёшь во вкус и сама узнаешь, можно или нельзя… А что ты так на меня набросилась? Хочешь изнасиловать слабого мужчину?
- Ну тебя. Не вредничай! Зачем так говоришь? Хочу тебя целовать, вот и целую.
- И правильно делаешь. Надо делать то, что хочется. Давай немного спокойно полежим… Как на даче было. Тебе тогда понравилось?
- Очень.
- Тогда ложись на спину и лежи тихо, а я буду тебя гладить… Ну-ка, давай рубашечку поднимем… Вон какие у тебя грудки красивые… С них и начнём. – Мишка поцеловал её левую грудь, одновременно поглаживая ладонью правую. – А теперь давай и другую поцелуем, чтобы ей обидно не было…
- Миш, у меня груди маленькие, да?
- Ничего подобного. Нормальные у тебя груди. А большими они ещё будут. Если очень торопишься с этим делом, я могу тебе помочь и каждый вечер вот такой массаж делать. И будут у тебя груди как у Мэрилин Монро.
- Мишенька мой… Любимый…

Миша опустил руку ниже. Погладил ей живот, потом – сквозь шёлковые трусики – холмик, потом бёдра, колени.

- Чего ноги сжала, глупенькая?
- Не знаю.
- Расслабь их. А я поглажу.

Марина слегка раздвинула ноги и Мишкина ладонь зашелестела у неё между бёдрами.

- Успокоилась?
- Я тебе уже сказала, ничего не боюсь. Делай, что хочешь… Только… потихоньку.
- Ну, зачем нам такие жертвы? Вот когда тебе захочется, тогда мне и скажешь.
- Да я сама не знаю, что у меня должно быть… Мне вот и так хорошо…
- А мы сейчас узнаем… Давай трусики снимем. Они у тебя такие нарядные. Жалко, что при свете не успел тебя в них разглядеть… Чего опять колени сжала?.. Вот так… Умничка… Одуванчик ты мой…

Мишка нежно накрыл её пушистый холмик ладонью и слегка сжал. Маринка затаила дыхание и ещё сильнее впилась в его плечи пальцами. Мишка погладил её промежность и почувствовал влагу.

- Вот теперь ты и захотела. Раздвинь ноги пошире.

И повинуясь вековому женскому инстинкту, Марина не только расставила ноги ровно настолько, чтобы между ними уместилось Мишкино тело, но и согнула их в коленях.

Утром он снова обнял её и спросил:
- Не болит?
- Нет. Но давай лучше вечером. Я что-то сразу боюсь…
- Вечером, значит вечером. Тем более мне сегодня на тренировку.
- Пропустил бы... Только свадьбу сыграли, и ты жену одну оставляешь.
- Нельзя. Я в прошлое воскресенье тоже не ходил. Тренер ворчит. У нас же зональные соревнования скоро. Надо форму поддерживать… Я уйду-то всего на два часа. А потом весь день будем вместе. И одни. Может быть, и до вечера ждать не станем, да?
- Не знаю… Ну, ладно, иди. Я за это время приберусь. И поиграю немного, а то в последние дни тоже музыку забросила. Обед нам мать приготовила, так что ты не задерживайся. Я тебя буду ждать. Мне теперь уже хочется, чтобы ты вообще от меня ни на шаг не отходил.
- Вот видишь! А вчера что говорила? «Разве столько можно»? Мариночка, можно столько, сколько мы с тобою захотим и сможем. Поняла?

***

Мишка заехал сначала домой и взял заранее приготовленную сумку со спортивной одеждой, кедами и шиповками. Мать налетела на него с расспросами.

- Всё у нас нормально, мамуль. От этого не помирают.
- Болтун. Ты хоть при ней так не говори. Не обидь девочку, Михаил. Она же теперь вся от тебя зависит.

Мишка снова сел на троллейбус, но вышел он не у стадиона, а на последней остановке около городского парка. Быстро вбежал на третий этаж знакомого дома. Позвонил.

Открылась дверь, и женские руки обвили его шею. А он только выдохнул:

- Томик!..

Тома снимала однокомнатную квартиру, благодаря денежной помощи отца. Она всё-таки съездила к нему в Москву. Встреча была, по её словам, типа репинского «Не ждали», но очень сентиментальная и душещипательная. Отец завёл другую семью, но когда узнал, что Томка хочет поступать в институт, то пообещал ежемесячно помогать ей деньгами. Удивительнее всего, что Томка сильно изменилась, как она сама говорила: «Наконец-то проснулась». Завязала с гулянками и обложилась учебниками за десятый класс. С помощью имевшегося трудового стажа по особому конкурсу поступила в медицинский. И, конечно же, вскоре они с Мишкой неминуемо встретились.

Поцеловав Мишку, Томка сразу отстранилась.

- Сегодня мог бы и не приезжать. Не жалко девчонку?
- Так у меня по воскресеньям тренировки. Это святое! А с Мариной всё нормально. Сейчас, наверное, романсы поёт и на пианино играет.
- Твоё дело. Но я от своих слов не отказываюсь, запомни. Несколько раз ты меня разжалобил, я и уступила. И то не ради тебя, а ради твоей певички. Чтобы ты ей целку раньше времени не сломал. Ты же сам придумал эту игру, а я, дурочка, поддалась на твои уговоры. А теперь – финита ля комедия, Мишель. У тебя под рукой своя дырочка. Вот ты ею и займись. А я вам семейную жизнь портить не намерена, хотя бы из чувства женской солидарности. Тем более что сама тебе жену выбрала. Это же надо было мне так угадать!
- Томик, ну хоть в первое время, а?
- Нет, я сказала! Мне, кстати, давно пора собственную жизнь устраивать. А ты каким был кобелём, таким и останешься... Миш, ведь у тебя же девчонка в руках молодая, самый сок. Чего ты ко мне лезешь?
- Да неинтересно с ней. Лежит, как бревно, не шевелясь.
- А ты чего ожидал?! Чтобы она вела себя как уличная ****ушка? Окстись, Мишаня!  Городишь, сам не зная что! Обучай её! Ведь в этом своя прелесть! Научи её сначала оргазм ловить. Да не один раз подряд. Пусть почувствует, что это такое, пусть зацепится. Потом она перед тобой на ушах стоять будет, чтобы снова его испытать. Уж мне ли этого не знать!.. - Тома, задумавшись, встала с дивана, на котором они сидели, и отошла к окну. – Эгоист ты, Мишель… Ты хоть любишь её?
- Не знаю. Но жалко её. Она хорошая.
- Да… Я смотрю, тебе в твоей девице ****ства не хватает. Это уже, наверное, моя вина... Но она жена твоя, Миша, мать твоих будущих детей! А если тебе всё-таки ***** нужна, то… Зачем тогда женился?
- Мне на тебе надо было жениться, а не на Маринке. Но ты сама не захотела.
- Не городи чепухи и мне душу не трави. Хотя ты у нас специалист по этому делу... Поздно теперь на эту тему говорить… Хватит. И встречаться нам больше не нужно. Это не Москва, в конце концов. Да, ещё в одном институте теперь учимся. Узнает твоя певица про меня, траванётся, не дай бог! Не хочу грех на душу брать. Всё, Мишань. На сегодня наша тренировка закончена… Считай, что у тебя был финальный забег и ты занял второе почётное место…

Марина за это время приняла душ, потом убирала спальню. Радость ни на секунду не покидала её, и она беспрестанно напевала свою любимую песню:

«Целую ночь соловей нам насвистывал,
          Город молчал, и молчали дома.
            Белой акации гроздья душистые
                Ночь напролёт нас сводили с ума…»

«За что мне такое счастье? – думала она, порхая по квартире. -  О Мише и родителях не говорю – это само собой. Но и в группе все ко мне хорошо относятся. Девчонки так искренне радовались нашей свадьбе! Всё рассказывали, как весь курс почти целый год следил за развитием нашего романа и ждал, чем он закончится. Даже пари заключали, так как Мишу почему-то некоторые считали легкомысленным. А он - ВОН КАКОЙ оказался!.. Разумеется, им ещё три года учиться и только потом можно будет заводить детей. Хорошо бы сначала родить сыночка, а потом девочку. Сына обязательно назовут в честь мужа, будет Михаил Михайлович. Ну, а девочку – как Миша захочет… А вообще-то зря она так радуется. Ещё сглазит своё счастье. Надо о чём-нибудь плохом и грустном подумать. Ну, например, о том, что ей не очень нравится медицина. Так и не привыкла к ней. Хотела же в музыкальное училище поступать, но родители в своё время переубедили. А ведь её пение в музыкальной школе очень хвалили. Надо было, конечно, продолжать работать над голосом, но… Теперь уж поздно об этом говорить. Теперь у неё семья!»

К часу дня Марина красиво сервировала кухонный столик и приготовила для подогрева кастрюли. Тренировка у Миши уже закончилась и через полчаса он будет дома. И сразу за стол. А потом… Можно, конечно, и погулять пойти… А вдруг он захочет ещё раз?..

Марина опустила руку и тихонько надавила на лобок.

Не больно. Но это снаружи. А вдруг внутри будет болеть? Она, конечно, потерпит, но так не хочется, чтобы его ласки оказались связанными с болью!..

Марина зашла в спальню, задёрнула на всякий случай шторы на окне и легка в постель. Спустила с одной ноги трусики и легла так, как вчера: на спину, расставив согнутые ноги. Дотронулась до промежности и слегка надавила. Нигде ничего не болело.

Взяла с тумбочки ночной крем для лица. Провела по нему пальцем и снова откинулась на спину. И стала медленно водить скользким пальчиком вперёд и назад, всё глубже проникая внутрь.

Ожидаемая боль не появилась, но вместе неё по бёдрам разлилось приятное тепло, которое стало подниматься к животу, подкатываться к груди.

Нет… Не надо так делать. Не хорошо. Она убедилась, что у неё ничего не болит и достаточно. Так что если Миша надумает лечь сразу в постель, она совсем не будет бояться. Марине даже захотелось, чтобы они обязательно занялись любовью. Девчонки столько раз твердили, что это должно быть НЕОБЫКНОВЕННО приятно… А она ещё пока ничего такого не почувствовала…

Марина посмотрела на часы и снова пошла на кухню. Охватившее её возбуждение почему-то не проходило. Внизу живота образовался тёплый тяжёлый ком, который не позволял ей спокойно ни стоять на одном месте, ни сидеть.

Тут раздался спасительный звонок. Марина стремительно побежала открывать дверь и, не дав Мишке переступить порог, бросилась ему на шею. И горячо зашептала:

- Наконец-то, Мишенька! Ну, что ты так долго? Миленький мой, а я хочу тебя… Понимаешь, о чём я? Ты сам говорил, что днём тоже можно…


Глава третья

Институтская агитбригада состояла из студентов разных курсов. Назначенная партийным бюро комиссия без особого труда отобрала пятнадцать лучших номеров художественной самодеятельности, из которых и составила разнообразную, идеологически выдержанную программу. Открывался концерт стихотворением о партии, затем шла песня Мурадели «Бухенвальдский набат» в исполнении хора. И только после этого танцевальным номером начиналась уже более «лёгкая» часть программы, состоящая из лирических песен, танцев и миниатюр студенческого эстрадного клуба. Марина исполняла свою «коронку» - «Белой акации гроздья душистые», которая пользовалась неизменным успехом.

За прошедший год семейной жизни Марина расцвела как та самая акация. В глазах всё чаще появлялись бесенята, а в улыбке лукавство. Мишу она продолжала любить с нескрываемой страстью и со всё возрастающей требовательностью. Однако в их любовных играх строго придерживалась определённых рамок, которые не позволяла ему переступать. Миша терпеливо ждал её дальнейшей эволюции, которую сам же продуманно подготавливал.

Кое-какие изменения за последний год произошли и в его жизни. С Томой они больше не встречались, а когда случайно попадались навстречу друг другу в каком-нибудь из институтских корпусов, ограничивались короткими дружескими кивками. Но наиболее разительным, и в первую очередь для самого Миши, оказалось возникновение у него чувства ревности. Разумеется, совершенно необоснованное, что он прекрасно сознавал. Причиной её в некоторой степени послужила проснувшаяся у его «одуванчика» чувственность, а также её увлечение самодеятельностью. Миша даже не знал, к кому именно её ревновать. То ли к женоподобному аккомпаниатору, который в своём сольном номере весьма талантливо исполнял «Элегию» Массне? То ли к пятикурснику Витьке - ксилофонисту, который на общественных началах выполнял функцию руководителя бригады? Поэтому, когда в конце августа Марина объявила, что вместо «картошки» они снова будут с агитбригадой разъезжать по колхозам области и выступать перед студентами, Миша неуверенно произнёс:

- А мне там нельзя у вас кем-нибудь пристроиться? А то весь сентябрь врозь…

Марина несколько секунд задумчиво смотрела на него, потом запрыгала и захлопала в ладоши:

- Ура! Конечно, можно. Сейчас всё устроим. Мне они не откажут… У нас конферансье с шестого курса. А они в колхоз не едут. Значит, ему нужна замена. А ты высокий, представительный, и голос у тебя нормальный… Только он открывает концерт «Словом о партии». Ну, это стихотворение ты выучишь. Зато мы с тобой весь месяц будем вместе. Правда, здорово?  Я сейчас же позвоню Витьке. Пусть пробьёт это дело…

Предоставленные сами себе «артисты», разъезжающие по населённым пунктам области, где распределили студентов для уборки картофеля, на выделенном исполкомом автобусе, позволяли себе на периферии некоторые репертуарные вольности. Так, вместо «Слова о партии» вошедший во вкус Мишка мог прочитать выдержки из новой поэмы Евгения Евтушенко «Братская ГЭС». Кто-нибудь из певцов-ребят позволял себе спеть Галича или Высоцкого, которых с трудом различали между собой, так как и тексты песен, и мелодию приходилось разучивать на слух с плохих магнитофонных записей. Выступления проходили в самых различных помещениях, но чаще (дожди ещё не начались, и стояло тёплое «бабье лето») на любой импровизированной площадке.

После концерта устраивали ужин, причём «публика» считала своим долгом угостить свою институтскую самодеятельность «чем бог послал». Впрочем, у артистов и своя выпивка редко переводилась, так как разъезды по области давали им счастливую возможность наткнуться на какую-нибудь затоваренную вином торговую точку. Но вообще с «интеллигентной» выпивкой была напряжёнка, почему на столе преобладали водка и вонючий деревенский самогон. Блюда не отличались разнообразием, но компенсировались объёмом, так как большую кастрюлю только что отваренной молодой картошки им всегда приносили. Голодными, в общем, не оставались.

Просыпались, когда студенческая «публика» уже уходила в поле «на картошку», медленно собирались и отправлялись по разбитой тракторами дороге в следующий пункт назначения. Все понимали, что «искусство требует жертв», но маршруты, тем не менее, планировали таким образом, чтобы в пятницу оказаться поближе к родной метрополии.

Очередной концерт шёл по наезженной колее. До Михаила как-то не сразу дошло, что выступают они в этом селе перед студентами второго курса, а, следовательно, среди них может оказаться и Тома. Объявляя номера, уже поднаторевший в новой профессии Миша, внимательно, но безуспешно оглядывал зал в поисках знакомого лица.

После концерта на сцене установили столы и стали выставлять нехитрую снедь. Предупреждённые заранее старосты групп притащили кастрюлю вареной картошки и две трёхлитровые банки малосольных огурцов и квашеной капусты. Из кармана вытащили три бутылки самогона.

- Больше не достали.
- И на этом спасибо, ребята, - поблагодарил Виктор. – Хуже, что вина для девчат нет.

Марина, увидев бутылки с мутной жидкостью, сморщила носик.

-Ты её не пей. Ещё плохо будет, - предупредил Миша.
- Ладно. Сделаю пару глотков. Сам же меня учил, что в жизни надо всё попробовать.
- Как хочешь. Только потом не жалуйся…
- Ничего. Крепче спать буду. – И, склонив к Мишке голову, прошептала: - А то я уже с воскресенья твоего снотворного не принимала. Вот плохо и спится…
- Да где тут?.. И уединиться-то негде.
- Конечно, негде… Я без претензий… А хотел бы, так придумал бы что-нибудь. – И засмеялась, довольная своим эротическим намёком. - Другие находят…

«Вот девку развезло! – С удивлением подумал Миша. – Уже четыре дня без секса прожить не может. Это, конечно, неплохо, но… странно всё-таки».

На ночлег расположились здесь же – в дальнем от сцены углу. Кто-то принёс кучу полосатых подматрасников, набитых свежим сеном. Постельное бельё, каждый возил с собой.

Мишка вышел покурить на улицу. Убирать со стола и стелить постели он не любил.

Сентябрьская ночь в деревне, когда не пасмурно, удивительно хороша. Холодный, чуть ли не ледяной воздух, был насыщен всевозможными запахами, среди которых Мишка мог распознать только запах сена. Он даже передёрнул от холода плечами и собрался уже назад, в тепло, как к нему подошёл незнакомый парень. Впрочем, уже знакомый, только сейчас вместе выпивали, но имя его вылетело у Мишки из головы.

- Ты - Голубев? – негромко спросил он.
- Я. А что?
- Отойдём на секунду. – Они завернули за угол клуба и сразу погрузились в кромешную тьму. Только звёзды молча сияли на чёрном небе.
- Тебя одна девушка хотела увидеть. Вот и попросила отозвать в сторону. Подожди немного, я её сейчас позову.
- Ради бога. Только быстрее, а то замёрз уже…

Приключения подобного рода, разумеется, интересны, но только не в тех случаях, когда за стеной жена готовит ко сну постели.

Через минуту из темноты возникла фигура.

- Здравствуй, Миша.
- Здравствуй, Томик.

Они даже не обнялись.

- Время есть?
- Немного. Я же с Мариной.
- Знаю. Хорошо девочка поёт. Молодец… Я так… без всякого дела… Просто одичала в этой дыре. С ума уже схожу, а тут вдруг родное лицо на сцене... Вот уж не ожидала от тебя таланта декламатора!
- А я тебя в зале не заметил. Специально смотрел, когда узнал, что второй курс.
- Да? Значит, я маскироваться хорошо научилась. У меня в течение последнего года одна задача была – тебе на глаза не попадаться. Вот и мимикрировалась. - Томка засмеялась, выговорив научный термин. - Ну, ладно. Мишель. Послушала знакомый голос, уже приятно. Пойду я…

Снова помолчали, так и не дотронувшись друг за друга.

Мишка решительно произнёс:

- Подожди меня здесь. Я пойду, что-нибудь накину. А то замёрз, как собака…

Он вернулся в уже полутёмный зал. Свет горел только над сценой. Подошёл к Марине. Она спала и даже не пошевелилась, когда Мишка негромко спросил:

- Ты уже спишь?

Он надел куртку и снова вышел на улицу.

*

- Это чья хибара?
- Какая разница? Главное – в ней никого в ближайший час не будет.
- Ты что же, с хозяевами заранее договорилась? А откуда знала, что я пойду с тобой?
- Я всегда была девушка предусмотрительная, разве не так? Ну, и опыт кое-какой жизненный у меня имеется. Иначе я бы не выжила, Миша…

И только здесь, в душноватой и пахнущей чем-то кислым комнате чужого домика они обнялись. И по тому, как страстно прижались их тела, оба поняли, что все их чувства, несмотря ни на что, сохранились.

- Ты только о ней не думай сейчас… Иди сюда за мной. Я свет зажигать не буду… Здесь у печки теплее… Раздевайся… Секунды терять не хочу! Быстрее!.. Дай, я сначала поцелую его… Вот так… А теперь натяни меня как следует, слышишь? Со злостью натяни… Я так хочу… Ты за это время форму не потерял?.. Вот так, хорошо… Ещё сильнее… Давай… Хочешь, как раньше, кончить сзади? Тебе когда-то нравилось, помнишь?..
- Помню, - просипел Мишка, потеряв голову от давно не слышанных им таких ЖАРКИХ слов.

А Томка, не замолкая, продолжала свой беспрестанный и бесстыдный сладострастный шёпот…

О Марине за этот час Миша так ни разу и не вспомнил.

Когда, также торопливо одевшись, они вышли на крыльцо, Томка тихо сказала:

- Ну, прощай, Мишаня… Спасибо, утешил девушку… Со мной больше не встречайся. Это лишнее будет… И не ищи, я всё равно переехала в другое место… Дай поцелую… А теперь иди… Бр-р-р-р, холод какой!..

Когда он вернулся в клуб и лёг на свой матрас рядом с Мариной, та проснулась и сонно спросила:

- Чего от тебя так холодом несёт?
- На улицу выходил. Холодрыга там. Ты спи…
- Что-то голова болит. От самогонки наверное.
- Говорил – не пей.
- Не ругайся, милый. Обними меня лучше. Быстрее снова засну.

Миша секунду помедлил и обнял укрытую байковым одеялом Марину. Думал он в это время ещё о Томке.

А Тома лежала на раскладушке в «своём» доме, где квартировалась женская часть их группы, и думала о том, какую она совершила ошибку, «отдав» в своё время Мишку другой.
*

Медленно переваливаясь с боку на бок, автобус ехал куда-то на юг области. Пункт назначения интересовал в основном Виктора и водителя. По краям дороги колосились какие-то, как пишут в газетах, «золотые поля». Но вот чего – ржи или пшеницы? – этого Марина не знала. Только вовремя этой поездки ей, коренной городской жительнице растолковали ранее неизвестную истину: в чём разница между селом и деревней? Оказалось: если есть церковь, значит – село. И она провожала взглядом исчезавшую в холмистых полях «обескресченную» маковку церкви. Потом осматривалась и обязательно вскоре находила где-нибудь вдалеке приближающийся столбик очередного божьего храма. Большинство их было превращено в зерновые или картофельные склады и украшены соответствующими уборочной поре лозунгами.

Марине не нравилось, когда Миша был вот ТАКИМ, как сейчас, «потусторонним». Он невидящим взором смотрел в окно автобуса, а на все её вопросы или восклицания отвечал рассеянным:

- Что ты сказала?

Такое случалось редко, но длилось порою до вечера. А ночью после этого всегда был немножко грубоват с ней и немного странный. Несколько раз её «домиком» обозвал. Что за «домик»?

Марина старалась не обижаться: у всех у них свои недостатки. Пару раз она попробовала «достучаться» до него в таком состоянии, но всегда безрезультатно. Поэтому сейчас не приставала к нему. Только искоса посмотрела на мужа, взяла его руку, переплела пальцы его ладони со своими и откинулась на спинку сидения.

Главное – он её любит. Живут они хорошо и практически не ссорятся. Так что ей грех жаловаться… Она и сама, наверное, не сахар, хотя старается всегда уступить Мише. Ну, кроме, конечно, некоторых чисто сексуальных действий. В этом она пока пересилить себя не могла, хотя, чувствуя его настойчивость, понимала, что скоро всё равно ей придётся сдаться «на милость победителя». И ничего страшного в этом нет. Умом она всё прекрасно понимала. Да и в воображении уже неоднократно представляла такие развратные, с её точки зрения, сцены, постепенно, пока только мысленно, привыкая к ним.

Разумеется, своему Мишеньке она всё позволит. Ведь она его жена, а Миша ещё ни разу не сделал ей ничего плохого, не обидел, не обманул… Может быть даже в эту субботу, когда вернутся домой… А что?.. Она сама за неделю воздержания наливалась уже знакомой ей энергией, выплеснуть которую всю до дна ей удавалось только, когда Мишка ласкал её. Конечно, чем больше накапливалось в ней неутолённого сексуального желания, тем на большее она могла согласиться в постели.

Да, решено. В эту субботу…

У них была своя машинописная копия самиздатовской «Камасутры», и Миша настойчиво уговаривал Марину перепробовать все позиции хитроумных любовных ласк, придуманных индусами. Но на некоторые из них она с не меньшим упрямством не соглашалась. А теперь – решено. Главное, чтобы он никому об этом не рассказывал, не хвастался… Парни, наверное, треплются похлеще девчонок, а уж о чём те говорят в туалетных комнатах, Марина знает… Но её Миша не такой…

Марина подняла их сцепленные руки, прижали к груди и про себя, как можно более решительным голосом, произнесла: «Обещаю тебе, Мишенька, что в эту субботу…»

- Ты чего? – обернулся к ней Миша.
- Ничего, - рассмеялась Марина. – Этого тебе знать не обязательно.
- Тайны мадридского двора? – Он, всё ещё оставаясь каким-то отстранённым, повернулся к Марине: - А Галька родила точно в зимнюю сессию и даже «академ» не брала.

Галя Калишева училась вместе с ними и полтора года тому назад вышла замуж.

- Да. Ну и что? Причём здесь она?
- А при том, что давай и мы с тобой ребёнка родим. А? Если сейчас начать, то как раз в июне после экзаменов и родишь.
- Ты что? – опешила Марина.

Её поразило и само предложение мужа и то, что их мысли удивительным образом совпали… Ну, не совсем, конечно, но всё-таки…

- Ты не хочешь?
- Не знаю. Я сначала очень хотела ребёночка. Но ты сам всегда повторял: не надо, рано. Вот я противозачаточное и пью… А чего ради тебе ребёнка захотелось?
- А потому что пора. Какая мы с тобой семья, если у нас нет детей? Выбрасывай к чёрту свои таблетки.
- Так ты серьёзно? – неуверенно улыбаясь, спросила Марина.
- Я давно не был так серьёзен, как сейчас. Только зря время теряем. И так незаметно… Так что, жёнушка моя, готовься к субботе.
- А я уже мысленно и подготовилась.
- Ну, вот и ладушки… Как ты там поёшь? «В час, когда ветер бушует неистовый, С новою силою чувствую я…»

Марина громко подхватила:

- «Белой акации гроздья душистые
Неповторимы, как юность моя!»

***
Ноябрь 2004.