286 Сахар с изюмом 25 июня 1973

Александр Сергеевич Суворов

О службе на флоте. Легендарный БПК «Свирепый».

2-е опубликование, исправленное, отредактированное и дополненное автором.

286. Сахар с изюмом. 25 июня 1973 года.

Сводка погоды: ВМБ Балтийск, понедельник 25 июня 1973 года, дневная температура: мин.: 11.8°C, средняя: плюс 19.7°C тепла, макс.: плюс 25.7°C тепла, без осадков.

В воскресенье 24 июня 1973 года я отдыхал на корабле от отдыха в родительском доме в городе Суворове, опять привыкал к корабельному распорядку дня, к флотской пище, приборкам и работам, постирался, помылся и вместе с годками отпраздновал приезд из отпуска в нашей корабельной парной. По этому случаю мы даже не стали смотреть кино после ужина и телевизор поздно вечером. Мои рассказы о наших приключениях в ресторане минского аэропорта и в самолёте Ан-24 на высоте 7000 метров, дома и в городе Суворове, сдобренные флотским юмором и трёпом, действовали не хуже кинокомедии и ребята, заразившись от меня воспоминаниями, тоже наперебой рассказывали о своих былых "приключениях" с девчонками". Особенно всем понравился мой рассказ и показ в голом виде как в нашем суворовском дворце культуры и отдыха Черепетской ГРЭС я танцевал наш традиционный матросский танец "Яблочко" в стиле рок-н-ролла...

Угощение, которое я привез из родительского дома, очень быстро растворилось и исчезло, рассказы мои иссякли, а новостей и каких-либо весёлых историй в жизни БПК "Свирепый" за прошедшие 10 дней не случилось. Правда, все годки и старшины, которые организовали "посиделки в парной", утверждали, что скоро (через месяц) мы пойдём на нашу первую БС (боевую службу), потому что нас перестали "дёргать" проверяющие; почти всех офицеров и мичманов отправили в краткосрочные отпуска; активно идёт сбор денег "в общак" на сувениры и вообще "пахнет морем-океаном"...

В понедельник 25 июня 1973 года я доложил заместителю командира корабля по политической части капитану 3 ранга Д.В. Бородавкину о прибытии из отпуска без замечаний; подарил ему те подарки-гостинцы, которые передавали ему мои родители; рассказал ему вкратце о том, как прошёл отпуск, какие были дела, хлопоты, заботы и приключения; получил от Дмитрия Васильевича отличную оценку за отпуск и приказ "немедленно включиться в подготовку корабля к выходу на БС (боевую службу".

Мне было поручено получить в политуправлении Балтийского флота и на базах ВМБ Балтийск всё необходимое для обеспечения и организации культурно-массовой работы на корабле во время боевого похода: книги для библиотеки; кинофильмы; грампластинки и магнитофонные записи с гимном СССР, маршами, праздничной музыкой, советскими и зарубежными песнями; музыкальные инструменты; оборудование для производства радиогазет; фотопринадлежности; краски масляные, гуашевые и акварельные; карандаши простые и цветные; ватман для стенгазет и плакатов; красную материю для лозунгов; канцелярские принадлежности и массу иного нужного инвентаря.

- Матрос Суворов! - торжественно заявил замполит капитан 3 ранга Д.В. Бородавкин. - Приказываю вам взять всё необходимое по максимуму, потому что больше ничего, нигде и никогда нам не дадут и в море не привезут. Всё ясно!
- Точно так! - бодро ответил я капитану 3 ранга. - Есть взять всё по максимуму. Только для этого нужны доверенности и полномочия.
- Об этом не беспокойтесь. Каждый раз, когда вы будете ездить по складам и базам, страшим группы будет кто-либо из мичманов, но доверенности и ответственность будут выписаны на вас. Учтите это и не допустите оплошности.
- Работайте спокойно, соблюдайте субординацию, но за выполнение приказа отвечаете вы. Поэтому и ведите себя соответственно, ведь всё равно без вас и вашей подписи вам ничего не дадут и не отнимут.
- Я надеюсь на вашу принципиальность и заинтересованность старшина 2 статьи Александр Суворов, - вдруг заявил Дмитрий Васильевич Бородавкин и поздравил меня с присвоением старшинского звания.

- Я же ещё только старший рулевой, - после некоторой паузы сказал я Дмитрию Васильевичу Бородавкину. - Старшина без команды подчинённых быть не может...
- Может, ещё как может, - примирительно ответил замполит. - Не удивляйся. Так надо. Доверенности можно выписывать только на старшин и командиров команд, а вы будете ездить по складам, в штаб и в политуправление командой.
- Когда надо, - сказал мне с намёком замполит, - вы будете представляться старшиной 2 статьи и это придаст вам авторитет и вес во взаимоотношениях с начальством. Только ведите себя соответственно, как командир команды, и всё будет хорошо. Ясно?

Конечно, мне ничего не было ясно, но присвоение мне старшинского звания в середине учебного года по боевой и политической подготовке было бы воспринято моими друзьями-годками и личным составом экипажа корабля несколько негативно, вроде как "любимчик" замполита...

- Товарищ капитан 3 ранга, - обратился я к Дмитрию Васильевичу. - Прошу вашего разрешения не менять погоны на моей матросской робе, пусть остаётся всё как было. Пусть о том, что я стал старшиной 2 статьи знает как можно меньше людей. Так тоже надо...
- Рано или поздно все узнают, - сказал с удивлением Д.В. Бородавукин. - Ты что? Не рад?
- Рад, конечно, рад! - ответил я поспешно и опять замялся. - Только сами посудите: только что из 10-дневного отпуска; ваш помощник; освобождён от всех приборок, нарядов и работ; служить мне ещё полтора года; я ещё даже не "подгодок"; подчинённых у меня нет; работаю в отрыве от всех, поэтому незаметно, неизвестно, скрытно; владею и заведую дефицитными делами и вещами, то есть, вызываю у ребят неприязнь и зависть... А тут ещё и звание дали старшины...
- Хорошо! - решительно рубанул ребром ладони по своему маленькому письменному столику в каюте заместитель командира корабля по политической части капитан 3 ранга Д.В. Бородавкин. - Разрешаю пока погоны не менять. Подождём пока все не привыкнут. Но приказ командира корабля менять и отменять не будем.

- Дел много, Суворов. Очень много! - сказал с досадой замполит. - Впрягайся! Не теряй времени. А что касается вашего освобождения от нарядов и хозработ перед выходом на БС, - это мы исправим.
- Вы правильно заметили, когда все работают в авральном порядке, никто не должен быть в стороне, в том числе и вы.
- Хорошо! Пусть вас вместе со всеми распределяют в службу корабельного наряда, но если будут чрезмерно нагружать или напрягать, то немедленно сообщите мне. Вы нам нужны, матрос Суворов, таких как вы больше нет.

С этими ободряющими словами я был отпущен восвояси в своё "хозяйство" в ленкаюту и я тут же приступил к делу: составлять ведомость-заявку инвентаря и имущества, необходимого для организации различных мероприятий во время длительного боевого похода в море-океане.

Опыта у меня не было, поэтому я начал расспрашивать моих друзей-годков, как у них на старых кораблях (местах службы) была организована культурно-досуговая работа. Оказалось, что кроме показа кинофильмов, игры в шахматы и шашки, а также подпольно, в домино, никакой иной культурно-досуговой работы не велось. Библиотеки на старых кораблях не было - были "передвижки", составленные из потрёпанных книг базовой библиотеки. из музыкальных инструментов были только баян и гитара...

Этой информации было для меня крайне мало и я вновь обратился к замполиту с просьбой дать мне руководящие документы по организации культурно-досуговой работы на корабле. Хитрый Дмитрий Васильевич Бородавкин нагрузил меня ворохом всяких инструкций, книг, пособий и руководящих документов, с удовольствием освободил свои полки и шкаф в каюте и отправил меня с этим "барахлом" обратно в ленкаюту. При этом замполит предупредил меня, что я должен успеть оформить полугодовую подписку на газеты и журналы, которые нужно выписать на корабль и на которые подписались офицеры и мичманы экипажа БПК "Свирепый". При этом я опять же ежедневно исполнял обязанности корабельного почтальона...

В понедельник 25 июня 1973 года я уже "взвыл" от той нагрузки, которая свалилась на меня после отпуска. Однако это было только начало, цветочки, ягодки были впереди...

Дело в том, что в июне 1973 года перед выходом на боевую службу на БПК «Свирепый» грузили всё, что нужно, что может быть нужно и что не нужно, но всё равно грузили, - авось пригодится…

Об этой старинной флотской традиции – «тащить на корабль, уходящий в море всё, что плохо лежит» – знали все, поэтому если кто-то из матросов, офицеров и мичманов, «присмотревших» в хозяйстве военно-морской базы Балтийск что-то «лишнее» или что-то «плохо лежащее», прихватывал это и нёс на корабль, то его особо не ругали и не сердились… Просто отбирали, если без «этого» нельзя было обойтись, но чаще всего, «дарили», «давали взаймы», «давали попользоваться», «одалживали» или «менялись».

Конечно, больше всего старались запасаться всем необходимым наши «боцмана». Они не только получали, как положено, но и «естественным путём» запасались: краской, растворителями, кисточками, валиками, тросами и другими «полезными» вещами. Наши «силачи» из БЧ-3 и БЧ-5 запасались «тяжестями»: гирями, дисками для штанги и самой штангой, которой хвастались моряки соседнего корабля…

Друзья-моряки с других кораблей, бывавшие в боевых походах в море, советовали, что лучше и сколько взять с собой зубной пасты, сигарет, сладостей. Однако большую часть грузов на наш БПК «Свирепый» в июне 1973 года доставляли централизованно со складов ВМБ Балтийск или ДКБФ. Для этого практически ежедневно формировались дежурные команды из матросов разных боевых частей, которые под руководством мичманов, ездили в крытых грузовиках на базы и склады.

С продовольственных складов на корабль привозили: картофель, мясо в тушах, мешки с крупой, ящики с консервами, ящики с бутылками вина, мешки и ящики с овощами, большие консервные банки с вяленой рыбой, большие картонные коробки с мороженой рыбой, ящики и коробки с консервированными помидорами, огурцами, борщами, супами, тушёнкой и приправами.

Всё время и каждый день на корабль грузилось ещё, ещё и ещё… какие-то новые ящики, коробки, мешки, банки, пакеты… На трапе и в коридорах внутри корабля остро пахло пряностями, картофелем, мясом, капустой и всем тем, что было близко и понятно ребятам, призванным из сельской местности. Они с удовольствием и желанием помогали хозяйственным службам и командам разгружать грузовики и грузить на корабль свежее продовольствие. «Запас спину не тянет» - говорили они с радостью.

Правда те команды, которые командировались на базы и склады на погрузку продуктов и грузов, возвращались на корабль, как правило, «вусмерть» уставшие, грязные, потные и им, сердобольным, открывалась наша корабельная «баня». В ВМБ Балтийск была своя баня, но идти туда было уже невмочь…
 
Однажды и я «по списку и по очереди» попал в состав такой погрузочно-разгрузочной команды службы корабельного наряда. Нас было шесть человек и мичман Фёдор Михайлович Курганов - старшина команды ЗРБ-2 БЧ-2 БПК "Свирепый" (период службы на корабле с февраля 1972 года по мая 1976 года).

Мичман Ф.М. Курганов сел в кабину автофургона ГАЗ-51, который только что привёз на корабль ящики с консервами, а мы залезли в кузов и попытались вшестером разместиться на трёх полуразвалившихся деревянных ящиках. Когда машина стояла, было ещё ничего, сносно, потому что можно было сидеть спина к спине на этих ящиках. Но когда машина тронулась, мы поняли, что нам придётся либо танцевать вприсядку, либо всю дорогу пытаться стоять на полусогнутых ногах…

Машину беспощадно трясло на выбоинах и ухабах. Водитель спешил за один световой день сделать как можно больше рейсов, потому что ему за это платили больше. Он гнал машину, а мы бились друг об друга, цеплялись друг за друга и боялись только одного, - как бы двери автофургона, связанные снаружи тремя витками мягкой стальной проволоки, не распахнулись от удара-толчка наших «порхающих» тел…

Сначала мы воспринимали происходящее в автофургоне, как наше испытание на переносимость качки. Мы упруго пружинили на ногах, компенсировали толчки, броски и шатания, пытались предугадать направление и силу толчков, но темнота в фургоне и отсутствие ориентиров (окошек не было) не позволяли приготовиться к очередному удару судьбы. Вскоре ноги не просто устали, а начали болеть. Шутки и смех прекратились. Мы всё чаще начали биться спинами, плечами, боками и головами о стенки фургона и о нас самих. Старые ящики вскоре совсем развалились и только путались под ногами...

Этот автофургон, эти ящики и мы сами стали нам враждебными… Кто-то отчаялся сопротивляться и просто сел на грязный пол фургона. Однако сидеть на полу было тоже плохо – удары снизу, жёсткие рессоры и скорость, с которой грузовик нёсся неизвестно куда, не просто подкидывали ребят в воздух, а били по косточкам "пятой точки" наших стройных фигур «смертным боем»…

Мы «возроптали». Теперь вместо шуток и смеха мы извергали сотни вариантов самых известных и грубых матерных ругательств. Я вспомнил некоторые выражения «Боцмана» из севастопольской Морской школы ДОСААФ и эти «рулады» несколько разрядили недовольство и злость ребят. Наконец, нашему терпению пришёл конец и мы стали обсуждать, как подать знак мичману Курганову и водителю, что мы уже больше не можем терпеть это издевательство. На стуки в переднюю стенку фургона они не обращали внимания…

Оставался единственный вариант – выбить напрочь и распахнуть двери фургона. Сделать это выпало мне, так как я был автором этой идеи. Трое ребят держали меня за пояс штанов матросской робы, а я, пружиня на ногах, подбирался к болтающимся на проволочной скрутке дверям фургона. Только я примерился и поднял правую ногу, чтобы со всей накопившейся дури пнуть в эту ненавистную дверь, как машина резко затормозила и мы по инерции, все вместе, смешно перебирая и взбрыкивая ногами, повалились на спину. Хорошо, что я был крайним и упал на моих друзей…

Двери распахнулись. В ярком слепящем солнечном свете появилось довольное лицо мичмана Фёдора Курганова.

- Чего вы тут разлеглись! – сказал он нам сердито. – Нашли время спать! Выходи строиться!

Нашему потоку красноречивых слов и обвинений водителя «в нерадивости» не было конца. Мужик-водитель автофургона даже не пытался оправдываться. Он сочувственно выслушал нас, молча кивнул мичману Курганову и вместе с ним ушёл «в контору». Мы огляделись по сторонам…

Наш «автофургон-душегуб» стоял во внутреннем дворе большой базы. Ангары-капониры базы рядами возвышались вдоль широкой дороги, по которой, громко рыча моторами, сновали порожние и нагруженные автофургоны и грузовики. Одни машины привозили что-то и их разгружали, другие машины, с другого конца ангаров-капониров, что-то грузили и уезжали. Поток машин казался нескончаемым.

Во дворе базы, куда мы заехали, толпились и ожидали приказов другие команды моряков, с других кораблей. Их начальники, мичманы и офицеры, ругались и спорили: кому первым, а кому вторым и третьим становиться под погрузку. Наш мичман Ф.М. Курганов ни с кем не спорил, он молча прошёл сквозь толпу, скрылся за дверями «конторы», а затем вышел в сопровождении какого-то капитан-лейтенанта. Спор и ор прекратились. Все кинулись к этому офицеру, но он только сердито отмахнулся и приказал открыть ворота и пропустить нашу машину. Мы гордо и независимо прошли мимо матросов, офицеров и мичманов, нас уважительно пропустили.

- Эти на БС идут, - услышали мы голос из толпы. – Этим можно.

Дорога за пылящим грузовиком привела нас не к ангарам-капонирам, а к железнодорожной ветке, на которой стояло три товарных вагона. Перед вагонами был большой и длинный настил-перрон, к которому сразу развернулся и подъехал наш автофургон. По деревянной широкой и скрипучей лестнице-трапу мы с трудом взбежали на перрон и какой-то мужик, сверив документы у нашего мичмана Курганова со своими, рывком отодвинул дверь вагона, кивнул на слой белых мешков, вплотную перекрывающий вход в вагон и коротко разрешил: «Грузите!». Оказалось, что мы должны загрузить в нашу машину 50 мешков сахара по 50 кг каждый, итого - 2,5 тонны...

Водитель нашего автофургона заглянул в кузов и приказал нам выкинуть под платформу остатки ящиков, потом подмести веником пол и приступить к погрузке.

- Мешки будете складывать как кладут кирпичи, - сказал водитель. – Чтобы мешок покрывал частично сразу два мешка. Так они будут держать друг друга. Первые два мешка положите вдоль бортов, остальные в линию у торца кузова. Следующие «по кирпичику». Уложите первый ряд почти до верха, приступайте ко второму и так далее.
- Советую вам разделиться на пары и сменять друг друга через каждые полчаса, - добавил он, - тогда меньше уставать будете. Работайте до изнеможения, пока солнце не так жарит.
- На всё про всё, - сказал нам мичман Ф.М. Курганов, - у нас четыре часа. Потом придёт другая машина, и мы должны будем уехать с тем, что взяли. Взять мы должны все 50 мешков. Приказ ясен?

«Так вот почему меня назначили в эту авральную команду…» - подумал во мне мой друг дед «Календарь» из деревни Дальнее Русаново, а Фея красоты и страсти добавила материнским голосом, - «Бедный мой мальчик…».

Самое трудное было вытащить первый мешок из толщи мешков с сахаром. Нельзя было порвать мешок и повредить тару, но не было никаких сил вытащить спрессованные движением, и видимо, когда-то влажные мешки. Сахар «закаменел» и спрессовался. Мы дружно толкали, пихали, расшатывали верхние мешки. Кое-как нам удалось вытащить первый победный мешок сахара.

Странно, но этот первый мешок в горячке героической силовой забавы показался нам относительно лёгким. Мы с победными криками перенесли его в фургон и уложили в самом начале кузова фургона вдоль правового борта. Второй мешок мы тоже перенесли играючи и уложили его под прямым углом к первому мешку. Потом перенесли третий, четвёртый, пятый, шестой…

На десятом мешке мы решили сменить друг друга, но это помогало мало. Всё равно, если не носить, то поднимать вдвоём мешки на небольшую, но высоту, оказалось очень тяжело. Потом мы опять сменили места работы. Снимать и выносить мешки из вагона по другому способу опять оказалось не легче. Вскоре мы, шестеро молодых и здоровых моряков, стояли, упёршись руками в свои дрожащие колени, и трясли головами, чтобы смахнуть липкие потоки пота… Сахарная пудра, пропитавшая ткань мешков, витала в воздухе и оседала на глазах, в лёгких, на потном теле, пропитывала сиропным потом наши робы.

Мы поздно подумали о том, что надо было снять наши робы и работать чуть ли не голыми, чтобы сохранить в чистоте и порядке нашу одежду. Теперь мы запоздало разделись сначала по пояс, потом до трусов, а потом и вовсе всё с себя поснимали… Так голышом, пользуясь хорошей тёплой погодой и удалённостью этой железнодорожной ветки от зданий администрации базы, мы уже не бегали, как вначале, а ритмично плелись от вагона к машине, от фургона к вагону, от вагона к машине, от фургона к вагону… Казалось, этим мешкам с сахаром не будет конца и края. Руки и ноги уже совсем не слушались, глаза почти ничего не видели, а в ушах почему-то постоянно что-то звенело и больно стучало в висках…

Мы не заметили, как к нам подошёл наш старшина команды мичман Ф.М. Курганов. Он некоторое время молча смотрел как мы работаем, потом поглядел на часы и молча начал раздеваться. Свою форму он сложил аккуратно в кабине машины и в одних чёрных сатиновых трусах до колен, чёрных сатиновых носках и чёрных хромовых ботинках подошёл к вагону.

- Вот что, орёлики, - сказал он нам. – Вы двое, вытаскиваете мешки из вагона и складываете их перед этими двумя орёликами на краю вагона. При этом вы отвечаете за счёт мешков.
- Вы двое, - продолжал расставлять нас по точкам мичман Курганов, - берёте мешок и кладёте мне его на спину, а вы двое, снимаете с меня мешок и укладываете его в фургоне. Ясно?

У нас не было уже сил даже для того, чтобы ответить ему по уставу. Губы склеились тягучей сладкой слюной. Царапины, мозоли и потёртости жутко горели болью. Ноги крупно дрожали и всё тело, избитое утренней качкой в фургоне, нещадно болело…

Мичман Курганов встал в нужную точку и подставил свою незагорелую белую чистую спину с ребристой полосой позвоночника и острыми лопатками. Он был всего на год-два старше нас, поэтому мы с некоторым сочувствием и, честно признаюсь, злорадством, водрузили на него пятидесятикилограммовый мешок.

Наш мичман Курганов прогнулся с мешком на спине и не побежал, как мы в самом начале погрузки, а довольно свежо пошёл по перрону к фургону. Здесь он развернулся и двое наших ребят сняли с него мешок. За то время, что он шёл и возвращался, мы уже получили второй мешок и точно в тот момент, когда он развернулся к нам, положили ему на спину и плечи второй мешок. Потом третий, потом четвёртый, пятый, шестой… На десятом мешке мичман Курганов покачнулся, и мы еле-еле успели подхватить и снять с него мешок сахара.

Вскоре, после краткого молчаливого отдыха и обиженного сопения, мы вернулись к прежнему ритму и режиму работы - носили мешки по двое. В самый разгар перегрузки из вагона в машину мешков с сахаром, к нам подошла группа взрослых мужиков из четырёх человек в сопровождении какого-то пожилого мичмана и нашего водителя.

Водитель что-то сердито объяснял пожилому мичману и показывал на нас рукой. До нас донеслось, как водитель орал про сроки, про время, про ходки, про то, что «ваши валандаются, а наши горбатятся за вас» и т.д. Пожилой мичман махнул нам рукой и прервал наше рабское хождение по утоптанной сахарной пыльной дорожке на перроне.

Оказалось, что те четверо мужиков – это работники-служащие базы, которые должны были грузить эти мешки с сахаром на нашу машину, а мы должны были им помогать… У нас не было сил даже удивиться этому обстоятельству, возмутиться и крепко ругнуться. Мы просто стали один за другим голыми валиться на выщербленный бетон перрона…

Мужики помогли нам приподняться и на полусогнутых ногах, на «карачках», добраться до торцового схода с перрона. Рядом в кустах оказались скамейки со спинками, место для курения и главное – труба с краном и холодной пресной водой… «Где ж вы раньше-то были», - вяло подумал я, так как мои внутренние голоса деда «Календаря» и Феи красоты и страсти страдальчески молчали.

Мы голые и счастливые не только вволю напились холодной, удивительно вкусной от налипшего во рту сахара воды, но даже умылись, а потом и помылись, приседая под струю «холоднючей» воды. Пока мои друзья курили сидя на лавках, я сходил за своей одеждой, по дороге увидел и прихватил старый ящик из-под каких-то военных приборов, подставил его под кран и выстирал на нём всю свою одежду. Ребята нашей команды тоже по очереди постирали свои робы, трусы и майки-тельняшки. Всё мокрое бельё мы развесили на колючей проволоке забора, ограждающего эту часть базы от внешнего мира.

Вскоре пришёл наш мичман Фёдор Курганов с ног до головы покрытый сахарной пудрой. Мы дружно показали ему, как лучше напиться, умыться и помыться, и снова курящие сели покурить. Теперь, после мытья и отдыха сидеть и загорать на солнышке было настоящим, выстраданным удовольствием. Я не курил с детства и принципиально. Поэтому мне нечего было делать с этим братством курильщиков. Я пошёл обратно на перрон. На перроне четверо грузчиков профессионально и методично носили мешки с сахаром. Здесь я услышал из разговора между пожилым мичманом и водителем много интересного о сахаре-песке...

Оказалось, что сахар-песок, который мы грузим, соответствует техническим условиям ГОСТ 21-57 (это было написано на мешках с сахаром), что сахар-песок - это "пищевой продукт, представляющий собой сахарозу в виде отдельных кристаллов, предназначенной для реализации в торговой сети, для промышленной переработки и других целей", что качество сахара-песка должно "обеспечивать безопасность для жизни, здоровья населения и охраны окружающей среды", а также, что "сахарная пудра пожаро- и взрывоопасна".

Водитель спросил пожилого мичмана - знатока складского дела, как проверяется качество сахара, а тот ему сказал, что "сахар-песок должен быть сыпучий, белый, сладкий, без посторонних привкуса и запаха, как в сухом виде, так и в водном растворе". При этом раствор сахара должен быть "прозрачным, без нерастворимого осадка, механических или других посторонних примесей".

- Это в магазинах сахар продают в бумажных пакетах, а у нас сахар-песок перевозят и хранят в сухих чистых тканевых мешках первой и второй категории массой нетто 50 кг, - сказал важно пожилой складской мичман.
- Допускается использовать мешки третьей категории и импортные мешки, но только не имеющие посторонних запахов и разрешенные к применению органами здравоохранения. В любом случае сахар не должен просыпаться через ткань и швы мешков.
- Я однажды возил сахар-песок в бумажных мешках, килограмм по сорок, - возразил наш водитель.
- Да, - поддержал его складской мичман. - Те мешки были пяти- или шестислойные с одним или двумя ламинированными слоями. Причём все мешки зашивают особо прочными нитками.

- На каждый мешок с сахаром должен быть прикреплён тканевый ярлык размером 9 см x 5 см, - продолжал свою лекцию пожилой складской мичман. - Ярлык накладывают на горловину мешка и прошивают одновременно с мешком. На ярлыках должны быть:
- наименование и товарный знак предприятия-изготовителя;
- наименование продукции;
- обозначение ГОСТа;
- масса нетто, кг;
- масса брутто, кг;
- категория мешка;
- номер места.

Пожилой мичман, который, вероятно, всю жизнь проработал на военных складах, явно гордился тем, что всё так хорошо помнит и знает про тару, маркировку, ГОСТы и другие требования к грузам, которые носили сейчас его подчинённые грузчики. Он рассказал водителю и мне, потому что я стоял рядом и внимательно его слушал, что транспортирование сахара тоже осуществляется по ГОСТу, что "не допускается отправлять сахар в загрязненных вагонах, контейнерах и трюмах со следами ранее перевозившихся сильно загрязняющих грузов (уголь, известь, цемент, соль и др.), пахнущих и ядовитых грузов, а также в вагонах, контейнерах и трюмах с непросохшей, пачкающей или сохранившей запах краской", что "перед погрузкой сахара вагоны, сахаровозы, контейнеры и трюмы должны быть тщательно очищены, в необходимых случаях промыты и продезинфицированы, полы выстланы бумагой или чистыми бумажными обрезками, или другими материалами".

- При перевозке сахара автомобильным транспортом, - авторитетно заявил пожилой складской мичман, - мешки с сахаром необходимо укладывать на деревянные поддоны. При отсутствии поддонов кузов автомашины выстилают брезентом, бумагой или чистыми бумажными обрезками. После укладывания мешки с сахаром или ящики накрывают брезентом.
- У меня в кузове всё чисто! - обиделся водитель. - И брезент мне не нужен, потому что у меня фургон.
- Хорошо, - мирно ответил мичман. - А мешки в штабель в фургоне ты как укладываешь? Горловиной внутрь штабеля или наружу?
- Откуда я знаю! - ответил водитель. - Какая разница? Мешки, они и есть - мешки.
- Не-е-ет, - протянул мичман. - Разница есть. Мешки в штабель укладывают только горловиной внутрь, иначе порвётся и будешь ехать и сеять по дороге сахаром...

Водитель "матюгнулся" и побежал к своей машине, чтобы проверить правильность укладки мешков сахара в фургон, а пожилой мичман величаво пошёл по перрону, чтобы посмотреть, как работают другие грузчики, которые грузили мешки с сахаром на тележки и отвозили их внутрь склада.

Странно, но после холодного купания под краном, я чувствовал себя, конечно, очень уставшим, но не настолько, чтобы ничего не делать. Мне тоже захотелось почувствовать, что это такое: ритмичное ношение пятидесятикилограммовых мешков на спине… Пожилой складской мичман и водитель поторапливали грузчиков, те незлобиво, но матерно огрызались, а времени уже катастрофически не хватало. Приноровившись к ритму хождения, я вклинился в череду грузчиков и подставил свою спину под мешок.

Такого я не ожидал… Мешок с сахаром не просто лёг мне на спину, а обжёг её своей тяжестью, подогнул мои задрожавшие ноги, склонил мою голову, как мне показалось, до колен и перехватил мне дыхание… Секунду я стоял, готовый упасть под тяжестью этого сладкого мешка, и слушал смешки грузчиков и призывы бросить мешок «ко всем чертям».

- Бросить? - спросил я своего друга - деда «Календаря» из деревни Дальнее Русаново.
- Брось! Немедленно брось! - ответила за деда «Календаря» моя Фея красоты и страсти.

Мой внутренний голос деда «Календаря» молчал и я начал ощущать некоторое раздражение своим другом…

- Решай сам! - наконец услышал я голос деда «Календаря» и ощутил прилив сил.

Я сделал первый шаг ногой, потом второй, третий, а потом, вроде как нормально пошёл и вдруг увидел, что я стою практически у входа в фургон, и чьи-то сильные руки освобождают меня от непосильной ноши…

Я машинально, ещё не веря своему избавлению от ноши, вернулся к вагону, и вдруг опять чьи-то сильные руки положили мне на спину тяжеленный мешок. Снова, чтобы не опозориться и не упасть, я опять почти бегом перешёл к машине и опять с меня сняли ношу… Я уже решил самым решительным образом всё бросить и уйти, как тут до меня дошли звуки человеческой речи и слова…

- Он у нас такой, - сказал кто-то из моих друзей-товарищей по команде. – Одно слово - Суворов. Хоть и худенький, но герой.
- К тому же он у нас идейный, - сказал другой голос. – Он наш комсорг на корабле. Ему положено быть героем.

Кто-то во мне крякнул, хмыкнул и мои ноги сами понесли меня к вагону, а спина сама подставилась под очередной мешок…

Я отнёс этот мешок, вернулся за другим, потом за третьим и краем глаза, сквозь смутную жгучую пелену сахарного пота я видел, как вдоль моего пути стояли грузчики, мои друзья-моряки и что-то говорили, что-то считали, что-то обсуждали, спорили и кричали кому-то: «Давай! Давай!».

Когда мир вокруг меня заволокло мутно-красно-коричневой пеленой, а шум в ушах стал невыносим, когда всё тело и ноги уже перестали реагировать на постоянную мучительную боль, кто-то мягко приподнял с меня последний "каменный" мешок и подхватил меня под локти. Ребята что-то орали, кричали, прыгали вокруг меня и влекли к той спасительной колонке, которую я сейчас жаждал больше всего на свете… Я не мог сам двигаться и умываться, поэтому кто-то умыл меня, потом обмыл всё моё тело и вновь постирал мои трусы.

Потом я несколько минут ничком полежал на лавке "курцов", но мне здесь было невмочь от табачной вони большой металлической лоханки с коричневой водой, наполненной тысячами окурков. Я встал, надел сырые трусы и свою полусухую майку-тельняшку, робу, воротник-гюйс и синий берет. По шуму голосов я понял, что на перроне что-то произошло. Действительно, на перроне сочно ругались и спорили наш и «складской» мичманы, а мужики-грузчики и мои товарищи-матросы дружно посмеивались. Оказалось, что увлечённые зрелищем моего упрямого хождения с сахарными мешками от вагона к фургону, все потеряли счёт мешкам. Теперь невозможно было подсчитать, сколько же мешков с сахаром погружено в наш фургон.

- Выгружайте всё на перрон! Считать буду! - орал пожилой складской мичман, начальник грузчиков.

Грузчики в ответ огрызались. Водитель орал о своих «ходках». Наш мичман Ф.М. Курганов показывал на часы и говорил о нарушении приказа. Мои друзья, как могли, поддерживали нашего мичмана Курганова, грузчиков и водителя.

- Я считал! – нарушил спор и ор чей-то хриплый голос. Все замолчали и воззрились на меня.
- Я считал, - тише сказал я устало. – Носил и считал.
- Как это? – спросил пожилой мичман.
- Когда я подошёл посмотреть, как работают профессионалы, - кивнул я на мужиков, - я услышал, как они громко вам докладывали общую цифру мешков.

Мужики закивали головами, а их начальник вспоминающее посмотрел на меня.

- Потом, когда я вклинился в поток грузчиков, - сказал я, - я машинально продолжил счёт.
- Когда с меня сняли последний мешок, - сказал я твёрдым голосом без тени сомнения, - я ещё успел подумать, что вот он последний мешок, и что мы досрочно выполнили приказ.

Пожилой мичман с сомнением посмотрел мне прямо в глаза, но я был настолько опустошён усталостью, что выдержал его пристальный взгляд, не моргнул и не отвёл глаза.

- Пусть будет так, - сказал мичман, внимательно и по-доброму оглядел меня и повернулся к своим мужикам. Он что-то им сказал, и они быстро зашагали в здание конторы базы.

Мы начали собираться и устраиваться в фургоне среди мешков с сахаром. Перед самыми дверьми было небольшое пространство, где мы могли стоя разместиться. Водитель с сомнением осмотрел колёса и рессоры, сокрушённо покачал головой и махнул нам рукой – «Залезайте!». Наш мичман Курганов, тоже уставший и в мокрой форме, еле-еле залез в кабину машины. Водитель крепко-накрепко закрыл двери фургона и мы приготовились к качке. Натруженные ноги противно дрожали. Хотелось не просто сесть, а лечь и растянуться вширь и вдаль…

Тяжело переваливаясь на неровностях дороги, рыча мотором, машина ГАЗ-51 стронулась с места, поехала, но вскоре остановилась. Заскрипели замки и половинка двери распахнулась. Снаружи стоял пожилой складской мичман и его грузчики. Каждый из них держал по большой картонной коробке.

- Чего стоите, рты раззявили! -  нарочито грубо сказал пожилой мичман. – Уберите ноги!

Мы как могли посторонились и четверо грузчиков и сам мичман уложили нам под ноги пять «тяжеленных» картонных коробок, от которых сразу запахло чем-то тропическим, вкусным, сладким, ароматным, по-детски знакомым.

- Это вам за геройство, комсорг, - сказал пожилой мичман. – От нас, так сказать, приз за настоящую мужскую работу. Счастливого вам пути, ребята!

Пожилой складской мичман и его мужики-грузчики пожали нам и нашему мичману Курганову руки, помахали нам на прощание и вновь нас заперли в фургоне. Только узкая неровная щёлочка ярким свечением напоминала нам о внешнем мире… Позади нас глыбой колыхались и уплотнялись мешки с сахаром. Под нами источали знакомо-незнакомый аромат плотные картонные коробки, а мы практически в обнимку стояли и дружно качались от движений машины. Вскоре мы всё-таки сумели так расставить коробки, что они не расплывались под нашими телами и мы смогли на них сесть.

- Что там? – спросил один из нас. – Может там конфеты?
- Если бы были конфеты, - ответил кто-то, - то мы бы их раздавили, а так они только проминаются. Там что-то сыпучее. Я чувствую…

Мне тоже было интересно узнать, что же это за знакомый такой приторно-сладкий запах каких-то тропических фруктов… «На что это похоже?» – спросил я сам себя и тут все мы в один голос дружно воскликнули-ответили: «Изюм!».

У нас ничего не было такого острого, чем можно было провертеть дырочку в одной из коробок. Мы тщетно пытались проткнуть, продырявить, промять или отщипнуть уголок плотной картонной "заморской" коробки с изюмом. Мы даже начали по очереди скакать на коробках. Они не поддавались... Было слишком тесно, темно и мало пространства для «разгона». Случай помог нам. На очередном ухабе машина тяжело подпрыгнула и рука, которой я опирался на край сорвалась с угла коробки и она надорвалась. Из коробки что-то посыпалось. Запах изюма стал сильнее. Этот умопомрачительный запах смешивался с сахарной пылью, которая густо насыщала всё пространство в фургоне. Сам воздух-запах становился густым, насыщенным, сладким, дурманящим…

Я подставил под струю изюма ладонь и она наполнилась… Слёзы усталости, воспоминаний детства, ощущение трудного счастья, победы на погрузке и благодарности этим грубоватым взрослым незнакомым людям наполнили меня щемящей грустью. Я раздавал ребятам горсти изюма и только после того, как раздал всем, начал есть сам…

- Изюм бы надо было помыть - запоздало сказала во мне моя Фея красоты и страсти.
- Поздно уже, - ответил ей дед «Календарь».

Мы ели изюм и я уверен, что в этот момент многие из нас, если не все, пускали «скупую мужскую слезу» двадцатилетних пацанов…

На пирсе у трапа БПК «Свирепый» нас встретила другая дежурная команда матросов. Они помогли нам сойти из фургона. Мы ещё смогли построиться, доложить старшему помощнику командира корабля капитан-лейтенанту А.А. Сальникову о выполнении приказа, о «доставке двух тонн сахара на корабль», услышать от него: «Благодарю за службу» и недоумённо удивиться: «Как двух тонн? Двух с половиной тонн!»… Старпом и водитель автофургона начали спорить и препираться о количестве сахара в фургоне, но я потом помню лишь длинный узкий светлый коридор личного состава БПК "Свирепый", который почему-то качался и бился, как стены нашего фургона, согбенные спины моих товарищей по погрузке сахара, высокий "упрямый и драчливый" комингс дверей в раздевалку нашей корабельной бани и блаженную горячую струю душа мне на уже спящую от усталости голову. Мы ещё о чем-то вяло говорили в бане, а потом я перестал что-либо понимать и чувствовать.

Очнулся я на постели в изоляторе корабельного лазарета и наш корабельный медик с чудной фамилией Кукуруза, характерно картавя, начал расспрашивать меня, как я себя чувствую… Я чувствовал себя отлично, только всё во мне и на мне ужасно болело. Болело так, что мне даже вздохнуть, а тем более выдохнуть было больно. Я хотел сказать об этом «доктору», но он уже не слушал мои "причитания"…

- Ничего, - говорил старший лейтенант медицинской службы Леонид Никитич Кукуруза, - это ощущение боли скоро пройдёт. Это мышечные боли. Просто порвались волокна мышц из-за сильнейшей нагрузки. Скоро кровь и лимфа заполнят прорехи в тканях и вырастут новые мышечные клетки. Вы станете сильнее, ваше тело рельефнее, а вы сами – красивее.
- Ну, тогда потерпим? - спросил во мне мой давний друг - дед «Календарь».
- Если станешь красивее, то надо потерпеть, - сказала моя Фея красоты и страсти, - Красота требует жертв.

Через час праздного лежания в корабельном изоляторе, я смог сам встать и с трудом добраться до «ленкаюты». Здесь я переоделся в чистую матросскую робу и пошёл докладывать о случившемся командиру БЧ-1 старшему лейтенанту Г.Ф. Печкурову, который "нарядил" меня в службу корабельного наряда на погрузку-разгрузку сахара, а затем заместителю командира корабля по политической части капитану 3 ранга Бородавкину Дмитрию Васильевичу, моему непосредственному начальнику.

Фотоиллюстрация: 25 июня 1973 года. ВМБ Балтийск. БПК Свирепый. Примерно так я представлял себя во время переноски мешков с сахаром-песком от вагона к автофургону.