Венский стул из другой жизни

«Судьба никогда не благоприятствует нам
с подлинной искренностью».
Курций

1.

О том, что у них сгорела дача, Сахранов узнал недели через две после пожара, когда 2002-й год уже благополучно наступил. Сказали, наверное, какие-то бомжи случайно подожгли. Мало ли сейчас бездомных? Но, скорее всего, наркоманы на своём костерке разогревали ложку с опиатным раствором. «Вмазались» и ушли. А костерок не потушили…

Ничего ценного в этом, купленном по случаю, садовом домике, разумеется, не было. Но всё равно обидно, что и говорить. Хранили там мангал, шампуры, штук десять разномастных стульев, два стола да одноразовую посуду. Вот и всё добро, благодаря которому на этом садовом участке, граничащим с лесом, можно было отлично провести выходной. Постепенно, правда, Сахранов перетащил в домик все журналы и старые газеты (библиотека разрасталась и книги в квартире не помещались), которых накопилось за прожитую жизнь не одна сотня, завесил самодельными стеллажами все стены. Там они никому не мешали. «На дачу» приезжали не для того, чтобы сидеть в помещении.

В ближайшее воскресенье он поехал посмотреть, что осталось от домика, стараясь как можно более философски отнестись к происшедшему: не в наши дни переживать о сгоревшей «дачке»! На Кавказе вон что творится! Беженцев десятки тысяч. Вот это горе! А тут…

Сахранов прихватил с собой фотоаппарат, чтобы объективно зафиксировать историческую правду момента и поехал. Тяжело было идти по глубокому сугробу – от дороги метров пятьдесят не меньше. С удовольствием заметил: то, что делал своими руками, сохранилось в целости: забор, которым отгородился от соседей (ну, какой может быть шашлык, если в 10 метрах от тебя по обе стороны люди грядки пропалывают?), большой самодельный стол и скамья под дубом. Впрочем, пара досок в заборе была выломаны, и сам Сахранов через этот воровской лаз и проник на свой участок, так как даже не пытался открыть занесённую снегом калитку.

У дачки почему-то сохранилась целиком одна стена, а другие свалились в кучу к центру как карточный домик, не успев даже полностью сгореть. В середине бывшего летнего прибежища уныло возвышалась чёрным терриконом гора головёшек и обугленных досок, стыдливо припорошённая снегом. Возможно, сильный снегопад на Новый год и помешал пожару разойтись в полную силу?

Искать что-либо Сахранов не стал: для этого надо было придти в грязной одежде, и не с «Кодаком» в руках, а с топором и ломом. Мысленно ещё раз успокоил себя тем, что где-то под его ногами должны были сохраниться мангал и шампуры – что им сделается в огне? Хорошо, что цел сколоченный им стол: в летнее время им всегда пользовались: впрочем, ему мудрено было загореться – в стороне стоит. Стулья вот жалко, народу на шашлыки собиралось много: семья большая и все летние дни рождения отмечали здесь.

Он сделал «на память» несколько снимков сгоревшего домика с разных сторон. Заметил неподалёку торчащую из снега спинку стула. Как интересно его туда отбросило? Подошёл ближе, вытащил.

Не было у него такого стула. С соседней дачи? Но уж больно далеко, да и кто его через забор будет перекидывать?

А стул необычный и красивый. Очень изящная форма – классический экземпляр гнутой венской мебели с плетённым кожаным сиденьем и прямыми ножками, к которым снизу были прикреплены два изогнутых, как лыжи, бруска, позволявшие креслу раскачиваться. Если быть точным, то это не стул, а кресло-качалка. Вспомнил: видел давно в детстве точно такое же у тётки-артистки, которая жила в Ташкенте. Запомнилось ещё не очень тогда понятное словосочетание «трофейное кресло». Маленьким мальчишкой он даже боялся раскачиваться в нём: казалось, вот-вот перевернёшься...

Другой вопрос: чьё оно всё-таки? Почему не обгорело, хотя какие-то следы то ли копоти, то ли грязи на нём есть.

Сахранов провёл ладонью по гладким, чуть расходящимся в стороны изящным подлокотникам из коричневого гладкого бука, которые на концах поддерживались двумя маленькими согнутыми в полукольцо подставками. И спинка красивая: полосы гнутой толстой фанеры упирались в две узорно точённые колонны… Не оставлять же здесь в снегу такую прелесть? Да и у него должна же быть хоть какая-то компенсация за перенесённый материальный ущерб! Шутка ли – дача сгорела! Вот он этот стул с собой и возьмёт. Давно хотел что-нибудь подобное поставить на лоджии. Одно дело в шезлонге развалиться, и совсем другое – кресло-качалка. И в продаже что-то таких не видел…

Не без труда взгромоздил стул на плечи и пошёл к дороге. В багажник его «Тойоты» должен поместиться, остальное – не проблема.


2.

Дома заботливо протёр находку от снега и пыли и… пожалел выносить на холодную лоджию. Почти антикварная мебель. Пусть стоит у него в комнате: перед окном как раз есть место. А дальше видно будет.

Кресло быстро вписалось в его образ жизни. Да, за письменным столом в нём не посидишь, но после обеда где лучше всего почитать «Московский Комсомолец»? Правильно. В кресле-качалке. Привлекало и родовое несоответствие мебельной новинки с другими стульями в квартире: те все были мужского рода, а кресло-качалка – что-то среднего и женского рода одновременно. Иной раз назовёшь его «оно», а в другой раз – «она». Чудно...

Впрочем, чудеса начались чуть позднее, ближе к февралю.

Когда это произошло в первый раз, Сахранов толком и не понял. Погодка стояла мерзопакостная для гипертоника: вчера минус пятнадцать, а сегодня плюс 7! Невольно обалдеешь, когда тебе за полтинник перевалило!

Вечером разморило, появилась слабость. Сел в своё любимое кресло-качалку (жена из старого пледа подстилку мягкую сообразила сделать – красота!), пригрелся и задремал. А когда открыл глаза, то увидел, что комната не его!

Но самое странное – всем своим нутром чувствовал, что его эта комната! Вот и стол письменный его, только старый и на нём не компьютер стоит со всей своей навороченной «периферией», а монстроподобная электрическая пишущая машинка «Ятрань». Но полка с книгами над столом (там всегда держал все самые необходимые словари и справочники) практически его. Несколько книг незнакомых, а остальные – его! Мебель в комнате, впрочем, другая: вместо книжных шкафов - стеллажи из толстой фанеры, которые сам собирал ещё в студенческие годы. Вместо дивана стояла какая-то старая тахта, но тоже удивительно знакомая, где-то раньше уже виденная. Шкаф для белья, правда, чужой… Обстановка вообще немного убогая.

Впрочем, причём здесь шкаф? Он – библиофил. Для него один взгляд на корешки книг уже говорит об очень многом. На стеллажах стояли, разумеется, все его энциклопедии (в кабинете он всегда держал только справочную литературу): все три издания Большой медицинской энциклопедии, Краткая литературная, Большая советская… Разумеется, эти энциклопедии могли находиться и у любого другого любителя книг. Но вот стоит 16-томная бордового цвета Советская историческая энциклопедия. И последние пять томов имеют неприятный белесый оттенок. Почему? А потому, что когда ещё жил с родителями, их «затопили» сверху соседи. И по его книжному стеллажу прямо по этим книгам текла мутно белая вода с потолка. Оттереть как следует так и не смог. Вон и Театральная энциклопедия с надорванным сверху корешком на первом томе (это сын, когда ещё маленький был…). Да, книги его, но находятся где-то в другом месте. Кстати, новых энциклопедий, приобретённых в последние годы, не видно…

Дальше думать уже сил не было, всё воспринималось как странный сон и когда Сахранов, решительно тряхнув головой, зажмурил глаза, а потом открыл их, чтобы лучше сосредоточиться на переживаемом необычном ощущении, то всё уже стояло на своих местах, а он сидел на своей любимой кресле-качалке около нового окна из стеклопакета, всё наружное стекло которого было мокрым от дождевых капель. Зима называется! Он так и не понял: пригрезилась ему эта картинка в полудремоте или…?

Но со второй подобной телепортации (или как там это называется?) он во всём разобрался. И оказалась это весьма несложно, так как знакомился он ни с кем-нибудь, а с самим собой, только живущим почему-то в другом городе (взглянул в окно – родной Ярославль) и в другой квартире. Сначала посмотрел повнимательнее на письменный стол: стоит старая фотография (Сахранов её прекрасно помнил): он и… Галя. Не Лариса, на которой он женился, а Галя, с которой тоже встречался в студенческие годы. На стеллажах разыскал семейные альбомы: знал, что всё у него должно быть там зафиксировано. И через десять минут уже имел полное представление о своём alter ego.

Кстати, а он в физическом смысле здесь тот же или нет? Посмотрел в зеркало – нет, не он. Вернее, разумеется, он, Сахранов, но выглядит чуть постарше, похудее. И вообще - вид какой-то болезненный… Значит, его тело сейчас дремлет в кресле-качалке в московской квартире?

 А время? Ещё один взгляд на полку: Толковый словарь, как и у него дома, 2001 г. издания. Так что время, скорее всего, соответствует настоящему. По тем же фотографиям определил, когда началось раздвоение его жизни, которая потянулась дальше каждая по своей дорожке, по каким-то параллельно существующим мирам, до сих пор ни разу не пересекаясь. (А может быть были и ещё раздвоения? В каких-нибудь узловых, судьбоносных точках его жизни? И сейчас в других параллельных измерениях живут каждый своей жизнью ещё несколько Сахрановых?!). В первой жизни он женился на Ларисе и переехал на работу в Москву. А вот в этой, второй – остался в Ярославле и живёт с Галей. Профессии, кажется, выбрали одинаковые и никто звёзд с неба за эти годы не нахватал.

Впрочем, и этот вопрос решился на удивление легко. Сахранов, не раздумывая, открыл второй сверху ящик письменного стола, где всегда хранил свои документы. У его ярославского оригинала всё лежало на том же самом месте. Нашёл копию трудовой книжки и уже окончательно расставил все точки над «;».

Неясно было следующее:

- может ли он как-нибудь наладить контакт со своим вторым «я»?
- кто и зачем ему подкинул этот волшебный венский стул?
- самое главное – для чего? Наверняка существует какой-то смысл во всей этой фантасмагории. Что означает этот «знак судьбы»?

Вставил лист бумаги в «Ятрань» и напечатал: «Чего ты хочешь?». Потом, сообразив, что к самому себе можно было бы обратиться и более душевно, допечатал: «Я могу тебе чем-нибудь помочь?»

Задумался. А может быть, это ему нужна помощь и его ярославский прототип именно с этой целью каким-то чудесным образом умудрился связаться с ним?

Кстати, совсем недавно, как раз, когда он узнал о сгоревшей даче, Сахранов, естественно расстроился, и зачем-то полез в альбомы посмотреть все фотографии, связанные с дачей. Потом просмотрел и другие альбомы вплоть до времени окончания института. Может быть, эти альбомы тогда уже смотрел его глазами ярославский alter ego?

Ну, ладно, пора возвращаться домой. Сахранов сел в кресло-качалку и закрыл глаза, надеясь, что когда он их откроет, то снова окажется в своей собственной комнате. Но в это время раздался шум отворяемой входной двери. Кто-то пришёл в квартиру! Наверное, Галя. А он не успел исчезнуть! Что делать? Как себя вести с ней?

Сахранов судорожно вцепился в подлокотники и откинул назад голову: пусть считает, что он спит. А он сейчас что-нибудь придумает...

А вдруг он навсегда останется в этом ярославском измерении? Вдруг это кресло больше не сработает? В конце концов, оно меньше всего похоже на машину, переносящую людей из одного параллельного пространства в другое. И как тогда ему жить здесь, в общем–то с чужой семьёй? Ужас! Что делать? Как поступить?

Галя (Сахранов надеялся, что, во всяком случае, не пришёл какой-нибудь вовсе ему незнакомый человек), видимо, уже разделась, и раздались шаги по коридору в направлении его комнаты.

Сахранов застыл в кресле: «Я сплю. Я сплю... Пусть она думает, что я уснул в этом чёртовом кресле».

Галя остановилась перед входом в комнату, а потом осторожно стала подходить к нему. Остановилась рядом.

«Господи?! Как себя вести с ней?»

Прохладная ладонь коснулась его лба.

- Витюш, ты не заболел? Что с тобой?

Сахранов медленно открыл глаза. Перед ним стояла Лариса и тревожно смотрела на него.

- Господи, Лорик! Это ты?! Слава Богу! – Он со всей силы обнял жену. – Как же я тебя люблю!
- Что случилось, Витюша? Ты тут случайно у радиатора не перегрелся?
- Нет-нет, всё нормально. Всё как раз так, как и должно быть! И чувствую я себя превосходно… А это кресло дурацкое надо кому-нибудь отдать. Что-то мне в нём сны дурные снятся.
- Я тебя сразу предупредила: не надо чужие вещи в дом тащить. А ты как ребёнок – всё, что понравилось, в квартиру несёшь. Может быть оно какое-нибудь заговорённое, а?
- Это точно. Кресло не простое…

3.

Кресло-качалку работы венской школы Сахранов вынес на лоджию. Он даже постепенно убедил себя в том, что всё случившееся было просто какой-то галлюцинацией в состоянии дремоты и засыпания. У психиатров для их обозначения существует красивое название – гипнагогические галлюцинации.

Прошло несколько обычных дней, и вдруг Сахранов поймал себя на том, что перечитывает свои дневники. Они представляли ещё одну разновидность его страсти всё запечатлевать. В общем-то ничего необычного в этом занятии не было, если не считать того факта, что, начав записывать свои переживания в пятнадцатилетнем возрасте, Сахранов продолжал его вести до настоящего времени. И сейчас первое, что пришло ему в голову, - этот ярославский двойник хочет поподробнее познакомиться с ним. Но как он тогда перемещается в Сахранова, который-то за эти дни и к креслу близко не подходил?

Чувство тревоги постепенно нарастало, порой возникало ощущение раздвоенности: «А вот сейчас, в эту самую минуту кто я: Сахранов тот или Сахранов этот?»

Да, не хватало ему ещё с ума сойти!

А почему двойник не подаст ему какой-нибудь знак? Ведь Сахранов оставил ему записку в его допотопной «Ятрани». Почему тот не может как-нибудь ответить ему? Или кресло всё-таки «работает» в одном направлении? Может быть, тот Сахранов давно напечатал ему ответ на своей пишущей машинке и ждёт от него помощи. Надо только перенестись туда и прочитать…

И вот в один из дней, когда у него после утреннего приёма было свободное послеобеденное время, Сахранов решил повторить эксперимент. Чтобы наверняка задремать, выпил большую рюмку коньяка, плотнее обычного наелся и устроился поудобнее в кресле-качалке, поставив его на всякий случай на то же самое место у окна ближе к радиатору.

4.

Проснулся он от чужого женского голоса:

- А Витька, наверное, спит опять.

Сахранов застыл в кресле: «Вот как попал неудачно! Кто-то здесь есть. Ну и пусть думают, что я сплю».

Галя (голос принадлежал, безусловно, ей, хотя показался Сахранову слишком громким и более визгливым, чем в юности) остановилась перед входом в комнату:

- Вон он. С любимым креслом прощается. Давай просыпайся! Толик за креслом пришёл.

Сахранов открыл глаза и посмотрел в сторону вошедших. А что ещё ему оставалось делать? Галю, разумеется, узнал сразу (она неплохо выглядела, кстати). А рядом что за боров в полковничьих погонах? Неужели Толька Железняков?

- Привет. Я задремал немного, - как, можно дружелюбнее сказал Сахранов, боясь покидать кресло-качалку. Ему почему-то казалось, что если сейчас он встанет с него, то уже навсегда останется в этой, другой жизни, которая ему нисколько не нравилась.
- Вставай, вставай! Толик на машине, сейчас его и заберёт.
- Кого?
- Ну ты действительно чокнутый! Кресло кто хотел продать? Вот, Толик берёт. Деньги уже заплатил. Приехал его забрать.
- Витёк, мы же с тобой договорились! – пробасил Толик. (Он после четвёртого курса перевёлся в Ленинградскую медицинскую академию; Сахранов его больше так и не встречал с того времени). – Тороплюсь я, ей богу! Мне там ещё разгрузиться и домой вернуться.

Сахранов медленно встал с кресла.

Галина быстро сдёрнула подстилку из старого одеяла, прошлась ею по спинке и подлокотникам, словно смахивая пыль.

- Тащи сам, Толик. Теперь оно твоё.
- Да не переживай ты, Витёк! Ну, бывают тяжёлые обстоятельства. Выкрутитесь, купишь себе потом кресло лучше этого. А я хотел у себя на даче собрать всё из венской мебели. Вот теперь и кресло-качалка будет.
- Слушай, Толь. Давай завтра, а?
- Хватит дурака валять! – резко вмешалась Галя. - Давай, Толик, вдвоём. От этого малахольного толку всё равно не будет.

Железняков (ведь был дурак и двоечник, а стал полковником!), взявшись за подлокотник, примиряюще прогудел:

- Ну, ты не обижайся, Витёк. Ведь уже договорились. И машина во дворе.

Сахранов стоял у окна и чувствовал себя как попавшее в ловушку животное. Что делать? Как ему теперь без кресла выбраться из этой жизни?

А Галя с Толиком уже выходили из комнаты. Сахранов машинально сел за стол и уставился на пишущую машинку. В ней был вставлен лист бумаги с напечатанным вопросом: «Я могу тебе чем-нибудь помочь?» И рядом было допечатано лаконичное: «Да».

Вот и помог! Тот Сахранов, наверное, нарочно всё это подстроил? И теперь он будет жить там, в Москве, в полном достатке и с его ласковой Ларисой, а он здесь, с этой ставшей ещё более стервозной Галькой, с которой ещё приходится из-за безденежья продавать антикварную мебель. Как же ему вернутся в своё тело, назад, в ту жизнь?!

Он бросился догонять Тольку, который уже одевался в коридоре.

- Толь, у тебя в машине ещё мебель есть?
- Ну, конечно, Витёк. Я же специально всё собрал, взял у себя УАЗ, чтобы одним рейсом всё на дачу отвезти. Ну, понимаешь теперь, почему мне твоё кресло сейчас надо забрать? Его потом в «Жигулёнок» хрен вопрёшь!
- Давай я с тобой поеду, помогу там разгрузить…
- Да не дёргайся ты, Витёк! У меня там водила-солдат, всё, что надо сделает. Не суетись под клиентом, Витёк. Отдыхай!.. Ну, давай, всех благ! Спасибо за кресло!




5.

В чём же смысл происходящего? Кто это сделал? Явно вмешательство каких-то необычных, потусторонних сил, в которые он никогда особенно и не верил. Что делать?

Главное – правильно поставить вопрос, тогда ясен будет и ответ. Итак: кто мог пожалеть этого ярославского Сахранова?… Ну, кто?

Мать! Больше некому. Может быть, это она с того света, из которого, наверное, доступны все параллельные миры, решила таким образом помочь своему сыну. Мы, конечно, все её сыновья (интересно, сколько нас живёт в разных параллельных мирах?), но наверняка больше всего ей жалко того, кто живёт хуже всех. Себя Сахранов отнести к таким не мог. А вот «Витёк»? Его самого, кстати, так никто никогда даже и не называл: жена – «Витюшей», друзья «Виктором». Уже один этот факт говорит о том, что у «Витьки» жизнь сложилась не самым удачным образом. Вот мать его и пожалела?

И что же? Он теперь должен страдать за него в этой другой жизни? И как долго?

Неужели навсегда!? За что?..

Когда легли спать, в голову неожиданно пришла спасительная мысль: «Он сейчас заснёт, а проснётся у себя в квартире, в Москве! Может быть, это кресло не так уж и необходимо, и ему, чтобы телепортироваться, надо просто заснуть!»

Настроение сразу поднялось. Одну ночь не грех провести и с чужой (впрочем, только наполовину) женой. Сахранов ласково обнял Галю:

- Ну, что Галчонок, ты меня ещё не разлюбила?
- О, Господи! Что это тебя разобрало? Ты свои лекарства пил? Давай спи и не мешай. Мне с утра в утреннюю смену…

Ну как тут заснуть? А уснуть надо непременно, иначе он здесь так и останется. Хорошо бы заснуть прямо сейчас, а проснуться где-нибудь ночью под бочком у Ларочки и почувствовать её родной запах…

«Срочно спать!..» Сахранов полежал несколько минут с закрытыми глазами, но сон явно не шёл.

«Интересно, а держит ли Витёк дома какие-нибудь снотворные? И о каких лекарствах говорила сейчас Галя?!»

Потихоньку встал и пошёл в свою комнату. Просмотрел тот ящик письменного стола, где у себя дома хранил на всякий случай ивадал, но здесь, у этого Сахранова, никаких лекарств в столе не было. Пошёл на кухню: может быть, все лекарства они здесь хранят в аптечке? Нашёл её, кстати, быстро: лежала в том же шкафчике кухонного гарнитура (только у него дома гарнитур был итальянский, со встроенной плитой «Аристон», а здесь… Ну, да не это главное). Открыл аптечку и остолбенел: в ней помимо множества различных транквилизаторов лежала начатая упаковка антидепрессанта.

«А это для кого? Явно не для Гали? Значит, депрессией болею я сам? Но если Витёк их регулярно принимает, тогда с таблетки нозепама я в его теле не засну».

Выбрав пару таблеток снотворного посильнее, Сахранов вернулся в спальню и на этот раз заснул довольно быстро. Но проснулся там же, где и лёг…

Да, без волшебного кресла-качалки ему было не обойтись.


6.

К счастью, Сахранов хорошо помнил, где находится дача Железнякова. Когда Толька переводился в Питер, то устроил в ней всей группе такую пьянку, после которой они несколько дней приходили в себя. Расположена она была далековато, но на автобусе за полтора часа добраться можно. На следующее же утро Сахранов отправился за «своим» креслом, не видя никакого другого пути и средства вернуться в свою прошлую жизнь.

Дача у Тольки была двухэтажная и вполне добротная. Даже дорожки к ней и внутри двора расчищены. Но лишь Сахранов увидел её, понял, что проникнуть внутрь будет нелегко. Окна первого этажа были из двойных рам с частым переплётом: если и выбить стекло, то не пролезешь. Вот на втором этаже окна уже из одного стекла и без всякого переплёта.

Обошёл вокруг. Нашёл прижавшуюся к фундаменту и присыпанную снегом лестницу. Поднялся до уровня второго этажа и увидел, что даже шуметь не придётся: стекло в окне держалось на старых штапиках. Подцепил их лезвием перочинного ножа и легко отодрал. Развернув, засунул стекло внутрь помещения, чтобы не кидать его вниз и не разбивать. Влез сам. Огляделся. Спустился по крутой лестнице, похожей на морской трап, на первый этаж.

Ну, вот они, красавцы – предметы венской мебели – все налицо. А вон и его кресло-качалка.

Теперь основная проблема – заснуть в нём. Надо успокоиться, отдышаться (кстати, а Витёк-то физически гораздо слабее его, действительно, наверное, болеет…). Снял с дивана покрывало, устроил помягче сидение и уселся в кресло.

И через минут понял, что ни о каком сне и речи быть не может: он элементарно стал замерзать. Причём не на шутку. Это была проблема, которую он заранее не учёл, и которую надо было как-то срочно решать. Не везти же кресло на автобусе в город, да он и не донесёт его.

Сахранов стал собирать все одеяла, старые шинели и всю тёплую одежду, которую смог найти. Потом только заметил, что в прихожей, в углу за невысокой металлической загородкой установлена чугунная печка. Раньше её вроде не было, но какое это имеет сейчас значение. И вдоль стены – аккуратные поленницы дров. Прекрасно!

Расположил своё кресло чуть ли не вплотную к печке и стал её растапливать. Не прошло и получаса, как она не только глухо и, как ему показалось, радостно загудела, но и стала распространять вокруг себя вполне ощутимую теплоту. Ну, что ж – не в одном, так в другом должно же было ему повести.

Впрочем, сейчас самое главное – чтобы кресло «сработало»! Чтобы оно снова телепортировало его из этой другой жизни назад, к себе.

Прочистил топку кочергой от быстро сгоревшей первой порции мелких дровишек и снова набил её битком уже толстыми поленами, чтобы больше не отвлекаться на это дело. Теперь надо поудобнее устроиться, потеплее укрыться, согреться и постараться заснуть. Хорошо, что он устал, легче заснёт.

Сахранов накинул на себя пару одеял и сверху шинель Железнякова с ещё майорскими погонами, ботинки как можно ближе прижал к печке и закрыл глаза.

Да, так можно заснуть. Блаженная теплота поднималась от ног и разливалась по всему телу. И приятный гул сгорающих дров и пламени, уносящегося куда-то вверх по дымоходу, явно навевал дремоту. Через минуту перед глазами уже возник образ жены, детей, внуков… Он обязательно должен вернуться к ним… От усиливающегося тепла его разморило ещё больше и он стал засыпать…

А проснулся от кашля и боли в стопах. Открыл глаза и понял, что он самым банальным образом начал гореть: тлели и страшно жгли подошвы ног горевшие ботинки, красные язычки ползли от конца одеяла, каким-то образом закинувшегося на печь, прямо к его лицу. Вокруг всё было в густом дыму и Сахранов понял: если он сразу не выберется отсюда, то просто задохнётся, так как кашель не прекращался и становился удушливым.

К входной двери бежать бесполезно, так как она, разумеется, закрыта. Выбраться можно было только через окна. Но ни в коем случае не оставлять кресло-качалку здесь! Сможет ли он затащить её на второй этаж? Вряд ли…

Сахранов метнулся к креслу, скинул с него горящие и тлеющие тряпки и потащил за спинку к ближайшему окну. Решил сначала попробовать выбить переплёты окна. Но разлапистое кресло – не молоток, особенно не размахнёшься. И кашель сгибал всё тело пополам, какой уж тут размах!

В конце концов выбить окно со старым переплётом оказалось несложно. Сахранов ножками вперёд сунул в него кресло, и оно без труда снесло прозрачную преграду. Откинул стул подальше от дачи (она теперь может и сгореть! Бедный Железняков!). Только успел вздохнуть чистого воздуха с улицы, как услышал сзади себя резко возросший рёв огня. Это уже был звук не согревающего пламени, а всё сжигающего пожара, усиленного поступившей порцией кислорода.

Сахранов перегнулся через подоконник и… от увиденного на секунду застыл. Перед ним был двор его дачки, с его самодельным столом под дубом и с его забором. Так значит он уже дома!? Значит, он уже вернулся из другой жизни? Но тогда получается, что он уже находится не на даче в Ярославле, а в своём собственном домике, который и горит?

Сахранов посмотрел по сторонам, ещё не веря своему счастливому возвращению, но в дыму ничего не разглядел. Впрочем, он больше вообще ничего не успел сделать. Не успел перегнуться вперёд через подоконник, не успел вывалиться из окна на снег, не успел отползти в сторону. Сначала с левой стороны, а через секунду и справа на него посыпались стопки горящих журналов, которые обожгли лицо и руки, невольно заставили присесть и согнуться в три погибели. А ещё через несколько секунд его придавило упавшими стенами и крышей…

Кресло-качалка валялась чуть в стороне, выглядывая из сугроба гнутой буковой спинкой…

***
Февраль 2002.