Затмение

            Мы с Зоей родились в один день и месяц, но она – на два года позже меня.  «Мы – лунные девочки.  Она – наша покровительница», – не раз повторяла она.
              Я вспомнила о Зое сегодня, двадцать седьмого июля, когда собралась наблюдать самое долгое лунное затмение, которое совпадает с великим противостоянием Марса. Такое сочетание происходит раз в двадцать пять тысяч лет.

              Я жду ночи, чтобы увидеть это редкое явление.  Выключаю свет в доме, фонари в саду и удобно устраиваюсь в кресле на веранде, укрывшись толстым пледом: ночи в предгорье холодные.
             Впереди несколько деревьев, недостроенный дом и хребет Заилийского Алатау. Мы вдвоём: я и чистое небо.

              Темнеет. Слева над горным массивом поднялась Луна. Сегодня она попадёт в тень нашей планеты.
               Ощущение такое, будто я в театре. Сейчас погаснет освещение и раздвинутся кулисы. Но представление, которое я жду, начнётся после полуночи.
Разного рода мысли прибегают: одни захватывают мое воображение, подсказывают идеи будущих рассказов, другие погружают в рассуждения о сущности бытия. Они, словно пташки, перелетающие с ветки на ветку. Некоторые похожи на чёрных воронов.

                Мне кажется, что я не на Земле, а в космическом пространстве.
Медленно наплывает на Луну тень и, как секретное покрывало факира, прячет небольшую часть её, окрашивая в тёмно-коричневый цвет. Моё воображение несёт меня к ней. Я ощущаю невесомость и плыву в пространстве, пытаясь приблизиться к Луне. Полёт кажется реальным до такой степени, что кружится голова.
               
                Вот уже большей части Луны не видно – наброшенный на неё покров приобретает красноватый оттенок.
                Всё ярче проявляются звёзды. И вот он – Марс. Я вижу его! Он выделяется на тёмном одеянии неба ярким оранжевым цветом.
                Как же величествен космос и как мистически красив! 
                Возникла мысль о том, что эта особая ночь как-то повлияет на мою жизнь. Я чувствую магию космоса и взаимосвязь всего, что существует.
                Увидела я и падающие звезды. Желание, как всегда, загадать не успела.


                ***

               В семидесятые годы не так просто было приобрести билет на самолёт, тем более в праздники. Но моя сокурсница попросила своего старшего брата-лётчика помочь.
                Так я оказалась в кабине с двумя пилотами и радистом. Все трое были молоды (а мне они тогда казались уже в солидном возрасте) и трогательно меня опекали: дали наушники, потому что АН-24 сильно гудел, накормили вкусным ужином. Ночное небо из кабины самолёта так близко, что возникает желание протянуть руку и потрогать мигающие звёздочки. Замираю в восторге – красиво и необычно. 
               
                Я летела в Уфу. «Встречать Новый год будем у Зои, девушки Марата, – написал мне Роберт. – Она пригласила тебя погостить у них дома, так как ты отказалась остановиться у меня в общежитии».
                Волнение от предстоящей встречи с Робертом вызвало ощущение невесомости и, если бы не ремни, которыми меня пристегнул пилот, я бы парила в кабине. Правда, она слишком мала для этого.

                Роберт встретил меня в аэропорту. Мы заехали в центральный магазин, где нас уже ждали два его друга: Марат и Миша. Купив подарки и сладости, направились в южную часть Уфы, к Зое.

                Я чувствовала себя неловко от того, что придётся три дня жить у чужих людей, стеснять их. Но друзья Роберта, почувствовав моё смущение, стали рассказывать, как удивительно гостеприимны Зоя, её мама и бабушка. Я узнала, что в самые голодные дни они прибегали в их дом, зная, что здесь накормят.
Денег не хватало, и они подрабатывали, где могли. Но молодость… Ребята часто оказывались без денег. Получив стипендию, плату за ночное дежурство на мебельной фабрике или за разгрузку вагонов, они приносили в дом Зои щедрые дары.
 
                Обжигающий мороз в тот последний декабрьский день, как ни старался, не мог охладить наше восторженное настроение. Замёрзшие, но счастливые, с шампанским и пакетами с едой, с каким-то огромным несуразным плюшевым зайцем, мы стояли возле квартиры Зои.
                Не успели нажать звонок, как дверь распахнулась, и я увидела белокурую красавицу с огромными серыми глазами.
Мы познакомились. Мне понравилась эта девушка с мягким, но глубоким взглядом. Внешне она мне напомнила Сольвейг.
               
              Тёплое пространство дома с запахами свежей выпечки приняло дружелюбно. 
               Из кухни вышла высокая женщина, мать Зои. Такие же серые, как у дочери, глаза, но в обрамлении тёмных полукружьев с мелкими морщинками (как годовые кольца у деревьев) они свидетельствовали о её возрасте. Но доброта и мягкая улыбка нивелировали прожитые годы.
               
                Познакомилась я и с бабушкой Варей. Она доставала из духовки яблочный пирог, и я ждала, когда смогу прикоснуться к её смуглой щеке вежливым поцелуем. Но я не успела этого сделать, как она крепко прижала меня к себе и вместе с запахом ванили и яблок щедро одарила ласковыми поглаживаниями по спине. Я любила пожилых женщин, чувствовала в них неспешность, сдержанность и то понимание жизни, которое мне было необходимо.
               
              Эти три хозяйки, похожие внешне и наделённые природной мягкостью, наполняли дом уютным теплом и ощущением тонкого счастья, которое с удивлением обнаруживаешь в простых и неброских деталях; оно входит, как этот праздник, с запахом шоколада, корицы, апельсина, гвоздики… Этот аромат домашнего равновесия успокоил меня и отодвинул на другое время важный вопрос, на который Роберт ждал ответа.

              Из гостиной слышались веселые голоса, смех. Нас закрутило в этот праздничный хоровод. Все что-то одновременно говорили, смеялись, расходились – кто в зал, кто на кухню, чтобы через минуту опять собраться вместе.
              Оживление и предчувствие сюрпризов, подарков и наивная мечта об исполнении желаний, как в детстве, – это всё преображало людей и делало их сентиментальными.
              Кто-то включил магнитофон с нашими любимыми инструментальными композициями – и разноголосый хор исчез; новое настроение пришло на смену полудетскому веселью. Зажгли свечи, приглушили свет в комнате, две пары танцевали.
               
               Я помогала на кухне и разговаривала с бабушкой, а Зоя, в лёгком белом платье с воланами по подолу и на рукавах, как фея, влетала в кухню, брала тарелки с закусками, через секунду уже возвращалась за салфетками, а спустя мгновение я слышала её приятное пение.
               Я заметила, что у девушки доверительные отношения с мамой и особенно с бабушкой. Зоя часто обнимала её. «Моя кудесница», – повторяла она. А бабушка: «Ох, Зоя, всем ты хороша, но советов ничьих не слушаешь».
«О чем это она? – подумала я. – Не о Марате же. Видно, что он нравится маме и бабушке».
               
              Зоя училась в последнем классе, ей семнадцать лет. Марату – двадцать три. Он родом из Казани, аспирант. Они прекрасно дополняли друг друга. Зоя –светлая и воздушная как сияющий светлячок. Марат – смуглый, с черными волнистыми волосами и неожиданно синими глазами как благородный юноша из восточных сказок. Я заметила, что он предупредителен и осторожен с Зоей, словно с хрупкой статуэткой, нежно прижимает её к себе, поглаживая ее белокурые локоны.

              После десяти сели за стол – проводить уходящий год. Зоя порхала из кухни в зал, успевая нежно погладить плечо Марата, ответить на комплимент Роберта, улыбнуться мне. Вскоре успокоилась и села рядом с ним, положив руку ему на колено.
               
               Я наблюдала за ней. Нежная красота и хрупкое изящество вернули меня к мысли о сходстве Зои с героиней Г. Ибсена. Но сходство было только внешнее. Энергия Зои, восторженная порывистость, смелость в проявлении чувств завораживала и мне хотелось смотреть только на нее. Она улавливала малейшие перемены в состоянии и настроении человека, словно читала мысли, и одной лишь фразой и теплым взглядом успокаивала человека.

                Встретили новый год под бой курантов с экрана телевизора.
Зажгли свечи, включили музыку. За окном кружили снежные мотыльки. В комнате кружились пары, смеялись, шутили – все казалось волшебным и верилось в счастье.

              Кто-то попросил:
                – Спойте, ребята.
              Марат играл на гитаре и пел, Зоя вторила ему. Его бархатный тембр звучал предвкушением счастья, а в низком голосе Зои я уловила радость и возбуждение.

              Под утро Зоя упорхнула на кухню, я пошла за ней. Вымыли посуду, расставили по местам, включили чайник.
                – Мальчикам надо взбодриться, – сказала Зоя. – Горячий чай будет к месту.
                – Хочешь погадаю? – она достала из шкафчика колоду карт, ловко сняла сверху несколько.
                Я не хотела этого. Вспомнила слова бабушки, когда та узнала, что сокурсница гадала мне: «Вера, никогда этого не делай. Это затягивает. Это болезнь. Никакие карты не скажут тебе того, что ты о себе знаешь, и не предложат тебе ответы на вопросы. Ты должна всё понять сама».
                Я ответила Зое:
                – Спасибо, не надо. Пойдем к нашим.
                – Вера, ты любишь Роберта? – задержала меня она. – Прости за этот вопрос.
                Я смутилась. Не хотела об этом говорить. Самой ещё надо было разобраться. Зоя не стала допытываться и продолжила:
                – Странный человек твой Роберт. Никогда таких не встречала. Двойственный. В нем сочетается доброта и он, не раздумывая, отдаст всё для друга. Но я заметила в нем жёсткость и холодность. Ты же, Вера, мне кажешься чувствительной девушкой, тебе надо тепло и понимание.

                Слова Зои стали для меня откровением: она заметила то, чего я не желала замечать. И я впервые подумала о том, что плохо знаю того, кто хочет назвать меня своей женой.
                – Я вижу, что вы будете вместе, – продолжала она, присев рядом со мной. – Но у него непростой характер, Вера, и тебе будет нелегко.
                – Зоя, ты меня удивила. Ты ясновидящая? – с трудом проговорила я, потому что слёзы готовы были хлынуть, а я пыталась сдержать эмоции. Зоя заметила это, быстро поцеловала меня в макушку, как ребёнка. 
                – Не знаю, Вера. Просто захотелось именно это сказать тебе. А откуда такие мысли? У меня же бабушка лечит людей, предсказывает судьбу, даёт советы, ну и хорошо владеет Таро.
Зоя опять обняла меня:
                – Прости, прости меня, Вера.

                ***
               
                Через год после нашего знакомства Зоя вышла замуж за Марата.
Чувственная и ласковая Зоя, любящий и заботливый Марат – они были счастливой парой.
                Марат работал на заводе, где вскоре стал начальником цеха. Зоя – продавцом в гастрономе. Бабушка и мама советовали ей поступать в институт, но Зоя не слушала их.
                Родились сыновья-погодки. Им дали имена в честь друзей: Роберт и Михаил.
                Всё так же у них часто собирались люди. Зоя с удовольствием готовила, Марат ей во всём помогал.

                Как-то к Зое пришла соседка, у которой беды и трудности сыпались, как из ларца Пандоры. Надо было принимать кардинальные решения, а женщина всё не могла. Зоя угощала бедняжку чаем, успокаивала, когда та начинала плакать. Достала карты и сделала расклад.
                С тех пор нередко на работе во время обеда, наскоро перекусив, она гадала очередной страдалице.
               
                Быстро разлетелась слава о её способностях. Зоя так увлеклась этим, что стала читать специальную литературу, книги по психологии и астрологии. Научилась составлять индивидуальные гороскопы.
               
                Люди шли к ней домой. Сначала они нарушали сложившийся ритм жизни, но постепенно семья к этому приноровилась.
                Посетители из прихожей сразу проходили в кухню, где Зоя пристроила маленький столик, на котором разместились необходимые атрибуты: разноцветные свечи собственного изготовления, большой камень-аметист на деревянной подставке, карты в красном бархатном мешочке со шнурком, красивая хрустальная солонка.
                Рядом со столиком пристроился стул с наброшенной на него тёмно-вишневой бархатной накидкой, которую Зоя надевала раньше, когда они с мужем ходили в театр. Накидка намекала на некую театральность или игру. Но Зоя серьёзно относилась к своему увлечению.
                Спектр её умений расширялся: она снимала порчу, заговаривала грыжу у детей, ночные крики.

               Марату не нравилось увлечение жены, он говорил, что это какое-то затмение, советовал бросить «колдовские дела» и учиться чему-то другому. Вот тут-то и проявилось то, что в Зое было скрыто до недавнего времени: её своенравие и нежелание прислушиваться к советам (Я же помогаю людям. Понимаешь? Помогаю).
 
               Они мало разговаривали, не ходили в театр и на концерты как раньше. Марат всё реже брал в руки гитару и всё чаще погружался в раздумья.
Сыновья учились в начальной школе, и Марат сам отводил мальчиков и забирал, проверял уроки, провожал в музыкальную школу и на тренировки, в выходные – кино, театр, каток…

                Марат стал приходить домой всё позже; нашлись друзья, с которыми он выпивал. Однажды зимой его не было до утра. Зоя испугалась. Искала его – ни у кого из знакомых мужа не оказалось.
                Через несколько дней сообщили, что тело Марата нашли на окраине города. Замёрз.
               
                После похорон теперь уже Зоя стала пить: «горе забыть». Да так и привыкла перед сном забываться. Одна пагубная страсть сменила другую.Но дети, которым в ту чёрную зиму исполнилось семь и восемь лет, не остались без её любви и заботы. Днём она ни капли спиртного в рот не брала, только вечером.
                Всё чаще её клиенты уходили недовольные: способности Зои исчезали. Да и сама она нередко отказывала в приёме, а потом и вовсе убрала свой столик. Карты окончательно забыты.  И лишь накидка продолжала висеть на стуле.

                ***

                Роберт и Миша росли спокойными мальчиками. Глядя на них, невозможно было не задуматься о том, как причудлива игра человеческого генома: Роберт пошел в Зою светлыми вьющимися волосами и серыми глазами, но черты лица, спортивное сложение и высокий рост взял у отца; Миша – синеглазый и темноволосый, как Марат, но невысоким ростом и изяществом фигуры напоминал Зою.
               
              Редко они устраивали шумные игры, а в тот день (это случилось за год до гибели отца) были не похожи на себя: боролись, догоняли друг друга, опрокидывая стулья. Стекло кухонной двери разбилось, и осколок ранил руку Роберта. Хлынула кровь. Дети вызвали скорую и позвонили отцу на работу.
                Правая рука у Роберта с тех пор перестала расти и оказалась короче левой, один палец не сгибался. Пришлось оставить занятия футболом.  Он стал много читать, сочинять стихи и рассказы.
               
                Он стал чувствовать свою неполноценность. Часто бывал угнетён, считая свою руку уродливой.
                В десятом классе он влюбился в смуглянку Фаину с длинными пушистыми ресницами.
                Вечерами долго не мог заснуть и представлял своё свидание с Фаиной, как он целует её, осторожно касается груди. Это было, как наваждение: он думал только о ней, видел только её, чувствовал её запах даже во сне.
                Когда утром встречал девушку по дороге в школу, смущался: то, что они делали во сне, вызывало в нём чувство неловкости.
               
                Но Фаина избегала его. Роберт замкнулся, не готовился к выпускным экзаменам. Иногда, вспоминая наставления отца, начинал делать зарядку воина, которой тот обучил его, доставал гантели, но через несколько дней снова заталкивал их под кровать.
               
                Иногда перед сном мать садилась возле него, заводила разговор о том, что он поступит в институт, станет врачом, как мечтал. Так происходило и в этот раз, словно они произносили тексты своей роли.
                – Да, конечно, – коротко отвечал он. Обсуждать своё будущее не хотел. Его волновало другое. – Ты опять выпила?
                – Что ты, мой мальчик, я… – начала как обычно мать, но остановилась. – Всё, обещаю, это последний раз.
                Роберт ничего не сказал, посмотрел ей в глаза, потом неуклюже прижался. Зоя гладила его по щеке и напевала татарскую колыбельную песню, которую они слышали от отца.
               Что Зоя увидела во взгляде сына – неизвестно, но с этого дня она перестала пить.

                Роберт первый раз попробовал спиртное на выпускном вечере. Мальчишки увели его в дальний коридор, где прятались от учителей. Все выпили по очереди из одной рюмки. Когда очередь дошла до Роберта, он сделал только глоток – больше не захотел.
               
                По традиции встречали рассвет на берегу реки Белой. Вечер выдался пасмурный: ни звёзд, ни луны. Над водой распласталась лёгкая дымка. Сквозь неё кое-где проглядывали здания и большие деревья на противоположном берегу.
               
                Решили пойти на старый мост в парке Крупской. Роберт шёл рядом с Фаиной. На мосту задержались. Роберт читал стихи, что-то воодушевлённо рассказывал, предложил загадать желание, как только появилась из-за облака луна. Потом спросил, куда она будет поступать. И услышал в ответ: «Роби, я выхожу замуж. И уезжаю из Уфы». И Фаина ушла.
               
                Роберт остановился, долго глядел в воду, потом перегнулся через перила моста, чтобы увидеть границу лунной дорожки, и упал. Все уже ушли далеко и не заметили этого. Он вынырнул и поплыл. Неожиданно правую руку свело, пальцы скрючились от боли.

                Очнулся он в светлом помещении: белые стены, белый плотный тюль, лампа под большим белым абажуром. «Наверное, я умер», – подумал Роберт. К нему подошёл монах, дал выпить какой-то отвар, потом покормил его как ребёнка.
               
                Когда юноша окреп, монах рассказал, что шёл к заболевшей матери и увидел, как Роберт упал с моста. Когда вытащил его из воды, тот был без сознания.
               
                С тех пор Роберт ходил к монаху, который был ненамного старше его. Ему нравилось, что с ним можно говорить обо всём и задавать любые вопросы.

                Запомнились слова его спасителя: «Забудь о своих недостатках и взрасти достоинства, которые у тебя есть или которые ты хочешь приобрести».
                Через месяц Роберт принял крещение с именем Григорий и решил стать священником.

                Мать плакала, отговаривала его. Она хотела, чтобы у сына была жена, дети. Зоя пришла в церковь, и батюшка всё ей объяснил. Оказывается, белому духовенству (те, кто не принял монашество) можно иметь семью. До рукоположения юноша обязан сделать выбор: жениться или принять монашеские обеты.
                Она немного успокоилась и начала заводить с сыном разговор о девушках. Но Роберт о женитьбе не думал. «Кому я нужен, мама, со своим увечьем?» – говорил он. 

                Когда Роберт учился в Московской Духовной академии, во время одной из служб поодаль от молящихся он увидел невысокую девушку. Что-то было пронзительное в её низко склонённой голове и печальной позе, что у Роберта сжалось сердце: он почувствовал запах горя, вспомнил свои страдания.
                Девушка молилась так, словно отдавала своё больное сердце Вере, Надежде, Любови и их матери Софии. Она не просила помощи, но шептала слова благодарности и возносилась к тем, кто принял мучения.
Роберт подошел к ней. Свечи освещали её золотистую кожу, добрые глаза. Ее лицо словно сошло с икон, особенно глаза: лучистые и ясные.

                Мать с Мишей – он учился на последнем курсе медицинского института – присутствовали на венчании Антонины и Роберта. Зоя наблюдала, какие трогательные у них отношения и была счастлива, что у сына чудесная жена.

                ***

               Несколько лет назад я ездила в Дивеево. Шла по тропинке Богородицы и читала молитву. Я хотела впитать в себя святость этого места, почувствовать благосклонность Богородицы и поблагодарить её и Серафима Саровского за те силы, что они мне дают.
               Сухой мелкий снег касался земли и тут же уносился ветром. Так же и мы проносимся по жизни поверхностно, часто не понимая, для чего родились, как живём, слишком поздно сожалея об утраченном времени и возможности дарить любовь.

               Я поняла, что очень замёрзла только в тёплом помещении церкви, где ставила свечи. Возле иконостаса в чёрной суконной рясе с длинными рукавами я увидела протодиакона Григория. Подошла к нему, и он меня узнал. Мы немного поговорили, и он пригласил меня к себе домой на трапезу.

              Мне по душе пришлась Антонина, а тёплая беседа в кабинете протодиакона Григория отогрела моё сердце.
             Я узнала, что у них четверо детей и что супруга занимается иконописью. Антонина показала мне почти законченную работу-триптих в живописном академическом стиле: Спаситель, Богородица и Николай Чудотворец.
             Я не упомянула о своих жизненных неурядицах, но отец Григорий догадался. Это я поняла по тем словам, что он произнёс, когда мы прощались: «Не жизнь доставляет нам боль и страдания, а наши ожидания от неё».

                ***

              Последний раз я была в Уфе пятнадцать лет назад, когда друзья съехались в день памяти Марата.  Надо сказать, что встречались они раз в пять лет.
             Я приехала первый раз после смерти Марата.
             Мы купили цветы и приехали на кладбище. Хотелось, чтобы с неба посыпались снежинки и спрятали, припорошили не только старый слежавшийся снег цвета седых тусклых волос, но и человеческие печали.

              При виде Зои, ещё молодой женщины, у меня возникло ощущение, что она осознанно хочет казаться старше: поблёкшие волосы, требующие свежей краски и корректировки формы, тёмная одежда, как я подозреваю купленная лет десять назад, грубые, почти мужские, ботинки. Зоя никак не выберется из тёмных теней своей боли и вины, закрывается от солнца, не хочет видеть красоту мира. Знакомое состояние.
               Размышляя об этом, я не могла отогнать строки (безуспешно пытаясь вспомнить автора), монотонно повторяющиеся в такт моих шагов:

               Я завершаю свою круговерть,
               Рассвет безжизнен и бел.
               В конце белизны откроется смерть
               Исчезновение тел…

               Когда все разошлись, мы остались с Зоей вдвоём в её квартире. Я не знаю, как ей помочь. Вспоминать нашу встречу? Наверное, ей будет больно. Тогда обе лунные девочки были счастливы.
               Зоя сама начала трудный для неё разговор.

               – Помнишь, Вера, ты сравнила меня с Сольвейг. Я не она. Меня накрыло затмение и отбросило от любимого. Я не понимала беспокойства Марата обо мне и спорила, отталкивая его, делая больно и источая его любовь до той незримой ниточки, которая перестала его держать в жизни. Я не прощу себя, – Зоя плакала громко и отчаянно, словно понимала, что никто, кроме неё самой, не вправе осуждать или прощать.
               – Зоя, милая, дело даже не в том, что Сольвейг ждала любимого и верила в его возвращение. Она сохранила свою любящую душу. Её любви хватило на двоих. Так бывает. У вас с Маратом так было. Вы любили друг друга. И до сих пор любите. Просто вы находитесь в разных мирах. Он в том мире заботится о вас, о ваших душах, ты – в этом.
              Зоя покачала головой.
              – Я не Сольвейг. Я спрятала свою любовь за колесницами и арканами, за звёздами, что якобы влияют на жизнь людей, за отварами и заговорами.  – Зоя снова заплакала, но теперь с такой рвущей душу горечью, что я вздрогнула. – А звезда, которая бы светила мне всю жизнь и согревала, была рядом.
              – Но ты справилась с этим наваждением, Зоя. – Я боялась сказать лишнее, чтобы не всколыхнуть вину, огромной волной накрывшую её. Ее жизнь – это ее обстоятельства, посланные ей одной. Но для чего? На подобные вопросы многие пытаются найти ответы. Мы как темной патиной покрываемся за жизнь проблемами, пряча глубоко душу.Человек сам несет в себе все те осложнения, которые приходят в жизни. А думает, что беды к нему приходят извне. Но я этого не скажу Зое.
              – Да, возврата к картам нет, но темнота осталась во мне – это моя боль, которая не уходит.
               Я нахожу в телефоне Песню Сольвейг Э.Грига, обнимаю Зою, и мы слушаем песню – нежную и прозрачную, как майское небо. Мелодия то поднимается к нему, то опускается к нам, и душа трепещет и сливается с чистыми звуками, желая остаться в этом возвышенном состоянии, несмотря на земные печали.

                ***

               Последний раз я видела Зою в Москве. Она живёт с семьей Миши, работает парикмахером в салоне, где мы случайно и встретились.
               Я бы не узнала её, она сама подошла ко мне. Короткая мальчишеская стрижка, но сзади фиолетовые волосы длиннее и собраны в небольшую косу. Под тёмным передником с логотипом салона я рассмотрела футболку с жёлтыми тюльпанами, узкие джинсы со стразами на задних карманах. Крупные серьги, яркая подводка глаза. Всё это на взрослой женщине смотрелось бы непристойно, если бы не глаза Зои – добрые и спокойные.
               Зоя-Зоечка, ты прячешь себя за всеми этими кричащими деталями?

               Смена Зои заканчивалась через полчаса. Я подождала ее, мы пошли в ближайшее кафе и засиделись там до полуночи.

                Зоя поведала мне о том, что в какой-то момент хотела жить при монастыре. Зашла в церковь, поставила свечи за упокой и подошла к иконостасу. Иконы показались похожими на карты. В ужасе от этого сравнения она выбежала из церкви. Потом всё-таки вернулась. Увидела батюшку и спросила:
               – Можно мне здесь посидеть?
               – Сиди, матушка, – мягко ответил он.
И что-то в его интонации напомнило ей последнюю фразу Марата:
               – Ласточка моя, остановись, подумай, вернись ко мне.
               – Я же с тобой, Марат, – ответила тогда Зоя.
               – Нет, – горестно произнёс Марат. – Не со мной;

             В конце нашей встречи Зоя произнесла:
                – Моя боль и вина постепенно уходят – так тени, что растворяются в сумерках. Я так и не пришла к Богу. До сих пор чувствами, как антеннами, ощупываю, прислушиваюсь. Знаешь, Вера, словно я ползу к Богу, не поднимая головы. Но ползу, понимаешь?

                ***

               Я немного замёрзла под пледом, но не уходила с веранды, пока Луна не начала медленно и уверенно освобождаться от земной тени и к четырём часам получила свободу и засияла чисто и тепло. 
               «Красивое это зрелище – затмение. Главное, чтобы его не было в душе, – думала я. – Существуют математические модели, точно описывающие движение Луны, Земли и планет. Но есть ли такие модели для человека во время его движения по жизненным орбитам, формулы и законы, что позволяют сохранить мир возвышенных чувств, которые рождаются у каждого хотя бы раз в жизни и помогают избежать «затмений»?
               Луна начала медленно освобождаться от земной тени и, когда получила свободу, тепло засияла. Пришла мысль, что сколько ни указывай человеку, где светло, – увидеть может тот, в ком свет внутри.

               Я спала, и в моём сне нежно звучала Песня Сольвейг:

               Если никогда мы
               Не встретимся с тобой,
               Не встретимся с тобой,
               То всё ж любить  я буду
               Тебя, о милый мой!
               Тебя, о милый мой!.. (1)

1. Слова Г.Ибсена, перевод на русский язык М.Слонова