Гуманитарная подготовка

"ГУМАНОИДНАЯ"* ПОДГОТОВКА.

Мне Маркса жаль: его наследство
свалилось в русскую купель;
здесь цель оправдывала средство
и средства обосрали цель.

И.Губерман.

Перекрасившиеся замполиты.

         Пока   я крутился и напрягался в батальоне, дивизия восстанавливалась после ампутации по самые уши. И даже, как для построннего глаза, то относительно быстро. Согласно приказу министра обороны Украины от 5 мая 1993 года в Болграде на базе бывшей здесь 98-й гвардейской воздушно-десантной дивизии началось формирование 1-й аэромобильной дивизии ВС Украины. В состав дивизии вошли:  25-я воздушно-десантная бригада, созданная на базе 217-го гвардейского парашютно-десантного полка и 45-я аэромобильная бригада на базе 299-го гвардейского парашютно-десантного полка, соответственно. Быстро воссоздали и артиллерийский полк в Веселом Куту. Недоставало только полка, который когда - то дислоцировался в Кишиневе, но с учетом всех отдельных спецбатальонов, развернутых в Болградском гарнизоне, его отсутствие на медицинской нагрузке никак не сказывалось.

      Ее, нагрузки, нам хватало. А бывший 300-й Кишиневский  нас и раньше в плане медицинского обеспечения не лимитировал. Только для нас, врачей-профилактиков, был лишней обузой, потому что, если возникала какая - либо инфекционная проблема, то за него драли нас, как и за все остальные, входящие в состав дивизии части.

     Очередную присягу новый состав дивизии принял 5 июня 1993 года. Будучи случайно по каким- то делам на территории бывшего 299 полка, а теперь 45 бригады, столкнулся с майором Стояновым, начальником строевого отдела части.

- О! Владимир Кириллович! Вот вы -то, мне и нужны. Поставьте вот здесь ваш автограф.

В руках он держал толстый амбарный журнал.

-Что это?- спрашиваю без всякого интереса.

- Так как вы до сих пор еще не исключены из списков части, - скороговоркой тараторит он,- то вам надо расписаться о том, что приняли украинскую присягу. Нет, если у вас есть время и желание, то можете подождать торжественного мероприятия и принимать вместе со всей дивизией. Под гимн и барабанную дробь. Как всегда спешу. Понимаю, что это мгновение неоднозначное. Редко встречаемое в армии. Возникает в сознании чувство предательства по отношению к той армии и к той присяге, которую я давал в теперь уже далеком для меня 1976 году. Но, увы, не я затеял развал и раздел той великой, бывшей моей Родины, которой я присягал. Куда уж теперь деваться, если груздем назвался. Да и армия теперь совсем другая, не советская.
- Давай, где мне поставить свою закорючку? Теперь у меня времени не хватает на реальную работу.  Некогда  отвлекаться по торжествам, - поторопил майора.
  Майор с готовностью развернул талмуд, дал ручку и ткнул пальцем в строчку. Чиркнул не глядя, и побежал дальше. Так вот буднично,  на ходу пришлось формально переприсягнуть второй раз в своей службе. Если кто- то из читающих, знал другой способ не изменяя советской присяге,дотянуть в армии до пенсии, пусть подскажет.

     После раздела, дивизия долго находилась в подвешенном состоянии формирования. Многим строевым воякам это состояние даже нравилось. Никакой боевой подготовки. Нет занятий, нет учений. Приходи, отмечайся на службе, протирай штаны по кабинетам, получай свое месячное жалование в миллионах украинских тампонов и радуйся, что пристроился. И радовались: " Эх, вот скоро заживем –то, теперь в своей армии! В самостийной!"

     Нам медикам, конечно, без разницы, чем занимается солдат. Все равно в наряды и караулы ходит,  болеет не меньше, чем от того, что он в полях или в стационарных условиях. Ну, еще «эспээсникам» ( бывшим замполитам), приходится отрабатывать свои часы, проводя (контролируя проведение) "гуманитарную" подготовку. Для них это «тяжелейшая» нагрузка. И вообще считают, что работают в дивизии только они.

    Но в конце концов это надоело и нам и комдиву, а особенно верхним штабам. Те постоянно теребили с завершением  процесса формирования.   Комдив Бабич в конце концов сдался и объявил, что 1 декабря 1993 года формирование завершил.  Хотя до нормального состояния укомплектования личным составом, имуществом и боевой техникой, было еще очень далеко, но уже осенью 1993 г. на Болградском полигоне было проведено десантирование личного состава частей дивизии,  боевой техники (БМД-1, и парашютных платформ с грузами) с Ил-76. В лучшие времена личный состав дивизии за год, совершал до 11000 прыжков с парашютом из самолётов и вертолётов военно-транспортной авиации. Вот и наша, возродившаяся, почти приблизилась к этому показателю. Видимо, для отчетности, для ничего непонимающим в этом деле верхов, кому -то нужны были эти цифры.

     И уже пора перейти к нашим баранам. Пардон, к теме заявленной в заглавии текста. То есть поговорим о категории военнослужащих, которую еще совсем недавно называли в просторечии-замполитами*. Все без исключения, кто служил в Советской Армии, прекрасно помнят словосочетание «политическая подготовка». В расписании занятий на неделю, для солдат и офицеров придумано много всяких подготовок. Лишь бы народ постоянно чем - то был занят. Каждый день расписан по минутам. Такого быть не может, чтобы начальник  (командир), остановил любого военнослужащего в любое время дня и ночи,  и что бы тот на вопрос: чем вы занимаетесь, не смог бы четко доложить,  что у него сейчас по расписанию.


     Есть занятия по стрельбе и по вождению техники. Теоретические и практические. Инженерно-саперная подготовка и занятия по защите от оружия массового поражения. Укладка парашютов и совершение прыжков с ними. Даже просмотр телепередач и тот в организованном порядке, и  внесен в расписание. Всегда особым пунктом в расписании стоит политическая подготовка. Любые занятия по той или иной причине могут быть сорваны, заменены другими , перенесены на другое время и другой день. Например, прыжки с парашютом, всем понятно, что  они абсолютно связаны с состоянием погоды за окном, но только не политические занятия. Как только командир части вдруг по крайней необходимости хочет подвинуть в расписании политподготовку, мгновенно замполиты начинают такой визг,  лай и вопли, что постороннему может показаться, что конец света уже наступил.

     Со стороны замполитов, начинались  угрозы с  чуть ли не докладом в ЦК КПСС. Командиры,конечно, тут же поднимают руки вверх и сдаются. Как от нечистой силы, от греха подальше. Со стороны  звучат обвинения в покушении на  самое святое, как  на корову в Индии:
- Не сметь, посягать на политическую подготовку в войсках! Пусть они не водят танки и бэтээры, пусть даже не прыгают с парашютом,  даже пусть они и стрелять не умеют, но политически зомбированными быть объязаны!
     И никто, и никогда не посмел перечить этому аргументу.  Два раза в неделю по два часа, получается, четыре часа в неделю солдат, прапорщик, офицер, должны были выседеть в ленинской комнате. Выслушать лектора по той или иной теме, и законспектировать(!) услышанное. Сохранить тетрадь как зеницу ока до очередной весенне(осенней) проверки, и предъявить ее пред ясны очи проверяющего. И не дай Бог такого конспекта у кого - либо из военнослужащих не окажется, если о нем спросят. Это конец всей карьеры для многих в пищевой цепочке.

     Конспекты писали, иногда прикладывая расческу к странице тетради, и под нее заполняли строчки. Никто и никогда никакой проверяющий их не раскрывал. Всем давно было понятно, что там бред собачий. А еще можно было нарваться на солдатский фольклор со всеми степенями армейского мата,  и карикатурами на командиров и замполитов. Главное, чтобы они были в наличии, и по количеству человек в проверяемой группе. Без таких отчетных документов мог серьезно пострадать командир части, да и сам его зам по политической части.

   Но вот как гром среди ясного неба, грянула «Перестройка». Караван развернулся в обратную сторону, и все хромые верблюды оказались впереди. Самыми первыми в воинских частях в мгновение ока «перестроились» замполиты. Ну, с их нелюбезного позволения, и командиры тоже. Остальных перестраивали с переменным успехом до самого ГКЧП. Но как только непросыхающий ельцин отменил КПСС, замполиты тоже мгновенно перешли на рельсы частной собственности. На ясном глазу, без зазрения совести перевернули пластинку,  тут же  сообщив личному составу, что они давным - давно считали  капиталистический способ производства намного более продуктивным, чем социалистический.

   От ГКЧП до парада суверенитетов  бывших союзных, а теперь независимых государств, было одно мгновение. И вот уже наши  бывшие замполиты, совсем и не замполиты, а  эСПээСники. То есть, работники  соцально-психологической службы. Что это такое и с чем его едят, они и сами толком долго понять не могли. Надо отдать должное. В тот период те, кто имел голову на плечах, умение хоть что -то делать, просто переквалифицировались. Во- первых, многие просто уволились, кто имел достаточную для получения пенсии выслугу.  Кто осознавал, что лямку потянет, стали командирами частей. Энное количество стало зампотылами, начальниками штабов, а некоторые молодые замполюги даже ушли на переквалификацию в семинарии. Да, да и стали потом попами. Я сам с такими случайно как –то встретился на кпп одесского госпиталя.

   Большинство все же осталось в рядах той структуры, которая по -прежнему, продолжала компостировать мозги  всякому военнослужащему: - А че, работа то ведь не пыльная. И совершенно безответственная.  Есть у них  только один тяжелый момент. Они как и все служители культа, вынуждены «работать» в воскресенье. Да, именно, когда все отдыхают (как часто любят они это подчеркивать), им приходится подставлять свое «натруженное» плечо. Но при этом они никогда не упоминают, что когда все остальные шесть дней в неделе пашут, они  работу изображают, спустя рукава. А еще в среду, у них есть законный, мало кому известный, тайный, выходной. Они в этот день вообще в часть не появляются. И на своих закрытых, сектантских вечеринках, отрываются по полной.

  Вот и в нашей, единственной украинской десантной  (чтобы в пику москалям), переименованной в аэромобильную, дивизии, тоже есть свои воспитатели. А почему бы и нет? Что такое дивизия? Это примерно тот же детский сад. Правда, детки уже с давно выраженными вторичными половыми признаками, но основная масса все равно ведут себя, как несмышленыши. Есть и ясельная группа. Карантином она между нами называется. Там почти целых полгода вновь поступивших в дивизию, готовят к переходу в старшие группы. И все они,  играясь в песочнице учебного центра, иногда водят машинки, стреляют из пукалок, прыгая с парашютиком, и беспрерывно выясняют между собою отношения. Меряются пиписьками, у кого длиннее. Ссорятся, и дерутся. Это происходит постоянно и в старших группах. Прослужившие в саду на полгодика больше, издеваются над теми,  кто меньше. Вот здесь - то и стоят на страже устава и законности, никогда  не дремлющие офицеры-воспитатели.

 У них есть и своя иерархия. Все как везде. От заведующего до младших воспитателей. А еще имеется в наличии целый сонм вспомогательных служб.

-Художники, заштатные.
Привелигированная каста, хотя и малочисленная. Их никто не видит и не слышит. Они творят свои «шедевры» в полной тишине. Зато всем видны «плоды» их творчества. От их «искусства» некуда глаз  девать. Так  и мозолит  шароварщиной и сельским богомазством.

-Музыканты.
Структура совершенно штатная. По штатному расписанию они все, числятся артистами разного калибра. Совершенно замкнутая каста. Живут своим мирком. Круглосуточно весь коллектив под шафе. Ведь кроме ежедневных трудов в частях, от подъема и до отбоя.  Они еще и чуть ли не ежедневно трудятся на всех свадьбах в гарнизонах,  крестинах…,и  вплоть до отправления сослуживцев, и всех оплачивающих,  в последний путь. Гражданские люди тоже любят духовые оркестры на проводах. А это уже калым и приварок к официальному денежному содержанию. Работа, конечно, не сахар. Тяжелая. И плюс к тому, ими тоже заведуют, и управляют  воспитатели.

-Худруки.
В основном должности нештатные, но стоят, конечно, на каких- то других должностях, чтобы деньги получать. Ну, ведут люди и здесь кружки самодеятельности. Иногда даже какие- то пьески ставят. Народ ходит, смотрит, балдеет. Мне как- то ни разу за всю службу так и не пришлось побывать. После театров Ленинграда, считал это малополезным времяпрепроваждением, что ли...

-Завклубы.
Штатные должности. Обычно, капитанские. Работа- не бей меня лежачего. Я так думаю, хотя может и ошибаюсь. Им самим, конечно, виднее. Кино в те времена крутили.

-Редакция.
В каждой дивизии имеется своя печатная пресса. Соответственно, есть и типография. Тоже свой замкнутый мирок. Штатный коллектив. Редактор и журналисты. Начальник типографии и солдаты ( + женщины служащие), наборщики.
-Мурзилки-стенгазеты и листовки.(внештатно).

   Правда, с тех пор, как мы отпочковались от метрополии, в этой структуре произошли большие, можно сказать, огромные изменения. Канули в лету, как будто их и не было Маркс, Энгельс и Ленин. Их даже всуе никто и никогда больше не упоминает. Тем более, нет уже даже такого понятия, как конспектирование трудов классиков марксизма-ленинизма. Зато есть теперь совершенно другие кумиры. Это те, которых мы всю свою предыдущую жизнь считали врагами советского народа. Так нам говорили в школе, в училище,  и в академии. А оказалось, что  «вранье» все это было. Мазепа и Петлюра, Скоропадский и Грушевский,Бандера и Шухевич. Вот чьи портреты теперь украшают стены наших кабинетов, и классов по гуманитарной подготовке. И не только портреты. Мы теперь также тщательно изучаем их убогие теории о мироустройстве,  и тоже усердно конспектируем.

   На мои постоянные  «некорректные» вопросы к руководителям групп: « Мол, как же так, ведь еще в  прошлом году вы нам говорили совершенно обратное?», у некоторых злобно наливаются кровью глаза, и они упорно молча сопят. Другие тяжело вздыхают, и отводят глаза в окно. Третьи начинают тушеваться, блеять и просить пощады: « Ну вы же сами все прекрасно понимаете, Владимир Кириллович, ну что вы ей богу, издеваетесь, что ли?».
 Этих мне самому жаль.  Я их прекрасно понимаю, сам такой. Они просто  отрабатывают программу, чтобы хоть как- то дотянуть до той злосщастной, копеечной  пенсии.

    Заведующий всеми воспитателями дивизии, полковник Кирпиченко, криво ухмыляясь, и не отвечая прямо на поставленный вопрос, старается просто заболтать мои вопросы ничего не содержащей бессмыслицей. Но при этом уже давно на меня зуб заточил. И даже занес в секретный список неблагонадежных. Они имеют тайную указявку, от таких как я,  избавляться в первую очередь. То есть при малейшей возможности, при проколе с моей стороны по службе, или по любому поводу, изгонять из армии. Мне уже доложили сведущие. У него даже были разговоры с комдивом обо  мне персонально, но тот уперся рогом конкретно:
-А что, Петя, может за него ты медслужбу возглавишь?
- Да, я, да мы, да позвольте…
- Не позволю. Перетерпишь. Он всегда был такой, я его знаю с лейтенанта. Бузян по натуре. Но он и пашет, как экскаватор.  Ты это и сам признаешь. Хрен ты  где сейчас еще такого дурака найдешь. Чтобы при отсутствии врачей, медперсонала,  и медикаментов, содержал личный состав дивизии в благополучном состоянии. А его  возмущенное бормотание в ответ на твое бессмысленное,  на  службе не отражается. Пусть офицер пар выпускает в свисток. Он же не призывает народ к перевороту?
- Вроде как нет, ну, да, тады, конечно. Пусть служит. До поры, до времени.
- Ну, вот, и закроем этот вопрос, но ты за ним присматривай на всякий  случай.
-Хорошо, Олег. Ты же знаешь, мимо меня мышь не  проскользнет. Агентура налажена, и функционирует в рабочем режиме.
 
   Да уж, чего- чего, а агентура у него работала. Скорее даже против него, чем на него. Состоящая, в основном,  из местной бабской школоты, которых он пропустил через свою берлогу. Так как жил бобылем в отдельном, просторном домике. Всем в Болграде было все известно. Где, когда, с кем и сколько… Ну, да ладно.Вернемся к официозу. Кроме тех,  кто остался от прежнего замполитовского состава дивизии, за год-два прибыло много и со стороны. Ранее мне незнакомых. Но так, как школа у них у всех примерно была одна- советская, то особо ничем они от прежних не отличались. Разве только тем, что старых мы уже знали, как облупленных, и имели понятие, как их при случае нейтрализовать.


 Вставка.
 
Из рукописи "Ванька ротный". Гвардии капитана запаса Шумилина Александра Ильича.
Рукопись охватывает период Великой Отечественной Войны с августа 1941 по апрель 1944 г.

           Грязнов сидел за столом на широкой лавке и сосредоточенно крутил свою зажигалку. Но вот он взял стоящий на столе фонарик, нажал кнопку -Фонарь загорелся. Передвигая рычажком цветные стёкла, он изменял цвет огня. Фонарь светился то зелёным, то красным, то синим светом. Фонарь исправно работал, а зажигалка ни разу не зажглась. Он брал по очереди то фонарь, то зажигалку, нажимал на кнопку и громко щёлкал защелкой и, что-то соображая, качал головой. А на голове у него поверх шапки ушанки была надета стальная каска -усовершенствованный шлем с подтулейным устройством и с подрессоренными подушками. Он был шире и больше по объему, чем старые каски. Грязнов и в блиндаже, где было жарко и душно, никогда не снимал свою каску с головы. Он ходил, сидел, ложился на нары и спал не снимая каски и не отстёгивая плетёного ремешка из под бороды.

      Грязнов был всегда начеку. Стоило ударить где-нибудь снаряду или бомбе, далеко или близко – это всё равно, Грязнов вылетал пулей наружу. Он вслепую не мог переносить никакую стрельбу. Нужно сказать про политсостав вполне откровенно, правдиво и поставить точку. Были среди них и храбрые люби. Но были они гражданские лица. Военным делом никогда не занимались. Они его не знали и знать не хотели. По своей серости и трусости, они всего боялись, дорожили за свою жизнь и старались приписать себе в заслугу наши победы.

        Мы офицеры и мы на войне были ничто. Это не мы и не солдаты били врага, ходили в атаки, захлёбывались кровью, отдавали свои жизни, устилали трупами дороги войны, это политруки защищали нашу родину. Хватит лицемерить! Пора поставить точку! Пора всех посадить на свои места! Грязнов тоже после войны разинет рот и будет доказывать, что он был на передовой и воевал. В полку о нём давно ходили анекдоты. Он знал что над ним все смеются, но терпеливо переносил смешки и насмешки. "Говорят у вас в полку есть один капитан. Он говорят в баню ходит не снимая каски. А что? Старики в деревне завсегда лезут париться на палатья в зимней шапке. Шапку надевают, чтобы не обжечь лысину. Разговор этот специально заводили при Грязнове. Рассказывали специально для него. Смотрели в лоб, не отводя глаза. Интересно, что он будет делать? А он пригнув подбородок к шее очередную насмешку, можно сказать, как плевок в глаза, молча глотал, вставал и уходил сузив брови, как бы озабоченный серьёзными делами.

          Слова его не пробивали. Он боялся одного, как бы его не зацепил осколок или не прошила пуля. Он видел что все проезжаются на его сечёт, смеются в глаза откровенно, но он не взрывался и не отвечал на насмешки. Он знал, что открой он свой рот хоть один раз, и ему прохода не будет, его заплюют и засвищут. Он молча вставал и уходил в свой отсек, одинокий сортир под открытым небом. Пусть смеются. Пусть порадуют душу. Все равно их скоро убьют! До начальства уже дошло. В политотделе скажут: – Надо прекратить! Смеются над политработником! Примут решение – переведут куда-нибудь в тылы. Сортир моё спасение. Пусть обо мне слух до Пшеничного дойдёт. Он сразу всё поставит на место.

       Блиндаж, где мы жили, возвышался над снежным покровом полей и торчал как бугор. Вход в блиндаж был расположен в сторону немцев. Небольшое окно тоже смотрело в немецкую сторону. В проход под занавеску могла залететь любая мина, ударить снаряд. Все осколки при взрыве пойдут во внутрь блиндажа. Если над нашими позициями появлялся немецкий самолёт или вдоль дороги взрывался снаряд, Грязнев тут же покидал своё место на нарах к бежал занимать место в сортире.

         Узкий извилистый проход вел в низину и в сторону. Блиндаж как мозоль торчал на виду, а сортир был на отшибе в снежной низине. Почему бы немцу не ударить по блиндажу? Он видно хочет подловить его Грязнова, когда тот завалиться спать. И Грязнов по ночам ворочался, часто просыпался, навострял уши, прислушивался и ничего не услышав вздыхал. А сортирчик, извините, от блиндажа отстоял далеко. Ни с какой стороны его не видно. Занесён он снегом кругом. Узкая щель.В ней Грязнов помещался впритирку. Сортир не мог привлечь внимание самолета. Кто будет вести огонь из орудия или бросать бомбу по одиночному человеку.

        Услышав отдалённый гул Грязнов объявлял всем, что у него живот! И бежал поспешно в укрытие с деревянной крышкой. Он сидел там с утра и до вечера. Свежий морозный воздух и ветерок нагонял на его щеках заметный румянец. На воздухе он здоровел. В блиндаже он задыхался. На ночь он ложился на нары, забирался в самый дальний угол, чтобы тела лежавших ближе к двери прикрывали его. – Вам хорошо! – говорил он с обидой. – У вас желудки целы! – А меня вот всю жизнь сквозит! – Вот так всю жизнь и мучаюсь! – Кончай врать Грязнов! И он тут же умолкал.

       Нужно сказать, что на счёт пожрать и выпить равных ему в батальоне не было. Грязнов на всё смотрел с молчаливым расчётом. Вдруг завтра продуктов не будет. – Ты оставь же сала! – говорил он комбату. – О нет! Уж дудки! – отвечал с хода комбат. У комбата был свой взгляд на съестное и на добывание продуктов. Он был хозяином в батальоне и ни с кем не хотел делить свою власть, даже с Грязновым. – Ничего! Потерпишь до моего прихода!

       Грязнов ходил к врачам в медсанбат. Просил комиссовать его по состоянью здоровья. Но врачи, похлопывая его по объёмистому животу, удивлялись его необыкновенному здоровью. В лётную погоду, когда в небе появлялись самолёты врага, Грязнов отправлялся на наблюдательный пункт, как на дежурство. Вскоре в блиндаж перебрались жить офицеры артиллеристы. У нас на нарах образовалась довольно весёлая и дружная компания. Играли в карты. Сначала в дурака, а потом на интерес. Карты быстро надоели.

       Переключились на Грязнова. Двое, трое выходили в поле, били из автоматов поверх сортира. Грязнов не догадывался. Поспешно выбегал и прятался в блиндаж. А в блиндаже его подстерегала самая страшная казнь на свете. Как только он снимал с себя полушубок и залезал на нары, в железную печку бросали горсть пистолетных патронов. Крышку быстро завинчивали и ложились на нары, как будто подкинули дровишек. Патроны попав на огонь со страшным треском начинали рваться, но железных стенок печки пробить не могли. Из отверстий заслонки вырывался дым и сыпались искры, летели мелкие красные угли, а по ушам барабанили беспорядочные пулевые разрывы. Грязнов хватал полушубок и страшно матерясь выбегал наружу. А в сортире уже висела привязанная к толчку ручная граната. За кусок провода дёргали, вылетала чека и планка запала. Грязнов приближался к сортиру и перед его носом раздавался мощный взрыв.

      Он трясся и рыдал в узком проходе. Потом  испуганно пятился назад и возвращался в блиндаж. В блиндаже стоял хохот до слёз, до изнеможения. Грязнов ложился на нары и затихал как умирающий. В это время из другого угла кто-то стрелял в потолок из пистолета, закрывал глаза и лежал как и все без движения. Грязнов подымал голову и орал истошным голосом, что будет жаловаться командиру полка. А за что? На кого? – Мы не в твоем полку! Твой командир полка к нам никакого отношения не имеет. – А если ты начнёшь сплетни разводить, мы тебе ночью тут такое устроим, что у немцев на заднице дыбом встанут волоса! На нарах раздавался дружный хохот. Смеялись до слёз, до истошного кашля и пердежа. Через некоторое время всё успокаивалось.

        Грязнов поднимался с нар, подходил к висевшей в проходе занавеске смотрел через щель в печку на раскалённые угли, не подбросили ли туда патрон, и начинал потихоньку сопеть. Но кто был в чём виноват он не знал. На кого он собирался жаловаться? – Больше не будем! Слово даём! Ложись спать! В это время из полка возвращался комбат. -Опять Грязнова пугаете? – говорил он и садился на лавку. У него заворот кишок произойдёт! Слезайте с нар, давайте садитесь за стол, ужинать будем! Во время еды страсти успокаивались и обида отходили на задний план. У Грязнова мелькали скулы, во всю работали челюсти.

   Перед тем как устроиться спать. Грязнов проверял содержимое своих карманов. Он вываливал на стол несколько перевязочных пакетов и внимательно пересчитывал и осматривал их. Он боялся не только смерти но и случайного ранения. Он видел как иногда мимо КП тащили раненого и перевязать на дороге было нечем. Когда обращались к нему и просили лишний пакет, он молча отворачивался, мотал головой, давая понять, что у него лишних нет и разговор окончен.

      Однажды связной солдат пришел в блиндаж и поставил к стене свой автомат, позабыв перевести его на предохранитель. Было это днём. В блиндаже находились все. Почему упал автомат, никто понять не мог. И когда он упал плашмя на пол, произошел случайный взвод затвора и произвольный спуск, автомат начал бить боевыми пулями ползая по полу. Полдиска пуль высадил он в проходе под нарами, завертевшись на месте. Задев ручкой затвора за что-то, автомат перестал стрелять и сам замолчал. Мы в одно мгновение подобрали ноги и попрыгали на нары, взглянули на Грязнова и, схватившись за животы, стали кататься по нарам. Он был бледен. Он был белее белого снега. Он сидел, скорчившись в дальнем углу, смотрел в потолок и боялся шевельнуться. Кто-то фыркнул и загоготал.

        Грязнов метнул в его сторону взгляд полный ужаса и гнева, и завизжал как недорезанный поросёнок. – Убери! Это твой! – вытаращив глаза на солдата, заорал он визгливым голосом. Мы думали что его ранило или задело пулей. – Не трогай! – сказал я солдату, слезая с нар. – Его нужно умело взять на земле не поднимая кверху. Он может выстрелить. У него спусковая собачка изношена. Я взял автомат, прижал возвратную ручку затвора, ствол опустил вниз и поставил затвор на предохранитель. Стукнув прикладом о нары, я хотел проверить не произойдёт ли произвольный выстрел – автомат молчал – Надо проверить износ спусковой скобы! – сказал я. Это дело важней, чем твои переживания! Я перевёл собачку на одиночные выстрелы, дал несколько выстрелов по висевшей в проходе занавеске. Мне нужно было проверить, не произойдёт ли самовольный переход с одиночных на беглый огонь. Занавеска дернулась. Грязнов зарычал как затравленный зверь снова. – Вы что? Опять издеваться надо мной? – Не ори! Автомат нужно проверить для дела. Ночью пойдёшь, сам заденешь ногой. Посмотрим кто виноват тогда будет?

               
       Позвонили как-то из полка. Сказали, что в батальон назначен новый замполит, а что его Грязнова отзывают в тыл. Мол переводят на политработу в тыл, на склады снабжения. Грязнов знал, что это должно днями случиться. Ему обещали это. Ему велели подождать, пока подберут замену. Теперь приказ подписан, замена в батальон идёт, он может собираться и покончить раз и навсегда с передовой. Он ходил по блиндажу как новый пятиалтынный. – Ну всё! – объявил он вслух. -Теперь я жив! Считай до конца войны теперь меня не убьёт и не ранит! – А вы! Вы все здесь подохните! – Пропади вся эта передовая! Мне на неё теперь наплевать! – А ты ведь Грязнов ни разу на передовой и не был! – Да я не был! Зато вы скоро все пойдёте туда!- и Грязнов затопал ногой. – Туда в землю! У вас туда одна дорога! Поиздевались над порядочным человеком!
 – Над порядочной гнидой! – вставил кто-то. Фонарик цветной не забудь! – Бинтов прихвати! А то до склада не дойдёшь! Ранит по дороге! – Скажешь, ранение на фронте получил! – Давай Грязнов утопывай скорей и не забудь в сортир зайти проститься. На этом разговор оборвался. С Грязновым мы расстались. Грязнов был реальным человеком. И всё, что я здесь рассказал, всё произошло когда-то на КП батальона.

  И снова возвратимся с той далекой для нас войны, во времена наши...

     Из оставшихся в дивизии от старого состава, особо выделялся один. Майор Матюк. Мужлан, донбасского разлива. Его считали зубром среди замполитов, но не по каким- то особо выдающимся умственным способностям, а чисто по физическим данным. От природы огромный, и внешне крепкий по здоровью. Ему, на мой взгляд, в свое время закончить  бы рязанское, чисто командное училище. И возможно, что из него бы получился неплохой командир-дуболом. Но как говорил кот-матросскин, с умом, видимо, был напряг. А где- то там,  на Донбассчине, было тогда какое- то свое, саперно-замполитовское училище. И он подался туда. Были когда -то такие профилированные училища. Где-то готовили замполитов, например, для летных или стройбатовских войск. Как видим, было что- то такое и чисто для инженерно-саперных. Попал он по распределению в саперный батальон десантной дивизии. Оттуда - в Афганистан, в разведроту.

   В узком кругу друзей, и особенно перед солдатами, любил он рассказывать сказки о своих «подвигах» за речкой. Солдаты верили, и восхищаются некоторые до сих пор. Те, кто с ним служил там непосредственно, рассказывают совсем другую правду, серьмяжную. В части где Матюк проходил службу, в отделении кадров, служил Болградский прапорщик, Хотов. Так вот он любил, приняв сто граммов на душу, рассказывать, как Матюк по поводу и без повода околачивался возле кадровиков. Приносил под полой разные алкогольные напитки. А они на войне всегда в цене. Клянчил награды. Уговаривал включить его фамилию в наградные списки. Видать, уже тогда «мыслил стратегически». Побрякушки на фанере*, в перспективе будут всегда учитываться.

    Но до раздела дивизии, таких как он прошедших и вознагражденных  в частях было огромное количество. Причем, очень много реально заслуживших свои награды. А так, как Матюк индивидульно никогда умственными способностями не отличался, то и на высокие посты не выдвигался. Совсем другое дело, когда дивизия поделилась, как яйцеклетка, пополам. Основная масса боевых офицеров убыла в «город невест», Иваново. Куда и была передислоцирована 98 ВДД.

 Где лгут и себе и друг другу,
и память не служит уму,
история ходит по кругу
из крови - по грязи - во тьму.

И.Губерман.

     Вот тут то и наступил звездный час Матюка и ему подобных. В рядах замполитов ВСУ временно наступил дефицит кадров.  Даже Матюки резко пошли в гору. Очень быстро и наш «боевой» стал начальником СПС бригады. Если замполит в любые времена стремится к тому, чтобы его заметили, он начинает заниматься  оформлением наглядной агитации. А тут еще и  дополнительное благо, сверху день в день идут директивы и распоряжения. Немедленно уничтожить всю бывшую советскую символику, и на ее месте  разместить исключительно свою, нэзалэжную.

    Денно и нощно солдаты и сверхсрочники - художники малевали козакив в шароварах з пищалями и саблями. Красные цвета стали под запретом. В глазах рябило от непривычных жовто-блакитных кольорив. Эти стенды, витрины и щиты были в изобилии развешаны по самым видным местам в каждой части. Возле солдатских клубов и штабов. Вдоль аллей и  по периметру строевых плацов. Долго привыкали мои  глаза к новой расцветке. Да ничего, через полгода, адаптировались.

   Многие замполиты тогда, в том числе и донбассовец Матюк, к своему немалому удивлению, обнаружили, что они не владеют «ридною» мовою. И если для других категорий офицеров это было временно терпимо, то для идеологов и вдохновителей воинских масс, такой прокол был неприпустимым.
       Долго еще висели лозунги и плакаты по частям с грубейшими ошибками в текстах. Малограмотные художники ведь писали так, как им поручали олухи- начальники. Даже мне иногда  приходилось подсказывать тому же Матюку то или иное слово, чтобы не позориться, нужно исправить, заменить, особенно те, которые крупным шрифтом. Типа «воин  ГОРДИСЬ службой в ВДВ», на « воин ПЫШАЙСЯ…». И надо отдать ему должное, он в таких случаях не пылил, не возмущался, а молча давал команду исправить.

   Ну да ладно, не мое это дело. У меня и своих было по горло. Это я так, иногда на бегу, указывал, на то, что резало глаза. А дела в том числе и в бригаде, которую теперь «воспитывал» Матюк, были в плане гигиены и санитарии из рук вон плохо. Отцам командирам и воспитателям катастрофически «не хватало»  времени наладить качественное питание и условия проживания личного состава. Солдаты голодали и мерзли. Поползла вверх заболеваемость простудными и кишечными болезнями. Вши и чесотка, дизентерия и воспаление легких. Мои немногочисленные на первых порах врачи и медсестры с ног падали, чтобы вовремя выявить, из подразделения выдернуть, госпитализировать и вылечить солдат. Командиры и замполиты, как всегда, считали что это проблемы сугубо медиков,и мол их не касаются.

   Если раньше, будучи на бригаде,стоя на утренних разводах, неподалеку от меня в строю, он только  моргала таращил и возмущенно шипел в ответ на мои замечания по подчиненной ему части, то теперь, взобравшись на должность дивизионную,  возомнил себя молотом, который уже имеет право стучать по наковальне. Когда я возмущенно хмыкал на его  бормотание не по делу, он тут же, сверкая озлобленными,  пропитыми буркалами в мою сторону, по бычьи ревел:
- Я сейчас кого - то там хмыкну!
Но не более того, на большее у него храбрости не хватало.


   На совещаниях и построениях я ежедневно бил в набат, называя конкретных виновных тех или иных массовых вспышек заболеваемости среди личного состава.  Матюки готовы были порвать меня в клочья.  Так они «любили» правду в отношении себя любимых. Они аж выли от бессильной злобы, а поделать ничего не могли. Был я тогда под мощной защитой понимающего суть дела комдива, и своего старшего медицинского начальства.  А  у «идеологов» были ручонки коротки.


Бубченко.

    Полной противоположностью Матюку, в соседней бригаде был главный воспиталь майор Бубченко. Этот  в войнах не участвовал, никаких «геройских» поступков не совершал. На грудь, купленных за бутылку водки у кадровиков побрякушек, не цеплял. Он вышел в замполиты из категории так называемых "клубных работников". То есть он в свое время готовился по профилю пропагандистов,  массовиков-затейников. По характеру в отличии от своего коллеги был флегматичнее, в драки не ввязывался. По уровню образования- грамотнее. Даже владел на достаточном уровне украинским языком.

     Но поставленный  своим начальством  в одинаковые рамки на выживаемость, тоже иногда мог наломать дров. Боясь административного наказания, в сговоре с комбригом тоже пытался прятать-скрывать травмы и инфекционную заболеваемость.  Дошло как - то даже до того, что когда нужно было срочно отправлять травмированного солдата в гарнизонный госпиталь, он, боясь ответственности за неуставную травму, лично стягивал бойца с носилок, не позволяя загрузить его в санитарный автомобиль. С воплями: - А вы точно уверены,  что его нужно отправлять в вышестоящее лечебное заведение!? А может вы его здесь, в медроте вылечите!?
     Иногда замполитовская (и командирская тоже), беспросветная тупость, нас, медиков, сражала на корню. Это была ежедневная, ежеминутная борьба медицинской службы, с тенями липкого  политруковского страха и идиотизма.

   Но как известно, трудно спрятать шило в мешке. Я, узнавая своевременно о подобных действиях с их стороны, на построениях и совещаниях выставлял подобные факты вопиющей безответственности на всеобщее обозрение. Толпа признавала мою правоту. Смеялись и подтрунивали над провинившимся. Смеялись сквозь злость и сами провинившиеся, но, естественно, далеко не всем нравилось такое положение дела.

   И все же душа его не лежала к комиссарской службе. Его тянуло в театр, подальше от солдатских портянок, к культуре. И он в конце концов плюнул на карьеру по вертикали. Как только подвернулся случай, не стал ловить журавля с полковничьими погонами в небе, а зажал синицу в руке и перевелся на равнозначную должность по горизонтали, тоже в бригаду, но отдельную , дислоцирующуюся в областном центре.
- По крайней мере, там я и мои дети смогут театр посещать, - посетовал он мне лично, когда уезжал.


Морданчук.


        На  смену Бубченку тут же был выдвинут новый, майор Морданчук. Откуда он прибыл понятия не имею. Но жену свою он тут же пристроил в службу ко мне. Лаборантом в медроту соседней бригады. Увалень, киль за девяносто. Добряк и бездельник. Учитывая, что жена проходила службу в медслужбе, старался особо со мной не заедаться. Однако, когда уже оперился, обзавелся кумовьями и друганами, тоже иногда позволял себе с кустов назвать волка сволочью. Тем не менее, допустил прокол по службе. Случилась травма солдата со смертельным исходом, и вину в кои - то веки возложили на воспитателя. И даже сурово наказали. Перевели к черту на кулички, на равнозначную должность в наш  артиллерийский полк. Тем не менее,  учитывая, что полк находился на отшибе, за сто километров от остальной части дивизии, а жена продолжала оставаться здесь, это был удар. Да и для других его соратников была наука, что так дальше нельзя.


Стукальский.

   Это один из череды  «воспитателей» за те годы в артиллерийском  полку, до перевода туда Морданчука. Сама  фамилия его о многом говорит. Я хоть и намного реже бывал там с проверками, чем в остальных частях, тем не менее, и с этим  комиссаром, успел пару раз сцепиться не на шутку. Они там на хуторе, привыкли к неприкасаемости. Всех своих  медиков, кому положено докладывать на верх о безобразиях,  командир с заместителями, давно загнали под плинтус. Любого проверяющего со стороны привыкли нейтрализовывать любым способом. Напоить. Подсунуть местную подстилку на ночь, положить кусок мяса в торбу…и т.д. Кого как.

   Появление в части такого, как я, или не воспринимается всерьез, или же напрочь игнорируется изначально. Но ознакомившись с оригиналом акта обследования  санитарного состояния объектов части, (или  актом расследования по той или иной травме, или вспышке инфекционной заболеваемости),  начинают соображать, что ничто не проходит бесследно. Потому что копия доклада идет не только командиру дивизии но и начальнику медицинской службы округа, а тот, соответственно, докладывает о безобразии командующему.

     Вот тут то и начинают «великие» умы чухать репы. Глаза у камандиров и их замов лезут из орбит: "Как? И что? Вы собираетесь это подавать на верх!?"
Степени возмущения нет предела, когда замполит понимает, что настало время отвечать за содеянное или за  длительное ничегонеделание.
-Доктор, а может мы это? Может как- то обойдемся, порешаем проблему на месте? - всем своим выражением морд лица,  давая понять,  что они в долгу не останутся.
- А в противном случае, ведь твоим здесь подчиненным придется туго. Да может и на тебя наскребем чего нить по сусекам?"
 -Насчет подчиненных, так это вы бросьте. Им тоже пора отрабатывать свой кусок хлеба. А если уж вы вообще грань перейдете в репрессиях ни за что, то получите  на всю катушку. Насчет меня лично, можете не беспокоиться. Пупок надорвете, копая.  Никто вам никаких жаренных фактов,  по моей личной жизни и службе не предоставит. Так что уймитесь, и лучше займитесь немедленным  устранением перечисленных недостатков. Может это вам и зачтут.
 Ох какие  злобные косяки бросает в мою сторону вчерашний «товарищ», а теперь «пан»  Стукальский. Ах, как же тяжело ему терпеть подобное, от младшего по званию и возрасту. Если бы мог, испепелил прямо здесь, перед штабом полка.

     Естественно, как только я пересекаю линию за кпп полка, он несется к телефону. Надо же предупредить своего дивизионного начальника Кирпиченка. Хотя это и тяжело делать. Но хоть таким способом, хоть в какой- то мере нейтрализовать предстоящий разгром. Кирпиченку тоже эту информацию принимать не сладко. И вот  он  уже ужом ползет в кабинет комдива.
- Олег, там это, с Кута возвращается Озерянин. Накопал он много и всякого-чего  по полку. Угрожал полковому командованию, что подаст копии актов на верх, в Одессу. Ну, ты же сам понимаешь. ..

    Бабич все понимает, и прекрасно знает, что командующий и его по головке не погладит. Но любит он в узком кругу, между своими поприкалываться.
- Я и без тебя знаю,  что он уже возвращается. Он ведь ездил туда с моего ведома. Что, говоришь Озерянин наступил твоему стукачу Стукальскому на больную мозоль? Эге-ге-ге…Небось задница у него затрещала от его проверки? А вы думали, что всех можно споить, или кутянскими проститутками нейтрализовать- скомпрометировать. Здесь вам не тут. Он свое дело знает туго. Конечно, докладывать своему Непотребке я ему не позволю. Но от меня пощады не ждите. Все, Петро, иди, не мешай мне работать.
 
   Кирпиченко, крыво ухмыляясь, попхал свою задницу, спиною вперед на выход. Он понимает, что Бабич его  «воспитательную» шоблу сильно недолюбливает, но терпит.  От безысходности.
 -Это жизнь, а мы солдаты,- любил повторять генерал О.Бабич.
«Но уже и то хорошо, хоть на своем уровне нейтрализовал»,- радуется Кирпиченко.

      Есть еще пятнадцать частей, отдельных батальонов в дивизии. И на каждой из них тоже сидит капитан или майор, а то и подполковник. Тоже воспитатели. Слава Богу, они теперь все числятся не как заместители командира, с неограниченными правами и возможностями в части, а всего лишь помощники командира по воспитательной работе. И власть их довольно куцая. Но тем не менее, свои палки в колеса дивизионного паровоза они и здесь успешно вставляют. Правда по этим частям они мне даже на глаза стараются не попадать. Слишком мелкие, чтобы высовываться. В таких частях командиры сами занимают окоп первой линии обороны. Поэтому в данной главе, замполитов мелких частей касаться не буду.

   Но  все что было сказано выше, всего лишь предисловие, а заглавие  этого раздела, звучит как «гуманитарная подготовка». Вот к ней и вернемся.
Не буду заглядывать в этот процесс по воинским частям. Там я уже давно этот этап прошел. Ничего с тех пор не поменялось в лучшую сторону, а как всегда, только ухудшилось. Поэтому буду говорить только о тех процессах,  что происходили в управлении дивизии. Всего личного состава в  структуре штаба, примерно плюс-минус сто пятьдесят человек, с узлом связи. Узел связи имеется при всяком штабе, в виде маленькой автономной структуры. Воспитателей в управлении- около десятка. Это, в основном, «сливки»  всей их конторы. Все штатные строчки заполнены, то есть укомплектованы, но почему то  говорящих голов на все группы постоянно не хватает. А групп то всего ничего. №1- группа старших офицеров. №2-младших офицеров. №3-прапорщиков. №4 женщин-военнослужащих. 

        Вот  вроде как и все, но и в данном случае сверху, как и в советские времена, идут "указявки". Переложить эту проблему, с больной головы на здоровую. То есть назначить вести занятия по воспитанию-перевоспитанию кого угодно, но чтобы освободить тех, кто и должен этим заниматься непосредственно. То есть, пусть занятия проводят командиры, начальники служб, а воспитатели их контролируют. Во как. Они же у нас и так, этим самим контролем перегружены.

     Первую группу предложено вести самому комдиву. Он ведь в дивизии - главный бездельник. Вот пусть и компостирует мозги своим замам и начальникам служб. Пусть доказывает им по четыре часа в неделю, что Петлюра, мол, был более прав,  чем Щорс. Что Бандера вместе с Гитлером, хотели  нас осчастливить, а Сталин с Жуковым, сволочи этакие, им помешали. Что Ленин Грушевскому и в подметки не годится…  Ой, Ленина и большевиков лучше не упоминать вообще, соображает Кирпиченко. А то вон он, Озерянин сидит, уже нахмурился. Сейчас возмущениями задолбает. Будет задавать  всякие   каверзные вопросы, мины – ловушки расставлять. Предлагать  аргументами доказать преимущества нынешней власти над советской. А что я буду ему говорить, когда и сам с ним согласен, но права не имею говорить об  этом. Иначе вмиг куда надо стукачи донесут, и пойду не солоно хлебавши,  на пенсию без пенсии.

     Поэтому лучше буду мямлить про козаков типа Кривоноса и Наливайченка. Они то,  когда еще были? За что воевали, поди, разберись.  Но и о них, о метании народа тогда еще не существовавшей Украины, с одной стороны в другую, в поисках суверена, тоже лишнего говорить нельзя. Потому как сами они никогда не имели  ума, чтобы избрать короля или царька какого- нибудь для консолидации нации. Все искали кого -нибудь со стороны, чтобы подороже продаться. Но об этом тоже нельзя.  И Хмельницкого Богдана лучше не упоминать. Он то «враг» вообще такой, что дальше некуда.  Нет, чтобы с панами польскими дружбу поддержал…уже бы сейчас глядишь в ЕС бы были. Так он «гад», потянул нас в «ярмо» московское.  Плохой был этот гетман. И происхождение у него подозрительное, не чисто украинское. Поляков  невзлюбил.  К московитам потянулся. Толи вон Ивашка  Мазепа. Этот весь наш. И царя долго дурил-за нос водил, и предал его в конце-концов, как принято. То ничего, что он над своим же народом-быдлом издевался, и был педофилом. Главное, что  он царю русскому нагадил.  А то,  что у него не получилось стать самостийным, так то этот салага, король шведский, его своей самонадеянностью подвел. И снова не получилось от "нехорошей" России оторваться.

     А еще самая лучшая тема, и совершенно почти нейтральная, это козаччина. Запорожская республика. Мы никому не скажем, что там скапливалось отребье всей Украины. Умолчим что там прятались от наказания воры и убийцы. Здесь непочатый край в тематике. Это и козацкая вольница. И бесконечные подвиги. И прообраз незалежной Украины, и образец для подражания в построении ВСУ.

      Или вот «первая» в Европе конституция …Пилипа Орлика. То ничего, что она совсем куцая, и ее с трудом можно конституцией назвать. И вааще слово конституция в этой гамаге на русском языке нигде не звучит. Но ведь об этом мало кто и знает (мы и сами неведаем).. но тем не менее - гордость- то какая, мы ведь и здесь первые.

    Но вот незадача, из Бабича лектор-воспитатель, еще тот. Группа реально начинает  собираться на каждые два часа по пятницам у него в кабинете. Но на него в этой роли трудно смотреть, чтобы удержаться от смеха. Когда Бабич оказывается лицом к лицу с непонятным для него действием, он становится как мишка гамми, с детской беззащитной улыбкой и растерянностью. Наконец, через одно-два занятия он сам не выдерживает и при всех наезжает на своего «Фурманова».
-  Петро Михалыч, и ты что,  всерьез предлагаешь мне  заниматься этим делом? Да я быстрее всех вас заставлю по очереди читать этот бред сумасшедшего. Тем более на украинском языке. Короче, как хочешь, но изыщи резервы и посади рядом со мною кого -то из своих. Пусть он читает, а я буду его, если понадобится, периодически поправлять и стимулировать.

   Резерв был найден. Рядом с комдивом на следующих занятиях сидел майор Медвинский. Редактор дивизионной газеты. Он свободно владел литературным украинским языком, да и за словом в карман, в отличии от некоторых замполитов не лез. Группа была огромная. Для всех места в кабинете не хватало. Многие приходили со своими стульями. Через два-три таких занятия комдиву и это осточертело. Потому что, будучи всю жизнь командиром, как и большинство ему подобных, начиная со взводного, он эти политзанятия, а теперь т.н. гуманитарную подготовку, активно игнорировал. А в нынешнем положении оно ему вообще, и даром не надо. Поэтому постепенно эти занятия  перетекли в еще два часа дополнительных совещаний. А вот на них, как обычно, Бабич чувствовал себя, как рыба в воде.

   Через какое -то время Медвинский, поняв что в его услугах здесь больше не нуждаются, сам прекратил на них появляться. Но это так получилось по пятницам. А вот по вторникам  эти занятия все же проводились реально. В Доме Офицеров. Или как теперь длинно и витевато он был обозван «центром культуры и развлечений». И лекции читал чаще всего сам Кирпиченко или кто - то из его непосредственных заместителей. Но время бежит.

  Воспитателей для реального зомбирования по- прежнему не хватает и тогда Кирпиченко находит выход. Группы объединяют. А чего распыляться? По мнению Кирпиченка и его подельников- нет теперь никакой разницы между Озерянином, уже прослужившим в общей сложности  восемнадцать  лет,  сначала в Советской, а теперь вот и в Украинской армии, и девочкой, вчера пришедшей с под забора, в штаб дивизии телефонисткой. Пусть сидят рядом, в одном зале. Пропагандистская лапша- то ведь для всех одинаково подготовлена. То ничего, что она сырая и совершенно неперевариваемая. Они ведь в армию пришли все добровольно. Вот пусть и терпят. 

  И терпели,  много долгих лет службы. Подполковники и прапорщики, контрактники-сверчки и лейтенанты сидели плечо к плечу. И слушали, и даже конспектировали бред сумасшедших киевских политтехнологов. Это было издевательством над нашими мозгами в высшей степени. Конечно, вчера призванные  контрактники, принимали вся эту лабуду за чистую монету. А    женщины,  дослуживающие последний год-два до пенсии, или прапорщики сидящие в штабе на складах топографических карт или вещевого имущества, просто тупо присутствовали. В основном, отключались,  и два часа дремали. Просыпаясь иногда только от моей какой- либо реплики по ходу текста, или когда Кирпиченко переходил на поросячий визг, пытаясь огрызаться на мой неудобный вопрос. В конце концов,  все смирились с этим положением, как с неизбежным дополнительным злом, которое нужно стойко перенести. А куда деваться?

   Но вот кардинально сменилась власть в дивизии. За непокорность и своенравие "ушли" с должности Бабича. Ему на смену выдернули из ссылки бышего зама, и вернули в кресло комдива, Гулиева. Этого не смог перенести, и сбежал куда глаза глядели, Кирпиченко. И как потом, через много лет, в телефонном разговоре он мне сам говорил:- Володя,  уходя я просил Гулиева, только не ставь на мое место Матюка! Поставь кого угодно, и будет больше толку для дивизии, но он все таки, меня не послушал…
    И, действительно. Гулиев покрутился день-два в непонятках: как быть, что делать. А Матюк, имея опыт обработки должностных лиц еще по Афгану, подполз к нему змеем-горыничем, уболтал и убедил, что только он достоин теперь места главного дивизионного воспитателя. Сдался аварец-чеченец, уступил. Не послушался своего ненавистного бывшего коллегу по заместительству.

   И вот Матюк, долгие годы  будучи  наковальней, в одно чудесное мгновение превратился в кувалду. Долго он терпел,  бедолага, даже таких как я. Будучи на бригаде, а потом и в замах,  у Кирпиченка. Вот и пришла пора раздавать долги. Нет, врать не буду. Лично мне, явочным порядком он никогда не мстил. Может сам понимал, а может кто - то по мудрее просветил этого дуболома. За моей спиной может чего- то и плел, но вроде ко мне оно не прилипало. Или все же понимал, что если я когда -либо и наступал ему на мозоль то не чисто по своей прихоти. А токмо волею приказов и наставлений по своей службе, а также по необходимости. Но мы все же сейчас не о том.

   Вот и он теперь начал вести занятия по «гуманоидной подготовке»(так между собой иногда мы называли эти занятия). В отличии от свиного визга Кирпиченка, Матюк во время выступлений совершенно не ориентировался, что находится в маленьком, закрытом помещении. И что уши  наши ничем не защищены. Он глаголил-озвучивал  свой бред так, как будто выступал перед  личным составом  своей бывшей бригады, рявкая в мегафон с трибуны на плацу. Все таки смею думать, что у него что- то было со слухом. То есть он сам  себя плохо слышал, а потому и напрягался так, не понимая, что глушит нас, слушателей. Один на один, а бывало что и в присутствии всего зала, я просил его, убавить децибелы. Он соглашался, но через три минуты уже забывал об обещании говорить тише, и продолжал в своем духе.

    Ладно, я был бы согласен слушать эти «зажигательные» спичи, если бы они несли в себе хоть какую- либо ценную или интересную информацию. Но когда приходилось слушать о каком- то паршивом Мазепе, одно и то же уже седьмой год подряд, это было выше моих «изможденных» сил.
Я тогда пытался что- либо читать не по теме, рисовать шаржи на лектора и присутствующих в зале, лишь бы поставить свой хрупкий организм на предохранитель самоотключения. Не всегда, но иногда это помогало.

    Больше всего мне было постоянно жаль зря потраченного времени. За эти упущенные четыре часа в неделю можно было посетить не лишний раз три- четыре части. Проверить работу солдатских столовых или   казарм, проконтролировать    работу врачей в стационаре или в медпунктах. Это шестнадцать полноценных рабочих часов в месяц, выброшенных коту под хвост. А попробуй не явись, проигнорируй под любим предлогом. Что тут начнется! В первую очередь- донос моему непосредственному начальнику, комдиву. Тот, чтобы не нарываться, естественно, пропесочит для профилактики. Пойдут доклады в Одессу, главным панам генералам-воспитателям всех воспитателей, да и мое медицинское начальство достанут. Приходится, скрипя зубами, в душе плюясь,  и про себя матерясь, тратить свою личную жизнь на  выслушивание  завывания  этих недобитых перестройками, политических проституток - муэдзинов.

    Но чего врать, так как отношусь к этим занятиям я, относятся далеко не все. Такие начальники служб, как к примеру, инженерно-саперной, связи, начхимы, начфизы и прочие и прочие, для них это просто время для отдыха. Они не вдаются в смысл, в тематику и,  соответственно, совершенно не напрягаются. Они тупо балдеют.  По их службам нет ежеминутной заболеваемости, их не волнуют травматизм и грипп с дизентерией. Им без разницы, где проводить  служебное время. Что в кабинете, что в спортзале. Сейф с кабинетом закрыл, и хоть в турнэ по всей самостийной. Служба идет, денежное содержание начисляется. Какая разница где штаны протирать.

      Они (в отличии от таких как я), никто шесть лет не парил мозги марксизмом-ленинизмом. Не сдавали истматы и диаматы. Не сохли над конспектированием трудов Ленина. Им по барабану, что  вчера Сталин, что сегодня Бандера. Если вчера говорили, что правильно было так, ну и ладно. Если теперь твердят наоборот, ну и что же, значит так и надо. Хорошо им, иногда даже завидую.
          
    А лучше всех здесь на занятиях нашим военным девушкам. Вот уж кому за счастье, эти четыре часа в неделю. Все сидят за столами по парам. Каждая подобрала себе подругу по душе. И теперь имеют возможность нашушукаться  всласть, без помех. Перемыть косточки всем присутствующим и отсутствующим. Они вообще не напрягаются. Им еще не хватало вникать в смысл того что там хрюкал Кирпиченко или теперь орет на весь класс Матюк. Некоторые даже добросовестно конспектируют бред бьющий по ушам.  Другие потом, у них, в кабинете перепишут. Многим даже нравится такая перемена в монотонной их службе. В основном, это секретарши, машинистки, писаря служб,телефонистки. Многие из них, еще год-два назад с таким же усердием, ничего не понимая, конспектировали труды классиков марксизма-ленинизна. Теперь вот не менее прилежно изображают, что понимают что- то от Грушевского и Петлюры.

      О,как я их всех понимаю. Они трудоустроились. По сравнению со своими сверстницами в селе, даже в нынешние не самые жирные времена, живут безбедно. Коров не доят, навоз в коровниках не выгребают. Получают свои гроши регулярно, и тому рады. За это готовы кому угодно глотку перегрызть и в штаны залезть. Лишь бы как можно дольше оставаться на этой «нелегкой» службе.
В душе они даже удивляются, чего это этому начмеду все время больше других надо? Чем он не доволен? Чего ему спокойно не сидится? Какие - то каверзные вопросы задает ведущим занятия. Что те  зачастую готовы за трибуну  спрятаться, потому что не знают что ответить. Нет чтобы сидеть спокойно, как мы и радоваться жизни. Так он все время что - то ковыряет. Или что-то рисует. Интересно что? Самому не сидится и нам мешает мух считать.  Ну что за человек?

      Итак неделя за неделей, год за годом. Но и это еще не все. Два раза в год существует проверка. Весной и осенью. Наезжает стая саранчи с округа, или со столицы. Нам необходимо им доказать, что мы здесь не зря  деньги получаем. Сдаем что -то типа экзаменов по всем предметам. Стрельба и вождение техники, физподготовку и химзащиту… строевую подготовку , ну и гуманитарную подготовку само собой. Это ведь завсегда главный предмет. Здесь мы должны продемонстрировать одесским-киевским полковникам и генералам, что освоили и усвоили назубок все, что предусмотрено программой по зомбированию личного состава. В первую очередь, и это главное, наличие конспектов. Если их нет, то никто и не поверит, что ты посещал эти занятия. Тогда дело может быть совсем плохо. Воспитателям выговор, а виновника могут и вытурить досрочно из армии украинской, в армию безработных.         

      Будь ты хоть семь пядей во лбу, отвечай без запинки на любой вопрос проверяющего. Но если нет документального подтверждения твоей личной напряженной работы по изучению подвигов «национальных героев», ты никто. Конечно, конспект за многие годы уже давно написан. Один и тот же. Ведь программа практически не меняется. За редким исключением. Да и если быть честным, то проверяющим наши конспекты, чтобы в них рыться, и что -то там выискивать, они им нафиг не нужны. Главное, его представить, и преданно и уверенно смотреть начальству в глаза.   И  тогда редко кто заподозрит наглую ложь экзаменуемого.

    Но так как проколы во время сдачи проверки всегда были совершенно не в интересах командования дивизии, да и сами проверяющие никогда не были заинтересованы в каком либо наезде на дивизию, то обычно вся эта суета-чехарда проходит без сучка, без задоринки. Заканчиваясь обильным возлиянием  для проверяльщиков, на закрытых саунах-вечеринках.

      Конечно, на уровне конкуренции в низовом звене,  соблюдается видимость какой- то демократии. Выставляются баллы по группам. Определяются и среди замполитов-воспитателей лидеры и аутсайдеры. Кому -то дают расти вверх. Кого - то топчут внизу. Все как всегда и везде, но это почти не касается штаба дивизии. Здесь все шито-крыто. Кирпиченку, а затем и Матюку, видимо, в тот период ничего уже выше не светило, поэтому в группах штаба был болотный застой. Сплошная формалистика, хотя и с некоторым нагнетанием  ажиотажа накануне вот таких проверок.

  Типа, смотрите мне, кто завалит сдачу проверки, тому из вас полный звиздец! Как правило, недавно влившиеся в службу велись на эти запугивания. Переживали, боялись, напрягались. Ну для них этот выброс адреналина в какой -то степени был полезен. А потом, после … наступало затишье. Так называемый, бардачный период. Примерно в течении месяца. Расслабуха. Кто- то почивал на лаврах, кто получал повышение по службе, досрочные или в срок полученные звания. Некоторые, в большинстве  своем сорока- пятилетние старлеи, аутсайдеры,  заливали  свое «горе» зайбером* и каберне*. Склоки, взаимные обиды, угрозы - все как всегда,  и как в любом огромном коллективе.
И так из года в год, на протяжении десяти лет.

Замполиты*(арм. сленг)- ЗАМестители командира части(подразделения) ПО ПОЛИТической работе.
Фанера*-грудь, на сленге десантников.
Зайбер, каберне*- Местные сухие, красные вина.