Служу Советскому Союзу!

 Личные мемуары о красной эре (9)
С фотоиллюстрациями смотреть здесь:
https://blukach.by/post/542

 Под таким заголовком я в 1990 году самиздатом я издал брошюру мемуаров о своей службе в Советской армии тиражом 999 экземпляров – тогда за столько не преследовали. До того нигде мне не приходилось встречать такого очернения Вооружённых сил с точки зрения коммунистической идеологии. Получился как взрыв атомной бомбы. Мемуары разлетелись мгновенно. Читали их запоем, ведь все мужики-лепельчане служили по всему социалистическому миру, но только не в Беларуси. Большинство одобряло мой вынос сора из армейской избы. Многие хмыкали, мол, экие мелочи описал, не видел я настоящей дедовщины. Но находились и такие, кто утверждал, что я всё придумал, они во время своей службы ничего подобного не встречали, все призывы были равны. Таких было мало.

 Однако прошло четверть века после выхода брошюры, родилось новое поколение, которое не знает правды о порядках в Советской армии. Но такого не должно быть. Считаю необходимым донести старые мемуары до современного читателя, чтобы сохранить правду о жизни в коммунистическую эпоху для будущих поколений.

*   *   *
 
Как я встречал Брежнева

 1971 год. Группа Советских войск в Германии. Служил я тогда в городе Ютербоге под Вюнсдорфом, где находился штаб группы. Как-то после жаркого летнего дня, наполненного солдатской муштрой, получаем приказ одеться в парадную форму.

 Начальник штаба части майор Таржанов проходит вдоль строя, придирчиво осматривая каждую пуговицу, каждый ботинок. Затем приказывает штабному писарю рядовому Васильеву раздать всем дефицитные значки. С удовольствием прикрепляем к мундирам незаслуженные награды классных специалистов, отличников боевой и политической подготовки, значки «Гвардия». Мысленно задаём сами себе вопрос: что заставило начальство так расщедриться на награды? Наконец нашу любознательность удовлетворяет командир части майор Панасюк:

 - Едем в Вюнсдорф встречать Брежнева.

 Загрузившись в несколько крытых брезентом машин, мчим по отличным немецким дорогам, выложенных гладкой, будто асфальт, брусчаткой. Жара. Парит, будто в бане. Глаза выедает пот. Промокли мундиры. Однако необычность события облегчает путь.

 В Вюнсдорфе аккуратными шеренгами по обе стороны дороги выстроились тысячи солдат. Присоединяемся к ним. Офицеры может десятый раз осматривают нашу форму. Поправляют и без того по всем правилась нахлобученные фуражки. Во рту солёно от пота, который ручьями струится из-под идеально торчащих козырьков.

 И вот между шеренгами с барабанным боем проходит отделение так называемых королевских войск. Следом, важно выставив пузо, медленно перебирает широкими красными лампасами генерал. И горячее немецкое солнце ему не помеха.

 - Коммунистической партии Советского Союза - слава! - неожиданно ненатуральным голосом с надрывом прокричал какой-то военный.

 И тысячи ртов нестройно выдали:

 - Слава!

 Генерал недовольно скорчил гримасу, приостановился, но, видимо, передумав что-то, пошагал дальше. «Шах-шах», - зашуршали лампасы совсем близко, и наинструктированный наш младший лейтенант Джунь заревел изюбром:

 - Генеральному секретарю Леониду Ильичу Брежневу - ура-а-а!

 - Ура-а-а! - со всей мощи гаркнули солдатские шеренги.

 Вот только заикнулся Джунь посредине фразы. Долго генерал вычитывал его, махал перед носом лейтенанта толстым пальцем, затем пошёл на исходный рубеж, и репетиция началась снова.

 На этот раз младшему лейтенанту повезло - бойко выкрикнул он вызубренное восхваление. Теперь генерала в роли генерального секретаря приветствовали где-то дальше. А мы по-прежнему разбрасывали тысячеголосые «ура» и «слава».

 Не дошёл генерал до конца намеченной цели - снова кто-то напортачил. Муштра началась сначала.

 Солнце спряталось за далёкими деревьями. Тени пересекли широкий строевой плац. А генерал всё ходил да ходил, а мы всё кричали да кричали. До изнеможения, до полнейшего отупения.

 - Видно, понравилось генералу быть Брежневым, - зашептал мне на ухо рядовой Максимович, но тут же замолчал, получив по шее от старшего лейтенанта Гриня.

 Поздно ночью вернулись в казарму. Родным домом показалась она нам после вюнсдорфских мучений.

 На следующий день репетиция повторилась. Через день - снова. И снова. И снова. Наконец генерал остался доволен. Наступила долгожданная ночь. Возвратившись из Вюнсдорфа, спать завалились будто мертвецы. Всё! Завтра утром прилетает Брежнев…

 Только не удалось повидать нам долгожданного Леонида Ильича. На исходе ночи дневальный забил тревогу. В парадной форме выехали не в Вюнсдорф, а на полигон. Мы были рады, что окончилась муштра, хотя всё же в душе немного жалели, что так и не увидели Брежнева, не убедились, действительно ли золотые у него звёзды…

 Уже не помню, прилетал ли тогда в Вюнсдорф Брежнев. Но не в этом дело. Хочется рассказать, как в те времена коллективно, организованно, безмозгло прославляли его величество чин. Правда, рассказывал об этом и раньше. Только - надёжным друзьям, в тёмном углу и глухим шёпотом.
 
Сегодня - можно.

*   *   *

По «деревянному» уставу

 1971 год. Группа советских войск в Германии. Только что прозвучала громкая команда дневального: «Отбой!» Вступает в силу «деревянный» устав. Рядовой Пересадько, длинный худой парень из небольшого Кабардино-Балкарского городка Прохладный, в трусах и одном сапоге (парадная форма по «деревянному» уставу) строевым шагом подходит к выключателю, прикладывает ладонь к стриженой голове и бойко обращается к небольшой чёрной клавише:

 - Товарищ гвардии центральный переключатель! Позвольте побеспокоить вас в связи с окончанием очередного дня.

 - Беспокой, - доносится напыщенно-ленивый голос из «стариковского» угла.

 Электрический свет исчезает, уступая место фиолетовому полумраку ночника.

 - Ну, кто там у нас предсказатель снов? - высокомерно спрашивает из-под одеяла «старик» - рядовой москвич Дронов.

 - Лейтенант Мартынов! - резво выпаливает рядовой Мартынов из калужского города Жиздра (звание лейтенанта он «получил» по «деревянному» уставу).

 - Что я сегодня во сне должен увидеть? - угрожающе вопрошает Дронов.

 - Любимую девушку, - дрожит мартыновский голос.

 - Надоело! Хочу другое.

 - Тогда полный стол водки.

 - Ты мне вчера это предсказывал. А сон не осуществился. Подошёл!

 Мартынов быстренько соскакивает с двухъярусной кровати, строевым шагом подходит к Дронову, резко наклоняет голову.

 - Сколько на самосознание? - спрашивает «старик» Дронов.

 - Шесть, - еле выговаривает Мартынов, поскольку если скажешь: «Два», «старику» послышится: двадцать два.

 Дронов прилаживает к голове «салаги» левую ладонь, правой рукой оттягивает средний палец левой и резко отпускает. Слышится глухой сильный удар. Мартынов, молча, вздрагивает. И так шесть раз.

 - Спасибо! - проворно бормочет салага, чтобы не получить ещё пару «шептарей» за невежество, и трусит на место.

 - А кто это у нас начальник дембельского очка? - вылезает из-под простыни сибиряк Шестаков.

 - Капитан Блинков!, - с замиранием сердца докладывает салага Коля Блинков из Волгограда.

 - Какая у нас самая мягкая газета?

 - «Известия».

 - А почему вместо неё я пользовался «Правдой»?

 - Не знаю. Я относил туда «Известия».

 - Подошёл, чтобы следующий раз знал!

 Шестаков - специалист по отпусканию шептарей. После его пяти ударов голова до утра раскалывается от внутренней и внешней боли. С жалостью смотрим, как толстый палец старика рассекает прижатую Блинковым к собственной голове газету - это чтобы засвидетельствовать мощь шестаковского шептаря. Однако сделать ничего не можем. Кому пожалуешься? Командиры же всё знают, только делают вид, что не замечают.

 Да, после жалобы меры примут: покричат на обидчика. Однако ночи после этого не жди, жалобщик. Не заметишь, как очутишься с головою под одеялом, и мощные удары чем попало обрушатся на уставшее тело. «Тёмной» называется такая процедура.

 Получает свою «порцию» мой земляк, беларус из деревни Пинковичи Пинского района рядовой Максимович за то, что схватил в столовке хлеб прежде штабного писаря, старика-москвича Васильева. Следом за ним удары разносятся от головы украинца рядового Четверикова, свердловчанина младшего сержанта Артамонова, челябинца младшего сержанта Арапова…

 - Кто там у нас сказочник? - останавливает издевательства старик-челябинец ефрейтор Аканаев. - Сплети какую-нибудь небылицу на сон приходящий.

 Слава богу! На этот раз меня пронесло. Ничем, значит, не «обидел» сегодня стариков. Эх, скорее бы самому «состариться»! Хорошим буду я «дедом».

 - Ну-ка, салаги, пожелали доброй ночи старикам, - командует ивановец Беляков.

 Мы все садимся на кроватях и хором скандируем:

   - Дембель стал на день короче -
   Старикам спокойной ночи!
   Очередному армейскому дню -
   Пи…ец, пи…ец, пи…ец!

 Быстренько прячемся под одеяла. Теперь уже разговаривать «деревянный» устав разрешает лишь старикам. А мы засыпаем с тревогой и болью в душе - завтра снова всё повторится.

*   *   *

Я - «старик»

 1972 год. Группа советских войск в Германии. Я - старослужащий.

 Глубокой осенью выехали на полигон нарезать дёрн, чтобы потом обложить им неудачно выкопанные окопы - в целях маскировки, да и генералов много должно приехать на маневры. В общем, всё должно быть как в настоящем бою.

 …На руках кровавые мозоли. Гимнастёрки мокрые от пота и занудливого моросящего дождя, лица чёрные от торфяного пыла и изнеможения. Невидимое солнце уже, наверное, висит над самым горизонтом. А мы всё копаем да копаем, грузим да грузим. А подходящим машинам конца края не видно.

 Наконец последний автомобиль исчез. Хана! Будто мёртвые валимся на мокрую почву. Но что это? Две пары фар стремительно насовываются на нас.

 Из кабины первой машины выскакивает лейтенант Волков, второй - старший лейтенант Сергеев.

 - Приказ командира - заготовить ещё два кузова дёрна, - устало сообщают они.

 Про себя матерясь, берёмся за лопаты. Руки не слушаются. Спины не сгибаются. В головах какое-то отупение. Эх, будь, что будет - не выполним приказ. Физически невозможно.

 Видят это и лейтенанты. Понимают, что окриками здесь темпы не ускоришь.

 - Старослужащие, ко мне! - подаёт команду старший лейтенант Сергеев.

 Бросаем лопаты, подходим.

 - Мы ничего не видим. Чтобы через час машины были нагружены, - говорят командиры.

 Понимаем, что имеют в виду лейтенанты. Нравится нам их «слепота». Пусть себе пьют спокойно водку. Теперь приказ выполним.

 Хватаем лопаты и давай ими дубасить салаг. Откуда только у тех сила взялась? Как заведённые работали. Задание лейтенантов выполнили. Наиболее неповоротливые ответят ночью, как того требует «деревянный» устав.

 Хотите спросить, бил ли я? Бил! Мучила ли меня совесть? Нет! Давно забылись салажьи мечты о лояльном «стариковстве». Теперь я сам старик. Дрожи, салага! Испытай то, что на мою долю выпало год назад. Чтобы служба мёдом не казалась.

 Такая уж система службы сложилась на то время в вооружённых силах Советского Союза. Интересно, изменилось ли что через 18 лет? Если нет, как в случае необходимости воевать будем? Салаги до того затюканы, что способны держать лишь тряпку и лопату. А старики до того распущены, что думают лишь, как съесть салажьи хлеб с маслом.

*   *   *

А теперь - порассуждаем

 Так нужно ли нам такое войско? И вообще, нужно ли оно нам? Рассуждайте сами. Беларусь занимает 1% большевистской империи. А на ней расположено 40% ядерного потенциала «страны советов», плюс те ракетные дивизионы, которые прогнали от себя «братские» страны Восточной Европы (в том числе и мой дивизион). Кого они охраняют? Может Беларусь?

 Давайте представим, что на московскую империю зла совершено ядерное нападение (тьфу-тьфу-тьфу). По какому объекту будет нанесён первый удар? По гражданской Москве или по сплошь утыканной ядерными боеголовками Беларуси? Понятно, по последней. И осталось от моей Батьковщины мокрое (точнее - выжженное) место.

 Так кого охраняют имперские войска на моей территории? Меня или кремлёвских дядек? И вообще, будет ли кто нападать на нас? Может американцам или немцам, или французам, или… не хватает наших радиации да гнилой нитратной бульбы? Так что охраняют имперские войска на моей территории?

 Прочь их отсюда, прочь! Что, сыну моему через полгода нужно идти в армию? А пускай он эти два года лучше таскает кирпич на стройку, чем «Известия» на дембельское очко, или сапёрную лопатку по Кавказским горам. Правда, лучше? А кто против этого? Известно - коммунистическая партия. А кто за это? Известно - Народный Фронт. Так кто из них лучший? Кто за народ? Кто за будущее?

 Думай, читатель!

 Типография имени Учредительного Собрания, г. Петроград. Редактор Иван Невольный. Сдано в набор 20.10.1990. Цена 20 копеек. Тираж 999 экз. Заказ 62.

*   *   *

 Всё, что написано выше - дословный мой перевод самиздатовской брошюры на русский язык. Фамилии действительные. Всё, что написано ниже – плод моих воспоминаний в 2014 году.

*   *   *

 Ракетный дивизион в 1971-1972 годах
 
 Опишу положение дел вообще в Отдельном ракетном дивизионе во время моей службы в нём с мая 1971 по ноябрь 1972 года. Но сначала расскажу о начале армейской службы для лучшего представления описываемых событий.

 С ноября 1970 года полгода обучался в военной учебке города Луга Ленинградской области. Получил специальность оператора электронно-вычислительных машин и звание младшего сержанта. Везли в Германию на пассажирском международном поезде. Несколько дней парился на нарах в пересылке Франкфурта-на-Одере.

 В Ютербоге меня и младшего сержанта Читанова из Переяславля-Залесского Ярославской области забирал дивизионный писарь Васильев и вёл пешком в часть. По дороге сообщил, что кто-то из нас попадёт его командиром во взвод управления, и того ожидает беда, поскольку сам Васильев старик, здоровье его, несмотря на полноту, слабенькое, вот и будет командир-салабон о нём заботиться.

 - Не дай бог, это будешь ты, салажонок, - сказал Васильев в мою сторону.

 Во взвод управления входили два отделения: подготовки данных для пуска ракеты и противохимической и радиационной разведки. Командир отделения вычислителей исполнял обязанности заместителя командира взвода управления, которым командовал начальник разведки старший лейтенант Гринь. Общим нашим командиром был начальник штаба майор Таржанов, за свою доброту и простодушную невоенную внешность носивший кличку Дедушка. Меня он называл земляком, поскольку был из Полоцка, от которого до моего Лепеля 70 километров.

 Так вот, замкомвзвода управления взяли меня. Васильев подкалывал, а я дрожал. Впоследствии он оказался совсем даже неплохим стариком. Его штабная развязность не отражалась на отношении к салагам, а, наоборот, притягивала к себе. Меня немного проинструктировал и на первых порах защитил от стариков старший сержант Машорин, в скором времени дембельнувшийся. Как раз его сменить прислали меня.

 …В столовке рассаживались по призыву: старики на дальний край стола, салаги - на ближний. Никакое блюдо младший по призыву не имел права брать себе, пока это не сделает старший. Хлеб был нарезан из расчета по два куска на каждого. Белого старики брали по три наиболее толстых ломтя. Средний призыв - по два, салагам оставалось по одному просвечивающемуся от тонкости кусочку. Масло, чтобы старики не обделяли салаг, давали нарезанными кругляками. Но старики всегда «нечаянно» отщипывали ложкой от соседнего кругляка. Салагам оставались обрезки.

 За порядком в столовке следил дежурный по части старшина, впоследствии прапорщик. Смотрит такой, как старики давятся тремя кусками белого хлеба с маслом, и делает замечание:

 - Холев, смотри - пасть порвёшь.

 - Не порву, - серьёзно отвечает Холев и продолжает запихивать не вмещающийся в рот бутерброд.

 Все дружно смеются, кроме Холева и салаг.

 Салаг дубасили шептарями еженочно. Меня не били, поскольку всё же уважали лычки и должность. Да и самый салажий срок я провёл в учебке в Союзе, за что таких недолюбливал свой призыв, говорили, что мы службы настоящей не видели среди равных себе.

 Мои подчинённые, старшие по призыву, имели право меня не слушаться. Например, во время показательного утреннего осмотра я должен каждого бойца взвода управления вывести из строя и осмотреть надлежащим образом. Командую:

 - Рядовой Дронов, выйти из строя!

 - Отставить, - развязно отвечает Дронов и остаётся на месте.

 Всё видит старший лейтенант Гринь, но не вмешивается.

 Кстати, об утреннем осмотре. Длился он 10 минут. Всё это время нужно безостановочно осматривать личный состав своего подразделения: начищенность сапог, подкованность каблуков, состояние карманов, военного билета, свежесть подворотничков… У меня в управлении где-то около десятка человек, и я как-то распределяю обязательное время на всех. А у командира отделения связи стартовой батареи Володи Суслова в отделении всего один связист ефрейтор Емельянов. Каждое утро смотрели хохму, как Суслов 10 минут проводит осмотр Емельянову - по несколько раз проверяет подворотнички, карманы, блеск пряжки…

 Когда я «состарился», всё же стал притеснять салаг, хотя и не настолько сурово, как другие. Один свой поступок не могу простить себе до сего времени: занял у украинца-салаги Когута 15 марок и сознательно не отдал, а потребовать он не имел права. Это была вся месячная зарплата рядового.

 Не помню, кто из стариков довёл до белого каления дневального Дьяченко или Дьяченкова из моего призыва. Дьяченко выхватил штык-нож и припустил по коридору за обидчиком. Тот спрятался. Старики это знали, но разбирать вооружённого салагу не стали и в дальнейшем его старались унижать по минимуму - вдруг зарежет.

 Били меня салаги при переводе в старики деревянным тапком по заду, как того требовал «деревянный» устав. Но не очень больно из уважения к лычкам и должности.

 Не пьянствовали. Кроме меня и моего подчинённого командира отделения химиков Арапова. Он на полгода меньше меня прослужил, но мы скорешились и глушили одеколон, который свободно продавался в солдатских магазинах. Можно было купить водки и чего-то вроде коньяка 38-градусного, неожиданно вынырнув из-под лестницы в магазине навстречу жене офицера и слёзно попросив её сделать нелегальную покупку. Не помню, чтобы которая отказала. Но это было дорого. Одеколон дешевле. Знал качество всех их. Неправда, что «Тройной» пьётся лучше всех. Нет равных «Жасмину». Меня много раз ловили за пьянку не только по запаху, но и по неадекватному поведению, ведь глушили мы и технический спирт. Но другие пили по-умному, а я по-дурному. На гауптвахту не садили, поскольку она всегда была переполнена, и чтобы определить туда своего подчинённого, командиру нужно было иметь блат с начальником губы. Мне однажды начальник штаба майор Таржанов сказал:

 - Я не буду сажать тебя на губу. Но я сделаю всё возможное, чтобы отдать тебя под трибунал.

 Под трибунал он меня не отдал, но однажды зачитал перед строем приказ примерно такого содержания:

 - За систематическое употребление в целях маскировки вместо спиртных напитков парфюмерных изделий перевести командира отделения подготовки данных младшего сержанта Шушкевича из взвода управления во вторую стартовую батарею на должность вычислителя.

 Лычки не сняли. Служить мне оставалось полгода. В наряды посылали только в сержантские караулы.

 Часто приходил из другой части капитан-особист и шнырил по дивизиону, вынюхивая, кто о чём шушукается. Его прозвали Шушу. А тут я прибыл, и моя фамилия Шушкевич. Сразу и до конца службы я стал Шушу.

 В дивизион азиатов и кавказцев старались не брать. Был только один санинструктор сержант-даргинец Раджаб Гасаналиев, очень приятный человек моего призыва, мы дружили. Однако как-то мне дали из карантина учить на вычислителя салагу-оварца Хасби. Я ему однажды сказал:

 - Хасби, тебе только шашку в руку и - сопка наша, сопка ваша.

 Сверкнул на меня недобрым взглядом Хасби и ответил:

 - Не люблю, когда криво сцут, товарищ сержант, ох не люблю.

 Испугался я мести и начал ходатайствовать о переводе оварца в другую часть как неподдающегося обучению. Получилось. Хасби забрали в пехоту.

 В батарею после меня прибыл казах Андашев. Вычислителем он стал неплохим и парнем был своим, но я с ним не дружил - призыв не тот.

 Электронно-вычислительная машина занимала половину штабного автобуса, водил который Саша Беляков, на полгода старше меня по призыву. Но ЭВМ всегда допускала непростительные ошибки, что подтверждали ручные вычисления. А что они более точны, показывали учебные пуски, когда из ракеты вылетали снаряды от реактивной установки, и места их взрывов тщательно анализировались.

 Увольнений не было совсем. В самом Ютербоге я был лишь при приезде и иногда проезжая на машине в командировку. Зато по командировкам исколесил всю ГДР. По другим городам ходил лишь во время краткосрочной остановки.

 Расслаблялись в подвале ДОСа через улицу от части, где была квартира майора Таржанова. Он был холостяком, и взвод управления раз в неделю убирал его жилище. Это было блатное занятие, и на уборку ходили я и мой вычислитель Коля Блинков из Волгограда, моего призыва, поэтому мы были лучшими друзьями. На Колю был навешен небольшой вещевой склад в подвале ДОСа, и мы там проводили свободное время: пили, рисовали дембельские альбомы, готовили дембельскую форму.

 А по военному городку гуляли свободно. Ходили в библиотеку, магазины и солдатские кафе аж в пехоту. В выходные свободного времени не было совсем, поскольку крутили старые фильмы типа «Чапаева» по одному до обеда и после обеда, каждый раз строя для проверки, чтобы не убежали. До обеда в воскресенье обязательно был «спортивный праздник» - трёхкилометровый кросс или пятикилометровый марш-бросок в полной боевой амуниции. 

 На третьем этаже у взвода управления был свой класс, где я проводил занятия. Однажды в нашем кубрике завелись клопы, и, пока Раджаб Гасаналиев их выводил, мы несколько суток жили на полу в классе. Бардак такой нам очень понравился.

 Заколебал снег. Как навалит за ночь, полдня сгребаем со спортивного городка и грузим на самосвалы, отвозящие его за городок в сторону полигона. Будто не знает начальство, что в Германии любой снег через несколько дней растает сам, а ещё через неделю исчезнут и те снежные терриконы, которые возвели очистители снега со всех частей.

 Из беларусов в части до меня были только химик Максимович из деревни Пинковичи Пинского района Брестской области и водитель Жорких из Дрогичинского района Брестской области, оба рядовые. Чуть позже меня из какой-то учебки прибыл младший сержант Чижик, уроженец Слуцкого района Минской области. Когда немного раззнакомились, мне волгоградец Коля Блинков и говорит:

 - Ты похож на русского, а на беларуса совсем не похож.

 - А чем беларус внешностью отличается от русского? - спрашиваю.

 - Так все баларусы такие, как Славка Максимович, а ты вроде как русский. Все так говорят.

 Я долго и от всего сердца хохотал. Максимович ходил, согнувшись, будто неандерталец сутулился, челюсть выступала вперёд, глаза были узковатые, лицо приплюснуто, брюнет до того, что уже в том возрасте борода была синяя от щетины даже после бритья. Вот в части и судили обо всей нации по внешности одного её представителя. Рад, что собой развеял такое скоропалительное мнение. Максимович, между прочим, был хорошим другом, единственным фотографом в дивизионе. Только благодаря ему мы увезли с собой дембельские альбомы. Фотографии он делал в подвальном складе химиков.

 Чтобы увильнуть от строевой службы, занимались членовредительством. Некоторые разводили на ногах грибки, специально посыпая свои пальцы шелухой с больных ног сотоварища. Если процесс пересадки болезни удавался, появлялась возможность долгое время ходить за строем в тапочках. Я выбрал иной путь. Одним кулаком с силой проехался по кирпичной стене, вторую ладонь порезал бритвой и залил в раны аккумуляторной кислоты. Раны разнесло. Санинструктор Раджаб Гасаналиев их забинтовал. Начальству я сказал, что были незначительные ссадины, в парковый день помыл руки какой-то ерундой из банки, она и разъела плоть. Отлично тогда отдохнул в бинтах, пока Раджаб не снял повязки из боязни быть разоблачённым дальнейшей моей симуляцией.

 Понимаю, что найдутся святоши, которые осудят меня за некоторые антисоветские поступки. На теперешний ум, может, и я их не совершал бы. Но тогда они были неоспоримым фактом, и я не хочу выбрасывать слова из песни. Службу Советскому Союзу нужно показывать такой, какой она была на самом деле, без прикрас.

Написано в 1990-м, дополнено в 2014 году.