Отец Пьер и сестра Мари 2

Первая встреча с отцом Пьером.

Я с нетерпением ждала этой встречи. Была поздняя холодная осень. Мишель привез нас в центр Парижа к собору, представил отцу Пьеру и укатил обратно на своем «жуке».

Отец Пьер, высокий седовласый джентльмен в сером классическом пальто, слегка прихрамывал. Мы долго ехали на его минивэне в загородный реабилитационный центр под названием «Люсиоль» («Светлячок»), поездка, начавшаяся с нескольких бодрых фраз знакомства и обсуждения расстояния и времени в пути, проходила, в основном, в молчании.

Реабилитационный центр оказался небольшим старым одноэтажным зданием с довольно большой территорией, уходящей прямо в лес. В прихожей стояли разнокалиберные мокрые  резиновые сапоги.

Все внутри напоминало очень небогатый деревенский дом, оснащенный только самым необходимым.

В момент посещения в доме находились шесть или семь человек, не считая смотрительницы.

Мы все уселись на диван и несколько кресел и стульев вокруг небольшого овального стола рядом с разожженным камином. Отец Пьер за своими заботами подошел последним, и ему досталось самое неудобное место на стуле напротив окна, в которое прямой наводкой било низкое уходящее осеннее солнце, так что сидящему пришлось уклоняться то направо, то налево (в зависимости от того, кого он слушал в тот момент и на ком было сосредоточено внимание), щуриться и прикрывать глаза ладонью.

Когда домоправительница отлучилась куда-то на минутку, отец Пьер, приложив палец к губам и таинственно подмигивая, шутовскими прыжками подобрался к освободившемуся креслу и со вздохом облегчения погрузился в него.

Увиденное никого не удивило, кроме меня. Да и меня удивило, но не шокировало. Конечно, странно было бы представить нашего православного батюшку, как правило исполненного чувства собственного достоинства, не на изначально лучшем месте, да еще и ведущего себя таким образом.

Но я далеко не первый год в церкви, и знаю одного иеромонаха, родом из Питера, умного, независимого и любвеобильного, ныне находящегося в одном из отдаленных монастырей, который тоже позволял себе порой и некоторое шутовство, и резкость, и неожиданные материнские жалостливые слезы...Чего в нем не было, так это самолюбования.

Поэтому, когда за общим обеденным столом, уже после длительной познавательной экскурсии под предводительством одного из реабилитантов, отцу Пьеру обед был предложен в самую последнюю очередь и практически из остатков, я только отметила это как очередной факт.