Рыбацкое счастье. Глава 6

                Неделю спустя по случаю победы Степана, супруги Стоценко устраивали званный вечер. Приглашены на него были их близкие родственники, друзья и знакомые.
                Жили Стоценко на окраине города в доме доставшемуся Татьяне от деда. Старенький домик имел только три комнатки, не считая кухни. Из-под порыжевшей от времени шиферной крыши, словно исподлобья смотрели на улицу его маленькие оконца. Двор был обнесён зеленым забором и на калитке табличка с надписью: «Осторожно! Во дворе  собака». Предупреждение, однако, действительности не соответствовало. Собака полгода назад убежала, и её просторную будку облюбовал  здоровенный индюк.
                Супруги Стоценко были ровесниками, жили в скромном достатке.
                Сам Степан молодой, довольно крепкий мужчина, общительного и незлобливого характера, звёзд с неба не хватал и работал, как уже упоминалося ранее, формовщиком на железобетонном заводе. Роста он был среднего, но рядом со своей крупной супругой казался щупленьким.
                Татьяна Стоценко тридцатилетняя женщина, работала кассиром в салоне игровых автоматов. Выглядела она внушительно. У неё была широкая крупная кость и, отнюдь, не  мослы да кожа. Не будь она такого высокого роста, её можно было бы заподозрить в тучности.  Глаза у женщины были тёмно-синие, блестящие, как дикие сливы из степного оврага, нос мясистый, подбородок волевой, решительный. На верхней губе пробивался пушок, пока еще слабый, скорее похожий на тень, но являвший собой серьёзную угрозу в будущем. Её полные губы алели без помощи губной помады. До косметики Татьяна не снисходила. Волосы были густые и рыжие, взбитые в пышную причёску, отчего их обладательница казалась ещё выше ростом. В общем, внешность у Татьяны была впечатляющая, если не сказать … устрашающая…
                Пришло воскресенье. Для обоих супругов – это был сумасшедший день.
                С утра кур рубили, потом их щипали, варили лапшу, готовили плов, котлеты, закуски и всё остальное.
                На утрамбованной площадке, ближе к центру двора, составили вместе девять столов в виде огромной буквы «П». По бокам этой  «П» установили лавки и стулья. А чуть поодаль столов, шагах в пяти от сарая, стояла выигранная на чемпионате «Ока», причина случившейся праздничной суматохи. Новенькая, небесно-голубого цвета, с солнечными бликами на лобовом стекле, машина являла собой зрелище притягательное.
                На семейном совете было решено выигрышем с Николаем Баженовым не делиться и «Окушку»  не продавать.
                -Это же дебилизм какой-то! -  возмущённо выговаривала мужу Татьяна ещё за пять дней до званного вечера. – Выиграть раз в жизни  настоящую  машину и её делить с придурковатым Баженовым?!.. Не-ет, дебилизм полнейший!
                -Таня, но он же мне отдал часть своего улова, - осторожно возражал ей на это муж.
                -Стёпа, я только прошу тебя об одном: не раздражай меня, золотце, не мучь…  По-оощади мои нервы.. Мне больше  ни-и-ичегошеньки от тебя не нужно!..- умоляющим тоном отвечала ему Татьяна, приложив руку к пышной груди.
                -Часть  своей рыбы он тебе  отдал… Двух пискаришек и полудохлого окунька!.. И это, ты, несчастный, называешь   р ы б о й?!.. Ну, дай ему за  рыбу – сто… нет, дай триста рублей и пусть отвяжется от нас, пусть успокоится. И так уж его рыбонька нам дорого обходится! Прям-таки   з о л о т а я   р ы б к а! – и фраза эта настолько Татьяне понравилась, что она её ещё пару раз повторила: «Золотая рыбка … рыбка золо-та-я».
                «Э-эх, не так поступаем, не так поступаем!..»- хотел было возмущённо сказать на это Стоценко, но перед его глазами вновь замелькали картины одна заманчивее  другой… Озарённые солнцем поля и пространства, по которым он носился на новой машине, и при этом белокурые волосы молодой крановщицы нежно ему щекотали щеку и шею, когда она прижималась к его плечу… И Стоценко малодушно смолк. А к концу недели уж настолько свыкся с мыслью, что Баженову придётся отказать в притязаниях на машину, что считал это решение - единственно верным.
                Разговор с Николаем отложили на вечер. Отложили по двум причинам: во-первых, выпив и закусив, Баженов должен был обрести благодушное настроение, стать сговорчивее; а во-вторых, если и взъершится, возжелает скандалить, то навряд ли отважится на это при людях. Перетерпит, перемолчит,  а там, глядишь, и возьмёт предложенные ему три сотни.
                -Только бы с Надюхой не припёрся сюда. А то та, в голову  «ранетая», всю малину нам может испортить, - подвела черту под разговором Татьяна и рукой коснулась своих пышных волос.
                И вот воскресенье. Пятый час вечера. С минуту на минуту должны заявиться гости.
                Через открытое окно кухни было слышно, как там гремели посудой, стучали ножами, хлопали дверцами навесного шкафа; оттуда же, пахло жаренным мясом, компотом, салатами и ещё бог знает чем!
                -А наш, Стёпа-то, настоящим добытчиком стал, - говорила Татьяне свекровь, мельча длинным ножом репчатый лук на доске.- Ишь ведь, в кои веки на речку сходил, а обрат с машинёшкой вернулся. До-о-обы-ытчик!
                Опустив нож на стол, мать Степана вытерла концом косынки мокрые морщинистые щёки.
                -О-ох и крепок у тебя лучок, Танюшка! Все глаза, холера, заел.
                -Да вы сядьте, Антонина Ивановна, сядьте! Притомились, небось? Уж и так всё готово у нас… всё готово, - снисходительно улыбнувшись, отвечала Татьяна, ложкой черпая из кастрюли парящее варево.
                -А лапшичка-то добрая нынче у нас получилась! Вот только лучок в неё  бросим и … - взяв в руку разделочную доску, Татьяна ножом смела с неё измельчённый лук в кастрюлю.
                -О-ох, верно говоришь, што притомилася. Уж с утра на ногах. Вся спина затекла,- старушка, придерживая рукой поясницу, а другой опираясь о стол, медленно опустилась на табурет. Потом, вздохнув каким-то своим затаённым думам, смуглой рукой погладила на столе клеёнку.
                -А Степан-то, последненьким у меня народился… Мне уж сороковой, помнится, шёл, когда им забрюхатила. А уж какой шебутной в младенцах-то был, уж какой шебутной… Уж и зубочки резались у него, а всё норовил к титьке припасть. Как прикусит бывалоча, так прикусит… Хочь белугою вой! А ему хочь бы што. Знай почмокивает себе губками и в сопелочку тихо посапывает… - как-то отрешённо, уйдя в себя, проговорила старушка и рукой провела по морщинистому подбородку. Потом, опустив руку на стол, с напускной твёрдостью заявила:
                -Вот што, девонька, я сказать тебе нынче хочу… Рада я, весьма, што Степана на тебе оженила. Лучшей супружницы никогда ему и не желала! За тобой, как за каменной стеной ему проживается.
                -Верно  всё подметили, Антонина Ивановна! С вами я в этом полностью согласная. Лестно мне, что вы правильно всё понимаете…
                Вытирая о передник мокрые руки, выглянув в окно, Татьяна крикнула мужу:
                -Слышишь, Стёпка? О тебе разговор тут ведём. Антонина Ивановна мне рассказала, каким ты в детстве зубастиком был!
                Натянуто улыбнувшись, Степан опёрся о крайний стол руками, проверяя его устойчивость на площадке. М-да…Пошатывается. Нужно под заднюю ножку щепу подсунуть. Будет тогда твёрже стоять.
                Одет Стоценко был по-праздничному: серые выглаженные брюки в полоску, белая рубашка с закатанными рукавами, коричневый галстук с блестящей булавкой. Настроение хоть и приподнятое, но волнительное: в горле першит, по спине то и дело холодок тревожный шастает… Как-то поведёт себя Баженов сегодня? Как отреагирует на сделанное предложение? Не осрамит ли  перед гостями?..
                Вышедшая из кухни Татьяна принялась без всякой надобности переставлять посуду на уже накрытых столах, как бы этим показывая, что всё сделано не так, и придёт в порядок только тогда, когда грёх  небрежной сервировки свекрови и мужа, будет заглажен её усилиями.
                В этот момент широко распахнулась калитка, и в проход втиснулся крупный мужчина с мальчиком лет девяти. По дорожке выложенной кирпичами, с шумными возгласами, гости приближались к дому.
                -О-ой, дядя Ваня с Виталиком прибыли! – заполошно всплеснула руками Татьяна и, сорвав с себя фартук, заспешила навстречу идущим.
                -Вот и мы в гости пожаловали! Не ждали? – зазвучал раскатистый голос мужчины.
               
                Это был родной дядя Татьяны – Чипрасов Иван Николаевич. Уроженец здешних мест, он, лет тридцать тому назад уехал в Сибирь, на заработки. Уехал, да там и остался. Осел где-то под Хабаровском. На родину же,  теперь приезжал раз в три года. Чипрасов был крупным мужчиной со стальным рукопожатием, с массивными плечами и бычьей шеей. Голова у него была большая, глаза тёмные, глубоко посаженные в орбиты, а челюсти крепкие и мускулистые. Густые, пшеничного цвета усы, отчасти прикрывали рот, а нижняя губа выступала вперёд с выражением насмешливого высокомерия. Чипрасов обожал анекдоты, не прочь был в весёлой компании выпить и постоянно уговаривал Степана при встречах, приехать к нему в Сибирь поохотиться.
                -Боже праведный! – взревел дядюшка при виде племянницы, и раскинул руки в стороны, словно борец, который собирается схватиться с противником. -Кого  я вижу?!.. Танюшка, ты ли это? О-о-о, тут есть, чем восхититься! Степан, будь я верующим и будь на твоём месте, то обязательно бы ходил каждый день в  ц е р к в у,  чтобы благодарить господа за то, что он создал твою жену такой раскрасавицей!
                Чипрасов подходил к Татьяне и игриво покачивал головой.
                -Иди-и, иди, голубушка, скорее ко мне! – гремел сибиряк, обнимая Татьяну. – Ты хорошеешь с каждым годом, деррри  тебя  чч-чёрт!..
                -Степан! – вновь обратился Чипрасов к Стоценко, который стоял у столов и внимательно наблюдал за встречей родственничков. – С твоего  позволения и по случаю радостного события, я поцелую твою жёнушку в щёчку, - самую прелестную женщину России по западную сторону от Уральских гор!
                Чипрасов с Татьяной троекратно облобызались, оба одновременно что-то говоря и смеясь, причём дядюшка, не удовлетворившись объятиями, даже пару раз шлёпнул племянницу рукой ниже пояса.
                -Ну, будет,  дядя Ваня, будет! Ты всё такой же… балагур и хохмач! – с шутливой строгостью запротестовала Татьяна.
                Тогда Чипрасов переместился к Степану и обстоятельно, крепко пожав тому руку, принялся стучать племянника по спине и плечам. Приветственные жесты свои сопровождал громоподобными возгласами, по-видимому, полагая, что громкий голос является доказательством широкой натуры настоящего сибиряка.
                -Ну, ты, племяш, и отчудил, па-аршивец! Наслышан о твоих рыбацких подвигах,  наслы-ы-ышан!
                Потом внимание взрослых переключилось на упитанного мальчугана, который с любопытством наблюдал за тем, как великолепный индюк у собачьей будки, распустив хвост и чертя крыльями землю, сладострастно кружился вокруг тонкошеей индюшки. Послышались обычные для таких случаев возгласы: «А это Виталик? Ох, и вырос мальчишка! Как раздался в плечах! Каким стал серьёзным!..»
                -Внучок мой, младшенький… В третий класс уж пойдёт, - с ноткой гордости в голосе,  добродушно гудел Чипрасов. Узнав в свою очередь, что дочка племянников находится в оздоровительном лагере, посетовал на то, что давно маленькой хохотушки не видел. Затем, забрав от внука пакет со свёртками, Татьяне его передал.
                -Вот тут копчёная рыбка амурская, орешки кедровые… ну и другое,  по мелочи, сама увидишь.
               
                И вновь, тихонько скрипнув, отворилась калитка. Во двор протиснулся сухонький старичок с морщинистым лицом пронырливой обезьянки. То был отец Степана – Аверьян Михайлович Стоценко. В быту же, просто «Михалыч». Работал он сторожем на городской водокачке. Михалыч был хромым, но очень подвижным, с быстрыми, прыгующими по сторонам глазами. Хромая, он ловко приволакивал ногу в ортопедическом башмаке, а правой рукой разрезал воздух  «на ломти». Ещё от калитки, стащив с головы кепчонку, старик рукой пригладил редкие волосы  на голове. Потом, с опаской поглядывая на грудастую, опоясанную тремя рядами бус по  шее, невестку, приблизился к столам.
                -Вот тут грибочки солёные… как обещал. Куда их, Танюша? – надтреснутым голосом прошелестел хромец, ставя на лавку гружённую сумку.
                -На кухню их несите, Михалыч, на кухню! Пусть Антонина Ивановна наполнит ими большую салатницу.
                Согласно «агакнув», хромец поволок свою ногу на кухню, откуда раздражающе пахло тушёной курятиной и компотом.

                -Здоровеньки булы  сразу  вссс-ем!.. – спотыкаясь о выступавший на дорожке кирпич, поприветствовал собравшихся школьный приятель Степана, Маркелов Пётр.   
Он был высок, по южному   смугл, и его густые, чёрные вихры, пробитые сединой, клубились над крепким скуластым лицом. На фоне футболки с короткими рукавами свободно спадавшей на линялые джинсы, коричнево-красная кожа тела выгодно оттенялась белизной ткани.
                -И что же ты, Стёпа, не приведёшь в порядок дорожку? – нисколько не конфузясь своей неловкости, с укоризной в голосе спросил пришедший.
                -Ноги нужно  выше поднимать, - снисходительно улыбаясь, отвечал Стоценко, для приветствия протягивая бывшему однокласснику руку.
                Пётр Маркелов, тридцатилетний прапорщик, полгода назад был комиссован из армии «по ранению». Такая запись значилась в его медицинской карте. В действительности же, травму  черепно-мозговой коробки армеец получил в коллективной попойке. И теперь, не имея никакого твёрдого занятия, не числясь ни в каком штате, Маркелов скромно жил на инвалидную пенсию. Но так как характера он был общительного, вольного  и широкого, то проводить уединённо свой досуг было для него чистым мучением. На этот вечер прапорщика никто не приглашал. Но, узнав, окольными путями о готовящемся застолье, он объявился у Стоценко на правах школьного друга и по потребности своей общительной натуры.
                -Ох, и хитрющий у тебя мужик, Татьяна, о-ох  хит-рю-у-ущий!.. Надыбал, делюга, на речке «колёса» и сей знаменательный факт от друга детства скрывает! – протягивая хозяйке великолепный букет, сочным, жизнерадостным голосом произнёс Маркелов.
                -Но разве я изгой, чтобы меня сторонились?  Или на мне лежит печать проказы? О, нет! Я просто  школьный позабытый друг. Вот и пришёл, чтоб о себе напомнить. Надеюсь, вы, Татьяна Петровна, позволите мне остаться?
                -Ну, проходи, коли пришёл. Место за столом и для тебя найдётся, - уткнув мясистый нос в душистый букет, великодушно отвечала Татьяна.
 
                Прошло еще около получаса. С периодичностью в две-три минуты к Стоценко прибывали приглашённые гости.
                Недалеко от столов сформировалась разношерстная группа, человек, эдак, в двадцать. Прибывшие, негромко переговаривались, обменивались новостями и шутили. Настроение у всех было благостное. Чувство общего радушия усиливалось ещё и тем, что большинство из прибывших, были между собой знакомы.  Эти люди никогда друг с другом не ссорились, их отношения враждебно нигде не пересекались, и теперь   все они  собрались у гостеприимных Стоценко, чтобы предаться невинному удовольствию – поеданию пищи.
                Негромко журчала бессмысленная беседа, которая надолго в памяти не откладывается, -  т а к, несколько свободных минут общего разговора, перед тем  как последует приглашение пройти к столам.
                Одним из последних пришёл и Баженов, но не один, а с женой Надеждой.
                Татьяна, изобразив неподдельную радость, натянуто улыбнувшись, всплеснула руками.
                -А-а, Коля, Надюша! Рады вас видеть! Очень вы вовремя. Садимся к столу! – И уже обращаясь  к собравшимся, свои слова повторила громче:
                -Садимся, гостёчки, желанные, дорогие! У нас всё готово. Садимся к столам!
                Сдержанно гомоня, гости стали степенно рассаживаться. Во главе стола, как раз на перемычке буквы «П», разместились и сами хозяева.