Глава 7

(На фотографии - северный край деревни Красивка. На переднем плане - сарай и погреб. 1972 год)         
         
          В связи с тем, что изба, в которую мы переехали, была гораздо меньше предыдущей, то спали мы все на погребе. Погреб сооружение универсальное. В нём хранят продукты, в специальной яме, в верхней части сено, на прокорм скоту, а кроме того летом там можно и спить. Погреб представляет собой конусовидное сооружение, под которым находится  яма, накрытая толстыми досками, в которых сделан люк. Основой конуса служат брёвна средней толщины или жерди. На них уложена солома. Покрывать погреба или крыши изб соломой это тоже целое искусство, теперь уже забытое. Покрывают ровными слоями, с таким расчетом чтобы и дождь не промочил и ветер не раскидал такую крышу. Стены ямы под погребом облицованы камнем. Там обычно летом стоит бочка с солёными огурцами, молоко, чтобы не прокисло, сметана и другие продукты. Температура в погребе конечно не минусовая, но вполне достаточная чтобы сохранить продукты. В некоторых деревнях весной, в марте набивают погреб талым снегом, сверху засыпают его опилками и уже в этот талый снег можно класть мясо, которое можно сохранить до середины лета. Я, правда, не могу сказать делали ли так в нашей деревне. К тому времени, как к нам приехала Нина, на погребе спать уже было нельзя, так как он был битком набит сеном.

          Мы все перебрались в стоящий рядом сарай. По площади он был гораздо больше погреба. Стены сарая были сделаны в виде плетня, крышу он тоже имел соломенную. Назначением сарая также было хранение сена. Днём через стены этого сооружения  можно было без труда наблюдать, что творится кругом. Ночью, конечно, что делается внутри сарая, увидеть было невозможно, но изнутри опять все можно было видеть. Чуть ниже помещена фотография погреба и сарая. Конечно это не тот сарай, и не тот погреб. Но в Красивке они были все похожи. Помню, в это время со мной случилась такая история. Как-то мы с мамой пошли нареку за водой. Обратно она медленно поднималась в гору с двумя вёдрами на коромысле. Она мне и говорит: «Иди домой. Да ними ты сандалии, иди босиком».

           Я не любил ходить босиком. Кожа была тонкая, нежная, я чувствовал каждый бугорок, каждую травинку. Одним словом – городской. Все деревенские ребята ходили босиком и ступни их ног были как подошвы ботинок. Я всё же снял сандалии и осторожно ступая пошёл к дому. И, конечно, наступил на пчелу, которая меня и укусила в пятку. Я кое-как хромая добрался до дома, а когда вслед за мной пришла мама, то устроил такую истерику и такой ор что сбежались все соседи. Я, думаю, что мне не так было больно, как обидно, что не я не хотел, а меня заставили, вот меня и укусила пчела. Потом я долго ещё не ходил, а ползал на коленках. Бабушка с соседскими старушками собирались где-нибудь у погреба и вели нескончаемые рассказы о былой жизни. Мне эти рассказы были очень интересны, и я полз к ним  на коленках, хотя уже давно можно было бы ходить. И кто-то и старух говорил: «А вон и Колька к нам ползет».

                Как-то незаметно подошло время собираться в Москву. Никому в Москву возвращаться не хотелось и мы оттягивали это событие. Но взрослые понимали, что в самом конце августа можно просто не сесть на поезд. Наметили день и стали собираться. Я очень любил переезды, мог часами смотреть в окно вагона. В ночь перед отъезда даже спал беспокойно. А тут ещё в Нину влюбился деревенский парень Шурей. Это был высокий молодой человек, с каким-то верблюжьим лицом и большим носом. Они всю ночь, накануне нашего отъезда,  сидели с Ниной  у погреба. А бабушка через каждые полчаса негромко звала: «Нина хватит там сидеть, иди спать». Зато в Москву мы ехали с огромной сумкой антоновских яблок, у Шурея был великолепный фруктовый сад. Потом, в сентябре Шурей прислал Нине открытку, где были такие слова «жду ответа, как соловей лета». На этом роман и кончился.

                В октябре Нину распределили работать в Калужскую область. Тогда всех студентов высших учебных заведений, техникумов и училищ направляли на работу в те места, где таких специалистов не хватало. Проработав там три года, молодой специалист имел возможность вернуться и устроится на работу по месту своего постоянного жительства. Многие специалисты оставались там, куда их посылали, обзаводились семьями и оставались уже надолго, иногда и навсегда. Нина всегда мечтала уехать и  жить самостоятельно, но абсолютно не была готова к такой жизни. В семье царил патриархат, никаких самостоятельных решений, кроме отца, никто не смел принимать. Её никто и не готовил к самостоятельной жизни. Но никто в то время, когда её собирали в дорогу, об этом не думал. Все надеялись, что всё само собой как-то решится. Я помню огромный мешок, на котором синими чернилами был написан адрес. Адрес был довольно неопределённый «Калужская область, до востребования», так-как никто не знал, где Нина будет жить. Но набили этот мешок основательно. Там были даже валенки и зимнее пальто. Вечером Нину со слезами на глазах проводили.

               А уже через день Нина вернулась обратно. Когда она явилась местное управление школьным образованием, то ей определили школу, где она должна была работать преподавателем рисования, но с жильём вопрос не решили. «Ищите сами», - сказали её. Ну, где там, абсолютно несамостоятельной, затюканной девчушке искать жильё. Кто-то из этого управления над ней сжалился и пустил её переночевать, а на следующий день наша Нина «не солоно хлебавши» махнула в Москву. Потом мы долго ждали возвращения нашего багажа, благо обратный адрес был на нём написан. В системе распределения молодых специалистов всё было продумано, диплом выдавался только по истечении трёх лет, при наличии справки, что специалист полностью отработал положенные три года по специальности. Следовательно, по специальности Нина работать не могла - нет диплома. Но ей каким-то образом удалось устроиться в библиотеку, недалеко от нашего дома, на Большой Садовой. Всё равно какое-то тревожное чувство оставалось. Кажется, была даже уголовная ответственность за уклонение от обязательного распределения. Нужно было как-то оправдать, то, что она не поехала в Калужскую область. Хорошо бы, конечно её выйти замуж, но женихов у Нины, как на зло, не было. Тут случайно узнаём, что к Шуре, дочери тёти Нади Самсоновой, которая живёт в Москве, приехал, вернувшийся из армии Михаил, младший сын тёти Нади.

           Вообще-то в жизни нет ничего случайного, всё давно предопределено, это моё глубокое убеждение. Но об этом мы поговорим позже.  Отец за эту идею ухватился, пригласили Шуру с Мишей в гости. Михаил приехал в полной солдатской форме, видно гражданской одежды у него просто не было. От шинели, ремней и сапог исходил какой-то удивительный запах. Детям вообще нравится всё военное. Миша стал к нам приезжать чуть не каждый день. Привозил большие пакеты всяких сладостей, каких я никогда и не ел. Я помню мы пошли с ним как-то в магазин на улице Горького. Москвы он не знал и мы сначала пошли не в ту сторону, от площади Маяковского в сторону Белорусского вокзала. Я тогда впервые увидел строящееся здание Министерства оборонной промышленности, в котором, впоследствии, мне часто приходилось бывать. Вообще все здания сталинской эпохи той поры производят завораживающее впечатление. Потом мы поняли, что идее не туда и пошли в обратном направлении. Вскоре подошли к магазину «Грузия». Тогда на улице Горького было много магазинов в национальном духе, магазин «Украина», магазин «Армения», кстати, он ещё и сейчас существует. Интерьер помещений очень удачно воспроизводит национальный колорит. Орнаменты, колонны, деревянная резьба, каждого из этих магазинов соответствует национальному стилю. Миша купил килограмм шоколадных конфет «Озеро Рица», очень дорогих, и очень вкусных, и ещё несколько пакетов каких-то сладостей. Такой роскоши я никогда раньше не видел и, конечно, не ел. Нам с Таней перепадала изрядная доля этих сладостей. Таким образом, наметился сдвиг в решении всех Нининых проблем – дело шло к свадьбе.