Глава 14

                Вспоминаю свое одно из первых посещений  музея революции, Наверное это был 1951 или 52 год. Только что открылась экспозиция «Подарки Сталину», которые дарили вождю ко дню 70-летия в 1949 году. Располагалась выставка в 17 залах, где были представлены почти 20 тысяч предметов.  Я иду, держась за руку, со своей старшей сестрой Ниной и еще с кем-то. Огромные залы, необыкновенно много народу. К некоторым экспонатам просто не подойти. Когда входишь в первый зал, внимание приковывает огромная хрустальная ваза метра три высотой. Каждый подарок – произведение искусства. Вазы, коллекции курительных трубок, письменные приборы, светильники, макеты кораблей, ковры ручной работы. А сколько оружия! Сабли, мечи, кинжалы, ружья. Шахматные столики с шахматами из слоновой кости, Головной убор индейцев Северной Америки, которые избрали Сталина вождем своего племени, Платок вышитый бисером женщиной, у которой не было рук, так она его вышила пальцами ног. Рисовое зернышко, на нем изображён Сталин и написан поздравительный текст. К нему целая очередь, так  как каждый хочет посмотреть это чудо. В залах какая-то благоговейная праздничная атмосфера.

                Много лет спустя в 2003 году в марте месяце в музее открыли экспозицию «Подарки Сталину», приурочив её к 50 – летию со дня его смерти. Посетил эту выставку и был поражён её бедностью. Две небольшие комнаты. По стенам блеклые плакаты, выцветшие фотографии, две три копии портретов Вождя, примерно половина экспозиции посвящена ГУЛАГу. Безвкусно изготовленные муляжи могильных крестов, какие-то камни, сделанные из картона.  По телеящику крутят заезженную пленку, где гнусавым голосом Боровик Старший вещает о мрачных временах сталинизма, тоталитаризма, ежевщины, береевщины и прочих ужасах. Ни одного экспоната о героической ПОБЕДЕ  в Великой Отечественной войне, где заслуга Сталина огромна. Это уже признано всеми военными специалистами как у нас, так и на Западе. Из подарков почти ничего не осталось. Все разворовано. Лет пять назад в одной из оппозиционных газет было написано поименно, кто из членов «демократических правительств» от Гайдара до Черномырдина какие подарки взял. Опровержения и подачи в суд на газету за клевету до сих пор не последовало. Я думаю, каждому из этих господ в свое время будет предъявлен счет. Подошел к билетершам, бойко торгующим календариками с портретами Сталина. «А где же великолепные подарки Сталину, которые ему подарил народ в День 70-летия?», - спросил я. «А все там» – ответили билетерши и как-то неопределенно показали вниз. То ли имея в виду метро, то ли еще более глубокие хранилища.

                Кстати о подарках, которые все же попали в экспозицию.  Они составляют такой разительный контраст со всей остальной  экспозицией, что становится ясно, почему их, выставлено, так ничтожно мало. Потому, что каждый подарок - это произведение высокого искусства, в каждый вложена мысль, искренность, любовь. А какая филигранная работа, бездна вкуса. И все эти неуклюжие потуги очернить, умалить, величие той эпохи в лице Сталина смешны и убоги.  При имени СТАЛИНА у всех этих политических карликов, ворюг, перевертышей и прочей мрази  намокают штаны и исходит неприятнейший запах.

                Меня все же порадовало то, что в этих двух комнатах есть народ, который в выходной день пошел не на вещевой рынок, или на ярмарку к балаганам, а пошел сюда. Не смотря на десятилетия промывания мозгов, создания из Сталина всеми СМИ образа   людоеда, народ, при чем в основном молодой, сюда идет, и с интересом и, я бы даже сказал, благожелательно, рассматривает  осколки той великой эпохи.  При Хрущёве выставка была закрыта, а экспонаты частью отправлены в запасники, частью в другие музеи, частью просто исчезли.

       Музей революции располагался близко от нашего дома и мы с ребятами часто туда ходили, благо вход был бесплатный. Особенно нам нравилось огромная диорама, посвященная восстанию рабочих на Красной Пресне. Мы знали, где она включается и когда поблизости не было дежурной по залу сами включали  её. Диорама оживала - раздавались выстрелы, разгоралось пламя пожаров  и голос из репродуктора  рассказывал о событиях на Пресне. Уже тогда меня поражал диссонанс между революционной  тематикой залов и роскошью самих залов - мраморные колонны, лепнина  и роспись потолков, камины.  Позже я узнал,  что до революции в этом великолепном здании находился Английский клуб, в котором бывали Пушкин, Грибоедов, Лермонтов. Но в основном здесь собирались богатые, сановитые дворяне, чтобы провести время, поиграть в карты и насладиться великолепными обедами.   Кажется  у Гиляровского в книге «Москва и москвичи» описаны эти обеды, которые напоминали лукулловы пиры. Где все блюда подавались строго по времени и в свой сезон. «Сезон блюсти надо, чтобы все было в свое время. Когда устрицы флексбургские, когда  остендские, а когда крымские. Когда лососина, когда семга... Мартовский белорыбий балычок со свежими огурчиками в августе не подашь».
 
                Мы, детвора наших Волоцких домов, жили своей ребячьей жизнью учились, играли, ссорились и мирились, потихоньку взрослели. Помню такой случай: все с восторгом , да ещё по несколько раз, смотрели иностранные фильмы о благородных пиратах – «Одиссея капитана Блада», «Королевские пираты».И всем хотелось походить на этих благородных, сильных и ловких разбойников. Из подручных материалов делали себе шпаги, мечи, сабли и фехтовали ими. У меня была шпага –трубка от спинки кровати, а  у Борьки Шаронова металлический прут, довольно увесистый. Мы стали сражаться. Нужно было хотя бы коснуться противника своим оружием. Борька не мог никак меня победить, так как я всё время или отбивал его шпагу или увёртывался от удара. Борис вошёл в раж и стал махать своим прутом с такой силой,  что я не смог удержать удар, и он попал концом палки мне по лицу. Хорошо не попал в глаз, а то бы вышиб. Синячище был огромный. Борис как то быстро смылся и мне помогал Витька Баранов, наш товарищ из первого подъезда. Мы прикладывали снег, долго держали на месте синяка, но ничего не помогало. Через некоторое время боль утихла., Домой я не решался возвращаться так как понимал, что будет скандал. Отец будет требовать, чтобы я сказал, кто меня ударил и пойдёт выяснять с ним отношения. Будет шум на весь дом.  Мы с Витькой ещё долго играли во дворе. Совсем стемнело, и надо было идти домой. Конечно, дома был скандал. «Скажи, кто тебя ударил?», - единственный вопрос, который задавал отец. Из сегодняшнего далёка я представляю, как бы я поступил на месте отца. «Кто ударил» меня бы в меньшей степени интересовало, чем насколько серьёзна травма глаза, что нужно обязательно сходить в больницу или вызвать скорую помощь – вдруг глаз перестанет видеть. Этих вопросов даже не возникало. Только месть.  «Если я узнаю кто, я ему голову оторву!», -  кричал отец. Но я так и не сказал. После этого случая мы с Борисом как то перестали дружить.

               А с Витькой Барановым мы очень сдружились. Я часто ходил играть  к нему домой. У них  тоже была комната в большой коммунальной квартире. Комната была длинная и узкая. За фанерной перегородкой, через которую всё было слышно, жила соседняя семья. Витьке очень нравились мои рассказы-фантазии, и он рассказал об этом своим родителям. «Коль, - говорил он,- родители тоже хотят послушать». И как- то будучи у них в гостя я начал рассказывать свои истории. Но вскоре я понял, что им это не очень интересно, и замолк.  «Коля ты, наверное, будешь писателем, у тебя богатая фантазия», - говорили они. Мне у них очень нравилось. Хорошая мебель, полки с книгами, во всю стену гобелен, изображавший оленя в лесу и вдали средневековый замок, радиоприёмник, мечта всего моего детства, которая осуществилась  только через 20 лет. На полках стояли книги, которые обычно в магазинах не купишь. Отец Виктора был офицер, и одной из привилегий военных была возможность приобрести книги, отсутствующие в книжных магазинах. Шесть томов Майн Рида, семь томов Александра Дюма, собрание сочинений Вальтера Скотта, «Гарганьтюа и Пантагрюэль» Рабле, собрание сочинений Стивенсона, «Тиль Уленшпигель» Шарля де Костера. Последняя особенно нравилась, из неё об истории средневековой Фландрии я узнал больше, чем из любого учебника истории. Все эти книги и ещё много других я у них прочитал. Я бы еще брал у Виктора книги для чтения, но в начале 1957 году его отец со всей семьёй был командирован служить в  Германию. Они вернулись осенью 1959 года. Но мы повзрослели, интересы наши изменились, и уже тех близких отношений не было. Тем более, что и наша семья, и они получили квартиры в разных районах Москвы, хотя мы  и продолжали учиться в одной  школе.