Хлеб насущный

Завизжали тормоза. Пассажиры сложились пополам и подались вперед. Автомобиль скользил по асфальту, оставляя за собой две жирные полосы. Чёрные и длинные. Мир оглох от тупого удара маленького тела о капот машины. Как будто только оно оказалось спо-собно остановить движение.
Семья высыпала из салона, а дед застыл на месте, сжимая руль и глядя перед собой.

Гришка сидел за общим столом и жевал хлебную мякоть. Он всегда так делал: сначала выковыривал из куска буханки всю мякоть: аккуратно, чтобы квадратные края не разло-мить. Когда с мякотью было покончено, Гришка принимался за корочку. Иногда он нати-рал её чесноком и макал в соль.
Гришка сосредоточенно ковырял хлеб. Разговоры взрослых долетали до него и слух цеплялся за них.
; О, чуть не забыла! – спохватилась мать. – Знаете, кого я встретила на днях? Помните, моего начальника с первой работы?
; Ага.
; Да.
; Ну? – раздалось со всех концов стола.
; Степан Аркадьевич, помните? – пояснила мать. – Я случайно встретила его. Еле узнала. Очень похудел. Прям старик.
; Так он не намного старше тебя был? – спросила тетя Люба.
; В том то и дело, – воскликнула мать, – всего на 10 лет. Оказалось у него рак, с кото-рым он всю жизнь борется. Сказал, это третий рецидив и нет шансов. Да и устал он так жить: от рака к раку.
; Господи помилуй! – зашептала баба, которая сидела рядом с Гришкой.
Он сразу почувствовал скорые и беспокойные движения её руки, которой она крестила себя. Бабе вторила тетя Люба, которая сидела напротив. Обе скороговоркой шептали за-клинание, окрестив себя знамением.
; Слушай, – продолжила баба, – а это не тот ярый коммунист, который угрожал тебе кляузами в органы?
; Ну, не в органы, – протянула мать, – а довести до сведения руководства.
; А в чем дело-то было? – вмешался мужской голос. Это был дед.
; Из-за того, что я крестик носила, – объяснила мать.
; Подумаешь! – возразил он.
; Ну, не все так, сквозь пальцы, смотрели, – возразила мать. – Однажды он увидел, как я после работы в церковь зашла, на вечернюю службу. Рядом с работой была одна, – пояснила мать.
; А ему-то что за дело? – не успокаивался дед.
; Действительно! – подхватила тетя Люба.
Мать ничего не ответила, только плечами пожала.
; Один раз даже устроил собрание сотрудников, – усмехнулась она. – С целью профи-лактики религиозных заблуждений. Высмеивал священников и прихожан. Не назы-вал имен сотрудников, но косился на меня и смотрел проникновенно. А потом в ка-бинет вызвал и спросил поняла ли я, о ком шла речь и для кого, собственно, профи-лактика была, – мать снова усмехнулась, только с горечью. – Всё любил анекдоты про религию и попов читать. Прочтёт и смотрит, кто смеётся, а кто хмурится.
; А ты смеялась? – обеспокоенно перебила баба.
; Я делала вид, что не слушаю или по телефону говорила, – отмахнулась мать.
Тишина повисла над столом.
; Какой бы ни был, – снова заговорила мать, – а все равно жалко. Всю жизнь в борьбе с болезнью провёл.
; Да потому что нечего Бога гневить, – выпалила баба. – Все под ним ходим.
; Вот именно! – подвела черту тетя Люба.

Жигули катит по сельской местности, словно крадётся. Багажник машины приот-крыт, оттуда выглядывают корзины и мешки с урожаем. На крыше аккуратно связаны че-моданы и коробки. В салоне – пожилой водитель, три женщины и мальчишка.
Дорожный знак с ограничением скорости появился задолго до самой деревни. Водитель не сбавляет скорость, он и так ведет медленно, прислушивается к шуму мотора. Вес пас-сажиров и тяжесть багажа не позволяет развивать б;льшую скорость.
Автомобиль въезжает в деревню. Проходящая. Два ряда частных домов стоят друг напротив друга, а между ними – асфальтное полотно узкой трассы, условно поделённой на две полосы. Без бордюров и разметки. Асфальт обрывается ломко, сыплет крошкой, и про-должается утоптанной землёй частного двора. Дорога объездная, машины здесь редкость, только легковушки.
Жигули приближается к домам. Нарастающий гул нарушает покой и уклад селения. Ку-ры и гуси спешат к своим оградам, заслышав издалека рокот мотора.
Машина, покачиваясь под неровным асфальтом, катит вдоль первых домов.
Вдруг что-то мелькнуло слева среди редких кустов и бросилось под колёса.

Гришка наконец выел мякиш и любовался ржаной рамкой. А разговоры набирали силу.
; Да, все мы под Богом ходим, – вздохнула тётя Люба. – А Маринка-то до сих пор ро-дить не может. Если и беременеет, то не вынашивает. Я говорю ей: сходи в храм, ис-поведуйся, причастись.
; Это все за грехи! – перебила баба.
; Ой, мама, ну какие грехи! – возмутилась мать. – Что вы сразу начинаете! Может, предрасположенность такая. Она росла в промышленном городке, с вредным произ-водством. В чём её вина?
; В том, что…, ¬– тут тетя Люба понизила голос и прошептала что-то, – …делала. А это грех! Вот за это Бог и наказывает её, не даёт детей.
Гришке стало интересно, чего это сделала соседка тётя Марина, что Бог на неё обозлил-ся. Он даже отвлёкся от хлеба и посмотрел на тетку.
; А ты чего уши сушишь? – встряла баба.
Все повернулись на Гришку.
; Ты доел? – спросила мать. – Иди, игрушки собирай и в машину складывай. Скоро вы-езжаем.
; Да, нечего взрослые разговоры слушать, – строго сказала тетя Люба.
Гришка встал из-за стола, отошёл на пару шагов и сел на крыльце. Идеальная хлебная рамка красовалась на ладонях. Деревенский пейзаж пестрил деревьями, холмами и дома-ми. Всё это легко умещалось в пористую и румяную рамку. Гришка прикрыл левый глаз ладонью и, подобно режиссёру, примерял рамку к фактуре.
Фоном шли разговоры за столом:
; Да, да, – соглашалась мать, – я тоже Гришке говорю: будешь меня обманывать, Бог обязательно сделает так, чтобы я узнала.
Гришка оторвался от созерцания и обернулся на мать.
Он вспомнил, как мать впервые поймала его на вранье. То ли уши выдали Гришку, ко-торые загорались как красные лампочки, когда он врал, то ли врал он неумело. Мать его легко раскусила. В тот день она отвела его в комнату и указала на распятого Христа. Сказа-ла, что если Гришка когда-нибудь снова соврёт, Бог сделает так, что обман раскроется, и мать узнает об этом.
Гришка был слишком мал и воспринял предупреждение за чистую монету.
Первое время он злобно смотрел на худого и измождённого Христа. Раньше он жалел его, сочувствовал, злился на предателя Иуду. Просил мать перед сном рассказывать еван-гелие, вместо сказок. А тут оказалось, что Иисус недалеко ушёл от Искариота.
Ябеда!
Однажды он залепил Иисусу глаза пластилином и погрозил кулаком: если ябедничать не прекратит, чего похуже сделает!
Мать, когда обнаружила пластилин, выпорола Гришку, а потом отвела в церковь к ба-тюшке на покаяние.
Отец Андрей был полноватый священник сорока лет с мягкими серыми глазами с хит-рецой. Он нравился Гришке. Но пораскинув мозгами, Гришка решил не признаваться в ис-тинных мотивах пластилинового преступления. Батюшка спрашивал про школу, не доста-ют ли Гришку, что семья верующая, а сам он носит крестик. Гришка покачал головой. Отец Андрей взял с Гришки обещание больше так не делать, наказал читать отче наш и иисусо-ву молитву перед сном и отпустил с миром.
С тех пор у Гришки были свои счеты с божьим сыном.

Девочка лежала на проездной части в шаге от автомобиля. Она лежала и не двигалась. Первыми подскочили пассажиры жигули и склонились над телом, боясь прикоснуться. За ними подлетел мужчина с другой стороны дороги. Он растолкал людей, упал на колени и поднял тельце с земли.
; Дочка,  – кричал отец, – доченька, очнись!
Веки ребенка дрогнули и она открыла глаза. Искажённое страхом, над ней склонилось родное лицо. Даже через гримасу ужаса, девочка узнал отца и разразилась таким криком, что куры и гуси снова бросились в рассыпную к своим дворам.
Пожилой водитель, наблюдавший за сценой через лобовое стекло, ослабил руки и выпу-стил руль, тяжело вздохнул и опустил на него голову, сотрясаясь от беззвучных рыданий.

Вещи были собраны с утра. Оставалось принять душ, переодеться в городское и про-ститься с дачей до следующих каникул.
Обед закончился, посуда и продукты убраны. На столе осталась буханка хлеба. Её накрыли полотенцем, чтобы не отвердела. Гришка без дела слонялся по участку. Хотелось чего-то пожевать. Голода он не чувствовал, скорее от безделья. Он увидел ржаную краюху из-под ткани. Взрослых рядом не оказалось и Гришка решил сам отрезать кусок. Получи-лось неровно и целый ломоть. Гришка осмотрел кусок и прикинул сколько работы пред-стоит, чтобы мякоть выковырять и корку до ровных краёв общипать.
Только он уселся на лавку в тени дома, как соседские дети стали звать его из-за ограды. Гришка ловко сиганул через калитку и умчался вслед за ребятнёй.
Они бежали в поле, дальше от домов. Там их ждали другие мальчишки. Те стояли в кру-гу и что-то обсуждали. Один из них прижимал сбоку футбольный мяч. Они радостно при-ветствовали друг друга и быстро разбились на команды. Гришке выпало быть вратарём.
Кусок хлеба мешал игре. Гришка надкусил пару раз, но мякоть встала поперёк горла. Он попробовал запихнуть ломоть в карман шорт, но они были слишком узкие. Хлеб крошился и пачкал одежду.
Он знал, что хлеб выбрасывать нельзя. Мать учила: хлеб – тело христово, а вино – его кровь.
Дилемма разрывала Гришку. Совесть подсказывала оставить хлеб на пеньке у дороги, чтобы птицы склевали. Но туда надо еще добежать – возражала та же совесть. Он не может оставить ворота без защиты! Тем более, в последнюю игру сезона.
Раздражённый, Гришка решает избавиться от хлеба. Он украдкой посмотрел вверх и по сторонам. Распятого Иисуса нигде не было. Тогда он размахнулся и выбросил кусок по-дальше. Насколько хватило сил. Хлеб летел как фрисби и не спешил приземляться. Нако-нец, краюшка столкнулась с плоской землей, сделала кувырок и покатилась, пока не скры-лась в траве. Но Гришка не видел этого. Он в игре.
Казалось, матч только начался, но на кромке поля появилась мать. Она махала Гришке и звала его. Следом подкатил жигули. Даже издалека было заметно, как из приоткрытого ба-гажника торчал мешок с картошкой, а на крыше – пирамидой сложен багаж.
– Поехали! – крикнул дед из машины и погудел протяжно.
Гришка махнул ребятам и рванул к семье.

Девочка играла в кустах у ограды, когда увидела отца на другой стороне дороги. Тот устало брел с работы. Автобус высадил его за деревней, за широким полем, которое отец пересекал каждый день, чтобы попасть на ближайшую остановку на магистрали. Он един-ственный из работников жил в проходящей деревне, и ради него служебный автобус не брался делать крюк. Мужчина прошёл между домами и показался у забора через дорогу. В этот самый момент маленькая фигурка девочки проворно выскочила из-за кустов и помча-лась навстречу отцу, не глядя по сторонам.
Ребёнок приближался к дороге, а автомобиль приближался к ребёнку.

Пожилой водитель умчал отца с дочерью на руках в сторону ближайшего госпиталя. Пыль оседала на дороге, возвращая местности привычную безмятежность. Всем, кроме трём женщинам и мальчишке.
Мать ладонью прикрыла рот. К ней прильнул трясущийся Гришка. Баба прижала руки к груди и шептала что-то скороговоркой. До Гришки долетели слова молитвы. Тётя Люба крестила машину, пока та не исчезла вдали. Они испуганно смотрели вслед удаляющемуся автомобилю.
Мать часто говорит: вот Бог и вот порок.
Для Гришки Бог навсегда остался той девочкой, маленькой и незаметной тенью, спо-собной остановить целый автомобиль. Для Гришки Бог столкнулся с пороком в тот самый момент, когда хлеб коснулся земли, предупреждая столкновение машины с ребенком.
Он не помнил как заснул и как они вернулись домой. На следующий день Гришка пере-стал есть хлеб.