Дом-призрак, или сказка-предупреждение

 Когда в процветающий ранее военный городок пришла эпоха разрушений, целые улицы в нём стали превращаться в развалины. Сначала уезжали люди. Воинские части расформировывались, делать здесь  было уже  нечего ни военнослужащим, ни гражданским. Потом какие-то неизвестные «добытчики» по ночам  тайком пробирались в дома. Стук и грохот там производили не привидения, а вполне реальные мужики со строительным инструментом. Они срезали  батареи, снимали двери, оставляя  пустые дверные проёмы,  выдирали плотно прилегающие  друг  к другу доски пола. Вместо окон  в домах оставались  пустые глазницы. Некогда прочные,  добротные здания с каждым днём всё больше становились похожими на   раненых   чудовищ. Потом хулиганы стали  бить  стёкла и крушить всё  подряд. Иногда в пустых домах вспыхивали пожары.
 
 «Детей  подземелья» в городке  не  было, но подростки,  или, как их  именовали   официальные  власти, «несовершеннолетние», находили  иногда здесь приют, устраивали  тайные  убежища,  сбегая от чрезмерной  опеки взрослых. Ни местным, ни  центральным властям, в общем, никакого дела  до  этих   развалин не было. Через несколько  лет тёплые кирпичные дома    напоминали уже не   умирающих  чудовищ, а  настоящие трупы. Было такое впечатление,  что  в городке совсем недавно происходили  страшные бомбёжки, когда снаряды прицельно попадали на заранее  приговорённые  дома.

 Улица Набережная,  когда-то  одна  из самых красивых улиц городка, потому что шла она вдоль берега красивой  порожистой реки, была именно такой:  страшные развалины из    двух  десятков кирпичных двухэтажных домиков. Крыши провалились, стены обрушились.  На некоторых провалившихся  крышах  даже успели подрасти  молодые берёзки, не  понимающие,  почему им выпала такая сомнительная честь: смотреть на проезжающие машины и проходящих людей с высокого пьедестала,  в качестве которого использовались  разрушенные  дома.

 Если умирают люди, их прах с почестями предают  земле. Если умирают дома, то хоронить их некому. Разбирать  разрушенные строения не бралось ни одно ведомство,  было  слишком дорого, да и зачем? По мнению  тех чиновников, от которых  зависели судьбы  не только маленьких городков, но и  больших городов,  было совершенно нерентабельно разбирать развалины.  Даже когда в  городок  снова вернулись военные,  ибо началась эпоха  восстановления (то строим, то ломаем, то опять строим – как это  знакомо!),   улица Набережная по-прежнему оставалась брошенной на произвол  судьбы и на  продолжение разрушительных  действий  человека и времени.

 Недалеко от развалин   стояли уцелевшие дома, где  продолжали  жить  те люди, которые не уехали  из городка в  эпоху плачевных перемен. Жить в этом районе, конечно,  было  неуютно. Вид из окон  – на пресловутые  останки недавних крепких  зданий – был жутковатый. Человек,  ежедневно   видевший  эту  картину,   подвергался опасности медленно и неуклонно впадать в   состояние,  которое в современном мире  носит  название  депрессии. Нужно  было  много  солнца,    много зелени  лесов и синевы  рек,  чтобы  противостоять    этим последствиям  разрушительной деятельности  человека на земле.
 
 Справедливости ради, надо сказать, что городок раскинулся в  таком замечательном   уголке  земного шарика, где  и солнца летом, и снега зимой, и зелени с синевой  было достаточно. Поэтому  от  депрессии здесь никто не умирал,  люди  жили  своими  обычными  заботами. Те, кто остался  в родных местах, не  поддавшись соблазнам больших  городов,   собирали в окрестных лесах грибы и ягоды,  ловили в реках и озёрах рыбу, ходили в дальние и ближние  походы. А благодаря  вездесущему дядюшке Интернету они  могли позволить  себе  также  музыку Моцарта и Чайковского,  картины Левитана и Глазунова,   спектакли  Большого и Малого театров…  Словом,   человек – такое существо,  что может приспособиться жить везде. А вот кирпичные дома жить   везде не могли. Они  умирали…

 Дольше всех, наверное,  умирало в городке  самое красивое его здание, которое люди  называли просто  буквами – ГДО. Так  аббревиатурой, оставшейся с советских  времён,  был  обозначен  гарнизонный  дом  офицеров,  или  попросту  Дом культуры,  клуб. Он  был построен ещё в  далёкие пятидесятые годы прошлого века,  когда   здесь начинал  свою  службу   сын одного из очень  высоких  начальников, приближённых к  тогдашним вождям. И   построен  был Дом   культуры по-царски. Самое красивое здание городка, двухэтажный   дом  с   белыми колоннами, с огромными окнами  и массивными  дверями. Архитектор,  видимо,  старался  поразить воображение жителей тогда  ещё  малочисленного городка  классическим  стилем.  И как всякий  любящий своё  дело мастер рассчитывал,  что строить  здание будут «на века». Снаружи ГДО    напоминал  роскошную  барскую усадьбу,  дворец какого-нибудь   вельможи  восемнадцатого-девятнадцатого века. Хотя, конечно,  речь идёт о здании, построенном в старое советское время,  когда нынешних чиновничьих дворцов, на украденные деньги возведённых, ещё не было. Внутри   Дома культуры помещался  огромный  зрительный  зал,    большой танцевальный зал,  библиотека,  множество помещений для  кружков и студий.  Сюда не один раз, к   беспредельному счастью ребятишек, приезжал на гастроли цирк и кукольный театр. Здесь  бывали чудесные спектакли и замечательные концерты для взрослых. Молодёжь  веселилась на дискотеках. Влюблённые назначали здесь свидания, устраиваясь потом на задних рядах в кинотеатре,  чтобы  целоваться, не вызывая ехидных замечаний сидящих рядом зрителей.

 Одним словом, Дом культуры  жил своей  жизнью,  был  центром  притяжения  всех жителей посёлка. И не одно поколение росло и взрослело за его  крепкими стенами.  Буквально за два года  до  эпохи разрушений,  постаревшее здание  отремонтировали, новенькая крыша заблестела весело и радостно. Конечно, стоило  всё  это немалых «народных»  денег. Надеялись,  что  здание, простоявшее  полвека,  будет жить  с новой  крышей  ещё  долго,  ибо кирпичные  стены  были такими толстыми и прочными,  что  их,  казалось,  не  могло разрушить ни одно землетрясение. Ничего удивительного,  строили на совесть. Не из   складывающихся, как карточный домик, блоков, а  из   простых кирпичиков с  бетонным  раствором,  где  цемент  был не украден предприимчивыми прорабами, а положено его было ровно столько,  чтобы строение простояло «века». Здание при необходимости вполне  сможет   служить даже  крепостью –   так думали  люди,  которые возводили его стены.

 Строители учли, казалось бы,  все детали,  позволяющие дому  стоять нерушимо   в  потоках времени. Однако  они не учли того,  что называется  «человеческий фактор». Они  даже предположить не могли,  что  это  сооружение, шедевром архитектуры кажущееся в  отдалённом приграничном посёлке, где стояли воинские части,  окажется просто  не нужным новому поколению деловых людей.
Здание списали  за «ненадобностью», назначили комиссию по ликвидации  учреждения. Библиотеку тоже «ликвидировали», то есть попросту сожгли, ибо несчастные книги при смене  политических вождей всегда оказываются в положении вредоносного бумажного материала.

 У  каждого    хорошего и плохого   распоряжения властей есть конкретные люди, ставящие подписи под  документами. Их  можно найти, с них можно спросить, но… А  зачем  это нужно автору, который пишет не   разоблачительный очерк для местной или центральной прессы, как могло показаться неопытному читателю,  а просто  хочет рассказать сказку?

 Дело в том, что проходя  ежедневно мимо  этого  погубленного людьми здания Дома культуры, автор, по странному  чувству вины,  привитому  ему всем предыдущим  его образованием и воспитанием в «советской школе» («мы  отвечаем за всё»),  сам себе дал слово,  что сохранит  память  об  этом здании  хотя  бы в  коротких  записках…

 В  цивилизованных обществах принято сохранять памятники старины, восстанавливать исторически значимые здания, беречь от разрушений времени то, что является делом рук наших предков. Однако всё дело в масштабах. В Москве или Петербурге никто не будет сомневаться, что самые первые постройки города, сохранившиеся до нашего времени, представляют собой культурную ценность и должны  находиться под охраной  государства. А ведь  дом культуры для  посёлка тоже  был таким «первым». Да-да, всё дело в масштабах. Что позволено Юпитеру, то не позволено  быку, как гласит латинская пословица. Некоторые скептики  даже присвистнут с ехидной ухмылкой: «Ну, сравнила! То  Москва, а то  какой-то захолустный посёлок в провинциальной глуши!» Всё правильно, только смотреть на умирающие здания везде одинаково больно.

 Ни восстановить-отреставрировать здание, ни похоронить,  то есть разобрать его и вывезти  строительный мусор,  теперь  невозможно. Дом этот   будет  многие  десятилетия ( века?)  стоять памятником  человеческой  бесхозяйственности  и  современного варварства. А ещё  будет напоминать людям о привидениях… В конце концов привидениям тоже нужно  где-то поселиться…

 Вы скажете,  что привидения   бывают только в сказках? Может  быть,  может  быть… Хотя  англичане по  этому  поводу  обязательно будут с вами спорить,  даже сделают  ссылку на  соответствующую литературу, например  на книгу  Питера Акройда «Английские привидения. Взгляд сквозь время». Так я поэтому,  чтобы никого из русских читателей не смущать, и рассказываю  сказку… Сказку для  больших и маленьких  детей…

 Каждое утро неподалёку  от Дома-призрака (назовём его так,  ибо  называть его Домом культуры после всех разрушений, произведённых над ним  людьми,  уже  было нельзя)  появлялся   один странный  старик. Грязный, немытый,   обросший  длинными  волосами  и  клочкастой  седой  бородой,  он  устраивался  у реки возле моста,  раскладывал  свой   нехитрый скарб – от старой  кастрюли до нескольких дровяных чурок, доставал топорик,  разжигал костёр и начинал готовить  на нём  свою походную пищу.
 
 Люди  спешили по своим  делам. Стражи порядка и местная власть в  этом районе  не появлялись. Человек  чувствовал  себя здесь абсолютно  свободной птицей. Любовался местным пейзажем,  не спеша  прихлёбывая  из  своей   помятой  жестяной кружки   напиток,  приготовленный  из  различных  пакетов  чая, выброшенных в мусорный бак «чистыми людьми». Люди,  проходя  по мосту,  говорили между собой:
– Ну, бомж наш  на месте,  стережёт  мост…
– Ага,  прямо приклеился к этому месту. Каждый день здесь.
– Наверное, тонкий  ценитель  пейзажей…
– Созерцание  по примеру  японцев?
– А что, ты  сейчас   пойдёшь  созерцать своего начальника,  раздражённого  вчерашними  подгоревшими котлетами, благоверной приготовленными. А  вот  он   созерцает   приятное: речные волны, белых чаек, камни на реке… Ещё   философствует…
– Да,  однако  сигарету  сейчас  этот  бомж-созерцатель  будет просить, как всегда,  заработать ему лень…
– Откуда ты  знаешь,  лень или не лень, может  быть, у него  мировая  скорбь…
– Пить меньше надо,  вот и  мировая  скорбь пройдёт…

 Впрочем,   справедливости ради, надо сказать, что  мировую скорбь  лицо старика вовсе не выражало,  он дружелюбно улыбался,  спрашивая  сигареты у  прохожих, у всех подряд, у  мужчин и женщин. Кто-то доставал  пачку сигарет,  кто-то  давал  мелочь, кто-то просто  говорил «Здравствуйте!»  Кто-то отворачивался и  старался пройти  это место быстрее. Никто  из   проходивших  мимо   пристанища «человека-мостовика» даже не  догадывался,  что   это вовсе не человек «без определённого места жительства», а вышедшее из разрушенного дома-призрака главное привидение по имени Домаш. Никому и в голову не приходило,  что он не просто  любуется здесь бурным течением реки, а  наблюдает за  людьми и прислушивается к их разговорам…
 
 Отобедав и насмотревшись на речку,  старик  собирал свои пожитки и  опять   исчезал,  как  будто растворялся  в  воздухе. Никто не  знал,  где он ночует. Домаш  становился невидимым и шёл бродить по городку в поисках  тех,  кого  хотел  проучить  за  варварское отношение  к  его родному  жилищу. Он ведь и  был   тем  Домовым,  который когда-то хозяйничал в   Доме  культуры, а после его разрушения,  обидевшись на людей,  стал  привидением, сменил имя и под видом улыбчивого старого  бомжа стал бродить по посёлку в   надежде на возмездие.

 По вечерам в  обезображенном  Доме культуры в  помещении, где раньше  была  библиотека, Домаш  собирал домовых  обитателей,  живших некогда  в довольстве и  тепле, а нынче обречённых  влачить  бессмысленное полуголодное существование  в щелях  разрушенного здания. Он рассказывал  верноподданным  домовятам о   своих   ежедневных поисках. Найти  виноватого в разрушении   их  Дома-крепости оказалось вовсе не просто.

 Домовята, в обносившейся  одежонке, точнее в лохмотьях, растрёпанные  и   заспанные,  выползали  из    всех   помещений,  которые  они прежде  охраняли,  и  рассаживались вокруг своего  хозяина. Какие  бы ни были они грязные и  страшненькие, но и  они  сторонились испачканного    сажей товарища,  обитавшего некогда в библиотеке. Это помещение  больше всего пострадало от пожара, случившегося однажды  поздней осенью. Домовёнок  пытался потушить огонь,  испачкался в саже так,  что  превратился в чёрное  чудовище,  на лице которого виднелось  только два  пятна – его грустные глаза. Воды  в здании  уже  давно не было,  домовята   знали,  что помыться  им негде,  поэтому  всегда отодвигались от  Книжонка, слывущего раньше самым  умным  домовёнком.  Домаш  знал,  что  его маленькие помощники   обижают Книжонка,  поэтому  оказывал тому особенное расположение  и  всегда  приходил   посидеть именно в  бывшей  библиотеке.
 
– Сегодня  у  меня  был  трудный  день, –  расправляя натруженные  за  день ноги,  усталым  голосом проговорил наконец после долгого молчания Домаш. – Я  опять обошёл  весь посёлок. Я  заходил к  нашим собратьям в  другие разрушенные  дома. Обнаружил,  что  здание школы  тоже  начали крушить, увидел  разбитые окна на  первом  этаже. На  улице Набережной    многие разбитые  дома совсем  опустели,  из них  убежали  даже  оставшиеся  там  домовята. Там жить   уже   совсем нельзя. Ветер  гуляет  по   комнатам  с  разбитыми окнами, крыши   провалились. Придётся  нам потесниться, у нас  ещё хоть  как-то можно существовать и перебиваться  холодной зимой…
– Так мы и так  уже потеснились,  приняв  домовят  с двух  улиц, – обиженно  поджала губы домовушка Щелькуха,   прописавшаяся в  бывшем кабинете  начальника. – Так  уже никакой жилплощади  своим,  местным, не останется…

 Как  видно, квартирный  вопрос  испортил не только  жителей  Москвы, кое-кто в  мире  домовят  тоже выказывал отнюдь не готовность  помочь   попавшим в беду собратьям, а  только алчное  стремление приберечь  для  себя квадратные метры –  даже такого страшненького жилья,  которым  был  на  самом деле разрушенный  и наполовину сгоревший Дом культуры.

 Пришлось Домашу  цыкнуть на  жадненькую Щелькуху:
–  Ну-ка,  помолчи,  когда  тебе  слова не давали… К  тебе с таким скверным  характером и  так никто  подселяться не  будет. Так  что я   тебя выселю из  твоих  апартаментов,  пойдёшь  жить в  подсобную  комнату,  где  стена недавно обрушилась…
– Ой-ой-ой, –  запричитала Щелькуха, вытирая  слезу,  – на старости лет  угла  своего не стало… Уж  я ли не работала, уж я ли не хранила  кабинет, не  берегла там мебель и ковры… Не давала никаким посетителям и   присесть в кресла… Под ногами  шмыгала, от ковра отгоняла…
– Помолчи,  старая дура, – сердито  оборвал её  главный домовой, –   зря  так старалась…  Был  бы начальник твой такой  хороший, не позволил  бы разрушать   наш  дом…
– Погоди, Домаш, –  вступился  за  старушку Щелькуху домовик  из  буфета по кличке  Десертяк,  увидевший,  что словесная перепалка  грозит  обернуться ссорой.  –  Ты же сам   нам говорил,  что подслушал  телефонный  разговор  начальника с кем-то  из его сослуживцев. Ну, помнишь,  ты  ещё   говорил,  что  они  долго  друг другу  жаловались на  какого-то самодура,  который   велел Дом  культуры закрыть…
– Да помню, помню, – отозвался  Домаш,  меняя  сердитый тон на  миролюбивый.
 Щелькуха ещё раз  шмыгнула носом,  посильнее  закуталась в свои  лохмотья  и с  благодарностью посмотрела  на  Десертяка.

 Домаш продолжил  рассказывать о событиях прошедшего дня:
– Сегодня невидимым я забрался в кабинет очень   высокого начальника…
– Высокого? ¬–  ехидно  переспросил  домовёнок Верста из бывшего    танцевального зала, самый высокий в  этой  разношёрстной компании. – Метр с кепкой,  как я?
–  Да   что  это с вами? – удивился Домаш. – Слова  сказать не даёте, перебиваете, ехидничаете,  вредничаете… Высокий начальник –  это значит  тот, который  занимает  высокую должность,  главный то  бишь… Главный не   над одним домом или  улицей, а вообще самый  главный в этом городке…
– Ну? И что? – сразу  в  три голоса   воскликнули  любопытные  домовята  Апло, Дисм и Енты ,  живущие  под    сценой  зрительного зала. Тут  же они  громко  захлопали в ладоши,  так  что  Домашу пришлось  цыкнуть и на них:
– Цыц, неугомонные  любознайки,  прекратите  свои  фокусы! Так   аплодируете,  что уши  заложило!
 
 Домаш  окинул строгим взглядом  всю  собравшуюся  в  бывшей  библиотеке  компанию  и  начал рассказывать о  высоком начальнике:
–  Кабинет у него  будет  получше,  чем у нашего  бывшего  начальника. Да и сам он  посолиднее   будет, пожалуй. Форма новенькая и  блестящая,  всяких телефонов и компьютеров на столе видимо-невидимо.  А  бумаг,  бумаг  столько в разных папках напихано,  что присматривать  за ними нужно  много народу… Небось, наших домовят и ста    человек бы,  наверное, не хватило. Прошмыгнул  я  в открытую дверь, пока секретарша   кофе   на подносе  ему  принесла,    затаился  за  плотными шторами и начал присматриваться к полкам с бумагами… Ну, и понял,  что мне тут  и  года не хватит  найти  ту  бумажку,  в которой назван виновник разгрома нашего дома… Тьфу! – сплюнул Домаш, услышав,  что последние слова получились  в рифму, ¬–  рифмоплётов он  не любил. – Люди всякие  заходили к начальнику. Кого он  ругал, те перед ним в струнку вытягивались,  ну  были  и  такие, кому он  улыбался или кого по  плечу похлопывал,   –  всё  это я видел.  Но о  доме нашем   никакого разговора с  посетителями не было. Так что я постоял  часик за  шторами, потом ещё  часик полежал  под  длинным столом  посередине кабинета,  да  и пошёл… Не знаю,  как нам проходимца найти, – грустным голосом  закончил свой  монолог Домаш.
 
 Домовята   молчали. Все они  были расстроены не меньше,  чем Домаш.
– Ну, если и  ты не знаешь, – сокрушённо покачал головой  длинный Верста, – то  уж  мы и подавно. Неужели  так и не найдём?
– Надо найти, –  опомнился Домаш. – Иначе   варварство так  никогда и  не прекратится,  и  другие  дома разрушать  начнут… А ведь  каждый  дом  –   сколько трудов и сколько  судеб  людских… Целые поколения  людей и домовят  за каждым домом закреплены… Будем искать… Есть у  меня  тут одна задумка… План военных  действий,  так сказать…

 Все придвинулись  поближе  к Домашу. Он  сначала оглянулся, потом встал и  обошёл  всё  помещение, по которому  гулял  сквозняк. Заглянул во все большие и малые щёлочки и лишь затем шёпотом начал говорить со своей верной армией.  Узнать, какой план по поимке   варваров выработала команда во главе  с  Домашем,  никак уже  было нельзя. Даже ветер, свистящий в разбитых окнах, ничего не услышал.  А  это значит,  что тайный  заговор  домовят против  людей  уже составлен,  и кто знает  за  собой грех и  чувствует  свою вину  за   погромы зданий,  кто ставил свою подпись под  актами «списания»  прекрасных добротных  сооружений,  тот  пусть  бережётся. Домовята  по  всему   свету разбежались,  ищут того, кто лишил  их  тёплой и уютной жизни. Найдут непременно,  рано или поздно,  а всё равно найдут. И такую каверзу устроят, что, наверное,  мало не покажется…
 
 Моё  дело – предупредить…