Интервью Даниила Крамера 2018

Даниил Крамер: «Мне хотелось криком кричать, когда Министерство культуры поддержало фестиваль русского шансона»

В интервью маэстро рассказал, почему говорит о Моцарте тихим голосом, зачем людям нужен культурный щит и в каких случаях готов брать за работу натурой

Государственный камерный оркестр «Виртуозы Москвы» и Даниил Крамер – даже по отдельности эти слова на афише могут обеспечить аншлаг в любом городе, жители которого претендуют на гордое звание культурных людей. А уж если эти слова вместе – ажиотаж обеспечен. В Рязанской филармонии так и получилось: субботним вечером 24 ноября зал был полон. Пришлось принести даже приставные стулья, причем сидящие на них ничуть не возмущались, а наоборот – радовались. Ради такого можно было бы и постоять, если бы на концертах классической музыки это было принято. С оркестром Даниил Крамер сыграл концерт №12 Моцарта, «Джазовую сюиту» Цфасмана и «7/11» Бенни Гудмена и Чарли Кристиана. А после концерта народный артист России рассказал «Комсомольской правде» о том, почему Моцарт – «самый привередливый» композитор, как Крамер играл джаз в монастыре и какую роль в его жизни сыграли шесть рублей, потраченные его педагогом из музыкальной школы.


«Я пришел к тому возрасту, когда начал тихим голосом говорить: «Моцарт»

- Даниил Борисович, новая страна, новый город, новый инструмент. Каждый раз приходится приноравливаться к фортепиано, который тебя встречает. Как вам  рояль рязанской филармонии?

- Мне он очень понравился. Ярко выраженный классический инструмент с благородным округлым звуком – рояль моцартовский, баховский, бетховеновский. Конечно, джаз играть на нем намного труднее, джаз любит немного другой тип звука. Но когда я играл Моцарта, я наслаждался, он весь прозрачный – Моцарт, как сок персика течет по всем щекам. Но я пожелаю филармонии сделать для него защитный саркофаг. И чем раньше это произойдет, тем дольше прослужит рояль.

- Перед выступлением музыканты настраивают свои инструменты. А как вы настраиваете самого себя? Может быть, есть какие-то приметы, которые придают уверенность на сцене?

- Стандартная примета большинства музыкантов: если не все получилось на репетиции, значит, на концерте будет намного лучше. Другая примета: если репетиция прошла безупречно, на концерте могут возникнуть непредвиденные сложности. Лично у меня перед каждым выступлением своя собственная медитация. Это такая своеобразная молитва, наполовину обращенная к себе, наполовину – во вне. Она довольно короткая, но без нее я не выхожу на сцену.

- Она всегда одинаковая или зависит от той программы, которую вы играете?

- Нет, она разная. Если я играю чисто импровизационную программу, то это один тип медитации. Если же выхожу с программой, которая требует предельного сосредоточения, -  другой. Многие пианисты, в том числе и я, считают Моцарта одним из наиболее привередливых, страшных для исполнения, потому что он требует полной самоотдачи и не прощает даже малейшей помарки. Даже Баха бывает полегче играть, чем Моцарта. После него мне нужен перерыв, чтобы я перестроил руки, потому что Моцарт – это отдельные руки. Вообще я считаю Моцарта одним из самых поцелованных богом за всю историю человечества. И чем старше я становлюсь, тем лучше понимаю тот самый музыкальный анекдот, который прочитал ребенком в книге «Музыканты смеются» и не понял. Один композитор рассказывает: Пока я был молодой, то говорил: «Я и Моцарт». Потом стал постарше и начал говорить: «Моцарт и я». Теперь я постарел и очень тихим голосом говорю: «Моцарт». Кажется, и я пришел к тому возрасту, когда начинаешь шепотом говорить: «Моцарт».


«Только два раза в жизни я брал плату за работу натурой»

- А какие имена, кроме Моцарта, вы также произносите тихим голосом?

- Я – шопенист. Для меня Шопен – это один из ярчайших романтиков. Еще Шуберт, Бетховен. Без этих композиторов я не мыслю своей жизни. Есть некоторые вещи отдельные произведения, например, «Грезы» Шумана. Эта вещь, под которую хочется помереть, а потом чтобы ее сыграли на твоей могиле, и тогда ты будешь счастлив. Однажды я услышал, как хор покойного Бориса Тевлина (всемирно известный хоровой дирижер – Ред.) исполняет «Грезы». И когда Борис Григорьевич меня спросил, надо ли мне платить за репетиции, я сказал: «Да! Перед тем как я уйду, пусть хор исполняет для  меня «Грезы» Шумана – я беру оплату натурой» (смеется).

- И часто вы брали оплату натурой?

- Только два раза в жизни. Во второй раз я брал плату натурой с женского монастыря в Коломне... Творогом! У них свое стадо, и они делают такой творог! Невыразимо вкусно! Я хоть понял, что такое настоящий творог из-под коров, которые питаются не комбикормом, а настоящей травой. Ел, ел и не мог остановиться – чуть не помер.

- Они вам творог, а вы им что?

- Я им джазовый концерт. Им понравилось, и они пригласили меня во второй раз, и тогда я играл уже джаз-рок.

- А как вообще получилось, что вы играли в монастыре?

- У нас с матушкой-настоятельницей оказалась общая знакомая, и через  нее меня пригласили на концерт. Матушка-настоятельница там просто умница, превратила монастырь в культурный центр. У них библиотека как маленькая лондонская, интернет, свое радио. В концертном зале монастыря собирается вся городская элита. И там проходят самые разнообразные концерты. Девочки выращивают абрикосовые деревья, разводят алабаев. Когда они туда приехали, их было девять человек – матушка и восемь девочек, и они сами построили этот монастырь. Я очень проникся - такие вещи не забываются.

- Когда вы садитесь за рояль, какую роль вы для себя отводите? Сыграть произведение в каноническом прочтении или сломать шаблон?

- Моя задача – понять, что хотел автор, понять, что хочу я, и, зная каноны, найти себя в 21 веке в концерте, который написан в 18-м. Сегодня я не играл канонического Моцарта, это был совершенно не канонический Моцарт. Но разве это был не Моцарт? (улыбается) Вот к этому я и стремился: чтобы с одной стороны Моцарт, а с другой – я. И если вы заметили, все мои каденсы – это был респект Моцарту с маленьким напоминанием о Бетховене во второй части.

- Даниил Борисович, не секрет, что вы любитель компьютерных игр.

- Да, я их обожаю!

- Но даже в моменты игры вы все равно остаетесь музыкантом. Скажите, есть ли такая игра, в которой вы можете отдельно отметить саундтрек?

- Мне нравится, например, саунд-трек к Skyrim. Почему-то меня очень задел саунд-трек к Napoleon: Total War. Там используется множество красивых старинных фрагментов мелодий – очень стильно сделано. А еще очень хороший вступительный саунд-трек к историческому сериалу «Рим» - это стилизация под старинный восточно-греко-римский стиль.


«Народное искусство – совсем не то, что поют Бабкина и «Бурановские бабушки»

- Увы, но сегодня культура для российских чиновников – не глобальные тенденции поведения миллионов, не базовая система ценностей и даже не действующие нормы морали, а всего лишь набор привычных рассуждений о сохранении памятников, репертуаре театров, выставок, концертов и, конечно же, о судьбе любимых народных артистов. Отсюда и понимание культуры как ведомства, отвечающего за отдых, развлечения и, в лучшем случае, память о прошлом. Ведомства, традиционно финансируемого по принципу «остаточной строки бюджета». Так и получается, что российское государство в первую очередь поддерживает самоокупающиеся мероприятия - развлекательные телепрограммы, сериалы, поп-концерты, а все остальное – «по остаточному принципу». Вы ведь все это изнутри видите?

- Я вам сейчас кое-что прочту (листает ленту сообщений в телефоне). В Стелленбосском университете (ЮАР) перед входом висит табличка с таким текстом: «Уничтожение любой нации не требует атомных бомб или ракет дальнего радиуса действия. Требуется только снижение качества образования и разрешение обмана на экзаменах учащимся. Пациенты умирают от рук таких врачей. Зданий разрушаются от рук таких инженеров. Деньги теряются от рук таких экономистов и бухгалтеров. Справедливость утрачивается в руках таких юристов и таких судей. Крах образования – есть крах нации». Я могу добавить, что с культурой дело обстоит точно также. Именно поэтому реформу нашего образования и культуры я называю диверсией, направленной против страны. И она, скажу вам, принесет плоды через 10-15 лет. Мы уже начинаем бояться врачей, мы уже ощущаем падение культуры. Полиция не справится с нарушениями закона, если люди – в том числе полиция и юриспруденция, и пенитенциарная система - будут воспитываться на русском шансоне. Никогда нация не станет законопослушной, если не будет высокого уровня образования и культуры и их гармоничного сочетания. И там, где эти основы начинают разрушаться, как это сейчас происходит в Германии, мы видим быстрые последствия.

- Помните, у Утесова спросили: «Что должно произойти, чтобы вы поняли, что крах культуры наступил?». Он сказал: «Когда состоится концерт блатной песни в Кремлевском дворце».

- Увы, он состоялся уже не раз. Когда я был студентом, мой преподаватель Евгений Либерман отменил запланированный урок, потому что ему нужно было ехать на моцартовский семинар. При этом он очень грустно предположил, что народу там, скорее всего, не будет. Приехал он совершенно счастливый, у него был аншлаг! И тогда он мне  сказал фразу, которую я в силу молодости не понял: «Даня, пока на семинаре по Моцарту будет полный зал, эта страна не умрет». И только сейчас, постарев и помудрев, я вижу, как глубоко он понимал роль культуры в фундаментальной основе жизни целого народа и как легко убить этот народ, если разрушить этот культурный слой. Вот спросите себя, что за прошедшие сто лет родила народная культура. Последними в 20-е годы были частушки – но это не совсем искусство, а войска быстрого реагирования. Экспедиции от института Гнесиных ездят по всей стране – и в Архангельскую область к старушкам, и в Белгородскую, и в Воронежскую, и в Краснодарский край. Мы собираем остатки наследия прошлого. А где творчество народа, на котором зиждилось все? Ведь все, на чем воспитывались Чайковский, Римский-Корсаков, Скрябин, было создано неведомыми людьми и использовано, и теперь это часть нашей мировой культуры. Где что-нибудь новое? Народное искусство – совсем не то, что поет Бабкина и «Бурановские бабушки». Идет обратный процесс – монетизации и стратегизации серьезного искусства. И происходит это не только в России. Один менеджер написал: «Народ в Европе больше не хочет арии, он хочет слушать арии из опер».

- Сегодня нам доступна самая разная музыка. Казалось бы, все те же 7 нот, но в одном случае мы внутренне развиваемся под ее влиянием, а с другой — деградируем. Музыка, которую играете вы, вызывает желание жить. Наверное, потому что истинные мастера играют не руками, а душой.   

- Я не знаю, чем играю. Я знаю только одно: если мне удается создать совместный транс с музыкой – а это не всегда получается – вы в зале на время забываете о бытовых проблемах и наслаждаетесь. Потому что музыка – это настоящий наркотик. Многие этого не понимают. И наркотик благотворный подменяется наркотиком, основанным на простейших гармониях – двух притопах-трех прихлопах, на децибелах. И тогда это уже наркотик злокачественный, к сожалению.


«Культура - это щит, который мешает людям превратиться в стадо»

- В Советском Союзе со стороны государства была цензура. Она была изрядно идеалогизирована, да, но в то же время существовала и система контроля качества того, что попадает на телевидение и на радио. На ваш взгляд, должна ли сегодня такая система существовать у нас, исходя из того, о чем мы раньше говорили – спасение народа?

- Честно говоря, я не знаю, как ответить на этот вопрос. С одной стороны, профессионал во мне рвется сказать: «Да, нужна цензура, нужен контроль качества». С другой стороны, человек, прошедший советскую цензуру и качества, хочет сказать: «Нет, я не хочу». Бьются люди и не могут найти этот компромисс. Я только знаю одно: теперь уже блатная субкультура и полублатная субкультура занимает 70 процентов российской сцены. И мне хочется криком кричать, особенно когда я вижу, что Министерство культуры поддерживает фестиваль русского шансона (официальную поддержку фестиваль русского шансона получил в 2013 году – Ред.). Причем среди шансонье есть хорошие люди, просто то, что они делают, это яд для народа. Садишься в такси где-нибудь во Владивостоке, и, первое, что слышишь в приемнике у водителя - блатота. На этом растут дети, это часть так называемой культуры взрослых. И они от этого кайфуют.

- Но вы же понимаете, что никогда и нигде не будет такого, чтобы поголовно у всех таксистов в машине будет играть Моцарт.

- Знаете, вот только что у меня был тур с Винсентом Хэррингом (знаменитый американский саксофонист — Ред.), и мы с ним об этом беседовали. В США преступность на очень высоком уровне и число заключенных значительно больше, чем в России. Давайте посмотрим на культуру США. Рэп, рейв, хип-хоп - полукриминальная и криминальная тематика занимает в ней очень солидное место. А теперь похожую ситуацию имеем и мы. При 40 миллионах репрессированных Сталиным мы бы от этого никуда не делись. А 90-е показали реально, что может произойти со страной, когда это выплескивается наружу и любой человек может превратиться в бандита. С целой страны слетел налет цивилизации, как пух с одуванчика, и она превратилась в бандитский лагерь. Но, кажется, это никого ничему не научило.

- Как же спасти культуру для тех, кто хочет думать и сомневаться?

- Единственный способ бороться – каждому в семье занимается своим ребенком и самим собою. Объяснять детям, что не всему можно верить. Культура – это естественная самозащита от многих вещей, созданных человечеством. Она дает нам возможность не верить искренним глазам, убедительному голосу, дает возможность не верить, а добиваться знания. Вера всегда начинается там, где нет знаний. Вера – это важная часть нашей жизни, но она не должна быть превалирующей, иначе мы превращаемся, проще говоря, в стадо. Поэтому человек, у которого гармонично сочетается образование и культура, не хочет верить, он хочет для начала знать. Моя задача – с помощью музыки сделать так, чтобы у вас возник щит. Я понятия не имею, как соната Бетховена меняет интеллект ребенка, но она это делает. Давно замечено, что люди, получившие полное образование в музыкальной школе, имеют совершенно другой интеллект и иной уровень криминализации. И при всех этих статистических данных вдруг культура у нас превращается в допобразование, да еще и платное. Я глубоко убежден, что все эти действия направлены на уничтожение культурного щита в масштабе всей страны.

- Многие педагоги в музыкальных школах очень резко осуждают своих учеников, когда те начинают интересоваться, например, рок-музыкой. Как вы считаете, какой подход правильнее: «отсекать» все, кроме классики, или искать некую золотую середину, рассказывая детям, как из Вивальди, к примеру, вырастает современный heavy metal?

- Глуп тот педагог, который отсекает! Нет вопроса: не должен слушать другую музыку. Вопрос может стоять только такой: смогу ли я заинтересовать тебя этим. Педагог, по моему глубокому убеждению, должен быть играющим тренером, а для этого нужно изменить оплату педагога. Он не должен думать, на какие деньги купит себе кусок хлеба, он должен думать о работе, о своих учениках. Я вырос в этой атмосфере, и моя учительница могла себе позволить на свои деньги купить два билета на поезд и привезти меня в Москву, чтобы сдать с рук на руки. И она не думала о том, что за эти шесть рублей она удавится. И вот теперь вы приходите ко мне на концерты, потому что со мной так занимались мои педагоги. И Евгений Яковлевич, великий классический педагог (Либерман – Ред.), сказал: «Ты будешь играть джаз, у тебя здорово получается. Но ты будешь играть и классику». Он ничего плохого в этом не видел. Главное для него было, чтобы он сделал это здорово, чтобы это было на высоком уровне и доходило до самых глубин ваших душ.