Начало Свенцянского прорыва. ч. 5

Начало Свенцянского прорыва. ч.5.

(Продолжение. Предыдущая глава:http://www.proza.ru/2018/11/20/1071)

Перед тем, как перейти к непосредственному разбору этой операции, приведем очень интересную сводку, составленную командующим Казанским военным округом (генералом Сандецким) 29 сентября 1915 года.
На основании собранных и проанализированных агентурой разговоров раненых офицеров, находившихся в госпиталях Казанского военного округа, была составлена эта сводка, которую Сандецкий представил царю, а царь послал ее с особым письмом командующим фронтами (ВИА, д. № 278919, л. 418.).
Вот некоторые выдержки из нее:
"1. Штаб Верховного главнокомандующего не принимает никаких мер для того, чтобы проверить исполнение сделанных этим штабом распоряжений. Случается, что эти распоряжения вовсе не приводятся в исполнение.
"2. Войсковые части совершенно не видят старших начальников (конечно, есть исключение). Общение между начальниками и их частями исключительно телефонное…
 
"6. Взаимная поддержка частей слаба. Назначенные по диспозициям части опаздывают или не приходят вовсе. Никому до этого нет дела.
"7. Случаи превосходства в силах противника очень редки. Все неудачи - результат плохого руководства частями. Отсутствие этого руководства несравненно более чувствительно, нежели недостаток снарядов и патронов.
"8. Войска часто не знают даже приблизительно сущности маневра. Неделями несут огромные потери, ходят из стороны в сторону и даже полковые командиры не знают, в чем дело.
"9. Люди, постоянно видящие аэропланы противника, жалуются, что наши совершенно не летают.
"10. В распоряжениях начальников, особенно старших, чувствуется растерянность.
"11. Люди срока 1915 г. легко сдавались в плен - полное отсутствие военного воспитания.

(Тут даже сложно что-то комментировать, не правда ли?!
О сдающихся в плен войсках царская Ставка узнавала не из донесений и сводок своих штабов, а … из германских газет.
Например, начальник Штаба Алексеев запрашивает командующего западным фронтом генерала Эверта: "Правильно ли официальное сообщение немцев от 30 сентября нового стиля, что восточнее Сморгони взята у нас тысяча человек в плен при семи офицерах, девять орудий, четыре пулемета.
Если правдиво, зачем армия скрывает истину, несмотря на требование говорить прямо, ибо лучше узнавать от своих, чем из неприятельских сообщений" (ВИА, д. № 439, л. 407.))
Проведенное расследование показало, что 16.9. 1915 г. 34-й и 35-й сибирские полки и 9-я сибирская арт. бригада потеряли, только из личного состава двух пехотных полков 866 чел. а из арт. бригады 7 орудий, 5 зарядных ящиков, 4 пулемета, кроме этого, с орудиями сдались и артиллеристы, что в общем и составит тысячу пленных, о которой написали немцы в своих газетах. (ВИА, л. № 440, лл. 12, 14-15.)


К сожалению, очковтирательство и умалчивание о своих потерях, поражениях и промахах, было характерным стилем донесений многих царских полководцев, да и самой Ставки.
«Неприятные» факты и случаи старались «не выпячивать», налегая на героическое преодоление «объективных» трудностей и имеющиеся общеизвестные проблемы, которые и служили «обоснованием» причин своих провалов и поражений.
 
Совсем другой стиль и уровень требовательности в годы ПМВ демонстрировало французское командование.
В январе 1916 года в Ставку вернулась из длительной командировки во Францию группа офицеров, посланных туда для изучения опыта и тактических приемов войны на Западном фронте.
В военном дневнике «250 дней в Царской Ставке», капитан М.К. Лемке вспоминает:
«Военная миссия из трех человек, ездившая на 2 ; месяца на французский фронт для изучения постановки там военного дела В ее составе: мой товарищ по Константиновскому военному училищу, годом старше меня по выпуску, инженерный полковник Мефодий Николаевич Ермолаев, артиллерийский полковник Баклунд и капитан Преображенского полка Веденяпин; от генеральною штаба был полковник В. В. Кривенко, оставшийся в Париже в штабе Жилинского…»

И вот какие наблюдения о стиле работы французского генералитета и офицерства доложили они генералу М.В. Алексееву и всем сотрудникам царской Ставки Верховного главнокомандования:

«…Каждый законченный бой немедленно разбирается при участии начальников частей и штабов, выясняется техника боя, ошибки, удачные решения, тактика противника — словом, все, что может дать указания на завтрашний день.
Каждый начальник чувствует свою ответственность перед страной в лице парламента, который потребует отчета Ошибки, являющиеся результатом преступного по должности незнания, неспособность и пр. строго караются.
 
В случаях криминальных со стороны не только офицеров, но и генералов, их расстреливают тут же, после разбора операции.
Ермолаев сам видел расстрел генерала, нескольких офицеров и солдат. (!!!)
Зато в плен французы отдали только 250 000 чел., а о сданных нами 2 000 000 они говорят как о явлении, в котором повинно исключительно одно командование.

Там не идут в бой без долгой, упорной и верной подготовки его артиллерией. Там солдат так воспитан, что, если видит бессмысленность приказания идти в неподготовленную по непониманию начальника атаку, он отказывается, между тем дисциплина гораздо строже нашей. Там не режут проволоку ножницами под пулями противника, там ее секут гранатами. Там не посылают людей на убой на ура…

Работа в штабах начинается в 8 утра и идет до 8 вечера с перерывами для завтрака и обеда по полчаса; но зато, что бы ни было, завтрак и обед всегда аккуратно в свое время. Там отпуск дается раз в год на шесть дней…
Общее впечатление от знакомства с командным составом, стоящим во главе французской армии в данный момент, чрезвычайно благоприятное...
Мобилизация застала во главе многих крупных единиц генералов устаревших или не храбрых, и французской главной квартире пришлось применять ряд решительных мер для удаления мало соответствующего элемента.
Так, например, за один август было удалено до 80 генералов, из которых один командующий армией, 4 командира корпуса; и смещения продолжались еще в сентябре...

Желание видеть ответственных лиц в центре событий, ими руководимых, является поэтому исключительным следствием франц. взгляда на начальника вообще.
Поэтому начальники всегда в середине боевого порядка своих корпусов, дивизий и т. д.
Все французские начальники, начиная с главнокомандующего группой армий, встают в 6 ч утра.
Все они почти ежедневно появляются среди своих войск в самых передовых траншеях и, так как большинство этих передвижений возможно лишь по ходам сообщений, то огромное большинство этих начальников ежедневно двигается пешком не менее 5–6 часов.
Особую характерность придает командному составу французской армии строгость к себе, выдвинутая как принцип генералом Жоффром и его ближайшими помощниками.
Ни один франц. генерал не пользуется исключением из общего правила об отпусках, и таковой выпадает на него в размере 6-дневного отпуска раз в год, как и для всех прочих чинов армии…

Оклады начальников во Франции не такие, как у нас; там жалованье небольшое, а полевые порционные рассчитываются исходя из ставки ежедневного солдатского пайка, или рациона; так, обер-офицер получает 3 рациона, ротный командир — 4, штаб-офицер — 6, генерал — 8 или 10 и сам знаменитый Жоффр — всего 16 рационов. И это все: здесь для него и все расходы на несуществующее «представительство» и пр.
Мы все не имеем понятия о роли французской армии в эту войну; наша армия, штабы и общество твердо убеждены, что «мерзавцы» (или без этого) французы топчутся на месте, предоставляя нам честь разбивать лоб о мощь германцев; что они, сидя в окопах, ведут бутафорскую войну, и т. п.; что англичане также мало делают и пр., и пр.
Все это — сплошная гнусная ложь, вопиющая несправедливость. Только Франция и ведет войну действительно по-настоящему, только она и Англия понимают свои обязанности в четверном согласии…

Жалея солдат вообще, они не жалеют, когда надо; начало войны, с августа по ноябрь 1914 года, стоило Франции 500 000 чел., а одна Шампань — 150 000.
Во время шампаньской операции у них ни одно орудие не было забыто, все были на фронте; из всех музеев и со всех площадей все было забрано, и наполеоновские пушки 1800-х годов работали рядом с орудиями 1914 года…»
 
Обо всем этом вкратце Ермолаев доложил начальнику штаба. Тот слушал его, слушал и, когда дошли до конца, спросил, считает ли полковник возможным атаковать немецкие укрепленные позиции.
— Никак нет, ваше высокопревосходительство; надо подготовить артиллерией так, как мы этого не делаем и не умеем.
— Ну, а привилегией нашей армии считается бой грудью, — ответил Алексеев таким тоном, что видна была вся глубина трагедии, внутренне переживавшейся им в тот момент в сознании, что выучка армии совершенно извращена в мирное время».

Вот  ТАКИЕ порядки были во французской армии в годы Первой Мировой войны!!!
Не случайно она называлась тогда «лучшей шпагой Антанты» и смогла вынести и перетерпеть все военные невзгоды и поражения, несмотря на огромные потери, лишения и тяжелые поражения.

Царским полководцам многому тогда стоило было бы поучится у своих французских союзников.
Вместо этого они использовали «дедовский» способ «боя грудью» наших солдат, который, может быть, и был хорош во времена Суворова, но с массовым появлением пулеметов, скорострельной артиллерии и магазинных винтовок стал гарантией для истребления собственных солдат.


Другой поразительный пример провала в «информационной войне», в своих фронтовых дневниках «250 дней в Царской Ставке», приводит М.К. Лемке.
«В немецкой книге П. Рорбаха «Россия и мы» указано, что в приказе по 113-му пехотному полку за № 363 от 10 декабря 1914 года было предписано зверское обращение с местными жителями.
Чрезвычайная комиссия Кривцова запросила нас, правда ли это, и не требуется ли опровержение.
Оказалось, что, действительно, в делах 20-го корпуса отыскалась такая телеграмма начальника штаба Северо-Западного фронта генерала Орановского командующему X армией генералу Сиверсу, действовавшему в Восточной Пруссии:

    «21 ноября 1914 г., 6 ч 20 мин дня. Маркграбово. Генералу Сиверсу. Главнокомандующий приказал подтвердить к точному исполнению требование Верховного главнокомандующего при наступлении гнать перед собой всех жителей мужского пола рабочего возраста, начиная с 10 лет. Орановский».

Пришлось ответить Кривцову, что такой факт мог иметь место, и мы «вынуждены» были к нему изуверством и вероломством местных жителей».

(Упомянутая, здесь, М.К. Лемке «Чрезвычайная Следственная комиссия для расследования нарушений законов и обычаев войны австро-венгерскими и германскими войсками» возглавлялась А. Н. Кривцовым и занималась сбором данных о нарушениях германскими и австро-венгерскими войсками норм и обычаев войны. А заодно вела и контрпропагандистскую полемику с германскими источниками, занимавшимися сбором аналогичных нарушений со стороны войск Антанты.
Как видим, далеко не всегда эта полемика для нашей комиссии была успешной).

Ну, да ладно, перейдем теперь к рассмотрению складывавшейся, в началу сентября 1915 года, ситуации на фронте.
 
Ввиду неудовлетворительно организованной разведки и неверной оценки намерений противника, 8 сентября 1915 года, за день до начала Свенцянского прорыва, новоназначенный начальник Штаба Верховного главнокомандующего генерал М.В. Алексеев дает следующую директиву главнокомандующему Западным фронтом генералу Эверту.
«Главнокомандующему западным фронтом. Гос. имп. при очередном докладе общей обстановки приказал остановить внимание на следующем:
"1. Общая энергия наступательных действий противника на всем протяжении значительно ослабла.
"2. Наиболее сильно противник продолжает теснить своими авангардами, поддержанными частью главных сил, почти исключительно в полосах, по коим пролегают шоссейные дороги.
"3. Это обязывает нас применять соответствующую группировку войск и размещение наших резервов, дабы устранить нежелательные явления отхода при условиях, далеко, по видимому, не оправдывающих оставления занимаемых 2-й и 4-й армиями позиций….»

Первый пункт оценки обстановки был целиком ложным и выдавал желаемое за действительное.
Ослабление наступательной энергии на всем протяжении фронта вовсе не означало, что немцы «выдохлись».
Ослабление германских атак означало только временную передышку, необходимую для перегруппировки войск, чтобы возобновить операции, но не путем фронтальных атак, а организацией удара на стыке двух фронтов и последующего охвата их флангов. Наступление немцев и прорыв ими стыка фронтов явились неожиданностью для нового начальника Штаба Верховного главнокомандующего, который с первого же дня операции растерялся и не смог твердо руководить действиями командармов 5-й и 10-й армий, входивших в состав разных фронтов (Северо-Западного (с 1.9.1915 г. - главнокомандующий Рузский) и Западного (главнокомандующий - Эверт)).

Германские военачальники неплохо знали, что «слабым местом» их российских противников было умение (в вернее – неумение) организовать взаимодействие русских войск на «стыках» (в районах разграничения боевых позиций) наших дивизий, корпусов, армий и фронтов.
Не случайно, многие наступательные операции и в годы ПМВ, и в годы Великой Отечественной войны, немцы организовывали именно «на стыках»  корпусов и армий.

Именно так немцы поступили и при организации Свенцянского прорыва в 1915 году, который они осуществили на стыке 5-й и 10-й русских армий, принадлежавших к разным фронтам.
Теоретически, все было, вроде бы, неплохо.
Считалось, что этот стык армий  прикрывают конные отряды генерала Казнакова, подчинявшийся штабу 5-й армии (командарм генерал Плеве) и генерала Тюлина, подчинявшегося штабу 10-й армии.
 
Конный отряд Казнакова тогда был довольно мощной боевой единицей и состоял из:
1-й гвардейской кавалерийской дивизии, имевшей в своем составе: кавалергардский полк, конный полк и 2 кирасирских полка;
2-й бригады 5-й кавалерийской дивизии, в составе Александрийского гусарского полка и 5-го донского казачьего полка;
Уссурийской конной бригады, в составе: Приморского драгунского полка,  Нерчинского казачьего полка и Уссурийского казачьего полка
А также: двух батальонов 68-го и двух батальонов 291-го пехотного полков.
Итого отряд Казнакова состоял из 9 кавалерийских и одного пехотного полков!
На этом участке фронта немцы имели два полка пехотной дивизии Бекмана, а также и левый фланг 3-й кав. дивизии. Не слишком-то большие силы, согласитесь.

Историк Н. Евсеев в своей монографии «Свенцянский прорыв» так описывает дальнейшее:
«В 9 ч. 30 м. 9 сентября 1915 г.  немцы повели наступление против растянутого на широком фронте конного отряда Казнакова. Оборонявший фронт комбриг 1-й гвардейской  кавалерийской дивизии генерал Арсеньев, атакованный пехотой Бекмана и несколькими эскадронами Баварской кав. дивизий, без особого сопротивления начал отходить на восток за озеро Рубики.
Не зная даже приблизительно количества наступавших перед его фронтом немцев, Арсеньев мотивировал свой отход тем, что: "до роты пехоты и до двух эскадронов кавалерии обошли левый фланг отряда, заняли Скемяны и принудили отойти на фронт озеро Рубики Смульки"».

Думаю, что отсутствие должного сопротивления со стороны русской кавалерии, в столь благоприятной для обороны местности, изобилующей озерами и озерными дефиле, объясняется прежде всего тем, что генерал Казнаков не имел приказа об упорной обороне, да и все это лето 1915 года, с бесконечными отступлениями русских войск перед германцами приучили наши войска к отходу, при малейшем нажиме неприятеля.

Продолжим рассказ Н. Евсеева:
«Штаб 5-й армии (начальник штаба ген. Миллер) уводил свою кавалерию со стыка фронтов (и армий), вопреки просьбам штаба 10-й армии об оставлении конницы отряда Казнакова на занимаемом фронте.
Ввиду этого начальник штаба 10-й армии генерал Попов еще 7 сентября 1915 года писал Миллеру:
"С уходом конницы ген. Казнакова образуется прорыв около 40 верст между флангами 5-й и 10-й армий. Командующий армией, ввиду неимения достаточных сил для обеспечения этого промежутка, просит не отказать не уводить всю конницу 5-й армии за разграничительную линию и оставить часть ее, хотя бы для занятия этого промежутка… где поддерживать тесную связь с конницей ген. Тюлина.
О последующем решении вашего командующего армией ее откажите сообщить" (ВИА, д. № 377-959, лл. 148-149).

В данное же время обстановка властно требовала упорной обороны на стыке армий, но вместо этого начальник отряда Казнаков и его начальник штаба Матковский настоятельно хлопочут о смене уссурийской конной бригады конными частями 10-й армии, указывая при этом на кубанскую казачью дивизию, которая могла бы их сменить».
Командарм 5 Плеве, со своей стороны, требовал смены отряда Казнакова, на что в конце концов должен был согласиться и штаб 10-й армии, который, отдал приказание командиру гвардейского  корпуса:
 
"Командующий армией передает в ваше распоряжение отряд ген. Потапова. Ген. Миллер сообщил, что отряд ген. Казнакова по приказанию главнокомандующего немедленно оттягивается на Двинское направление и будет поддерживать связь с отрядом ген. Тюлина...
С передачей в ваше распоряжение отряда ген. Потапова у вас на правом фланге образуется отряд в 72 сотни, не считая пехотную (сколь бы она ни была слаба) поддержку, и если бы еще придать ему имеющиеся у вас две сильные самокатные роты, то командующий армией надеется, что сила сопротивления такого отряда будет надежно обеспечивать наш фланг и крайне важное не только для 10-й армии, но и для фронта направление".

Пока русские переписывались о смене, немцы продолжали наступление.
В 10 час. 9.9 м. Аванта была занята четырьмя ротами егерей и самокатчиков 1-й германской кав. дивизии, а 9-я германская кав. дивизия свободно маршировала, не встречая сопротивления русских, по пустому пространству через Куркли на Скодуцишки. 9.9 она вытеснила из района м. Аванта разъезды 1-й гв. кав. дивизии русских».

Читая сегодня эти документы и длинную переписку царских генералов, невольно удивляешься тому, сколько времени (и бумаги) было ими, без всякой пользы, истрачено для решения не сложной, в общем-то задачи: НАДЕЖНОГО прикрытия стыка двух армий, входивших в состав разных фронтов.

Казалось бы, в случае возникших разногласий о боевом применении отряда Казнакова, командующие фронтами ОБЯЗАНЫ были  быстро, по телефону связаться со Ставкой (благо связь с ней была), а генерал М.В. Алексеев должен был принять однозначное решение, довести его до соответствующих  командующих и проконтролировать выполнение.
Однако, царская Ставка, в годы ПМВ, (и при в.к. Николае Николаевиче и при М.В. Алексееве) считала, что не  должна вмешиваться в действия командующих фронтами, и в таких случаях занимала позицию стороннего наблюдателя, ограничиваясь «советами» и «рекомендациями» там, где надо было «власть употребить».


Надо сказать, что вопросами эффективной организации связи Ставки с фронтами, накануне ПМВ царские полководцы, говоря современным слэнгом, «не заморачивались».
Вот что рассказывает об этом, служивший в царской Ставке, капитан М.К. Лемке:
«Когда была объявлена война, в штате Ставки никакой телеграфной не предвиделось. В Барановичах стояли тогда 2-й, 3-й и 6-й железнодорожные батальоны. Штаб прибыл туда окончательно 4 августа 1914 г. (а в Могилев — 9 августа 1915 г.).
Заведовавший службой его связи полковник генерального штаба Костяев обратился за помощью к командиру 3-го батальона; тот дал ему поручика Лемешинского и от каждого из трех батальонов было взято по два нижних чина, умевших работать на аппарате Морзе. Механики были присланы из Минска.
 
6 августа поставили один Морзе для связи с Северо-Западным фронтом, штаб которого был в Белостоке; 7 августа — другой — для Юго-Западного фронта (штаб в Ровно).
Недели две работали на Морзе, пока, наконец, не увидели того, что должны были предвидеть задолго до войны: эти аппараты не гарантируют тайну передачи, не дают возможности применять цифровой шифр и почти исключают шифр буквенный, потому что очень трудно принимать бессвязные буквы.
Тогда для Белостока поставили аппарат Юза, а еще через две недели — и другой, для Ровно...
Через полгода связались с Одессой, но уже сразу Юзом.
Мало того: когда поставили Юза, поняли, что к нему нужны специалисты, которые есть только среди чиновников телеграфного ведомства и вовсе отсутствуют в армии. Экспедитора для учета и записи депеш вовсе не было, все делали два офицера: Лемешинский и прикомандированный позже Алферов, которые полгода несли на себе каторжный труд суточного дежурства через сутки.
Аппаратная была помешена в какой-то лачуге, бывшей прачечной без печей, без пола, тесной, вонючей, — словом, так, как ни у одного офицера штаба буквально не жили собаки…

До Алексеева оперативные телеграммы с фронта поступали только раз в день, после 12 ч ночи, армии же ничего сюда не сообщали. Директива была редкостью, о которой говорили даже телеграфные чиновники.
До него же почти не употреблялся шифр ни к нам, ни от нас, все шло в открытую. Гораздо больше было и разговоров по прямому проводу, особенно с Огенкваром, и, конечно, совершенно частного характера. Вел. князь Николай Николаевич говорил дважды в день всегда в одни и те же часы с Киевом, где жила Анастасия Николаевна».

Не правда ли, интересно?!
Только ПОСЛЕ начала Первой мировой войны царские полководцы начали думать, как организовывать телеграфную связь со штабами двух фронтов, передавая свои оперативные приказы открытым текстом («клером») либо по радиосвязи, либо используя обычные гражданские линии связи. (В Варшаве эти телеграммы отправлялись (и потом находились) на городском почтамте).

Немцы, свободно перехватывавшие и читавшие эти оперативные радиограммы, поначалу думали, что это какая-то коварная «славянская хитрость» и не верили что ТАКОЕ возможно, пока полковник Макс Гофман, хорошо знавший «порядки» в царской армии, не убедил Людендорфа, что это просто обычное русское разгильдяйство.
А ведь Россия долгие годы готовилась к войне с Германией (как минимум, с 90-х годов  XIX века)…

О том, как она, в результате, подготовилась, очень хорошо написал У. Черчилль:
«В армии Самсонова было только двадцать пять телефонов, несколько аппаратов Морзе, аппарат Хьюза и примитивный телепринтер, который работал со скоростью 1200 слов в час и часто ломался. Командующему армией приходилось садиться на коня и объезжать подведомственные части.
Русские связисты практически не знали, как пользоваться радио (по меньшей мере они предпочитали не пользоваться своими аппаратами; немцы же возложили на сорок своих радиоаппаратов основную нагрузку связи между частями).
 
Корпуса теряли коды друг друга и переходили на открытое вещание.
В 150-тысячной Второй армии, на которую Россия возложила все свои надежды, было только десять автомобилей и четыре постоянно ломавшихся мотоцикла.
К армии были также приписаны 42 аэроплана, но обслуживание их было неадекватным, и они постоянно выходили из строя». (Churchill W. The Unknown War. The Eastern Front. N -Y., 1932, p. 193).

А ведь к этой войне, повторюсь, готовились десятилетиями: составляли мобилизационные планы и расписания, планировали «удар в сердце Германии», в академиях изучали театр военных действий.
Великий князь Николай Николаевич еще в 1912 году, в Париже, на банкете перед французскими офицерами провозглашал тост «До встречи в Берлине!» и т.д.
И, в результате – 25 телефонных аппаратов на всю огромную армию вторжения генерала Самсонова…
А ведь не напрасно говорят, что «связь – это нерв армии!»

Можно привести и еще один характерный пример, ярко демонстрирующий уровень недооценки и недопонимания царскими полководцами значения связи и современных средств разведки.

Ранее уже говорилось, что в  январе 1916 года в нашу Ставку вернулась, из длительной командировки во Францию, группа офицеров, посланных туда для изучения опыта и тактических приемов войны на Западном фронте.
М.К. Лемке в своем дневнике рассказывает о том, что эта группа подготовила обстоятельный и очень интересный доклад о войне на Западном фронте, который, как ни странно, ни начальника Штаба М.В. Алексеева, ни большинство из штабных офицеров особенно не заинтересовал.
Как не заинтересовали Алексеева и технические новинки, привезенные из Франции:

«Когда Ермолаев доложил, что купил по расчету на корпус особые приспособления для похищения всех телефонных переговоров противника, действующих за 4 версты от его проводов, и, мало того, привез с этим грузом солдата французской службы, нашего подданного, эмигранта, как одного из изобретателей этого важного военного открытия, — Алексеев сказал: «Да, это интересно», — и ничего больше.
Так все привезенное и лежит, а солдата, видя, что он... не нужен, Ермолаев отпустил к родным...

Я … вспомнил, что мне час назад сказал о себе и товарищах Ермолаев: «Мы только теперь, приехав в Ставку, понимаем, что вся наша поездка была совершенно бесполезна для армии; все, что мы написали, напечатают, чтобы внешне оправдать казенный расход, даже разошлют кое-кому; но все это никому не интересно».

Как видим, еще в годы Первой мировой войны французская (и немецкая) армии имели на сооружении аппаратуру, позволявшую на значительном расстоянии перехватывать телефонные переговоры противника и специалистов, умевших на ней работать.
А царские полководцы вообще не имели такой аппаратуры и, похоже, просто не понимали ее значения и важности использования в боевой обстановке.
Русская армия вынуждена была своей кровью оплачивать это скудоумие…

Для понимания разницы в уровне технического оснащения германских и царских войск можно привести такой пример:
В штате КАЖДОЙ из 5 германских кавалерийских дивизий, совершивших Свенцянский прорыв было ТРИ радиостанции (одна «тяжелая» и 2 «легких».
Это позволяло немцам оперативно поддерживать связь между своими частями и обеспечивало командованию их эффективное управление, даже при нахождении во вражеском тылу.

Еще в самом начале ПМВ и германская и французская армии широко применяли радиостанции для корректировки артиллерийского огня с аэропланов. 
Царская армия на протяжении всей  Первой мировой войны могла лишь мечтать об этом.
Наши войска  и во время русско-японской войны, и в годы ПМВ, были с радиосвязью, что называется, «на Вы» и предпочитали пользоваться либо проводной телефонией (которая постоянно выходила из строя, из-за обрывов проводов), либо по старинке, как в XIX веке, для оперативных сообщений и приказаний  посылать конных или пеших ординарцев.


Вот, что в декабре 1915 года записал об организации связи в царской армии, в своем военном дневнике, капитан М.К. Лемке: «…как сообразили штаты штабов или способы связи в частях армии и штабах, когда, например, на штаб фронта считали достаточным двух аппаратов Морзе, а на деле пришлось поставить по 10–12 Юза…

Беспроволочный телеграф у нас все еще не дело, серьезно на него никто не полагается; пока около него только кормятся военные инженеры».


Вернемся теперь к продолжению разбора боевых действий начальной стадии Свенцянского прорыва.
Историк Н. Евсеев, в своей монографии, удивляется:
«Разбирая приведенные документы, мы невольно задаемся вопросом о методах решения задачи обеспечения стыка, принятых штабами двух соседних армий.
Штаб 10-й армии высказывает беспокойство за стык и просит оставить здесь конницу соседа. Сосед же, со своей стороны, принимает все меры к уводу своей конницы. Штаб 10-й армии, поставленный перед необходимостью обеспечить стык, находит возможным выполнить эту задачу сборным отрядом Тюлина, имевшего на 72 эскадр. конницы 18 орудий и 12 пулеметов, т. е. по 6 орудий и 4 пулемета на дивизию, с заведомо небоеспособной пехотой (600 штыков) и двумя "сильными" самокатными ротами.
В то же время перед Вильна и в Вильна, в ожидании фронтальной атаки немцев на заблаговременно укрепленную Мейшагольскую позицию, армия создавала плотную группировку войск.
 
Если штаб 10-й армии и покушался с малопригодными средствами, в том числе и двумя сильными самокатными ротами, прикрывать стык двух фронтов, то штаб 5-й армии и начальник конного отряда 5-й армии Казнаков прикрытие фланга армии и стыка фронтов перед угрозой прорыва здесь противника видели: первый - в возможно скорейшем отступлении конного отряда к флангу своей армии, а второй - в отрыве от противника, даже утрате соприкосновения разведывательными органами.
Выполняя распоряжение начальника штаба 5-й армии о скорейшем отходе на северо-восток, начальник конного отряда Казнаков спешит на Скодуцишки.
 
Когда вечером 9.9 Казнаков слышал гул артиллерийской стрельбы и видел зарево пожаров в пунктах, покинутых вверенными ему войсками, он не знал ровно ничего о немцах. Не знал он о немцах и утром 10.9, о чем донес в 8 ч. 30 м. начальнику штаба 5-й армии следующее: "Противник до сего времени нигде не обнаружен" (ВИА, д. № 21, л. 237, сводка № 815))»

Обратите внимание на то, что командующие 5-й и 10-й армиями не слишком-то и желали заниматься «второстепенными» опросами прикрытия стыка своих армий (и двух фронтов).
Один (Плеве) стремился поскорее вывести мощный кавалерийский отряд Казнакова поближе к «своему» участку фронта, а второй командующий (10-й армии) решил выдвинуть для этого сборный отряд из разнородных и малобоеспособных рот пехоты,  самокатчиков и конницы, с малым количеством орудий и пулеметов.
Отряд генерала Казнакова так «спешил» уйти на север, что следовал без всякой разведки и боевого охранения!
 
ТАК воевать против немцев было нельзя, и наказание за это разгильдяйство последовало незамедлительно:

«11 час. 10 сентября 1915 г.  не доходя 7 км до Скодуцишки, конный отряд Казнакова был внезапно атакован четырьмя полками 9-й кав. дивизии немцев и 10-м егерским батальоном. В результате столкновения Казнаков, вместо того чтобы попасть в Скодуцишки, попал со своим отрядом в Кукунишки, о чем донес: "После боя с 10-й кав. дивизией перешел в район Кукунишки" (ВИА, д. № 21237, телеграмма № 492).

Двигаясь, подобно слепому, конный отряд был внезапно обстрелян, а затем накоротке атакован немцами.
36 эскадронов и сотен, бывших в это время у Казнакова, подвергнувшись внезапному нападению, шарахнулись на юго-восток и, не принимая боя, бежали.
В свою очередь, немцы, увидев перед собой конную массу, более чем вдвое превосходившую их самих, сами опешили и порядочно растерялись.
Воспользовавшись растерянностью немцев и резвостью втянутых в скачку лошадей, конный отряд Казнакова к полудню достиг Кукунишки, но настолько расстроенным, как будто весь отряд состязался в ординарческой скачке.
Но в этой скачке, кроме всадников, принимали участие конная артиллерия и обозы, причем, по рассказам участников, обнаружились все признаки классической паники».


А ведь основой отряда  Казнакова была прославленная царская лейб-гвардейская кавалерия: кавалергардский, конный, драгунские полки… И они позорно бежали от вдвое меньшего по численности противника.

Ну и результат этого поспешного "перемещения" отряда Казнакова, который "вместо 
того чтобы попасть в Скодуцишки, попал со своим отрядом в Кукунишки", напоминает слова знаменитой песни про отряд матроса Железняка, который в годы Гражданской войны, тоже "шел на Одессу, а вышел к Херсону".

В следующей главе мы продолжим разбор хода этой операции.

На фото: карта Свенцянского прорыва.

Продолжение: http://www.proza.ru/2018/12/18/656


Рецензии
Сергей, здравствуйте. Скажите, а вы использовали вот эту статью? Думаю, что она окажется для вас полезной. Успехов.

HTTPS://CYBERLENINKA.RU/ARTICLE/N/MANEVR-RUSSKIH-VOYSK-PRI-LIKVIDATSII-SVENTSYANSKOGO-PRORYVA-1915-G/

Игорь Чудиновских   13.12.2018 14:29     Заявить о нарушении
Спасибо за отклик, Игорь!
Страница не открывается у меня. Ошибка 404 пишет.
С уважением,

Сергей Дроздов   13.12.2018 15:08   Заявить о нарушении
Прочитал присланную вами, Игорь, статью.
Спасибо.

Сергей Дроздов   17.12.2018 09:17   Заявить о нарушении
На это произведение написано 9 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.