История о поэтическом вечере в Озерках

   Майкл рассказывал, они с Ивой Шенкенбергом однажды выпили много вина в Шувалово. Ива читал Майклу свои стихи. Майкл восхищался.
– А вот ещё: мело, мело по всей земле, – начал Ива Шенкенберг и, декламируя, продолжал, – скрещенье рук, скрещенье ног, судьбы крещенье.
Майкл был поражён. «Откуда в этом мальчике такая сила, откуда столько сексуальной утончённости?» – думал Майкл, попивая вино. Однако несколько строчек стихов Ивы не давали Майклу покоя.
– Знаешь, старик, твои строчки со скрещеньем рук и ног излишне эротичные, – и Майкл посмотрел на Шенкенберга. Ива смущенно отвернулся к окну и замолчал.

   Слова Майкла попали в ту самую точку, которую возвышенные натуры называют душой поэта. Осознав это, Майкл раскаялся. Он ранил поэта.
– Ты только не обижайся, Старик, стихи твои просто замечательные, гениальные. «Ах, зачем я его обидел?», – пронеслось у Майкла в голове.

   Какого же было удивление Майкла, когда через некоторое время ему попался сборник стихов Бориса Пастернака, в котором было напечатано стихотворение Ивы Шенкенберга:
«Мело, мело по всей земле / Во все пределы. / Свеча горела на столе, / Свеча горела. / Как летом роем мошкара / Летит на пламя, / Слетались хлопья со двора / К оконной раме. / Метель лепила на стекле / Кружки и стрелы. / Свеча горела на столе, / Свеча горела…»

   Но вернёмся в понедельник после поэтического вечера. Майкл и Ива на утреннее построение не явились: слишком много было прочитано стихов. У обоих болела голова и было неприятно сухо во рту. В трамвае по дороге на курс оговорили главную версию опоздания: угорели от угарного газа – просто, без затей и лишних слов.

   На курсе им было предложено написать объяснительные. Объяснительная Майкла, написанная в присутствии начальника курса Юрия Петровича Воробьева, была короткая и логичная: «Случайно оказались в Шувалово. Было холодно, затопили печь. (Нет, Юрий Петрович, не пили). Закрыли дымоход, чтобы тепло сохранить. (Да не было у нас ничего, Юрий Петрович!). А ночью угорели – до сих пор голова болит». (Да нет же, говорю вам, не пили мы!).

   Совсем другой оказалась Ивина объяснительная записка. Он писал, что совершали лыжную тренировку в окрестностях шуваловского озера вместе со слушателем Майклом Печальским, который тоже проводил подготовку к лыжному кроссу, используя каждую минуту своего свободного времени, так как они оба болеют за спортивную честь курса. Они не могли не видеть играющего на льду шуваловского озера мальчика. Неожиданно лёд под мальчиком проломился, и он начал тонуть. (Ну, что было делать, Юрий Петрович, мы стали его спасать). Мы бросились на лед и, спасая мальчика, промокли до последней нитки. Возвратившись, в снимаемую мною комнату, чтобы просушить одежду, мы растопили печь. (Как где? Спасенный мальчик сразу же убежал домой, возможно, его мама ещё о нас в газете напишет. Нет, Юрий Петрович, мы не герои. Лыжи забрали с собой. Нет, мы не согревались. Я продолжу?). Потом кто-то из нас неумышленно закрыл раньше времени задвижку на дымоходе, и мы получили отравление угарным газом. Сейчас налицо (Нет, Юрий Петрович, не на лице), сейчас налицо остаточные явления отравления в виде астенического синдрома. (Нет, на освобождение мы не рассчитываем).

   На построении после занятий была зачитана объяснительная записка Ивы Шенкенберга перед строем. Все на курсе сделали вид, что поверили в события на шуваловском озере, хотя некоторые сомневались: «А был ли мальчик?»